
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
— Я сейчас убью тебя, — прошептала она, нарочно задевая его губы своими.
Анфиса Хамловская — наиbeautifulнейшая учительница английского и... убийца. Жажда избавления мира от тварей и ублюдков пробудилась в ней, когда она впервые грохнула человека. К ее счастью, Подмосковье кишит уродами.
Ее жизнь прекрасна, но есть одно «но» — учитель информатики, остроумный и очаровательный, может оказаться психом, доставившим ей под дверь свиное рыло. Убьет ли она того, в кого влюблена?
Примечания
Понравится фанатам программ «Мужское/Женское», «Пусть говорят» и «Следствие вели...».
Посвящение
Посвящается учителям, которым желали смерти
Часть 13
03 мая 2024, 04:34
ГЛАВА 13 — Except him или accept him
Формула силы любви: Я+Ты=<З.
True/False/Not stated
Бабы тут раскукарекались. Надо и вас так же чпокнуть. Может, за собой следить начнете.
Больные люди заслуживают смерти,
пропитанной болью. Какой смысл издеваться над другими, высказывать свое недовольство и быть нечестным себе? Мы все равно рано или поздно умрем. Я умру красиво. Ты, Юра, сдохнешь неэстетично, неловко и смехотворно. По тебе не будут горевать. Никто слезинки не прольет. Никому тоска горло не расцарапает. Ты веришь, что счастливые люди достойны унижения? Ты считаешь, что уникальность обязана пресекаться? Ты убежден, что в жестоком мире не утонут только бессердечные твари? Открою маленький секрет: мир уродлив по отношению к уродам. Хорошие люди обязательно когда-нибудь получат законно заработанное добро. Плохие будут разжевывать свои грехи, заблуждения и недочеты. Не обворачивайся надеждой, что тебя не накажут.
Я вершу справедливость. Как запреты не остановили Еву от цели — вкушения плода, так я закончу начатое и исполню обещанное — убью Юру Ангела.
***
Катя разносила заказы, носясь по кафе; я, Тимоша и Стейси раскрашивали раскраску. Вика и Полина заправляли машину.
— Тетя Анфиса, у кого лучше получилось? — спросила Стейси, показывая свой и Тимошин листы.
— Естественно у меня, — ответила я.
Тимоша до двух годиков носил розовую и фиолетовую одежду, которую Кате отдавали даром бабушки по соседству. Их вну́чки давно выросли и поменяли вкусы в моде. Мамаши на детских площадках нескрываемо осуждали Катю за то, что пацан напялил девчачье тряпье. Какая разница, если он ничего не смыслил? Как она как мать с ограниченным бюджетом и как жена с бездельником-мужем должна была раскошелиться на шмотье, из которого ребенок вырастит через месяц? Где ей было достать денег? Кате говорили: «Может, юбку на него напялишь?», «Еще готовить его научи!» и «Куклы ему купи».
Катя брала любые подработки, чтобы искупить вину перед сыном, не ощущающим преступление. Он не задумывался, что его детство отличается от детства Стейси, и не злился на маму. Да, Катя не усмотрела за ним и он опрокинул на себя турку с горячим кофе. Да, он появился на свет у неподготовленной к родительству несчастной женщины. Да, он бы предпочел пропустить эпизод жизни в одной квартире с родным отцом.
— Еле припарковалась, — жаловалась Полина.
— Стейси, папиллома исчезла? — Вика осмотрела лапку дочери.
— Что будет, если хлебнуть чистотела? — спросила я.
— В маленьких дозах чистотел — лекарство. — Катя на подносе принесла коктейли. — А в больших — смерть.
— Анфиса, не переборщи. — Полина щелкнула сумкой из бусин. Она болезненно перенесла свое первое убийство и не хотела мне угрызений совести.
— Это я и собираюсь сделать.
Я намеревалась переборщить.
***
Сломав, я изъяла единственный кулер из столовой на ремонт, лишив всю школу питьевой воды как минимум на неделю. Запросив список учеников девятого класса на льготном питании, я выяснила, что Юрий Олегович Ангел не из многодетной семьи. Я обратилась к Максиму Александровичу, чтобы проверить в базе прошедших оплат карточку и аккаунт электронного дневника Юры.
— Не разглашаю конфиденциальную информацию, — упрямился он.
— Какую взятку вам предложить? Купить новую мышку? Или коврик? Флешку?
