вот почему горят небеса

С каждым днём на улице все холоднее и холоднее, такого понятия как «бабье лето» в этом году, видимо, не случится. Впрочем, человеку, лежащему в дурке, все равно какая на улице погода. Здесь ему светит не солнце, а перегорающая лампа, старательно освещающая кусок палаты. Здесь хватает сквозняков, которые доводят до озноба, так что ветер, что гуляет на улице, тоже не особо волнует. Здесь своя флора и фауна, словно иной мир, огороженный от общества уравновешенных и здоровых людей. Не приходилось ли вам задаваться вопросом, почему слово «психбольница» так пугает? Почему большой процент страшилок, которые так любят дети рассказывать в лагерях у костра, именно об этом месте? Почему за плохое поведение всё тех же детей грозятся сюда упечь? Почему если кто-то говорит «а я вот в психушке работал», то сразу все просят рассказать какую-нибудь историю из разряда отборной жести? Вдруг это все вымысел, и на самом деле это такая же больница как и, например, лор-отделение? Хотелось бы верить, но верится с трудом. Глеб здесь три дня. Три дня ему кажется, словно его голову не лечат, а наоборот захламляют и сводят с ума. Или из того, что от ума осталось. Три дня это мало, запредельно мало в отличии от сроков, которые обычно проводятся в подобных заведениях. Однако, транквилизаторы и нейролептики уже дают о себе знать: появилось общее недомогание, постоянная сонливость, бредовые сны (пф, будто бы раньше их не было) и так далее. Но держится, Глеб держится. Вечерами перед сном, сразу после уколов, он пялит в потолок и думает о родителях, однако его мысли начинают выстраиваться в правильные ряды, не смешиваясь, как ещё пару дней назад. Жаль, что на утро эффект проходит, и идя по коридору на завтрак, Голубин все так же может внезапно услышать голос своей матери. Конечно, для полной ремиссии ему ещё лечиться и лечиться, но радует, что хотя бы засыпать ему стало легче. Глеб по натуре всегда был наблюдателем, в новых компаниях он привык сначала долго присматриваться и изучать людей, а уже потом начинать находить общий язык, если оно ему, конечно, было надо. Вот и здесь, за просмотром всратых фильмов в игровой комнате, за каждым приемом пищи в столовке, Глеб присматривался. Он пытался выискать у каждого на лице признаки адекватности и способности поддержать разговор. Было пару мальчишек, которые вели себя как обычные пацанчики с двора , болтали все время про компьютерные игры и в целом казались среднестатистическими детьми, однако несколько раз он наблюдал за ними жуткие приступы истерии, когда даже медсестры прятались в свою каморку, а разбираться с ними приходилось санитарам. Сплошной круговорот, наблюдать за которым надоедает невыносимо быстро. Персонал отделения относился к Глебу неплохо, ведь он был из наиболее адекватного пласта больных. Молодые медсестры даже порой словно заигрывали с ним, ласково зовя его по фамилии. Несмотря на то, что его внешний вид оставлял желать лучшего, Голубин все равно выглядел сносно. Огроменные, казалось бы, круги под глазами ему даже шли, бледность кожи придавала некий вампирский шарм, впрочем как и лёгкая сутулость. Потихоньку привыкая к жизни в больнице, единственное, что продолжало напрягать - наступление темноты. Вот хоть тресни - жутко. Все эти коридоры опустошенные, от которых смех психически-больных отражался гулким эхом, еле работающие лампы, голые деревья за окном, которые своими крюкастыми ветками больше походили на чудовищ. С наступлением сумерок, и после ужина, и всех процедур, Глеб просто старался пораньше лечь спать, ведь делать все равно нечего, а лежать и шарахаться от всяких неопознанных звуков тоже так себе идея. Очередная октябрьская ночь отличалась тем, что у Голубина не получалось уснуть. Мозг продолжал активно работать, хотя парень вроде как чувствовал себя достаточно утомлённым, чтобы быстро вырубиться, но увы. Мысли снова часто касались родителей, однако теперь к ним добавились еще терзания по поводу своего собственного существования, в частности существования в ебаной психбольнице. Глебу уже хотелось весны, когда свежий воздух после апрельского дождя освежал голову, запах цветущих растений умиротворял и все указывало на скорое лето. Голубин-младший та ещё тонкая натура, он все эти живописные мелочи замечал, и описывать все это умел весьма поэтично. Это началось в классе восьмом, а к одиннадцатому у парня уже имелся маленький сборник своих песен. Просто текста, исполнения которых так никто и не слышал, но это действительно то, в чем лежала его душа, то, что нравилось и успокаивало его больше всего на свете. Мрачную кромешную темноту внезапно разбавили очень неожиданные звуки. Нет, не крик словно из преисподней и не пугающий скрип половиц где-то по близости. Это...