Обещание

      Тэхён ворочается, высовывает ногу из-под одеяла, потому что жарко, и утыкается носом в подушку. Что-то очень активно мешает его сну продолжиться — он чувствует это сквозь затуманенное утренней дремотой сознание. Когда с кухни доносится приглушенный звон, он резко разлепляет глаза и поднимается. Его взъерошенные волосы, торчащие во все стороны, подпрыгивают вместе с ним. В голове сразу всплывает миллион вопросов, а непонятный страх поселяется в душе. Тэхён, пусть и взрослый альфа, боится всяких потусторонних вещей, в детстве, например, убегал из переулков от «страшных» теней, которые казались ему, в силу маленького возраста, привидениями. Он аккуратно берет с тумбочки телефон и смотрит на время — 07:13. Какого черта? Один в квартире в такое раннее утро и слышит странные звуки из другой комнаты. Это могут быть воры или подчиненные, пришедшие отомстить за чрезмерную строгость в работе. С кухни снова слышится шум, и он сглатывает, хватая со стоящего рядом стула халат. Если уж погибать, то с боем.       Чем ближе он подбирается к кухне, тем сильнее липкий страх расползается по внутренним органам. Дыхание учащается, а странные звуки становятся все громче и понятнее. Тэхён хватает с небольшого столика декорированную тарелку, подаренную ему мамой на рождество и идеально подходящую для самообороны, и делает еще несколько шагов к кухне. Теперь, когда он прислушался повнимательней, звуки не кажутся такими страшными и подозрительными: ясно как день, что там тихо бормочет телевизор, встроенный в стену, и гремит посуда. Он напрягается, готовит тарелку и уверенно входит в проем.       На экране маленького телевизора утренние новости о политике, на столе набор чистой посуды на двоих, а возле плиты мельтешит Чонгук. У него хвостик завязан на макушке, и тесемки фартука, не до конца завязанные, из-за чрезмерной активности елозят по задним карманам светлых джинсов. На лице Тэхёна расползается улыбка, и тарелка из его руки осторожно возвращается на свое законное место. Именно сейчас он вспоминает, что сквозь сон чувствовал приятное прикосновение губ к своему виску, но списал это на пошлую фантазию.       — Ты что здесь делаешь в такую рань? — он подкрадывается к Чонгуку и, пока тот не успевает среагировать, прижимается сзади, вдыхая такой любимый аромат гибискуса.       И глупо даже думать, почему он не смог почувствовать его раньше. Он так часто находится рядом с Чонгуком, что этот запах уже въелся под кожу, стал родным.       — Ты меня напугал! — Чонгук дергается, выдыхает тяжело и из объятий выпутывается, слегка морщась. Это вводит Тэхёна в ступор, и он просто продолжает стоять с выставленными вперед руками.       Чонгук выдавливает слабую улыбку, вытирает руки о полотенце и снимает крышку со сковородки. Омлет в ней шипит, клубы пара взмывают вверх и исчезают в вытяжке. Тэхён поджимает губы и упирает руки в бока.       — Что случилось?       — Ты о чем? — недоумевает Чонгук, выключая плиту и старательно игнорируя направленный на него взгляд.       — В кои-то веки ты воспользовался ключом, который я тебе подарил, да еще и в такую рань, и сейчас вместо того, чтобы поддаться ласкам, которые так любишь, ты уворачиваешься. Ты поругался с родителями?       — С чего такие выводы? — Чонгук удивляется, все еще избегая смотреть в его глаза, прихваткой переставляет сковородку на подставку и начинает проводить подготовку к завтраку.       — Я просто захотел позаботиться о тебе сегодня, мне нельзя этого делать?       — Почему ты воспринимаешь все в штыки? — Тэхён внимательно следит за его передвижениями.       — Сегодня ведь твой день рождения, — бурчит Чонгук, плавно подходит к нему и обнимает за талию, выпячивая губы. — С днем рождения, хён!       — Боже, — Тэхён не может сдержать улыбки, припоминая, что сегодня ему действительно исполняется сорок лет. Тот самый возраст, которого многие начинают стесняться, — зачем напомнил? — он обнимает его, поглаживая идеальный изгиб спины. — Я уже такой старый…       — Неправда, — возмущается Чонгук и дарит ответную улыбку, — ты просто зрелый мужчина.       — Ну и где же подарок для этого зрелого мужчины?       — Я приготовил этому зрелому мужчине завтрак в качестве подарка.       — Мне кажется, — игриво шепчет Тэхён, наклоняя голову к вмиг покрасневшему уху Чонгука и усиливая хватку на его талии, — что этого будет недостаточно. Мужчина не видел свое солнце вчера целый день, поэтому сегодня он хочет немного внимания.       — Сними с меня фартук, — тихо говорит Чонгук, сглатывая, и чувствует, как чужие пальцы переходят с талии на поясницу и дергают эти болтающиеся веревочки.       Это так интимно и трепетно одновременно, что у него моментально пересыхает горло, и в голове мелькают не совсем приличные картинки. Он пересиливает себя и отстраняется, когда руки Тэхёна чересчур медленно стягивают с него фартук.       — Теперь давай завтракать.       — Что? — Тэхён недоумевает, не давая ему сесть за стол. — Дразнить меня вздумал? Так не пойдет, — он прижимает его к себе, утыкаясь носом в шею. — Я заберу свой подарок.       Под сдавленный вздох он скользит руками от основания шеи к плечам, улыбается и пытается словить губы Чонгука поцелуем. Ему это почти удается, когда руками он переходит с плеч к лопаткам, но тот внезапно открывает глаза и отшатывается, будто от огня.       — Я голоден, давай поедим.       Тэхён не может закрыть глаза на подобное, не может выдавить из себя улыбку и сделать вид, что ничего страшного не произошло. Его лицо выдает его моментально, удрученное и моментально осунувшееся. Мысли вертятся, словно неуправляемая карусель, и приносят с собой то плохое, уже давненько забытое. Неужели они с Чонгуком слишком долго стояли на одном месте? Неужели они отдалились друг от друга? Что делал Чонгук, пока отсутствовал вчера целый день? У Чонгука ведь еще есть время найти кого-нибудь, пробовать разное, влюбляться, а у него, Тэхёна, этого нет. Все, что у него осталось, это время и сам Чонгук, и он боится, что тот отдалится, уйдет. В моменты, когда Чонгук чего-то не хочет или меняется, он мысленно умирает снова и снова, пропуская через себя все эти вопросы, каждый раз, постоянно. Это ударяет куда-то глубоко в сердце, и кажется, что силы иссякают в геометрической прогрессии.       — Ты…       Тэхён не успевает выдавить из себя и слова, как у входной двери раздается звонок. Он переглядывается с Чонгуком, примостившимся за стол, тяжело вздыхает и молча идет открывать. И черт его знает, кто это и зачем этот «кто-то» пришел к нему в такую рань. Он удручен и мало чем сможет помочь, если это соседи с внезапным переездом или какие-нибудь рекламщики, перепившие кофе и перепутавшие временные рамки своей работы. Тэхён тянется рукой к дверной ручке, а потом его словно одергивает, и он заглядывает в глазок. С обратной стороны видит огромный хлопающий ресницами глаз, а потом улыбку с ярко выраженными ямочками, и его глаза расширяются.       Это Хосок.       Это чертов отец Чонгука, который выдернет ему позвоночник, если увидит здесь своего сына.       — Срань господня, — тихо ругается Тэхён, пытаясь угомонить свое быстро бьющееся сердце, и на цыпочках вбегает на кухню. Чонгук встречает его непониманием и тревогой.       — Что такое?       — Пожалуйста, потише! — шикает он, глазами выискивая то, куда можно спрятать такое большое тело. — Твой отец здесь!       