Поцелуи дракона

На задворках штатов друг к другу теснятся заброшенные здания. Они срастаются боками, смешиваются опавшей штукатуркой, скрипят трухлявыми досками вторых этажей. У них есть рты — разбитые щелки окон, с остатками стёкол — зубами. Здания хранят в себе остатки офисного планктона — сломанные кресла с поролоновыми, обвитыми сетками сидениями, нежданных гостей — чёрно-розовые надписи на стенах с выкорчеванными кирпичами. Объемные буквы смотрят со стен на консервные банки и пепелища от неумело разведённого огня. Здания плачут дырявыми крышами и храпят сквозняками, в здания заползает ночь. Ночью в заброшенные районы лучше не заходить — а то схватят за крысиную косичку, потащат в темноту руки, сделанные из перепончатых крыльев летучих мышей. Ночью заброшенные районы полнятся крысами, кошками, что вспарывают им брюхо и кормят красными потрохами котят. Псами, разевающими саблезубые пасти — такие лакомятся детскими пальцами и стальными трубами. По заброшенному району шагают трое, район их провожает. Ночь обволакивает их, ночь на вкус как тлеющий мох. Ночь полна алкоголя и сказок, пахнет краской для граффити — испачканные пальцы и в чёрных, жёлтых отпечатках баллончики. Аарон трясётся от азарта и смеха, что разрывает рёбра, руки, пенится кисловатым пивом внутри. Ники подплясывает, идёт вприпрыжку, кидая камни в полуразбитые стены, не боится теней. Тени скалятся, но не трогают троих, во всяком случае — пока. Эндрю прячет руки в карманах, шагает устало, но улыбается. Он видит раскрепощённого Аарона — прыгающего с лестниц и перекладин верхних этажей, сочиняющего сказку у фонаря. Аарон впервые в жизни бьёт стекло, и светится глазами: «Дрю, а можно ещё?». Эндрю растягивается в улыбке: «разумеется». Ребята перекусывают, ставя тяжёлый фонарь в центр свежего, неудачного кострища. Стучат пластиковые вилки и кипяток согревает нутро, а острая лапша жжёт губы. Фонарь стелит по зданию холодный свет — электрический туман, — в нем тонут остатки столешниц и заброшенные ночлежки бездомных, фонарь еле-еле освещает лица. Перекусив, ребята рассказывают сказки, кто про мальчишку, летающего в гости на другие планеты и беспокоящегося о розе. Кто про ежа и черепаху, учащих друг друга плавать, сворачиваться в клубочек. Кто про лемура, что каждую ночь смотрит на воду, пытается отыскать там что-то, кроме луны. Затем ребята рисуют — у Эндрю сумка с аэрозольной краской, черная с розовыми ремешками, грязная и мятая. Ники, с банкой пива в руках, исписывает стены: «хуй», после строгого «Ники» от Эндрю, прекращает. Рисует бабочек, «да это бабочки, Эндрю, что ты на меня так смотришь, не надо опошлять!» и давит смех. Эндрю не рисует, а пишет, чёрные, объемные, пузатые буквы в цветных окантовках. Под ними поля цветных росчерков и резких загогулин. Аарон же скрещивает лемура и леопарда в одно: мультяшная кошачья голова, овальный саблезубый рот. И огромные, грязно-коричневые глаза, Аарон стоит на табуретке и долго-долго трясет баллончик, чтобы краска не растекалась каплями. Балансирует, расставив руки в стороны, и тихо рассказывает Эндрю про лемуров, часто называя их леопардами. Какие у них мягкие, быстрые лапы, как они медленно моргают, и таращатся с деревьев. Эндрю не объясняет различие леопардов и лемуров, только хмыкает. Говорит, кивая на настенный метис: «и как же ты его назовёшь?». Аарон спрыгивает с табурета, чешет в затылке, пожимает плечами. Кидает баллончики в сумку к Эндрю, туда же подкидывает Ники, спустившийся с шаткой лестнице. Ники зевает, плющит банку, она летит в горку к своим сёстрам. Алюминий звонко летит по запылённому кафелю, парни разминают руки и рты — зевками. Уходят, пристроив замок на место кое-как, бредут по узкой улочке. В таких улочках, обычно, похрапывает вселенское зло, открываются двери и захлопываются, не оставляя после себя даже смутного очертания. В таких улочках по бокам идут сливы водосточных труб, изогнутые плитки, заросшие плющом и мелкими розовыми цветами. На улочке не горят фонари, только один, далеко-далеко, в жилом квартале. Фонарь высокий и имитированный под газовый, в пластиковой коробке театрально колышется свет. В таких улочках всегда много