— Хм, — он мечтающе ухмыльнулся.
— Никаких поцелуев.
— Заметьте: вам первой на ум пришло. У меня не работает код. Найдете ошибку — я предоставлю доступ к базе данных.
Максим Александрович отсел, уступая стул мне. Я придвинула к себе ноутбук и взялась за мышку. Тут «а», там «b», здесь «c».
— От вас вкусно пахнет, — прошептал он, принюхиваясь.
— Не отвлекайте.
Я, сбившись, перепроверила в строках «k», «h», «D». Вдруг никакой ошибки нет, и он издевается надо мной ради развлечения?
Его кончик носа задел мочку моего уха.
— Какой все же аромат духов? Поделитесь тайной.
Как его удалить? Он как реклама, которую нельзя пропустить, потому что она идет на телевизоре, а не на телефоне в приложении.
— Запах называется... «Страх Перед Опросом». Нашла! — Я подпрыгнула и ударилась головой о подбородок заскулившего Максима Александровича. — Вы «d» и «b» перепутали. Глупейшая ошибка. Ясно все с вами. Диплом в подворотне купили?
— Глаза замылились.
Юра не совершал покупок в школьной столовой. Отлично. Значит, питьевой воды он не купит.
На уроке физкультуры я пробралась в мужскую раздевалку, поднявшись по узкой лестнице на третий этаж. В мужской и женской раздевалках предусмотрены душевые комнаты. Они настолько крохотны, а перемены настолько коротки, что дети никогда не споласкивались после занятий. Я бы тоже не рискнула довериться хлипким замкам дверей. Камеры напротив раздевалок сняли при первом скандале с распространением материалов, не предназначенных для публичного обозрения.
Чьи-то рубашки аккуратно висели на крючках, чьи-то валялись за скамейками. Какие-то рюкзаки стояли в углу, какие-то ютились на подоконниках.
Чтобы определить рюкзак Юры, я открывала каждый и проверяла имя и фамилию на тетрадях. Его вещи я нашла быстрее, чем ожидала. Черный backpack с белыми иероглифами.
С бутылкой воды в кармашке.
— Неожиданно встретить вас здесь.
Максим Александрович пнул кроссовку у порога.
— Преследуете меня? — нападала я.
Я звучала самовлюбленно и озабоченно. Отвлекая его неожиданным вопросом, я оттягивала осознание того, что я здесь забыла. Пытаюсь убить человека ядом и не заморать руки и репутацию кровью.
— Я направлялся в столовую, когда был пойман завучем. Она осмотрела женскую раздевалку и поручила мне проверить мужскую на прогуливающих и курящих. А вы здесь каким образом?
— Ученик не сдал тетрадь. Чтобы его не отвлекать от физкультуры, я пришла проверить его домашнюю работу.
— Вы ведете у девятых? — Он скептически приподнял бровь.
— Моя зарплата такая мизерная... — Я вывернула пустые карманы брюк. — Без дополнительных часов никак. Нечем счета оплачивать, — обманывала я.
Никто меня не содержит. Я предоставлена сама себе. Одна-одинешенька... Самодостаточная и самостоятельная. Я найду и заработаю деньги всегда. Честно (официально устроившись) или нелегально (обокрав Масика второй раз) — не имеет значения. Мама твердила, что я заскулю из-за выбора профессии, не привыкнув к медицине, потому что сдохну от голода на неблагодарной работе с неблагодарными детьми и их неблагодарными родителями. Я ни за что не позволю ее жалким предсказаниям сбыться.
— Выйдете замуж за меня — ваши страдания прекратятся. — Я бы отрезала ему язык за несмешные шутки с серьезным лицом.
— Я жената на работе. Любимой не изменяю. В моей религии это грех.
— Ваша религия — трудоголизм?
— Моя религия — героизм. Учителя — герои, учительницы — героини.
— Кому вы молитесь?
— Коменскому. — Он гений. Он бог. Он основоположник педагогической науки, оказавший большое влияние на развитие школы во всем мире. — Никто не курит и не прогуливает. Ступайте.
— Я угощу вас обедом в столовой.
Мои губы разомкнулись, чтобы отвергнуть его, как гул поднялся шестнадцатью парами ног по лестнице и остановился у раздевалки. Девятиклассиков, в числе которых был Юра, отпустили пораньше с урока физкультуры для переодевания.