гитара? Да, это точно она. Мелодичное звучание, такое родное, что ни с чем не спутаешь. Звук её ласкал ухо не хуже, чем голос матери и успокаивал неимоверно. Здесь действительно кто-то играет, или у Глеба снова галлюцинации? Парень тихо встал с кровати, чтобы её скрип не перебил тонкострунную песнь, и выйдя из палаты начал прислушиваться к зловещей темноте. В самом конце коридора, благо, горел свет, ведь там пост медсестёр. Нет, ему точно не кажется! Самая настоящая гитара! Где-то посередине коридора, точно-точно! Голубин медленными шагами, словно зачарованный, шёл на звук. Ноги остановились возле палаты под номером 12, и вновь на секунду прислушавшись, Глеб убедился - это здесь! Он не решался входить, прерывая незнакомого музыканта, поэтому выбрал немного постоять под дверью и послушать игру, ведь звучало действительно великолепно. Человек, что это делал весьма талантлив. Мысли успокаивались и упорядочивались в такт мелодии, поэтому стоять посреди коридора совершенно одному в эту ночь было даже удовольствием. Глебу казалось, что это такой маленький шанс поймать умиротворение в этом пристанище вечного хаоса, от этого его сознание ещё сильнее улетало куда-то в космос, дабы поймать полный дзен. Вдруг мелодия резко угасла, однако Голубин не сразу опомнился, потому что был слишком расслаблен. Вернули его к реальности уже не звуки гитары, а шарканье ног, которые были уже совсем рядом по ту сторону палаты. Бежать было некуда, и в ту же секунду дверь распахнулась. В темноте силуэт освещался лишь луной за окном, что было прямо напротив в глуби комнаты, однако Глеб быстро узнал таинственного музыканта. Тот самый парень, которого он послал несколько дней назад прямо в коридоре. Что странно — больше они не виделись. Его не было в столовой ни разу, как и в игровой и просто где-то в пределах отделения. Неужели он не выходя сидит в палате? Увидя Глеба, молодой человек не шелохнулся, что необычно. Ведь ну, он мог бы испугаться? Что у него под дверью в двенадцать ночи забыл какой-то шкет? Однако нет. — Ты че тут забыл? — парень брезгливо изогнул бровь. — Я... — Глебу сложно было сходу придумать сносную отговорку, поэтому он решил дать волю своему отвратительному чувству юмора, — не переживай, я не извращенец, который по ночам дрочит на маленьких мальчиков. Голубин криво улыбнулся, но лицо незнакомца только сильнее выразило непонимание и некое отвращение. Поняв, что лучше не выебываться и сказать как есть, Глеб начал: — Это ты же играл, да? Незнакомец сухо кивнул. — Бля, мужик, это очень круто. Я не думал, что услышу в этой дыре нечто подобное, — Голубин старался говорить искренне и максимально дружелюбно. — Что ж, спасибо наверно, а теперь можно я пойду поссу, а? Вот же козел, всю романтику испортил, а ведь Глеб правда попытался подружиться. Да, первая встреча не задалась, впрочем как и вторая. Но человек же гитарист! Это все в корне меняет. В этом затхлом, похожем на кошмар месте, найти друга с которым у вас схожи интересы это просто большая удача. — Иди поссы, а я Глеб кстати, — парень протянул руку. Незнакомец с каким-то что ли недоверием глядел на него, но на рукопожатие все же ответил: — Влад. И после парень таки двинулся к туалету прямо по коридору. Лицо Голубина озарилось улыбкой. Впервые за месяц он по-настоящему улыбнулся. Он радостно пошагал в свою палату и ещё полчаса думал о новом знакомом. Не знаю, что конкретно его так осчастливило. Наверно, внутри Глеб просто сгорал от одиночества и нехватки общения, и душа было сдалась и смирилась, что не видать ей здесь кого-то близкого, а тут такой шанс. Вроде нормальный пацан, тоже на фрика похож, как и Голубин. Но самое главное было то, как он играл. Его гитара очаровала Глеба, точно. Не зря говорят, что музыка до струн души дотрагивается. Эта была первая самая спокойная ночь здесь, когда дождь за окном не казался таким звеняще-раздражающим, когда темнота больше не давила на глаза и скрипучие звуки больше не пугали. Глеб уснул перед этим нашептав куда-то в пустоту «почему горят небеса, сгори навсегда». Утро было неожиданно солнечным. Разлепив глаза, Голубин не сразу вспомнил про то, что было ночью, но спустя минуту сознание вернулось. Он чувствовал какой-то невероятный прилив сил, предвкушая то, что сегодня он попытается узнать Влада поближе и расспросить у него все-все касаемо музыки. На завтраке парня со сплитом на голове всё также не было, но сразу после утреннего приема лекарств, Голубин резво поплёлся прямо к палате номер двенадцать. Трижды постучав, Глеб открыл дверь и увидел Влада, который спокойно сидел на кровати и курил возле открытого окна. Тот лишь мимолетно глянул на гостя, но ничего не сказал. — Привет... можно войти? Влад почти незаметно кивнул. Глеб прошёл чуть вперёд оглядывая палату. Она такая же как и у него самого, но шкаф стоял у другой стены и над кроватью висели плакаты разных музыкальных групп и постеры каких-то аниме. В целом, комната выглядела довольно обжитой, что указывало на то, что Влад здесь давно. — Тебе не уебут за то, что ты в палате куришь? — довольно странный для начала вопрос, но интересный. — Не, не узнают, — Влад потушил бычок в захламлённой пепельнице, — а ты чего пришёл? Глеб вздрогнул. — Просто...