«Прозвище: минсоны»

      — Подожди, — Чанбин, который сидел за обеденным столом в потрепанной домашней серой толстовке, нахмурился и отстраненно покрутил пальцем в воздухе. — Будь добр, объясни-ка еще разок.       Джисон страдальчески простонал и рухнул головой на столешницу, вытянув руки вперед. Рюкзак, который он даже не удосужился снять по приходу, сполз по плечу и беспомощно повис, раскачиваясь из стороны в сторону. Да что там рюкзак — Джисон даже куртку не снял, просто скинул кроссовки, оставив их валяться посреди коридора, и прошлепал на кухню к старшему брату, хлопотавшему над незамысловатым ужином.       Боги, иногда Джисону казалось, что Чанбин откровенно над ним издевался. Нет, правда! Каких трудов ему стоило обратиться за советом к старшему брату — словами не передать — а этот дебил еще и вынуждает его пересказывать сокровенное. Хотя, если уж быть до конца честным, брат всегда относился к его проблемам с пониманием. Да, мог постебать, припоминать ему проколы, но всегда выслушивал и помогал — советами или действиями, в зависимости от обстоятельств. Чанбин не был тем самым навязчивым членом семьи, который стремился укутать его в кокон заботы, лишь бы тот не поранился; напротив, тактика Чанбина была прямолинейная и жестокая. Мол, давай, иди, набивай шишки — вернешься, отряхну, полечу, чаем отпою и расскажу, как в следующий раз лучше поступить. Так было и во время ссор с родителями из-за учебы, и из-за подобранной на улице кошки, и даже с тем дурацким случаем на выпускном, когда Джисон перепил нелегально принесенного соджу. Ох, стыд-то какой… Но да ладно. В общем, первый и единственный человек, к которому Джисон мог прийти со своей нынешней и крайне (!) смущающей проблемой, ставящей его в тотальный тупик, был старший брат. Который смотрел на него так, будто перед ним либо человек с амнезией, либо умственно отсталый.       — Бога ради! — проскулил Джисон куда-то в столешницу. — Не заставляй меня это повторять!       Чанбин скорчил гримасу в стиле «ладно» и решил взять инициативу в свои руки.       — То есть, ты действительно хочешь сказать, что поступил в институт две недели назад, завел себе там друзей и… — брат запнулся, с недоверием продолжая. — Втрескался в единственного во всем окружении гомофоба?       Ответом послужила тишина. Где-то за окном прогудела машина.       Чанбин молча смотрел на братишку, который так и не пошевелился с тех пор, как растекся по столу лужей отчаяния и безысходности, и задумчиво подпер голову рукой, опустив взгляд в центр опущенной макушки, откуда вихрем вздымались пряди густых растрепанных волос. А ведь когда-то эта макушка была совсем маленькой, и Чанбин часто прописывал в нее щелбаны, когда хотелось поизмываться над младшим братцем. А иногда — редко, но и такое бывало — Чанбин коротким жестом прикасался к ней губами, позже взлохмачивая темные космы, когда мелкий засранец приходил к нему в слезах из-за своих детских переживаний. Упал, ободрал колени, подрался с одноклассником, мама наругалась из-за неубранной комнаты. Джисон всегда приходил именно к Чанбину, хоть разница в возрасте у них не велика — всего год. Чанбину не было в тягость слушать нюни и плачи малого: он слушал, прижимая брата к своему боку, потом трепал его по голове и с доброй ухмылкой спрашивал: «ну, чего разнылся-то? Все в порядке».       С какой-то взрослой ностальгией Чанбин подумал о том, что дети быстро растут.       — Я в дерьме, Бин. Я что, черт возьми, — Джисон поднял недоверчивый взгляд на брата, — гей?       Старший поджал губы и дернул плечами.       — Тебя это пугает?       — Да не то чтобы… — Хан задумчиво покусал губу. По правде сказать, вопрос о его ориентации никогда и не всплывал: романтические отношения не особо интересовали вечно экспрессивного и активного Джисона, для которого главными радостями жизни были смех и приколы с друзьями. По-серьезному, он и не встречался-то ни с кем официально. Были в старшей школе всякие истории про гуляния с девочками по кино и залам с игровыми автоматами, дурачинья и тому подобное. С одной из них — с Бон Хи, если точнее — он даже какое-то время ходил за руку и провожал ее до дома после уроков, а один раз и вовсе поцеловал. Хотя можно ли назвать поцелуем то неуклюжее столкновение губами на прощание, после которого парочка старательно друг друга избегала, тоже вопрос.       В общем и целом, можно сказать одно: Джисон втрескался впервые в жизни.       — Так, и? — продолжил дискуссию Чанбин. — В чем проблема-то?       — Он гомофоб, Бин! Он сраный гомофоб — вот в чем проблема!       Бум — голова снова рухнула на стол. Послышалось шипение сквозь зубы и приглушенное ругательство.       Чанбин почесал макушку. Мда уж, ситуация.       Еще раз взглянув на полностью дезориентированного брата, Чанбин вздохнул и прочистил горло.       — Так, во-первых, еще не факт, что ты гей, — сказал он резво. — То, что тебе понравился парень, может быть по разным причинам. Геи — это про сексуальную ориентацию. Наверное. Ты же… — Чанбин сощурился, — ты же не хочешь его?       Джисон не пошевелился. Ответа тоже не последовало. Чанбин смачно ругнулся.       — Окей, давай остановимся на том, что ты «би».       — А разница? — бесцветно отозвался малой, подняв на брата потухший взгляд. — Лино вообще не переносит все, что связано с однополыми отношениями. По крайней мере мужскими. Мы шли после учебы на станцию и увидели двух парней, держащихся за руки — у него была такая рожа, будто он весь свой обед собирается выблевать. Хотя его обычное выражение лица мало чем отличается…       — И что ты собираешься делать?       — Это я у тебя хотел спросить! — голос Джисона взлетел на несколько октав, а сам он подпрыгнул на месте. — Если бы я знал, что делать, я бы делал, а не сидел тут с тобой!       — Ты что, — елейным голосом отозвался Бин, — не хочешь посекретничать о личном со своим старшим братцем?       — Бин, еще слово…       — Да забей ты, — Чанбин махнул рукой и улыбнулся понимающе. — Ты знаешь его пару недель. Просто расслабься и веди себя так, будто ничего не происходит. А дальше — по ходу дела сообразишь.

***

      «По ходу дела сообразишь» — думал Джисон, когда предмет его воздыхания заботливо поправлял ему выбившуюся из-под кепки прядь волос.       «По ходу дела сообразишь» — проносилось эхом в голове, когда во время прогулки Лино шутливо хватал его за руки в попытках обездвижить и защекотать.       «По ходу дела сообразишь» — повторял себе Хан снова и снова, когда слышал из толпы это неповторимое «Хани».       — Хани, ты слушаешь?       Джисон активно закивал головой, старательно рассматривая ложку йогурта, которую собирался положить себе в рот ровно перед тем самым моментом, когда Минхо без задней мысли сжал рукой его колено, беседуя с одногруппником.       — Таю от того, какой вкусный йогурт, — спохватился Хан, стараясь выглядеть максимально непринужденно и расслабленно. — Бэйби, попробуй.       Тот, кого Хан так дерзко и игриво называл «бэйби», без задней мысли приблизился вплотную и проглотил протянутую ему ложку.       Кажется, по ходу дела разобраться не получилось. Джисон как зачарованный смотрел на то, как смыкаются губы хена на металле — всего в паре сантиметров от его собственных пальцев. Как перед этим Минхо пересекся с ним взглядом — всего на долю секунды. Как теплое дыхание коснулось его кожи, гоня табун мурашек от загривка вниз по позвоночнику.       Все происходило в режиме слоумо. Рука хена по-прежнему сжимала его коленку. Как назло, Джисон надел эти треклятые дырявые джинсы, и прохлада пальцев оглушала его беспрепятственно.       — У вас такие теплые отношения, — раздалось где-то рядом, но так приглушенно, что Джисон поначалу и не понял, кто это сказал. Только спустя некоторое время, когда компания вновь вернулась к бурному обсуждению повседневной ерунды, а прохладная ладонь исчезла с его колена, Хан вспомнил о том, кто он и где находится. Да, точно: сегодня вторник, двадцать четвертое сентября. Недавно начался второй семестр их обучения, они сидят в кофейне неподалеку от института и болтают о том, как было бы круто сходить на концерт новой музыкальной группы, дебютировавшей с крышеносносящим успехом. Их шестеро: он, Лино, Чонин, Хенджин, Феликс и Сынмин. Они прогуливают пару по экономике, шутят о преподавателе и уминают десерты.       — Кстати, чего Хан притих? — Хенджин помахал рукой перед лицом Джисона, и тот испуганно проглотил йогурт, о котором напрочь забыл в своей прострации. — Эй, прием. Ты же идешь с нами?       — Куда?       — Боже, ты совсем ничего не слушал, Хани? — протянул Минхо. — Куда ты проваливаешься постоянно? Я такой красивый, что ты теряешь дар речи, когда я рядом?       Джисон рассмеялся первым. Что-что, а вовремя включать дурачка он умел. Друзья подхватили настрой и стали наперебой кидаться шутками, хлопая друг друга по плечам и коленям.       Если бы только они знали, насколько Минхо был близок к истине.

