Баллада об учительнице, убивающей мужланов

ГЛАВА 4 — THE BESTEST Sin, cos и tg пригодились мне в жизни. True/False/Not stated «Зачем интервьюер пихает феминизм в видео?» — единственное, что напишет он в комментариях под интервью от жертвы сексуального рабства, которая три года провела под землей. Другой добавит: «Я уверен, что ей нравилось, куда она попала. В большей части все более-менее было для нее приемлемо. Она далеко не считала себя жертвой. О ней заботились, ее трахали, больше не о чем думать, где брать деньги и как выживать в суровом мире снаружи. Так что не лейте зря слез из жалости». «А почему не возьмете интервью у мужчины, который столкнулся с сексуальным рабством? Точно, мы же живем в матриархальной России, где мужчины никому не нужны. Интервьюер, может, еще в политику полезет. Она стопудово хочет принять антимужские законы». Каждый будет считать, что он прав. А что? Это его мнение. Его! Только его! Он имеет право на мнение, не так ли? Зубастые края бутылки вонзились в мозжечок мужика. Он, широко расставив ноги, балансировал руками, чтобы не упасть. Неминуемым ударом каблука я помогла ему рухнуть ничком. Сев на его спину и сцепив ноги, я зафиксировала тушку пятидесятилетнего мужчины. На английском я бы употребила dilf — мужчина от 30 до 50 лет. Русский язык беден в последнее время. Многие феминитивы принимать не желают. Об образовании новых терминов я вообще молчу. Фантазии ноль. Точеная морщинистая морда, впалые щеки, чубчик на пол-лба, небритая седая щетина, кривые дырявые и сколотые зубы, протертые треники, облеванная олимпийка и нательный деревянный крестик на черном плетеном кожаном шнурке. Намотав шнурок на палец, я стиснула горло опешившего мужика. Левой рукой я вдавила рыло в асфальт, правой просунулась в рот и, нащупав язык, упорно потянула его на себя. Под чудовищные, отчаянные и пронзительные крики я рвала пасть, хватала небный язычок, выбивала и вырывала зубы, царапала ротовую полость, осколками насквозь прорезала щеки, выколола глазные яблоки. Я сдирала с него шкуру, как кожуру с банана, как обертку с батона сырокопченой колбасы, как восковые полоски для депиляции с ног. Он вопил, как обливающаяся кровью роженица, как ударенная под дых дворовая псина, как кот, ставший жертвой живодера. Я рассекла ему шею, и пальцы сами скользнули вглубь. Нащупав цепь из хрящей, я вырвала трахею. Хлынувшая свежая кровь увлажняла мои ладони и пропитывала одежду отморозка. Облизнув подушечку мизинчика, я сморщилась от металлического вкуса. Вика, зажав уши, дрожала; Полина стояла как вкопанная и не двигалась. Я испугалась самой себя. Откуда во мне столько злости и ненависти? Я будто бешеная собака, сорвавшаяся с цепи. — Спасибо, — сказала девочка, и я очнулась. Полина утерла нос и тоже опомнилась: — Вика. — Она бросила ей ключи от автомобиля. — Распознаешь машину по ресничкам у фар. Я сбегаю и сотру запись с камер. — Это у тебя такая тачка? — расхохоталась Вика, расслабившись. — Нет! — раскраснелась Скоробогатая. — И машина, и клуб... моего друга? Бывшего одногруппника. Мы не прекратили общение после отчисления. — А он на приколе, — заметила я. — Хорош. Девочка держалась на расстоянии и оценивала улицу — дома повернуты стороной без окон. Вопли мужика не были услышаны в клубе из-за громкой музыки. — Как тебя зовут? — Настя. — А сколько тебе лет? Настя, помолчав, ответила: — 19. — На кого учишься? — На дизайнерку. Настя была одета в просторную белую рубашку с вырезанным сердцем на груди, обрамленным багровыми, алыми и червлеными бусинами. Словно струи крови, дорожки из красных бисерин растекались по бесцветной ткани. Сама сделала. Джинсовка с мехом едва согревала ее. Сережки в виде оранжевых дорожных конусов болтались на цепочках. Полина вернулась с вином. — Зачем? — Мы разобьем бутылку, и это будет выглядеть так, будто кто-то пролил вино, а не убил насильника, — объяснила она. — Не поверят, — пробормотала я. — Еще как поверят. Мы живем среди глупых и ленивых людей. — Я могу просто вытереть землю джинсовкой, — предложила Настя, раздеваясь. — Нет, бесполезно, — возразила