Чонгук подрывается резко, из-за чего стол сдвигается, и чай из кружки выплескивается наружу. На лице его неподдельный страх, и даже руки трясутся. Тэхён сглатывает, хватает его и ведет в спальню. Где-то на фоне Хосок продолжает настойчиво стучать и звонить в дверь. Как же Тэхён благодарен себе за то, что когда-то не отдал ему дополнительный ключ от своей квартиры.       — Что делать? Он почувствует мой запах! — хнычет Чонгук, пока они двигаются по коридору. — Он поймет!       — Тише, успокойся! — Тэхёна почти трясет. — Он мучается от насморка, будем надеяться, что прокатит.       Чонгук ничего не отвечает, сжимая его руку сильнее.       — Пожалуйста, сиди тихо, я постараюсь проводить его побыстрее, — говорит Тэхён, когда Чонгук залезает в верхний отдел огромного шкафа в спальне. Он помогает ему удобно устроиться, отодвигая вешалки, и успокаивающе гладит по голове, потому что в поблескивающих из полутьмы глазах паника чистой воды. — Эй, не волнуйся, все будет хорошо.       — Т-там мои обувь и куртка! — нервно говорит Чонгук, хватая его за рукав халата прежде, чем он успевает прикрыть дверцу. — Их нужно убрать.       — Я уберу, не переживай.       Тэхён пытается выглядеть уверенным и не испуганным, но ему страшно. Он ужасно сильно боится, что Хосок спалит их, и начнутся проблемы. Они с Чонгуком слишком долго выстраивали стену доверия, чтобы вот так просто все разрушить. Чтобы его солнце меньше паниковало, он делает невозмутимое лицо, улыбается через силу, не сдерживается и мучительно медленно прикасается губами к его лбу, вкладывая в этот поцелуй волны своего последнего спокойствия — лишь бы его мальчику было не так страшно. Дверца шкафа закрывается, Тэхён последний раз спокойно вздыхает и идет открывать.       — Ты спал что ли? — Хосок не церемонится, сразу проходит внутрь и скидывает обувь. — Я подумал, что у тебя привычка вставать рано, поэтому и пришел.       — Ты сам дал мне выходной, — бурчит Тэхён, избегая его взгляда. Честно, совсем не хочется нагло смотреть ему в глаза, когда его сын сидит в шкафу в соседней комнате. — Чего заявился в такую рань?       — Поздравить конечно же, — Хосок расплывается в улыбке и обнимает, заваливаясь на Тэхёна всем своим весом, — и взять кое-какие договоры со смежными организациями. Если у тебя выходной, то это не значит, что он у всех. Тем более мне стало скучно: жена повела Чонхёна в садик, Чонгук слинял на свои дополнительные занятия. Кто вообще устраивает дополнительные перед новым годом?       Тэхён кашляет в кулак и поджимает губы.       — Ну, мало ли какие преподаватели сейчас. Да и Чонгук-и наш очень ответственный парень.       — И то верно, — соглашается Хосок. — Ты только не обижайся, но подарок я тебе вечером подарю, — и стремительным шагом направляется на кухню.       Тэхён в этот момент седеет, потому что в последнюю секунду вспоминает о завтраке на двоих. Он хватается за сердце, молясь не схватить сердечный приступ прямо сейчас, и с холодеющими от вязкого страха руками плетется на кухню. Хосок молча стоит посередине комнаты и смотрит на накрытый стол.       — Э-м, это… — Тэхён пытается что-то придумать, но голова совершенно пуста.       — Ты приготовил мне завтрак? — удивляется Хосок.       — Что?       — Не нужно было, — смущенно улыбается он в ответ, — я поел дома после того, как написал тебе, что приеду. Не думал, что ты вдруг захочешь провернуть подобное. Прости, я не чувствую запаха из-за простуды, но уверен, что пахнет вкусно. И у тебя тут это… — он указывает на разлитый чай, — потекло.       — Ах, да… Точно, — Тэхён выдавливает улыбку и потерянно хватает с раковины тряпку. Внутри у него бушует волнение, и он самостоятельно не может его подавить. Ситуация до жути отвратительная, но в то же время глупая. Пальцы не слушаются, когда тряпкой он промокает влагу, и это замечает Хосок.       — Ты какой-то нервный. Что-то случилось?       — Не выспался, — говорит он первое, что приходит в голову.       — Теперь чувствую себя виноватым. Вытирай, а я пока… Документы ведь в спальне, если не ошибаюсь?       — Нет! — Тэхён со скоростью света отлипает от стола. — Вытри за меня, а я пока принесу тебе документы.       — Э-м, ладно, — Хосок под его пристальным взглядом осторожно присаживается на стул.       — Можешь покушать, — бросает Тэхён и выходит из кухни. В коридоре дышать становится гораздо легче, но он все равно чувствует себя постаревшим лет на двадцать. Такого стресса в его жизни не было очень давно.       Спальня встречает его запахом гибискуса, и он действительно не понимает, какой у Хосока должен быть насморк, чтобы не чувствовать этого насыщенного аромата. Он отодвигает ящик, чтобы найти нужные бумажки, и на шум дверца огромного шкафа позади приоткрывается. Чонгук высовывает лицо и вопросительно качает головой. Тэхён прыскает от смеха и показывает ему знак «окей». Вздох облегчения проносится по всей комнате, и Чонгук исчезает в шкафу. Тэхён не сдерживает улыбку, хватает документы и спешит вернуться на кухню.       — Вот, — он кладет бумаги на стол и садится. — Зачем вообще хранить подобное у меня? Чтобы будить рано утром в выходной?       — Не злись, — Хосок делает голос мягче, — ты же сам прекрасно знаешь, что…       — Да-да, твой порядок в документах снится перфекционистам во снах.       — Какой хороший тонсен! — Хосок треплет его по волосам, на что Тэхён возмущается:       — Какой тонсен? Мне сорок.       — Не кипятись, я же шучу, — он смотрит на время и встает со стула. — Спасибо за завтрак и документы, мне пора на работу.       Тэхён смотрит на нетронутые тарелки и хмыкает. Хосок ничего не съел, а все равно поблагодарил. Знал бы он, что этот завтрак был приготовлен его сыном, и совсем не для него. Тэхён надеется, что он никогда об этом не узнает.       Они прощаются, Хосок поздравляет с днем рождения, говорит, что Эйко вечером хочет устроить сюрприз, только якобы он этого не говорил. Тэхён ему лишь кивает понимающе и ждет, когда же его названый старший брат уйдет на работу. Наконец, тот уходит, и квартира проваливается в тишину. Он сразу направляется в спальню, надеясь, что бедный Чонгук-и не уснул в этом душном шкафу. Дверца предательски медленно отодвигается, и Тэхёну предстает самый милый вид, который он только мог представить. Чонгук прижимается к углу шкафа, чересчур громко сопя носом в прижатые к груди коленки, на голове у него лежит половина свисающего сверху пиджака, а глаза такие огромные, оленьи, сужаются от проникшего внутрь света. На первый взгляд не скажешь, что ему двадцать лет. Тэхён подавляет звуки умиления, и Чонгук переводит свои большие невинные глаза на него.       — Ушел?       — Ушел.       — Это самый страшный момент в моей жизни, — выдыхает Чонгук, вытягивая ноги. Тэхён смеется, заботливо убирает край пиджака с его головы и берет за предплечья, чтобы помочь вылезти. Рука Чонгука внезапно теряет опору, соскальзывает, и он резко упирается спиной в край дверцы. Лицо его кривится, он хватается за правое плечо, скрипя зубами. Тэхёну это не нравится.       — У тебя там синяк?       — Нет, — бурчит Чонгук, потупляя взгляд.       — Что-то не похоже на правду. Снимай кофту.       — Не хочу.       — Снимай, я не буду повторять несколько раз, — Тэхён хватается за его кофту, а Чонгук обхватывает себя руками и сильно мотает головой в разные стороны, сопротивляясь. Завязывается мини-борьба, в которой Тэхёну приходится приложить много усилий, чтобы стянуть эту несчастную вещь.       — Как ты получил эту рану? Понимаешь же, что будет, если не обработать? — ругает он Чонгука, пока одной рукой тянет за края, а другой не дает ему убежать. Чонгук мычит, чуть ли не кусается, зажмуриваясь, и шипит тихое:       — Это не рана! Отстань!       