***

      Джисон хвалил себя за выдержку. Нет, правда: продержаться почти целый год рядом с тем, от кого голова идет кругом, не вызвав никаких подозрений — это определенно успех. Ни хен, ни остальные так и не догадались, что Хан испытывает по отношению к их общему другу далеко не приятельскую симпатию и братскую любовь. Нет, определенно Минхо оставался его самым близким другом, опорой и попросту тем человеком, который понимал его без слов даже тогда, когда Джисон сам себя не понимал. И Хан поклясться мог: Лино дорожил их дружбой не меньше.       Поначалу все казалось беспросветно серым: Ли Минхо выглядел так, будто все вокруг него — патологические идиоты, и ему попросту не оставили другого выбора, кроме как водиться с такими отбросами, как Джисон. Его взгляд, манера речи, ленивость в движениях; Лино, казалось, до тошноты не нравились окружающие его люди. Хан не мог даже и помыслить о таком, что обладатель такого холодного надменного взгляда может быть таким… таким близким. Что он может смеяться искренне, до колик, может рассказывать дурацкие анекдоты и делиться с ним газировкой. Что Ли Минхо на самом деле только кажется злым и нелюдимым, а на самом деле он — самый теплый и тактильный человек, которого ему доводилось встречать.       О, тактильность хена — это отдельная история. Начала она проявляться спустя пару месяцев их общения, когда группа уже разделилась на компании по интересам. Тогда-то Джисон и заметил, что друг стал чаще подсаживаться поближе к нему, так близко, что их бедра вплотную прижимались. И что хен, по правде говоря, любит шлепать друзей по жопе — без предупреждения и повода, просто так, когда ему вздумается. Джисон и сам частенько огребал по своей объемной заднице, иногда — в очень неподходящие моменты, настолько неподходящие, что после смачного шлепка даже забывал о своих бабочках в животе и искренне выражал свое недовольство, на что Минхо щурил глаза и расплывался в азартной ухмылке. Впрочем, остальные тоже страдали от рукоприкладства со стороны хена, однако на долю Хана выпадала большая часть физического насилия. Вероятно из-за того, что именно он стал лучшим другом Ли Минхо.       Этот статус никогда не обсуждался вслух, однако для окружающих было очевидным, что Хан Джисон и Ли Минхо — друзья не разлей вода. Если ищешь Минхо — он рядом с Джисоном. Потерял Хана — окликни Минхо.       И все было бы прекрасно, если бы не дурацкие бабочки.       Хан смирился с тем, что ничего кроме дружеской любви ему не светит, и брал от жизни все: по полной наслаждался дружбой, теплотой и заботой хена. Радовался, когда тот делал в его адрес что-то милое, как, например, на Новый Год: Минхо подготовил для него подарок — увесистую коробку, обернутую в блестящую зеленую упаковку, перевязанную красной лентой. Джисон был единственным, чей подарок от хена был упакован так тщательно — остальным друзьям Минхо раздал помятые свертки с криво налепленными пластиковыми бантиками. Когда хен пребывал в том самом дурашливом расположении духа — это всегда было заметно по хитрым смешинкам в его глазах — парни рефлекторно прикрывали ладонями задницы, а у Джисона периодически проскакивало сравнение этого Минхо и того Лино, которого он встретил в самом начале обучения, холодного и отталкивающего. А когда он брал его за руку… О, Джисон испытывал целую гамму эмоций. Теплоту, благодарность за доверие, дружеское обожание и тоску одинокого сердца.       В общем, по прошествии почти целого года Хан Джисон имел самого близкого в своей жизни друга и бесконечно далекого любовника, достичь которого — даже не мечта.       Правда, в последнее время кое-что изменилось…