я. — Асфальт впитал кровь. Полин, ты удалила запись? — Да, — доложила она и уронила бутылку. Вика подъехала и, открыв багажник, вышла. — Мы изляпаем офигенный салон офигенной машины твоего дружка, — расстроилась она, хватая труп за изорванные кроссовки. — Предлагаешь нам его на велосипеде везти? Настя попыталась дотронуться до мужика, но я ее одернула. — Фу, не трожь мусор. Садись на переднее сиденье и вруби музыку какую-нибудь. Мы справимся сами. Я держала покойника за запястья, Вика — за щиколотки, Полина направляла. Его башка врезалась в бампер, чутка помяв the car. Полина успокоила нас, что ее друг не будет зол. Я не поверила. Запихнув мертвеца в багажник, мы размяли спины и сели в машину. Полина завела гламурный автомобиль и отъехала от клуба. Подсвеченные фасады домов и слепящие фары разгоняли тьму ночной Москвы. Настя поглаживала икону Богородицы из захламленного документами, влажными салфетками и солнцезащитными очками бардачка. Вика со свекровью по телефону разговаривала про Стейси, мужа и деление имущества. — Что с телом будем делать? — спросила я. — Сожжем, — Вика, завершая звонок, выпалила. — Сбросим в Москву-реку, — зевнула Полина, крутя руль. — Расчленим, распределим конечности и органы по мусорным пакетам вперемешку с гниющими овощами и отправим в мусоропровод? — Расчленим, отвезем на ферму и отдадим свиньям на съедение? — Расчленим, компактно сложим в тазике, зальем цементом и сбросим в реку или озеро? Или обмотаем просечно-вытяжной сеткой? — Расчленим, купим глину и формочки для кирпичей, спрячем конечности и органы внутрь и построим гараж для тачки друга? — Сделаем и продадим фарш за дорого в ближайшую шаурмечную? — Спрячем в чемодан, выкупим купе в поезде дальнего следования, оставим в нижней полке и покинем вагон через остановку? — Засунем в холодильник, запаяем дверцы и утопим в болоте? — Оставим в электричке? Люди от побитого бомжа не отличат. — В морге? Познакомимся с патологоанатом, влюбим в себя, снимем наш секс и будем шантажировать интимным видео? Он сделает все, что мы попросим. — Подстроим самоубийство? Скинем с балкона двадцать третьего этажа. — Нальем кислотную ванну? — Подкинем надоедливым соседям, которые слушают громкую музыку, и вызовем полицию? — Поместим в шкаф, вывезем в заброшенный дом и подожжем? — В манекен и на Садовод! — В шахту лифта! — В ковер закатаем! — Дождемся крещенских купаний и скинем в прорубь? — Отправим Почтой России по рандомному адресу? — Запихнем в металлическую бочку и подбросим в кузов газели дальнобойщика, остановившегося отлить? — Погрузим в ванну, наполненную кислотой, и с безопасного расстояния запульнем бутылкой с водой? — Закопаем, — выдала Настя. — Отлично, — тотчас согласилась я. — Скучно, — надулась Лютая. — Безопасно, — заметила Скоробогатая. Одна бывшая девушка моего брата жила с семьей в дачном поселке, ходила за грибами в лес, мариновала со своей мамой соленья и снабжала Хамловских банками, когда припасы от моей бабушки по папой линии заканчивались. Я нашла неудаленный и незаблокированный чат с ней в ВК и настрочила сообщение. Недавно в сети. Прошедшие десять лет с момента их расставания не мешают нам изредка переписываться, чтобы обосрать моего брата — ее бывшего парня. Я также выпрашивала у нее фотографии и видео ее домашних хорьков. — Прислала! — доложила я и, открыв Яндекс, залезла в карты. — Вот на этих участках не собирают ни грибы, ни ягоды. Поблизости завод. — Три часа показывает, — грустно вздохнула Полина. — Немало. — Купим поесть чего-нибудь? Заедем во «Вкусно — и точку»? — Нет, — встряла Вика, — сначала добудем лопаты. — У моего дома есть магазинчик для огорода и сада, — вспомнила я разноцветную пристройку к зданию напротив. — Там и горшки, и грабли, и мотыги. — Мотыги прибережем для следующего убийства, — проблеяла Полина, и все прыснули от смеха. — Ты же на Апрелевской улице, да? Полина запомнила мой адрес. Из года в год родители настойчиво предлагали мне куриных сердец, холодца и свиных языков на Новый год, зная, что меня воротит от их специфических предпочтений. Я кривилась и тянула: «Отврат». Они