— Что это вы тут делаете наедине? — спросил тот, что в шортах.
— Тайное свидание! — ответил в серых трениках пацан.
— Уууу, а вы не промах, Максим Александрович.
— Удачи вам, Максим Александрович.
— Совет да любовь!
— Вы разрешите поиграть в игры на компьютерах, если мы поставим в церкви свечку за вас?
— Губы закатайте, — огрызнулась я. — Мы искали курящих и прогульщиков. Сейчас в туалетах проверим. Максим Александрович долго не возвращался из мужской раздевалки, и я пришла удостовериться, что с ним все в порядке. Правда? — Я повернулась к нему, ожидая одобряющего кивка или любую вариацию согласия из «ага», «угу», «да», «конечно», «естественно», «по-другому быть не может», «разумеется», «определенно», «несомненно», «верно», «еще бы», «а как же», «именно».
— Нет, вы прервали наше тайное свидание. — Парни зааплодировали, зашумели и захохотали. — Двойки не исправлю. Я злопамятный. — И стихли.
Я, поставив бутылку с чистотелом на столовый стол для учителей, пошла мыть руки. Максим Александрович взял себе борщ с хлебом и оплатил мне квашеную капусту и картошку с котлетой по-киевски. Сухие полотенца закончились, и мне нечем было вытереться. Я потрясла hands, разбрасывая капли воды.
Бесстыжий и бессовестный Максим Александрович потянулся за моей бутылкой с отравой.
— Нет! — закричала я на всю столовую. — Положите!
Может, мне не стоило останавливать его. Я подумывала оглохнуть, чтобы не слышать его смущающие шутки.
— Не дам. — Я выхватила бутылку.
— Вы брезгуете мной? — обиженно спросил он. — Я губами к горлышку не прикоснусь.
— Кулером воспользуйтесь.
— Он на ремонте.
Хлебнув чистотела, Максим Александрович задергался бы от лавы во рту, заколыхался бы, как кисти березы по ветру, и свалился бы ничком, разбив висок.
— Пейте, если любите щелочь. Тогда я вас не останавливаю.
— Зачем вам щелочь в бутылке?
— На химию несла. Для Лилии Егоровны достала. У нее заканчивается.
Максим Александрович к чистотелу больше не тянулся.
***
Я жалела, что была умной. Я хотела быть безмозглой, как брат. Если бы я была тупой, наша мать встала бы на колени передо мной, как падала перед экзаменами в ноги брату, и молила бы меня написать хотя бы на порог. Я избаловала ее, и она была недовольна всем. Она давила на меня всю старшую школу. Ей нужны были только пятерки. Она отчитывала меня даже за четверки. Мамочка забыла, как радовалась тройкам сыночка. Сука.
Она так отчаянно контролировала мою успеваемость, что даже ходила в школу разбираться с информатиком, когда электронный дневник не работал. В те дни я хотела себя застрелить от стыда.
Я завидовала одноклассникам, у которых были нормальные родители. Не «чересчур». Их мамы не высмеивали желание посетить США. Их мамы не были убеждены, что у их дочери промыты мозги западной пропагандой. Их мамы не радовались смертям иностранцев.
Я не заслуживала страданий.
Мать выглядела как животное, когда истерила. Слюни летели из ее перекошенного рта. Выпученные бешеные глаза. Сморщенный нос. Уродство. Я никогда не выходила из себя так, как сходила с ума она.
Со своим умом я могла бы ходить в международную школу где-нибудь в Англии, но гнила в МБОУ СОШ №13 с УИОП в Подмосковье.
Школьницей я любила проверять насколько в минус ушел уровень английского языка моего лучшего друга, спрашивая у него перевод рандомных слов. Меня забавляла его тупость. Глупым людям припеваючи живется.
— Как по-английски будет кошка?
— Кэт, — отвечал он, рисуя на ладони формулы для физики.
— Павлин?
— Пе... пи... пикок.
— Правильно, — злясь, процедила я и искала что-нибудь посложнее, — огурец.
Он опешил. Отлично.
— Какамбер.
— Я тебя столкну с лестницы.
— Кукумбер.
— Мой папа переедет тебя на машине.
— Ну как надо? — растерялся он.
— Cucumber.
— Иноагентка, вали из нашего патриотичного класса!
Мы рассмеялись.