***

      — Хани, не игнорь меня.       Джисон не ответил, продолжая сосредоточено вычитывать учебный материал. Экзамены маячили на горизонте огромными табличками, и Джисон отчетливо видел надписи «ты не пройдешь», выведенные устрашающим почерком в стиле хорроров. Особенное беспокойство вызывал экзамен по экономике, до которого оставалась всего неделя. Если бы Хан знал, что итоговые работы окажутся такими геморными, то хоть ради приличия появлялся бы на занятиях, а не потакал капризам этого кота-переростка.       Кстати, о нем.       Если бы у Хана за столь длительное время общения не выработался иммунитет к характеру Минхо, тот выел бы ему весь мозг чайной ложечкой. Вот, например, сейчас: они заранее договорились о том, что вместе сядут готовиться к экзамену дома у Джисона, и Лино со всей присущей ему серьезностью разложил конспекты и пособия. Вообще, когда Минхо на чем-то сосредотачивался, ему не было равных; он становился таким серьезным и вдумчивым, будто ювелир за работой, и мог справиться, казалось, с любой задачей. Его природная лень идеально уравновешивалась с умением собраться в нужный момент, и даже тогда, когда, казалось бы, Минхо должен попасть в просак — оп, и он уже весь внимание.       Впрочем, этот рубильник смены состояний переключался и в обратное положение с той же резкостью.       — Хани. Хани. Хани. Хани. Дорогой. Хани. Дорогой. Хани. Дорогой. Хани. Ха-а-а-а-а…       — Да Боже мой! — взорвался Джисон, закатывая глаза и разворачиваясь лицом к другу, который смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Впрочем, Хан прекрасно понимал, что тот абсолютно доволен полученным вниманием. — Ты можешь помолчать хотя бы несколько минут, а? Я пытаюсь прочитать одну строчку уже четвертый раз!       — Мне скучно.       — А я клоун, что ли? — фыркнул Сон, разворачиваясь обратно к напольному столу и разложенным на нем конспектам. — Не хочешь учить — сядь и поиграй, дай мне почи… Мать твою! Лино!       Да, это произошло снова: Минхо обхватил друга ногами, лишив возможности брыкаться, и стиснул в объятиях со спины, прижав к себе настолько тесно, что у Джисона сперло дыхание. Нет, не от чувства любви — от физической тесноты.       — Хани-Хани-Хани-Хани-Хани-Ха-а-а-а-ани-и-и-и!..       И это произошло снова — Джисон захныкал. Кто б ему сказал еще полгода назад, что объект его безграничной любви будет так прижиматься к нему, стискивая в объятиях, он бы не поверил. Лино — законченный гомофоб, и Джисон прекрасно об этом помнил. Только вот как в этом существе умещались абсолютное отторжение однополой любви и такая одержимость тактильными взаимодействиями с настолько двусмысленным контекстом — оставалось для Хана загадкой. Впрочем, Хан привык.       — Бэйби, бога ради, не ори мне на ухо, — он лениво дернулся — скорее для проформы, чем для результата, потому что полулежать на хене было комфортно — и демонстративно закатил глаза, когда Минхо крепче перехватил его руки, складывая их на животе. Еще несколько секунд копошений — и оба приняли удобное обоим положение. — Ну, чего ты хочешь?       — Пойдем поедим сашими?       — Ты шутишь? — Хан поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза другу, упираясь затылком в грудь Минхо. — Мы только недавно сели заниматься.       — Так у тебя рядом с домом ресторанчик. По-быстрому заглянем — и вернемся за зубрежку.       Джисон протяжно вздохнул.       — Ты невероятен.       — Я знаю.       — Это не комплимент.       — Правда? Разве я не идеален для тебя?