Тэхён дергает в последний раз особенно сильно, и кофта слезает через голову Чонгука, тряпкой повиснув в руках. Он моргает непонимающе, пока до него не доходит, что Чонгук шмякнулся на пятую точку и теперь пытается уползти, чуть ли не вжимаясь спиной в пол, лишь бы он ничего не увидел.       — Стоять! — Тэхён отбрасывает одежду и хватает его за ногу, притягивая к себе. Тот шипит напоследок и, кажется, сдается, потому что он переворачивает его к себе спиной слишком уж легко.       Раны нет, и синяка тоже нет. Вместо этого на правой лопатке несколькими небольшими пластырями приклеена блестящая на свету прозрачная пленка, под которой на слегка покрасневшей коже черными витиеватыми буквами выбита надпись.       «taehyung's sun»       Солнце Тэхёна.       — Что это? — выдавливает из себя Тэхён. Глупо спрашивать, и так все видно, но он не верит. Это кажется иллюзией, миражом, и ему с трудом верится, что все терзания и всплывшие в голове совсем недавно, на кухне, вопросы вновь были ошибкой, глупыми загонами. Чонгук не избегал его, просто не хотел навредить татуировке; не отдалился и отсутствовал вчера только потому, что в одиночку принял такое серьезное решение.       — Тату… — тихо отвечает Чонгук и сжимается весь, будто сейчас на него обрушится что-то страшное. — Я не знал, что могу тебе подарить, поэтому сходил в тату-салон вчера и сделал это. Сначала эта идея показалась мне хорошей, но к ночи я засомневался, а сегодня, когда проснулся, окончательно понял, что это ерунда. Я подарю тебе другой подарок…       — Ты дурачок? — Тэхён присаживается на пол, подтягивая его к себе, и аккуратно, чтобы не задеть прикрытую пленкой надпись, прижимается к спине. Чонгук напряжен, он чувствует это, поэтому стискивает его в объятиях, жмурясь, и непрерывно целует в шею. Теперь страхи отступают, волнение растворяется в теплоте мягкого тела, а на душе становится легко. И вроде бы ничего такого, но вот он, здесь, в его руках, сидит рядом и молчит — большего просто не надо.       — Ты сердишься? — осторожно интересуется Чонгук после очередного поцелуя в шею. Тэхён нехотя отстраняется:       — Немножко, но поверь, это ничто по сравнению с моим счастьем. Кто надоумил тебя на это?       — Твое тату… Ты никогда не любил его, и я подумал, что в твоей жизни должна быть татуировка, которую ты будешь любить.       Тэхён мягко смеется и кладет голову на его плечо. Чонгук расслабляется и ластится к нему щекой.       — Твои родители знают?       — Нет, — он снова напрягается. — Я и тебе не хотел рассказывать.       — Прошу тебя, не попадись своему отцу. Теперь моя задница в еще большей опасности, — шепчет Тэхён в загривок, пуская дыханием приятные мурашки по коже, — он же убьет меня.       Чонгук смеется:       — С днем рождения.       

***

      Добираться до дома семьи Чон им пришлось по отдельности, чтобы никто ничего не заподозрил. Когда Тэхён пришел, Эйко уже выставляла на стол всякие вкусности, а Чонгук с невинной улыбкой помогал ей и рассказывал, как сложно сегодня было на занятиях. Она шокировала обоих, сказав, что прекрасно осведомлена, где на самом деле был Чонгук. Как итог, Тэхёну пришлось извиняться за соучастие во вранье, но Эйко простила, потому что у него день рождения. Благо про татуировку она не догадалась. Чуть позже пришел Хосок и привел с собой карапуза Чонхёна, измазанного в шоколаде. Крик Эйко, наверное, слышали все соседи.       — Ничего твоя мама не понимает в радостях жизни, — бурчит Хосок, подпирая ногой Чонхёна перед раковиной и умывая его лицо и намывая руки, — я просто хочу быть хорошим отцом.       — Ох, поверь, ты замечательный отец, — говорит Тэхён, заглядывая в ванную и любуясь на отца и сына, — возможно, даже лучше, чем мой собственный. Понимаю, что так нельзя говорить, но…       — Сейчас не самое лучшее время вспоминать его, — Хосок вытирает лицо Чонхёна, и тот убегает, пробормотав негромкое «спасибо», — он не достоин такой чести.       