У моих ново-старых подруг развлечения слегка отличались. Оккультистка, инфоцыганка, училка — идеальные участницы для трио сумасшедших убийц. Я поделилась с ними, что не могу придумать, как убить Юру, и Вика затрындела о каком-то ритуале. Наши макушки обрамляли венки из кроваво-красных цветов с переплетенными веточками деревьев и кустарников, похожими на рога оленей. Алые свечи в руках плавились, и вос, обжигая, капал на кожу. Мы, переодетые в ночнушки, сидели на коленях на полу, закрыв глаза, и запрашивали ответ у вселенной.
Я приоткрыла правый глаз: Вика излучала спокойствие и умиротворенность, Полина, ужаленная воском, съежилась от боли.
— Ты психически нездорова, — освежила я память Лютой.
— Тише. Связь с вселенной прерывается из-за тебя.
— Я отсужу Стейси. Малышка в опасности с такой матерью.
— Бла-бла-бла. Ты и дня с ней не перенесешь. Она в мамочку пошла, — гордо заявила Вика.
— Успокойтесь. — Полина устала держать свечи, и ее руки задрожали.
— Каким образом вселенная даст нам ответ? — спросила я.
— Ответ сам завертится у тебя на языке.
— «Сам», — ухмыльнулась я, — ну конечно. Вечно набожные, ленивые и глупые люди оправдывают гениальность сверхъестественными силами и случайностью. Вклад Ньютона тоже списывали на волшебно упавшее яблоко. А мою беглость в языках — на некий талант. Без часов тренировок и годов работы успех прорезается редко.
— Не согласна, — возразила Вика. — Многим тяжело дается изучение карт Таро и запоминание их значений. Сколько бы усилий они не прилагали, все без толку. Причина не в том, что они неразумные, а в том, что их не выбрала колода.
— Дурь несешь как обычно, — выплюнула я. — Ритуал не работает и не сработает. Он был бессмысленным с самого начала. Почитаю форумы для анонимных маньяков или напишу письма в тюрьмы. Делов-то.
Подув, я прогнала огонь с фитилей и поднялась. Вика схватила меня за лодыжку и, повалив, вернула в круг.
— Куда намылилась? — Вика поделилась огнем. — Ты не Ева, чтобы по дереву познания добра и зла тосковать.
—А ты очень даже похожа на Психею, — вздохнула Полина. — Она не знала ничего о муже.
— Ее надоумили нарушить правила сестры. Меня — подруги.
— Клевета, — я напряглась. — Мы говорили тебе спасаться.
— Я спаслась как могла, — оправдывалась Вика.
— Кого я вам напоминаю? — поинтересовалась Полина.
— Жену Синей Бороды, — вырвалось у меня. — Ее защитили братья. Тебя чуть что защитим мы.
— Я и сама могу себя защитить.
Она убила мудака, преследовавшего ее, и достойна похвалы. Дать отпор, давясь страхом, — это сильно.
— Не спорю. Преследование загоняет в угол.
Преследование загоняет в угол.
Шорох в траве. Шепот в толпе. Заяц в лабиринте из коряг, удирающий от лисы. Бабочка в лесу из цветов, улетающая от птицы. Мышь в поле из мышеловок, ускользающая от кошки.
Присматривайся, выжидай и нападай.
Вот оно что.
— Я прослежу за Юрой Ангелом и нападу на него со спины.
— Вселенная дала тебе ответ! — закричала Вика и, потушив свечи, запрыгала. — Что ты чувствовала?! Щекотание в животе? Жар в груди? Умиротворение, как когда твои и одноклассников ответы сходятся?
— Я ощутила очевидность ответа на свой вопрос — его дала себе никто иная как я. Не вселенная. Я.
— Это как неожиданно под конец контрольной вспомнить решение задания, — сказала Полина.
***
Ветер перелистывал помятую бесплатную газету. Я, поправив солнцезащитные очки с толстой белой оправой, шмыгнула носом. Правая нога, перекинутая на левую, неторопливо покачивалась. Рядом на скамейке хрюкала Шанель. «Отпадный берет», — перевела я со свинского на русский.