***

      — Сашими очень вкусные.       Хан кивнул, отправляя в рот кусочек рыбы, и простонал от удовольствия, смакуя солоноватый вкус лакомства. Сашими — любимое блюдо Минхо, и он знал толк в подобного рода закусках. Он вообще хорошо разбирался в кулинарных изысках — в отличие от того же Джисона. Поэтому друг полностью доверял хену в выборе перекуса.       — О, попробуй вот это.       Хан послушно открыл рот и заглотил протянутую еду, облизывая палочки. Возможно, кого-нибудь такое действие и смутило бы, но Минхо подцепил приборами следующий кусочек и с непроницаемым спокойствием положил себе в рот сашими.       Женщина за соседним столиком смерила юношей осуждающим взглядом. Впрочем, ни один из них этого не заметил.       Джисон начал пересказывать учебный материал, справедливо посчитав, что, раз они тратят время на перекус, можно совместить приятное с полезным. Минхо, кажется, успокоился, отойдя от недавнего приступа доставания друга, и с участием кивал, периодически вставляя ремарки.       — Откуда ты это знаешь? — удивился Джисон с набитым ртом. — Ты даже не читал конспекты!       Минхо отстраненно пожал плечами, обмакивая сашими в соус, и снова протянул палочки ко рту Хана. Тот, прожевав, продолжил пересказ.       Домой они вернулись нескоро. Как-то так вышло, что по дороге Минхо вспомнил о покупках, и друзья зашли в магазин за продуктами. Помимо обычных бытовых нужд Джисон соблазнился сладкой газировкой, а Лино захватил с полки пачку чипсов. Потом захотелось пройтись после ужина, а под руку как раз подвернулся парк, где на скамейке под светом уличного фонаря утилизировались чипсы и напитки за отстраненной болтовней ни о чем. Конспекты по экономике как-то подзабылись, и, когда темы для разговора сошли на нет, пара замолчала.       Джисон смотрел вдаль, упершись локтями в колени, без единой мысли в голове. То ли плотный ужин так повлиял, то ли еще что, но такого тотального чувства комфорта в тишине, разделенной с кем-то на двоих, он никогда не испытывал.       Минхо вздохнул и уронил голову на плечо Хана.       — Бэйби? Все в порядке?       Лино кивнул — Джисон почувствовал это движение сквозь ткань ветровки. Видимо, разморило — Хан сам начинал проваливаться в состояние дремы, поэтому поддерживающе положил руку на колено Минхо.       Какое-то время они молчали.       — Хани, — позвал Лино, и названный отозвался хмыканьем. — Обожаю тебя.       — И я тебя, — Джисон улыбнулся, погладив друга по ноге.       Снова молчание.       — Я тебя… очень сильно обожаю.       Джисон, уже почти задремавший, открыл глаза и нахмурился. Что-то в интонации хена было ему непонятно, и это «что-то» вызывало дискомфорт.       — Дорогой, что случилось? — он убрал руку с колена хена и отодвинулся, чтобы посмотреть тому в глаза. — Минхо, тебя что-то беспокоит? Эй, бро, ты же знаешь — ты можешь рассказать мне все.       Их взгляды влетели друг в друга, и Джисону казалось, что Минхо пытается продавить его взглядом. Нет, не его самого продавить, а, скорее, протолкнуть ему в мозг какую-то мысль. Лицо Лино ничего не выражало, но в глазах читалась ни то просьба, ни то надежда. Минхо выглядел так, будто собирается с мыслями перед прыжком с парашютом.       — Чувак, правда, ты не должен просто…       Джисон осекся. Еще бы ему не осечься — он физически чувствовал, как взгляд хена скользнул вниз по его лицу и остановился на губах, которые невольно приоткрылись.       Если бы Хан стоял, у него точно подогнулись бы ноги — Минхо сглотнул, и поступательное, тягучее движение кадыка снесло ему голову, напомнив о том, какие чувства живут внутри его грудной клетки. Цунами трепещущих бабочек накрыло его с головой, будто расплата за отсрочку. Мол, приятель, мы — твои чувства — вообще-то еще здесь. Мы не тревожили тебя так долго, позволяя находиться рядом с нашим предметом обожания без потеющих ладоней и нервного тика — так что получай сейчас все издержки, колотящееся сердце и взгляд растерянной белки.       Да уж, Хан Джисон. Ты полный придурок.       — Блин, я съел слишком много сашими.       Бум. Кто-то стукнул по голове? Кажется, нет.       Хотя все-таки стукнули. Гребаные сашими стукнули.       Минхо откинулся на скамейке, утомленно прикрыв глаза и положив руку на живот, страдальчески выстанывая жалобы о переедании, оставив Хана пребывать в прострации. Фонарь над головой издал короткий жужжащий звук, моргнул и продолжил светить.       Джисону не оставалось ничего иного, кроме как продолжать таращиться и растерянно моргнуть.       Что это было? То есть… Что сейчас только что было?       Ему не могло показаться. Черт возьми, Хан готов был поставить на спор все свои оставшиеся деньги, но хен правда смотрел на него так, как будто… будто… ну, в общем, не как обычно.       И это непонятное признание. «Очень сильно обожаю». Как будто Хан не знал, что он лучший друг Лино. Естественно, он его обожает. Как и любой нормальный друг.       Или не друг?       Нет. Быть не может.       Джисон продолжал пребывать в своих собственных мыслях, как сквозь вату слушая сетования товарища на жизнь, на еду, на время, которое они убили на то, чтобы покушать. Минхо продолжал говорить так, будто ничего не произошло, и Хан засомневался в собственном здравомыслии: может, и правда ему все померещилось? Напридумывал себе всякого, а на самом деле все гораздо прозрачнее и бесхитростнее.       — Двинули? — вдруг спросил Минхо, повернув запрокинутую на спинку лавочки голову к Джисону. И несмотря на то, что Хан бессовестно залип на лицо хена, наполовину скрытое в тени, утвердительно кивнул, поднимаясь на негнущиеся ноги. — Хани, ты в порядке?       — Все окей. Тоже переел. В следующий раз возьмем в два раза меньше сашими.       Аплодисменты в студию! Несите «Оскар» лучшему актеру главной мужской роли! Хан Джисон блестяще отыграл веселого дурачка, который вовсе не теряется в собственных мыслях и не мучается от зудящей в сердце занозы!       Единственная мысль, которая крутилась в голове Хана, пока они шли по темной дороге до дома в полном молчании, была такой:

Ты в полной заднице, Джисон.

***

      Минхо никогда не был гомофобом и не собирался им быть. Циником — может быть отчасти, и то в контексте социальной роли, которую он примерял на себя в обществе. И то редко.       Но гомофобом — нет.       Потому что — ну, банально — как можно быть гомофобом и при этом испытывать ТАКОЕ к своему другу?       Лучшему, на минуточку, другу.       Еще с первой встречи Минхо подумал: вау, этот парень невероятен. Его харизма, его открытость и юмор завораживали. А его поддержка… Никто и никогда не поддерживал Лино так, как это делал Хани. За эту поддержку Минхо готов был без малого умереть.       И это было глупо. Безумно глупо. Во-первых, Минхо никогда не задумывался над вопросом своей ориентации. Ему вообще мало кто нравился, да и романтиком в привычном смысле этого слова его можно было назвать с натяжкой. Весь его флирт был шуточным, и если вдруг ситуация переходила в контекст искренних чувств, Лино сразу давал по газам как можно дальше от возможности встревать в романтические отношения.       Ему было банально не интересно. Да и, чего греха таить, немногие девушки отваживались сделать первый шаг навстречу к такому неприступному, холодному и иногда излишне странному парню, как Минхо.       Расстраивало ли его это? Ничуть.       В университете Лино нравилось. Правда. Впервые в жизни у него появились действительно настоящие друзья, которых связывает не просто банальное нахождение в одном пространстве и одинаковые уроки. Минхо и сам чувствовал, что начинает раскрываться, все реже и реже прибегая к своему амплуа отчужденного равнодушного циника. А Хани…       Хани раскрыл его по-настоящему.       Рядом с ним он наконец-то смог не бояться себя настоящего. Местами странного, совершающего резкие и дурацкие действия. Перестал бояться быть громким и смешным. Понял, что близкие люди не откажутся от тебя, если ты вдруг окажешься несдержанным. И то, что ты о ком-то заботишься — это прекрасно. Это приятно. Это здорово.       