молчали двенадцать месяцев и пытались скормить мусор вновь. — Ага. Спустя полтора часа Полина, въехав в город, пялилась не на дорогу, а по сторонам. Она пальцем указывала на изменившиеся места. Парк огородили забором. Детская поликлиника переехала. Вайлдберриз вытеснил Озон с первого этажа ТЦ на второй. Срубили липы, каштаны и клены у «Вкусно — и точки». Открыли подземную парковку. Незнакомый памятник. Библиотеку, станцию и дом культуры отремонтировали. Возвели больше новостроек. Художественная школа сгорела до тла. — Давно не гуляла по трущобам? — дразнилась я. — Гетто ужасает мадемуазель? — присоединилась Лютая. Полина припарковалась, и мы вылезли, не разбудив уснувшую Настю. Зря я ее взяла, не подумав о том, какая у нее роль в убийстве. Она жертва. Не соучастница. Она ребенок. Настя не помогала прятать труп в багажнике. Ее кожу опалили отпечатки насильника. Не она запятнала его. — Снегоуборочная лопата понадобится зимой, не торопись, — подколола Полина, и я прошла дальше. — Округлой или квадратной формы? — размышляла Вика. — Заостренной, — определилась я. — Она эстетичнее и эффективнее. Сколько берем? — Три штуки, — ответила Полина. — Настю вообще домой нужно отвезти. Ее с нами быть не должно. — Папа, а почему тети в крови? — спросил мальчик в шапочке с ушками медвежонка. — Они кого-то убили? Я, Полина и Вика осмотрели себя: бурые пятна крови на одежде, руках и лице. Полина и Вика красивы даже чумазые. Наши стиральные машинки попотеют и помучаются завтра и их побег будет оправдан. — Нет, что ты! — Вспыхнул молодой кучерявый папа в клетчатом пальто. — Они, наверное, с тематической вечеринки. — Почти угадали. — Я щелкнула пальцами и подмигнула. — Мы косплееры. Упитанная кассирша в леопардовых леггинсах и с очками на цепочке косилась на нас, пробивая лопаты. — Оплата картой или наличными? — Картой, — сказала Полина и протянула банковскую карту. — Нет. — Денежки Масика стухнут, если их не тратить. — Я плачу. — Плачь, — огрызнулась Скоробогатая и потянулась к терминалу. — Успокойтесь обе. — Вика прописала нам подзатыльники. — Разделите сумму на два и переведите на мой номер по половине. Я оплачу. Покидая магазин, мы запищали. Подозреваю: охранник что-то подкрутил, чтобы эти роботы сигнализировали при почти порядочных (убийство нехорошего человека несильно портит репутацию справедливой учительницы английского?) покупателях. Наверняка он бастует против рамок противокражной системы. Когда-нибудь охранники в магазинах не понадобятся — их постепенно вытесняют пищалки. — Я могу... — Полина осеклась. — Мой друг может предоставить Насте психолога и курсы по самообороне. Моим воспитанием занимались учебники английского. Я люблю их — неважны издание и авторство — за серьезные и нужные темы, никогда не поднимающиеся в учебниках русского языка, математики, истории, обществознания, географии и биологии. Как полюбить себя? Как побороть страх неудачи? Как справиться со стрессом? Как завести новых друзей? Как помириться с близким человеком? Как пережить ссоры в семье? Как остановить буллинг? Особенно мне нравились письма от «иностранных друзей», на которые требовалось ответить. Я помогала несуществующим Джессике/Нейтану/Бену/Питеру/Марии/Кэти, чтобы помочь себе в будущем, когда столкнусь с аналогичными трудностями. Перестав общаться с бывшим лучшим другом, я вспомнила свои советы, как отпустить и забыть разорванную дружбу, и успокоилась. — Это нужно обговорить с ней лично. — Я сопротивлялась желанию включить в полночь все конфорки, не зажигая газовую плиту, чтобы родители отравились бытовым газом, когда вешали на меня extracurricular activities, отнимающие свободное время. Самбо, карате, туризм, рисование, плавание. Натерпелась. Одна проблема — у нас всегда была электрическая плита. Чья-то развалюха на свой страх и риск переградила путь гламурной тачке дружка Полины. Хозяин ржавой тележки не был осведомлен, что три пассажирки и водительница готовы протаранить автобус, лишь бы успеть спрятать труп. — Зашибись, — по слогам протянула Лютая. Две пассажирки. Настя ретировалась. Я убью эту bitch.