Свинский язык легок. Произношение у носителей понятное. А вот что на диалекте тебе сморозили не сразу осознаешь. «Ты жалкая выскочка, — прохрюкала одна свинья, — лицо бы попроще сделала. И почему ты в “interview” не читаешь “t”? Зазналась, да? Думала, самая тут лучшая? А в таком слове ошибку допустила». Никак таким не объяснишь, что есть вариант произношения без «t» и что он симпатизирует тебе больше всего. Хоть на русском, хоть на английском, хоть на французском, хоть на свинском скажи — тебя не услышат.
Замаскировавшись под беспечную, модную и завидную старшую сестру младшеклассника, я сидела у ворот школы и поджидала Юру Ангела. Моим последним уроком был шестой: вторая смена сегодня уехала на экскурсию в минералогический музей. Юрин класс уходил после седьмого.
Я не спускала глаз с коротко стриженных парней низкого роста в спортивных штанах и неглаженых рубашках. Под описание подходила половина учеников школы. И учениц. Ноль оригинальности. Все как под копирку. Бедно, непривлекательно и неприлично.
— Прогуливаете уроки?
Максим Александрович облокотился о спинку скамейки.
— У меня обед, — сквозь зубы буркнула я.
Я убью его, если он все испортит. Смертный час ближе, чем ему кажется. Он ждал своей очереди на казнь давно.
— Удобно читается перевернутая газета?
— Попробуйте. Информация усваивается легче и быстрее.
Максим Александрович обошел меня и сел рядом. Потянувшись к газете, он задел костяшки моих пальцев ладонью, будто нацелился на них, а не на текст.
Он, прочистив горло, прочел в слух:
— Бесследно исчез певец SOLOway. Менеджер утверждает, что в последний раз его видели с девушкой в...
Я отняла газету и разорвала ее на куски.
— Желтая пресса. Чего только ради продаж не напишут. Кто верит в эти слухи? Он, наверное, набухался или сторчался и отсыпается сейчас где-нибудь за городом. — В лесу. Под землей.
— Или его грохнула какая-нибудь учительница.
Число, которое нельзя извлечь из корня. Синус семидесяти пяти градусов. Не уравнивается кислород.
Анфиса Владимировна Хамловская, внутренняя я, поперхнулась шоком, подавилась страхом и отравилась мыслями. Внешняя бездушная и безэмоциональная оболочка ровно дышала. Настоящая я покупала билет на Титаник, устраивалась работать в Башни-близнецы и смотрела кино в Зимней Вишне.
— Или он бестолочь, не учившая английский в школе. Люди, произносящие «the» как «зе», должны гореть в аду. Они насмехаются над акцентом иностранцев в русском и убеждают, что «по приезде» пишется с «у» на конце, потому что «предложный падеж, который используется в сторону кого-то».
— Вы хейтерка Соловья?
— Я хейтерка ущербных подонков.
— Вы хейтерка Соловья.
Чем дольше ждешь, тем слаще вкус.
Юра Ангел, пройдя через ворота школы, быстрым шагом направился прочь. Я и Шанель рванули за ним следом, оставив Максима Александровича в замешательстве. Обычной прохожей я была абсолютно незаметной и полностью вписывалась в задний фон: уверенная походка, минипиг на привязи и модная одежда. Никто бы не заподозрил, что я, взрослая женщина-маньячка, следила за девятиклассиком. Что вы! Нам в одну сторону. Я иду в художку/музыкалку; я не гонюсь за ребенком, чтобы убить его в подворотне. И речи быть не может. Хоть убейте — я не серийная убийца, устранившая любимого певца и гордость нашего города и школы №13.
Дом Юры Ангела, вероятно, располагался за линией. Он перешел железнодорожную полосу по мосту и вошел в жуткий район, где в мои школьные годы убили человека у мусоропровода в здании, в котором проживала некогда моя одноклассница, любившая волейбол и физику (странное сочетание). Она нечаянно переслала в группу с классной руководительницей фото окровавленной напольной плитки. Перед лесом стоял небольшой жилой сектор многоэтажных домов; в лесу — двухэтажные и трехэтажные частные дома. Мы с лучшим другом, гуляя, оценивали их и отмечали, в каком бы хотели жить.
Непримечательный дом Ангелов размещался на Мартовской улице. На заборе из профлиста остались пятна и разводы неотмывшейся краски из баллончика. Кто-то старался стереть обзывательства или непристойные рисунки хулиганов. Табличка на калитке «Территория охраняется. Осторожно! Злая собака» не внушала доверия — лая или скулежа я не услышала. Я и Шанель, спрятавшись в кустах за стволами деревьев, осторожно переговаривались.