Хани, сам того не подозревая, помог Минхо обрести самого себя.       Хани часто хандрил. Для Минхо это было открытием: такой смешной, заводной, активный, местами безбашенный — и такой меланхолик. Но Минхо принял это как данность, понимая, что у всех в социуме есть своя роль. Если Хани удобно быть душой компании в университете, а по вечерам сидеть в комнате и писать песни лиричного подтекста — значит, так Хани надо. Значит, Хани надо поддержать в этом. Значит, так и должно быть.       И трепет внутри от одного взгляда на Джисона он тоже принял. Без испуга. Спокойно.       Только что делать с ним — не знал.       Так и жил. Со временем чувство трепета и теплоты стало разрастаться, превращаясь в желание быть ближе. Наблюдать, как он ест. Слушать его сбивчивые и запутанные истории. Приобнимать за плечи, когда они стоят в очереди за пирожками в столовке. Класть голову ему на плечо или подставлять собственное, когда Хани задремывал на парах.       Чувство собственничества тоже усилилось.       Если раньше ему было все равно на то, как, например, Хенджин мог в порыве смеха облокотиться на Хана, хватая того обеими руками, то со временем кусачее чувство ревности все больше подталкивало его к тому, чтобы как-то помешать этому действию. Не потому, что Лино не любил Хвана — Хенджин тоже стал для него близким и надежным другом, ради которого он, ей-богу, без раздумья полезет в драку (хоть такое поведение ему не свойственно), просто… Просто хотелось, чтобы все понимали, что Джисон — это Минхо. А Минхо — это Джисон.       Поэтому Минхо стал активнее и навязчивее.       Лино стал тенью Джисона. Правда, все время находился где-то рядом. Мог без повода схватить его и прижать к себе со спины, продолжая как ни в чем ни бывало диалог с одногруппниками. Или плюхнуться на него, пока ребята валялись на диванах в холле, и тогда Джисон страдальчески стонал от тяжести навалившегося тела, но все равно обнимал его, похлопывая по животу со словами «дорогой, я тебя люблю». В шутку, конечно же. Минхо это осознавал.       Гей? Пускай. Минхо не задумывался над тем, какой ярлык можно было прилепить ему на лоб.       Все, что имело значение — Хани его друг. Самый близкий и самый сокровенный. Такой, что только с ним он позволял себе то, что не позволял никому и ни с кем.       Он мог говорить ему все. При ребятах Минхо так или иначе фильтровал свою речь, это было видно. Иногда зажимался, когда ловил себя на том, что хочет что-то сказать, но не может.       Но не с Джисоном.       В универе им даже дали прозвище: минсоны.       Минхо строил свою фирменную гримасу пренебрежения, когда слышал это слово, но удовлетворение внутри все равно разливалось по телу до самых кончиком пальцев.       И это длилось долго.       Во время того инцидента на лавочке, когда Минхо чуть не спалился на чистой случайности в порыве захлестнувшей эмоции, Лино понял: он слишком боится. Боится, что Хани его не поймет. Или банально испугается.       Это страшило Минхо больше всего. Между потерей предмета обожания и воздыхания и потерей друга меньшее из зол — первое. Потеря Хани как друга значила бы для Минхо не просто разбитое сердце. Это конец. Крах.       Он без него не сможет.       Поэтому, когда он увидел в глазах Хани испуг — он сменил тему. Да, тупо сделал вид, что ничего не произошло. Свел в шутку. Обвинил во всем сашими.       Что угодно, только бы Хан не отвернулся от него.       Он плохо помнил события того вечера. Они вернулись к Хану домой, молча дочитали конспекты, пару раз прогнали друг друга по основным темам и легли спать. Утром проснулись по будильнику и под ехидным взглядом Чанбина — старшего брата Джисона — позавтракали и разошлись каждый по своим делам.       Неловкости не было, но к земле все равно давило.       Впрочем, все имеет срок годности. И эта история плавно сошла на нет. Спустя три года никто даже не заговорил о ней, списав на простое дружеское откровение друг друг.       Четыре курса обучения пролетели незаметно. Настал черед выпускного.