Тэхён хмыкает, присаживаясь на бортик ванны. У него живы оба родителя, но, к сожалению, семью их смело можно назвать неполноценной. Отец, когда Тэхёну было шестнадцать, загулял с другой женщиной, а потом и вовсе ушел к ней. Мама плакала, а Тэхён ничего не мог сделать, скрипя зубами и не позволяя своей ненависти выплеснуться через край. Спустя год он вернулся, покалеченный после инсульта и брошенный своей любовницей. Выглядел жалко, слезно умолял не бросать его больного, и Тэхён вышвырнул бы его, если бы мама позволила. Но она не позволила, открывая перед ним дверь и впуская в их общий дом. Это послужило последней каплей — Тэхён ушел жить в школьное общежитие. Это удивительно, ведь именно благодаря случившемуся он встретил Хосока, и сейчас находился рядом с его сыном, Чонгуком. Страдания действительно рано или поздно вознаграждаются.       — Кажется, Чонгук не считает меня хорошим отцом, — говорит Хосок, скрещивая руки на груди. — Я плохой и слишком напираю.       — Ну-у-у, — вытягивает Тэхён и кивает, — если он так думает, то я с ним частично согласен.       — Смерти захотел раньше времени?       — Шучу-шучу, хё-н.       — У вас тут собрание что ли? — Эйко внезапно появляется в проеме, смотрит сначала на Хосока злым взглядом, а потом на Тэхёна — добрым. — Пора к столу. Чонгук уже расставляет свечки на торте.       — Свечки? — удивляется Тэхён. — Мне не четыре года, а сорок!       — Ничего не знаю, сказала свечки, значит, будут свечки.       — Надеюсь, их там не сорок штук, — Хосок проскальзывает бочком в коридор.       — Не злись на него, — говорит Тэхён и встает, — он ведь как лучше для своих детей хочет.       — Снова ты его защищаешь, — шипит она и выходит из ванной следом за мужем.       — Если я не буду, то кто? — кричит он вслед, в последний момент замечая играющего на полу Чонхёна и обруливая его. Эйко, кажется, не услышала, потому что ответа не следует. Тэхён хмурится, порывается пойти на кухню, но его останавливает вибрация в кармане.       Кажется, он все-таки дождался маминого звонка с поздравлением.       Она звонит ему несколько раз в месяц, а так же на разные праздники. Особенно долго они разговаривают в дни рождения, обсуждая подарки и искренние эмоции. Об отце она не говорит, Тэхён лишь изредка слышит его слабый голос на заднем фоне, но чем дальше, тем меньше эмоций это у него вызывает. Ненависть со временем ушла, появилось равнодушие и отчужденность. Теперь отца словно не существует, словно он всего лишь призрак из прошлого.       Тэхён поднимает трубку и теряет дар речи, потому что слышит вместо маминого нежного старческого голоса слабый отцовский.       — Привет, сынок.       У него перехватывает дыхание, и от шока темнеет в глазах. Если бы не вовремя подбежавший Чонгук и его достаточно сильные руки, он бы свалился на пол. Он качает головой, словно болванчик, говоря, что с ним все хорошо, и уходит в детскую комнату, подальше от других глаз и ушей. Чонгук провожает его с болью в глазах и догадывается, что послужило причиной такого состояния. Тэхён ему всегда все рассказывает.       — С днем рождения, сынок, — говорит отец в трубку, и Тэхён холодеет. Отец не призрак, не иллюзия из прошлого, а вполне реальный и живой человек, нагло позабывший о своей отвратительности.       — Где мама? — холодно спрашивает он, сжимая телефон в руке.       — Желаю тебе счастья, здоровья, много денег, а самое главное — прекрасного спутника жизни, что подарит нам внуков.       — Да плевать я хотел на твои поздравления, где мама? — почти рычит Тэхён.       — Она сидит рядом со мной, — тяжело выдыхает отец, — дать ее?       