Y ты убежден, что U R в безопасности? Я C тебя насквозь, Юра Ангел. I могу сломать тебя. Не B глупцом. Моему X другу не повезло со мной. N ты в зоне риска.
— Устроить пожар? — спросила я, коленом опираясь на землю.
— Закинь им во двор коктейль Молотова, — посоветовала Шанель.
Хрустнула ветка.
— Закладку ищете? — осклабился Максим Александрович, возвышаясь над нами. Что он-то тут делает? Ошивается рядом с местом пока не случившегося преступления?
— Трюфели.
Шанель хрюкнула с отвращением, посмотрев на него. «Какая из Анфисы наркоманка?» — имела она в виду.
Я подскочила, дернув за поводок.
— Вы потеряли голову и настолько зависимы от меня, что преследовать вздумали? — Я широкими шагами сокращала расстояние между нами.
— Э-э, ничего подобного, — отрицал он, отступая. — Я...
— Положили глаз, да? Позарились?
Ему можно подлизываться и издеваться, а мне нельзя? Его же оружием травлю.
— Ни капли.
— Нервно дышите?
— Да нет же.
— Питаете слабость к учительницам английского?
— Хоть убейте! — умолял он.
— Хоть убью. — Кухонный нож в сумочке с изображением игральной карты звякнул. — Вы красный, как двойка в электронном дневнике.
— Вы сбиваете с толку.
— Мои усилия не напрасны, как я понимаю. Что вы здесь топчетесь?
— Когда вы рванули, объявили в чате о внеплановом совещании учителей. Было очевидно, что вам не до сообщений и вы не заметите уведомление, и я погнался за вами.
Не жалею, что пропустила.
— Как благородно. Что за совещание?
— Про проведение пробников и День учителя, наверное.
Я ждала пятого октября, как люди ждут прекращения войны или задержанной зарплаты. В День учителя меня заменят одиннадцатиклассники и я буду шагать по школе и собирать подарки: цветы, конфеты, подарочные карты, алкоголь... Никаких конспектов к урокам, никаких «Можно выйти?», никаких проверок тестов и диктантов. В конце сокращенного рабочего дня я заполню соцсети загадочными публикациями с фотографиями букетов и надписью «спасибо» с сердечком, ошеломив подписчиков без аватарок с закрытых аккаунтов, предназначенных для слежки, с никами @user38363528. Бывшие одноклассники и одноклассницы, которым я подпортила ничтожные школьные жизни своими популярностью, востребованностью и презентабельностью, будут обсуждать меня с женами и мужьями.
«Пф, содержанка», — предположат они.
Завязала.
«А сколько разговоров-то было! И мне она говорила, что нет ничего важнее образования и что я “со своими непрекращающимися мальчиками” закончу в четыре утра на заводе у станка?!»
Да, я сказала ей, что ее парни, как перелетные птицы, на одном месте долго не задерживаются. По понедельникам она за ручку гуляет по моему району с лысым оффником, по четвергам обнимается с длинноволосым нефором. По этим дням у меня были трехчасовые занятия английского и я возвращалась домой в девять вечера. Мне было неприятно пересекаться с ней и ее хахалями у ларьков. Потом мне и, почему-то, моему лучшему другу угрожали расправой. Сдерживая смех на биологии, мы отвечали на сообщения ее ухажеров и друзей.
«Цветами она хвастается, а деньгами не может. Толку от ее языков ноль».
Этого я убью после Юры.
— Идите, — я жестом показала уматывать.
— Чего?
— Проваливайте. Не то трюфели растопчете.
— Хотите я угощу вас трюфелями в ресторане? Сомневаюсь, что вы найдете трюфели в Подмосковье.
Он реально повелся.
Осень расстелила на полянах прозрачного леса покрывала из листьев. Брызнул дождь по деревьям изнуренным. Сквозь гроздья рябины я рассматривала горящие с холоду щеки Максима Александровича, загребающего ботинками пожухлую крапиву. Некогда кусалась злодейка, жалила, резными листьями царапала голые локти, неприкрытые щиколотки тонким стеблем задевала и дразнилась, стегая по коже. Она, пушистой притворяясь, защищала себя от участи сорняков — изгнания с грядки. Обжигала, как огонь. Жалила больнее пчелы. Без зубов, а хуже волка. Теперь крапива бессильна. Не страшится ее никто. Меня однажды ждет ее конец. И я засохну. И я потеряю силы.