***

      — Минсоны опять минсонятся, — хохотнул Феликс на ухо Хенджину, на что друг театрально закатил глаза, подавляя улыбку. Потом посмотрел в сторону, куда кивком головы указал Енбок. И правда: минсоны снова провалились в свой мирок, странно вытанцовывая в стороне от основной массы выпускников, хаотично тряся плечами. Джин толкнул в бок Сынмина, уплетающего десерт, и тот равнодушно махнул рукой на привычную картину.       — Им надо пожениться, — хихикнул Чонин, а Хван сделал замечание, что в Корее запрещены однополые браки, но они и без этого ведут себя как женатики.       — Только Лино не говори об этом, — невнятно пробубнил Сынмин, откусывая кекс. — А то снова салфеток пожрешь.       — Эй, это его любимое блюдо!       Было весело. Ребята еще не полностью осознали, что время их совместного обучения подошло к концу, и дальше каждый пойдет своей дорогой. Конечно, их дружба на этом не закончится, но период их ежедневного нахождения вместе прошел. Настала пора двигаться дальше.       Хенджин решил заняться дизайном интерьера, открыв в себе нешуточную страсть к рисованию и фотографии. Чонин упорно готовился к стажировке в банковской фирме вместе с Енбоком, а Сынмин присмотрел себе место в юридической конторе. На втором курсе Хан с головой ушел в музыку вместе со своим старшим братом и его другом Чаном, поэтому будущее Джисона было туманно, но заманчиво. А Минхо… Минхо вдруг решился стать профессиональным танцором и достичь статуса хореографа.       Такие разные пристрастия, и такая гармония в дружбе.       Кстати, о дружбе. Минсоны решили вернуться к столу, хохоча над какой-то локальной и явно бредовой шуткой.       — Вы слишком много трясли задницами, — выпалил Сынмин, когда те садились за стол, и Минхо застыл в своей стойке готовящегося к атаке кота.       — Давно не получал по своей смачного шлепка?       — Уже сегодня получил, так что не надо. Поешь, а то ты становишься злым, когда голодный.       Хан в приступе хохота уронил голову на плечо Лино, и только это спасло Сынмина от неминуемой участи. Хан вообще был единственным, кто мог одним своим присутствием сменить гнев на милость хена. Так вышло и в этот раз: Минхо потупил взгляд, тихонько посмеиваясь, поджимая губы, и легко тряхнул плечом, на котором в истерике билась сумасшедше веселая и подвыпившая белка.       Подошли Чан и Чанбин — гости на выпускном ребят. За четыре года они стали неотъемлемой частью их тусовки.       Ребята смеялись, обсуждали бесконечные истории из их жизни, пили и наслаждались моментом.       Минхо, как обычно, положил руку на колено Хану, глядя на него тем взглядом, которым он смотрел только на него. Джисон, как обычно, поймал его взгляд и улыбнулся той улыбкой, которой улыбался только ему.       Ребята, как обычно, сделали вид, что ничего не замечают, только Чанбин вперился в этих двоих ехидным взглядом, в котором читалась интрига. Правда, Чан предупреждающе пихнул того ногой и вздернул брови, из-за чего Чанбин разочарованно выдохнул и сместил фокус на стоящее перед ним блюдо.       Все и так поняли, что минсоны снова ушли в свой собственный астрал.       Они привыкли к этому, правда. У каждого в голове хоть раз в голове возникал вопрос: а простая ли дружба происходит между этими двумя? Хотя дружбой это тяжело назвать. Это какая-то особенная химия, минсоновская. Она вообще тяжело поддается описанию. Это не дружба, не любовь, не партнерство. Это… минсонство. Просто минсонство. По-другому не опишешь.       А вот куда оно дальше пойдет — загадка. Даже для самих минсонов.       Которые молча смотрели, сжимая ладони друг друга в вечер их выпускного.       И пусть между ними много неясного, а будущее каждого из них неизвестно, сомнений не было.       У всех все будет хорошо. Включая минсонов.       Особенно у минсонов.