Тэхён ничего не отвечает, сидя в полной темноте и тишине. Его буквально трясет, и он едва сдерживается, чтобы не запустить этот чертов телефон в окно. Через несколько секунд он слышит еще один тяжелый вздох с приглушенными словами: «Какого черта ты захотела, чтобы я ему позвонил?» — и его сердце окончательно леденеет. Где-то в глубине души он надеялся, что отец сам загорелся таким желанием, понял, что был неправ, и решил исправиться, но теперь все встало на свои места. Мама такая слабая.       — Сынок, — ее голос звучит надломлено и с надеждой, — ты чего злишься?       — Зачем ты попросила его позвонить? Зачем? Мне было достаточно тебя, а ты просто напомнила мне о его никчемном существовании.       — Не говори так, он твой отец…       — Он перестал быть моим отцом, когда приполз на коленях к дверям твоего дома.       — Не говори так… — ее голос дрожит, и на душе Тэхёна повисает огромное чувство вины, которое он тут же проглатывает.       — Пусть он мне больше не звонит, это жалко.       — Прости, пожалуйста, сынок, и с днем…       Она не успевает договорить — Тэхён сбрасывает вызов. Голова начинает нестерпимо гудеть, он утыкается в коленки, кусая губы и стараясь ни о чем не думать. Перед закрытыми глазами мелькают образы мамы, стирающей вещи и готовящей ради человека, которого даже называть отцом стыдно. Тэхён беспокоился о маме и её здоровье, работал, переводил ей деньги, заглушая мысли о том, что все они все равно будут потрачены на выздоровление и еду для человека, больше похожего на паразита, нежели на отца. И это больно, это ужасно больно и несправедливо.       В дверь стучат, и Тэхён сглатывает, выпрямляясь. Прошлое должно оставаться в прошлом. Все хорошо, сегодня день рождения, сегодня его праздник.       — Все уже собрались, — шепчет Эйко. На ее лице неприкрытое беспокойство, и Тэхён понимает, что Чонгук ей все рассказал. Он улыбается, кивает и направляется в гостиную.       Ужин проходит в напряженной обстановке, одному Чонхёну весело размазывать крем по столу и сидящему рядом Хосоку. Тэхёну кажется, что все вокруг грустными глазами сверлят его, поэтому он утыкается в свою тарелку, ест и молчит. Эйко пытается как-то разрядить обстановку, желая ему кучу детей и страстных ночей. Хосок и Чонгук расширяют на это глаза и пытаются ее успокоить. Тэхён будто и не здесь вовсе, совсем никак не реагирует, и от этого неспокойно всем.       Когда настает очередь подарков, за окном кто-то запускает салют, поздновато празднуя рождество. Все прилипают к окнам, и Тэхён в первую очередь обнимает Чонгука со спины, вдыхая его запах и прикрывая глаза. С ним ему так спокойно, что всякие проблемы, тревоги и злость уходят на второй план. Хосок на это лишь поджимает губы и делает вид, что не замечает.       — Улыбнись, — шепчет Чонгук Тэхёну, сжимая его руки на своем животе, — сегодня твой праздник.       — Я стараюсь, правда, но… Меня застали врасплох. Я не знаю, что делать.       — Отпусти и забудь, — улыбается он. — Твое солнце с тобой.       — Точно, — Тэхён наконец-то улыбается и, пользуясь тем, что Хосок с Эйко отвлеклись на сползшего с дивана Чонхёна, слегка отстраняется и целует его в правую лопатку, прямо в свежую татуировку под одеждой. — Ты сделал мне самый лучший подарок.       — Кстати, время подарков! — Эйко пугает их двоих своим голосом так, что они вздрагивают и отлипают друг от друга. — Хоби, неси подарки!       — Уже бегу.       Он приносит в комнату по-праздничному упакованную коробку средних размеров и, с улыбкой до ушей на лице, ставит ее перед Тэхёном. Эйко подбирает на руки Чонхёна, чтобы не мешал распаковывать, и радостно кивает на подарок. Тэхён смотрит на Чонгука, который пожимает плечами, якобы не имея понятия, что там внутри.       — Давай уже, — торопит его Эйко, передавая тяжелого сына Хосоку, — открывай.       Тэхён не смеет задерживать свою реакцию перед ней, поэтому торопится открыть. Но, к его удивлению, в коробке оказывается еще одна коробка, а потом еще и еще, только размер их с каждым разом становился все меньше. Он вопросительно смотрит на улыбку Хосока и продолжает доставать коробки из коробок. Пол возле стола и немного под столом превращается в склад картона и праздничной упаковки, и Хосок спустя некоторое время отпускает туда радостного Чонхёна. Чонгук молча сидит на диване и смотрит за всем этим, совершенно не имея понятия, что приготовили его родители. Когда размеры предполагаемого подарка сокращаются до коробочки из-под мобильного телефона, Эйко присаживается рядом и довольно просит открыть и ее. Тэхён развязывает ленточку, открывает и нащупывает что-то металлическое и холодное.       — С днем рождения! — вопят Эйко и Хосок, отчего Чонхён, Чонгук и Тэхён одновременно вздрагивают. В руках у Тэхёна ключи, и он хлопает глазами в непонятках.       — Ключи? В смысле?       — Твой мотоцикл ждет тебя внизу на парковке. Предполагаю, что ты уже видел его, когда подъехал, — говорит Хосок. — Мы долго думали с Эйко, и она решила, то есть мы вместе с ней решили, что ты бы вновь хотел сесть на мотоцикл. Ты уже больше двадцати лет не садился на него, но я знаю, что хочешь, поэтому, — он вскидывает руки, — с днем рождения!       — М-мотоцикл? — Чонгук раскрывает рот.       — Да, мотоцикл, — горделиво отвечает Эйко. — Только, Тэхён, пожалуйста, не стоит слишком сильно гонять. Вторую татуировку ты не переживешь, если понимаешь, о чем я.       — Господи, вы серьезно? Это не шутка? — рука Тэхёна с ключами начинает дрожать, — Спасибо вам огромное! — он тянет их двоих на себя, обнимая крепко-крепко. Чонгук сдерживает улыбку до ушей, а Чонхён лезет в эту кучу малу, чтобы тоже пообниматься.       — Чонгук-и, а что ты подаришь Тэхёну? — спрашивает Эйко, сгребая коробки и упаковку. Чонгук теряется моментально, не зная, что ответить. Правая лопатка начинает пульсировать.       — Он уже подарил свой подарок, — отвечает Тэхён, поднимая Чонхёна, чтобы Эйко смогла убрать оставшиеся коробки.       — И какой же подарок он подарил? — с улыбкой интересуется она. Чонгук потупляет взгляд, сжимая свои коленки, и глаза Хосока расширяются, блеснув алым.       — Только не говорите мне, что это то, о чем я только что подумал?       — Нет! — одновременно выкрикивают Чонгук с Тэхёном и переглядываются, краснея щеками. Хосок щурится, а Эйко цокает:       — Видишь, они не извращенцы, в отличие от тебя, Хоби, хотя… — она выпячивает губы и задумывается. — На такой случай я специально кинула контрацептивы в рюкзак Чонгука.       — Что? — Хосок бледнеет и стремглав уносится в детскую, чтобы разнести там все в пух и прах, но найти эту чертову пачку и сжечь.       — Мама… — Чонгук оттаивает, — что ты такое говоришь?       — Да, что ты такое говоришь? — подхватывает Тэхён. Эйко загадочно улыбается, а потом подставляет ладошки им обоим.       — Здорово я придумала, да? — шепчет она. — Для отвлечения внимания.       Они по очереди дают ей пять и смеются, а Чонхён присоединяется, требуя, чтобы ему тоже дали пять. Чонгук на радостях обнимает Эйко и тычется ей носом в изгиб шеи:       — Мамочка, я тебя так сильно люблю! Сильно-сильно.       — Моя большая радость, — улыбается она и заботливо гладит его по голове.       Тэхён сидит рядом и смотрит на их ласку и заботу, на эту идиллию, сжимая в руке ключи от подаренного мотоцикла. К его ногам прижимается Чонхён и с улыбкой прикладывает голову к коленям, пародируя Чонгука с Эйко. Из комнаты раздается недовольно хосоково: «Здесь ничего нет!».       Он думает, что все-таки стоит позвонить маме и извиниться.