Под моими каблуками торчала белая поганка. Красавица маленького росточка под блестящей шляпкой скрывала обманчивое смущение. Яд малютки упечет взрослого в больницу, подростка проводит до мира иного.
Придумала: я угощу Юру грибочками.
— Мне трудно выгуливать свинью, когда рядом такой кабан, — подлизывалась я, срывая поганки. — Она стесняется.
Шанель офигела от вранья.
— Стойте! Это ядовитый гриб!
— Это? — Я потрясла смертельно ядовитым грибом из рода мухоморов. — Чушь. Это шампиньон обыкновенный.
— Вы совершенно не разбираетесь в грибах. — Их уплетала мама. Мне они казались мерзкими и склизкими. — Бросьте мухомор вонючий!
Я попрошу Катю, чтобы она приготовила пирожки с грибами, как в школьной столовой, и взамен посижу с Тимой. Однако начинкой одного пирожка будут совсем не шампиньоны, а белые поганки. По идее пару часов спустя употребления внутрь Юру Ангела будет рвать и изнутри, и невмоготу, и удушающе. Затем, не догадываясь о причине отравления, он попадет в больницу. Если не найдется донор печени, он скончается. Если найдется донор печени, я устраню их — донора печени и Юру.
— Отцепитесь. Вы, как пиявка, приставучий.
Максим Александрович пожал плечами.
— Пиявки лечат.
— Я здорова.
— Физически да. Но душевно?
— Непременно.
***
Сиденья такси пропитались ядовитыми духами Лютой. Я сердилась, что мой нос не заложен. Сезон простуд близился, задерживаясь. На коленях Вики сидела Стейси, на моих коленях — Тимоша. Полина была зажата посередине.
Мы договорились нести чушь про всемирный заговор и инопланетян, чтобы таксист после поездки закурил.
— Там видно, как эти космонавты на леске подвешены. И хромакей лагает. Очевидно, что Земля плоская. Они глупцам эту херню втирают.
— Верно. Коронавирус вообще америкосы совместно с Китаем запустили. Популяцию нашу погубить захотели. Чего удумали. Мы-то разгадали их план. И прививки эти! Не позволю Стейси колоть. Потом дети инвалидами становятся и инвалидов рожают. Наш великий род нужно же кому-то и как-то продолжать!
Викины предки были крепостными на Руси.
— А рептилоиды — это отдельная тема. Они наивные полагали, что мы не разглядим нечеловеческие повадки. Нетушки. Не сдадимся!
— Клеопатра весь Египет сифилисом перезаражала!
— Суглинки еле отбились.
Таксист врубил музыку, заглушая наш светский разговор. Его крошечный мозг взорвался бы от информации просвещенных .
Вика и Полина с ребятней покатили на кастинг в рекламу детской одежды. Катя дала добро. От лишних денег она не отказывалась. Да и сыну в радость.
Меня высадили у пиццерии. Маленькой, дурачась, я застряла в игровой, где был установлен уголок для детей, у которого вместо стен протянули сетку. Я просунула ногу и не смогла вытащить ее. Пришлось резать ножницами.
Не ногу. Сетку.
Ключ размагнитился, и я набрала код. Консьержка, по камерам увидев мое положение, впустила к лифтам, открыв вторую дверь.
— Подержать дверь бабушке — не царское дело? — прошипела старушка.
— Не заметила вас.
— Огромная какая. Ну конечно, нос задран кверху. Нет бы под ноги длиннющие себе посмотреть.
Я промолчала.
Приехало два лифта. К моему сожалению, старуха втиснулась со мной в один. Я нажала на свой этаж; бабка к кнопкам не спешила тянуться.
— Ночная бабочка что ли? Шлю...
— Пасть захлопни, карга старая. — Я достала нож. — И так одной ногой в могиле стоишь, хочешь, чтобы я ускорила процесс переправления души в ад? Или думаешь, если крестик на груди болтается, то тебя автоматически в рай зачислят?
— Не на ту напала. — Ее вставная челюсть покосилась. — Заору — и спугну тебя.
— Вякнешь что-то — я тебя зарежу. Не здесь, так где-нибудь, где твои вопли никто не услышит. На первый этаж сбегаю и посмотрю, на каком ты живешь. Ночью или рано утром вломлюсь к тебе и придушу.