здесь вообще нет нормальных людей и мне показалось, что мы могли бы подружиться..как минимум, мне нравится как ты играешь. — Хах, ну за это я уже сказал тебе спасибо, но с чего ты взял, что я нормальный? Голубин перевёл взгляд на плакаты за спиной Влада. — Ты давно здесь? — Год. Ну с перерывами, конечно. Пару раз к сеструхе на месяц отпускали. Вот она вчера мне гитару и привезла. — А че с тобой, если не секрет? — А ты очень тактичный, я смотрю. Хотя похуй, что скрывать, если мы все в дурке. Глеб хмыкнул на саркастический тон нового знакомого. — Острое шизотипическое расстройство личности, или шизоидное, я честно говоря до сих пор не запомнил. Потом ещё депрессия. А ещё я торчал. Но бросил, честно. А как тут не бросишь, если я в дурке безвылазно. Тут хуй чего примешь, сразу в смирительную и в изолятор, чтоб тебя демоны внутренние сожрали к херам. Влад говорил это с непонятной улыбкой. Он выглядел таким привыкшим. Привыкшим к жизни второго сорта, привыкшим к этим стенам, к этой скрипучей кровати и окну с прибитой решеткой. — А с тобой что? — Влад достал вторую сигарету. — Сказали острый невроз вначале, но сейчас поставили посттравматическое стрессовое расстройство. — А, так ты почти здоровый. — Серьезно? — По сравнению со мной и с теми кто тут лежит - да. Невроз таблетками и релаксом быстро лечится, часто даже на дому. А в дурку чего упекли? — Ну видимо я слишком сильно двинулся. Да и проследить за мной некому. — Совсем один? — Родители погибли месяц назад. Наверно, поэтому я здесь. Если б не один мой друг, который заметил, что со мной что-то не так, я бы сдох, я думаю. — Знакомо. — Ты тоже один? — Матушка есть, но у неё шиза глубокая, там вообще уже овощ. Сестра есть, с ней общаемся, но она человек правильный, живет как все хотели бы. Бизнес, пп, муж, полеты на юга, свой блог в инсте. Поэтому с ней сложно бывает, потому что она осуждает меня часто за образ жизни и вообще за то, какой я. Почти один, считай. Но похуй, не жалуюсь. — А играешь давно? — На гитаре дед, земля ему пухом, научил. Лет семь мне было. А к музыке я с любовью сколько себя помню. Никого я не любил так, как её. Особенно с такими траблами в бошке, ничего кроме и не спасает. — Понимаю. Я текста пишу уже почти пять лет. Но играть я пока не научился. — Серьезно? Покажешь че царапаешь там? А я подыграю. — Ну, не знаю, там хуйня какая-то по моему. — Забей, хуйня тоже своего рода искусство. Новоиспеченных друзей перебила медсестра, которая вошла в палату. — Кожихов, иди таблетки принимай и завтрак хоть из столовой забери. — Одну минуточку Анастасия Сергеевна, — Влад лучезарно улыбнулся медсестре и она быстро удалилась, кинув игривую ухмылку. — Че, с сестричками заигрываешь? — А как ты думаешь я сигареты одну за другой в палате дымлю? С такими дамами только на языке Шекспира и общаться. Ладно, пойду. Хочешь как солнце сядет приходи, побрынчим что-нибудь из твоего рэпертуара, — Влад искривлял последнее слово, хихикая. — Круто, приду. Весь субботний день Глеб провалялся в кровати, читая во второй раз «Гордость и предубеждение». Когда палата погрузилась во тьму, он незамедлительно отправился к новому другу. Войдя к нему в комнату, Глеб обнаружил Влада сидящим на полу возле своей кровати в абсолютной тишине. Он даже ухом не повёл на приход Голубина. — Эй, чего приуныл? — парень опустился рядом. — Зря я снова планы на вечер настроил. Моя голова решила иначе. Глеб не понял и вопросительно глянул на Кожихова. — Хуево мне, Глеб. У меня паничка была щас. Не знаю, голова вообще в отключке, тошнит немного. Тишина. Слышно только, как за окном ветер по-обыкновенному гудит. Хотя Глебу казалось, что он слышит сердцебиение. И своё, и человека рядом. Неумышленно Голубин кладёт руку Владу на плечо и совсем неощутимо сжимает. — Все хорошо, сейчас попробую тебя отвлечь. Кожихов поднял карие глаза, что сливались с непроглядной темнотой, но все ещё блестели, то ли от слез, то ли потому что блеск в них этот перманентно. — Не уверен, что выйдет. Я себя знаю. — А я все равно попробую, — Глеб достал из кармана скомканный листок, — только не смейся, я не дохуя Пушкин. Глеб принялся читать то, что ночами выводил своим косым почерком. А Влад слушал, и сердце его билось все спокойнее и спокойнее, в такт произносимым рядом словам. «В твоих глазах я вижу себя в огне, себя в огне. Я чую твой страх, просто лети ко мне, лети ко мне».