крыс — они пищат под подошвами кед, если им наступить на хвост, они боятся ворон и лишайных кошек, а Аарон боится их. Жмётся к Эндрю тот обнимает его одной рукой, а Ники насмехается: «о боже, маленький мальчик Аарон боится больших мышек». Эндрю цедит: «перестань», но Ники не успокаивается, захлёбывается гоготом. Отходит вдоль стены, возится, и догоняет близнецов с крысой в руках — грязно-коричневой, с мерзкими, жирными усами. Аарон верещит, Ники сжимает крысу поперёк тела, та извивается, светит глазами, щёлкает зубами. Ники подносит крысу к уху: «Что вы говорите, мисс Шерстинка? Аарон выглядит вкусным, и вы хотите его съесть? О, я думаю он вам понравится! И Эндрю может рассказать, что у Аарона слаще — мочки ушей, или...». Эндрю отвешивает Ники лёгкий подзатыльник, тот выпускает крысу из рук. Она удачно приземляется и семенит прочь, попискивает Ники тонкое крысиное проклятие. Аарон смущённо-испугано посмеивается, ребята идут дальше. Поворот, прямая улочка, выход в оживленный район. Луна, не моргая, смотрит жёлтым глазом, оглаживает плечи световым языком. Ночь утекает, растворяет густое небо и уносит с собой тени — остаётся лёгкая фиолетовая простыня, в ней не спрячешься. На улочке толпятся мусорные баки, из оконных рам выглядывают гвозди. К бетонной стене прикасается кто-то: черный плащ, огромный и непромокаемый, фонарный свет рассеивается по плечам. Под такими плащами обычно прячется нечто старческое и скрюченное, со сбитым в один морщинистый комок телом. С крючковатыми пальцами и слоистыми ногтями, с грязными ладонями и скрипучим: «подай, сынок, подай!». Фигура в плаще склоняется и кривится, будто и впрямь старик; плащ, как отдельный кусок темноты, отделяется от стены. Эндрю идёт чуть позади и выпрямляет спину, Аарон, несмотря на лицо под плащом, лезет в карман за мелочью. Что-то втолковывает Ники, сначала Эндрю слышит, как Аарон замолкает. Просто замолкает, нет ничего особенного, — подумаешь, говорить человеку не хочется. Секунда осыпается вниз, за ней на Аарона выплескивается что-то шипящее и кипящее, жидкое и огромное цунами — всего пара литров, но Эндрю кажется, что на Аарона льют цистерну. Об асфальт звенит посудина, плащ бросается прочь — тёмное мечется от фонаря к затемненному проходу и карябает сандалиями об асфальт, Ники бросается за ним. Плащ, Ники бежит бесшумно, их шаги заглушает звон кастрюли — поцарапанная нержавейка. Плащ растворяется в дали, с ним Ники, с раздирающим тишину «Сто-ой!». И Аарон кричит, оттягивая мокрую футболку, сгибаясь втрое, Аарон кричит так, что по зданиям бегут новые трещины. Аарон кричит и от крика трескается луна, позже он скажет, что это похоже на дыхание дракона — горячее и обволакивающее. Но в момент он только орёт, Эндрю аккуратно стискивает с него футболку — багряное, как язык, спускается от щеки ниже ключиц, наливается пузырями. Где-то далеко Ники упускает плащ из виду — из скрюченного тела вырастет прямое, ровное, с тёмной макушкой и быстрыми ногами. Плащ прячется на дереве и улыбается, как Чеширский кот. Ники возвращается, нетвёрдо стоит, потирает болящие бёдра. Шок разрезает Ники на половинки и криво сшивает — открытый рот, выпученные глаза. Ники не верит, Ники стоит истуканом и не может подойти, спотыкается о злосчастную кастрюлю, та звенит. Чуть не плачет, бубня себе под нос: «Аарон, ну как же так, да это заживёт, точно-точно заживёт», Аарон мотает головой. Эндрю держит его за плечо, говоря адрес в телефонную трубку — только на одном доме висит табличка с номером восемь. Аарон хрипит, от щеки жгучее, болящее, переползает на грудь, кусается. Но кусает не так, как щеку и глаз — их дырявит вязальной спицей, прокалывает, пришивает и вспарывает. Аарон визжит: «что с глазом?! Что, блять, с глазом?!» — надрывисто-надломисто, будто сейчас заплачет, а Эндрю страшно касаться, навредить. Слегка оттягивает внешний уголок глаза — веко усеяно мелкими волдырями, а зрачок слегка заволокло дымкой. Выглядит страшновато, и больно, Эндрю советует: «не чеши». Аарон отёкший, по щеке ползёт алое и бугристое, щека хочет отщепиться от тела розовой кучкой и стать комком сладкой ваты. В Ники просыпается ярость — столько спит и