Двери лифта распахнулись, и я вышла.
***
Столбик красных чернил стремительно падал, выплескиваясь на листы в клетку. Диктант про трем формам глаголов написали ужасно; сочинения про искусственный интеллект и его опасность превзошли ожидания. Мнение детей было правильным, совпав с моим, и оценка за содержание вышла высокой. На оценку за грамотность их негативное отношение к AI не повлияло. В эссе некоторых я распознала использование чужих знаний (соседа/ки), уровень которых явно выше их, и проучила списавших, влепив неудовлетворительную цифру.
Шанель танцевала, постукивая копытцами по полу, когда в дверь позвонили.
— Прошу прощения?
Полицейский облокотился о дверной проем. Старуха позади него довольно демонстрировала беззубую ухмылку.
— Она! Эта проститутка угрожала мне расправой! — ябедничала карга.
— Я?! — пискнула я, давясь возмущением. — Чтоб такое сказать? Я же обычная учительница английского. Работаю в школе на соседней улице. Да я никогда в жизни такое не сказала бы пенсионеру! Я с детьми работаю! Товарищ полицейский, эта бабушка с вами больна шизофренией. Наговаривает на всех. А еще у нее подозрение на деменцию. Знакомая медсестра, у которой на учете стоит бабуля, сообщила по секрету. Будьте осторожны. Ложные вызовы упустят чей-то шанс на спасение.
Полицейский прочистил горло.
— Так, гражданочка. — Его голос был мне знаком. — Спокойнее.
— Спросите других жителей дома. Женщину из 89 квартиры, например.
— Какое отношение к делу имеет женщина из 89 квартиры? — Где-то я уже встречалась с этим полицейским.
— Так эта бабка хотела отравить ее сына! И котят топила!
Мы поднялись к 89 квартире. Неравнодушный к пенсионерам, полицейский широкой спиной отгораживал меня от бабки. Катя, в глазок уставившись на парня в форме и старуху в сорочке, в прихожую незнакомцев не впускала. Я быстрым сообщением, удаляющимся через минуту после прочтения, объяснила, что говорить и как подыгрывать.
— Да-да! — соглашалась со мной Катя, женщина из 89 квартиры. — Бабулечка рядом с вами, товарищ полицейский, — исчадие ада. Она ловит голубей, готовит из них пирожки и угощает ими консьержку. Мой ребенок, Тимофей, заикаться стал, когда она на него полаяла. Якобы он футбольным мячом все цветы с ее клумбы убил. Хотя моего сынишку от футбола воротит! Она известная брехунья. В нашем дворе о ней наслышаны.
— Привет. — Полицейский, сев на корточки, протянул руку Тимоше для рукопожатия.
— З-з... дра-а... ствуйте.
— Грешницы проклятые! — взорвалась грешница. — Что вы несете?! Тебя, бестолочь, убьет камнями, которые будут падать с небес, как кара божья, за непокорность, неверие и...
Полицейский вырос передо мной, заслоняя от свехнувшейся карги.
— Мне привлечь вас к ответственности за ложный вызов и за клевету? — спросил он у нее. — Считайте, что полиция вами заинтересовалась. Сегодня я услышал достаточно для исправительных работ и штрафов.
И тут я вспомнила полицейского.
«Девушка! — окликнул меня дедуля. — Спасибо больше, конечно. Но я не нуждаюсь в деньгах. — И протянул тысячу».
«Вы обалдели? — я отмахнулась. — Берите, пока дают! Наглые пошли какие! Зажравшиеся! Радуйтесь, что пятихатку не дала!»
«Слышь, дура! — появился парень чуть младше меня с шаурмой. — Он не бездомный. Он домашний! Это мой дед!»
Я перепутала его дедушку с бомжом.
— Надеюсь, вопрос решен, — сказала я, сохраняя невозмутимость..
— Прошу прощения за...
— Нет-нет-нет, все отлично. Я понимаю вас. Ко мне тоже приходят неадекватные родители.
Он, улыбнувшись, рассоединил губы, чтобы что-то напоследок пожелать или спрслить: «Не встречались ли мы раньше?», но я вбежала в квартиру Кати и закрылась.
— Пирожки готовы, Анфиса.
Что-то кольнуло мой несуществующий отрубленный палец.