Milky Way

      

***

Сыльги обессиленно сползает по стене вниз, утыкаясь лицом в ободранные коленки. Всё внутри неё сжимается и пульсирует, отдаваясь тяжестью в виски. Кафельный пол кажется холодным, но девушка слишком устала, чтобы двигаться.       Кан чувствует как жизнь её с бешеной скоростью мчится в пропасть, а она, уставшая и обессиленная, ничего не может поделать с этим. Сил не хватает на сопротивление, не хватает на борьбу, только страх. Тот самый, что поглощает сердце, разрывая его словно клыки зверя. И каждая тень рисуется в её воображении кровожадным монстром. Каждый звук сигнализирует об опасности. И нужно собраться, выдохнуть, подняться с пола, вскинуть подбородок по выше, но...        Но это слишком. И каждый день — новая рана. Каждый день — крик застрявший в горле и злые слëзы. Сыльги чувствует, как пол под её ногами рушится, и она почти не против упасть и разбиться, но...        — Снова здесь? — Сыльги вздрагивает, сжимая колени сильнее, но всё равно не может подавить противную мелкую дрожь. Его не должно было быть здесь, только не снова. Сыльги чувствует, как слëзы наворачиваются на глаза и прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы привести себя в чувства.        Противоречивые эмоции разрывают её на части. Сыльги чувствует, как рвутся мышцы, Сыльги слышит, как капает кровь, и ей кажется, что стоит лишь шевельнуться, чтобы все заметили. Чтобы набросились со всех сторон. И это страшно...        Страшно. Сыльги хочется смеяться. Она почти верит в то, что наконец сошла с ума. Её сознание заперто в стеклянном ящике, и куда не посмотри, отражения её страхов. Они преследуют девушку, ступают шаг в шаг ни на ниг не оставляя в покое. И это не правильно. Мать говорит, что Сыльги должна быть сильной. Но Сыльги горит и рвëтся, теряя себя под гнëтом обстоятельств.        Она чувствует себя до глубины души больной. Чувствует себя маленькой и слабой. И это не похоже на ложную тревогу. Паника подступает к горлу, от чего на языке начинает горчить желчь, но ничего не происходит. Кан просто делает глубокий судорожный вздох, и становится легче. Чужое присутствие внушает иллюзорное спокойствие. Потолок не падает на голову, а Сыльги не начинает задыхаться, и как бы странно это ни было, это работает.        Юнги усмехается как-то устало где-то сверху, а после небрежно опускает свой пиджак девушке на голову. Ей не нужно смотреть на него, чтобы знать, что парень суëт руки в карманы, облокачиваясь плечом о дверной косяк и задумчиво глядя в окно. Ей не нужно на него смотреть, чтобы знать, что рубашка у парня мятая, зато застëгнутая на все пуговицы, что волосы у него растрëпаны ветром, а взгляд хмурый, задумчивый. И сама мысль о том, что Сыльги может настолько хорошо знать кого-то вроде Мин Юнги пугает, заставляя сердце биться быстрее. Мысли настигают её неожиданно и жестоко стаей голодных шакалов. От них не скрыться.        Сыльги знает, что может сколько угодно сбегать сюда от случайных касаний, но сбежать от себя не получится так просто. И Сыльги бы встать на до сих пор дрожащие ноги, Сыльги бы бежать не оглядываясь. Но она не делает этого. Напротив, стаскивает с головы чужой пиджак и неуверенно накидывает на плечи.        Неработающий женский туалет на третьем этаже погружается в тишину. Сыльги слышит лишь своë судорожное дыхание и ход секундной стрелки на его часах. Она Юнги не доверяет, но отчего-то всё равно позволяет себе прикрыть глаза, наслаждаясь неожиданным теплом. Его пиджак ещё хранит запахи мятной жвачки и лëгких сигарет, Сыльги уверенна, что в кармане лежит извечная белая зажигалка, но проверить не решается.        Всё это на Мина так похоже, что почти смешно. Почти смешно то, как она привыкла к его запаху за эти несколько месяцев. Как привыкла на самом деле к его чуть хриплому голосу. А ещё почти до истерики страшно то, как хорошо оказывается они знают друг друга. Три бесконечно долгих месяца и всего с полсотни брошенных друг другу фраз, но...        Сыльги всегда ненавидела всё, что идëт после союза "но". Неправильное и грязное оно заставляло задуматься о себе, о людях. Сыльги не хотелось думать. Всё устраивало её в своëм чëрно-белом полном жестокости мире. Однако несмотря ни на что, Сыльги чувствует как постепенно успокаивается её сердце. Она знает, что пока Юнги здесь, никто не посмеет зайти.        Сыльги знает, что полагаться на мужчин глупо и опасно, но отчего-то сейчас особенно сильно хочется ошибиться. Хочет... Но не может. В последний момент мерзкий голос в голове кричит до хрипоты, и что-то внутри её разума бьёт по тормозам, прибегая к резкому торможению. Даже если это не по правилам, Кан не может сопротивляться.        Противоречия сжимают черепную коробку клешнями и давят, давят, давят настолько сильно, что девушка слышит как опасливо трещат кости. И ей хочется закрыть уши руками, но она не двигается. Хочется закричать от боли, но она лишь сильнее сжимает губы. Хочется бросить в Юнги что-нибудь, чтобы свалил, не мешал разлагаться заживо. Хочется, чтобы он больше не видел её такой мерзкой и разрушенной...        Внезапная мысль вгоняет в ступор, и Сыльги хочется застонать в голос, потому что она в конец запуталась. Но ей нужно собраться. Кан не идиотка и понимает, что не сможет бегать до конца, живя от истерики до истерики. Она понимает, что не должна позволять кому-то отравлять свою жизнь.        Сыльги неуверенно встаëт на ноги, игнорируя тупую боль в висках и противную слабость. Она в порядке. Она должна справиться, потому что есть вещи, которые никто не сможет сделать кроме неё, есть проблемы, которые невозможно решить со стороны. И какой бы сломленной Сыльги не ощущала себя каждое мгновение своей жизни, она обязана справиться.        В правую коленку стреляет болью, но Сыльги игнорирует. Юнги переводит на неё неизменно задумчивый взгляд, но не оценивает, не комментирует. А Сыльги внутренне разрушается от того, что была права. Во всём права. Часы на запястье, мятая рубашка, сигарета за ухом, синяки под глазами. Юнги настолько Юнги, что было бы смешно, если бы не было так больно.        — Чего уставился? Закурить дай...