только сейчас протягивает затёкшую лапу. Ники кричит, как достанет «его», и что с ним сделает, Эндрю рявкает «тише!». В спину ему смотрит скорый рассвет, он поглаживает Аарона по плечам. Эндрю тащит Аарона к огням скорой помощи, Эндрю садится в машину, Ники запрыгивает следом. Всё белое, всё нервное, и Аарон на зелёной кушетке, лепечущий что-то невнятное. В машине пахнет быстрыми ответами и бланками, машина трясётся на выбоинах, на кушетке трясётся Аарон. Он расплывчато отвечает, Эндрю тоже что-то говорит, и Ники поддакивает. В машине грязный пол и злой фельдшер, водитель, ловко, но опасно виляющей на поворотах. Вокруг машины ночь утекает, не оставив даже фиолетовой простыни — она забирает с собой смех, сказки, рисунки, алкоголь из крови, оставляет страх. Оголённый и бьющийся током изнутри, оставляет боль до сорванного голоса, ночь крадёт время, убыстряет его. Секунды летят, как гепарды, мелькают пятнами перед глазами. Вот отделение, железные стулья, и Ники, ходящий взад-вперёд. У Ники лицо необычно выпрямленное, и голос сухой, он толкует с персоналом больницы. Ники, о ужас, взрослый — в каждом сочувственном взгляде Аарону и шепоте «я его достану». Ники сидит перед Аароном, упирается на согнутое колено, Эндрю перебивает его: «мы его достанем». Кабинеты больницы широкие, лакированные деревянные шкафы громоздко стоят в углу. Трубно гудят и кашляют краны, Аарон видит себя в грязном зеркале — наполовину отекшего и раскрасневшегося, с поблекшим глазом. Аарон — клубок нервов, туго связавшийся, запутавшийся в собственных началах и концах, не оставивший место для слов. Аарон не может закричать, хотя промывать ожог ужасно больно, боль разъедает тело. Оттягивает губы и заползает внутрь рта, глухо бьёт. Из тела хочется себя вымести — острой метелкой, плотным веником, замести под шкаф, к медицинскому сору и запаху. Чтобы не здесь, не рядом с обеспокоенными людьми, с трезвонящими стационарными телефонами, и «давай быстрее, сейчас полиция приедет, ну что ты копаешься!». Аарон сидит на кушетке, пока руку и грудь бинтуют, стягивают, он старается не кривиться. В глаза капают капли, и мир на секунду плывет, шкаф смешивается с белым халатом медсестры, а глаз чувствует холодную колкую воду. Аарон моргает, всё снова твёрдое и болезненное, скрипит зубами. Больница, направления на стационар, продезинфицированные слова и кабинеты. Аарона ведёт Эндрю, Аарон как сомнамбула, Аарон не верит. Глядит в пластиковые двери с окнами — растворившийся силуэт, через бинты видны клумбы, гравийные дорожки, первый дом на улице. Во дворе розовая детская горка и синий, с наклейкой молнией на раме, велосипед. Из-под бинтов выглядывает красное, под жирной мазью, Аарон видит полицейскую машину. Эндрю тащит его за локоть в кабинет — навстречу длинным разговорам, в которых слова, как блесна, на нее ловят воспоминания. «Что вы делали ночью посреди улицы?», «Человек был среднего телосложения, высок или худощав?», «Вы смотрели ему в глаза?». Вопросы кромсают, от них тошнит, отвечает в основном Ники. Он горячится, но не привирает, врёт только единожды, отвечая на первый вопрос. Ники сам то не очень верит, баррикадируется за стеной из слов. Эндрю прячет сумку с краской за спину, грязные пальцы — в карманах. Полтора часа отдаются нытьем обожжённой кожи, Аарон еле волочит ноги по улице. Начало дня, улочки только протирают глаза — дети в ночных рубашках и широких штанах ходят перед зеркальными дверьми, пьют молоко на кухнях. Самое время для визита Мери Поппинс и песенки дядюшки Роберта: «эй, ты, подземный адмирал..!». Аарон смотрит на Эндрю и спрашивает: «а что теперь?». Эндрю подбадривающее поглаживает его по плечу и отвечает: «домой». Аарон по тону понимает, что Эндрю говорят щуплые медсёстры — ожоги не заживут до конца. Останутся шрамы, рубцы, кожа пожелтеет, встанет буграми. Аарон думает об этом в такси, кладёт голову на плечо Эндрю, Ники с переднего сидения этого не замечает. Убийственным взглядом сверлит стекло перед собой, вот-вот прострелит дырку. Аарон дремлет, сплетает с Эндрю пальцы, одними губами говорит: «переживу», Эндрю сдавленно улыбается. Отвечает на звонок от Кевина — тот орёт, интересуется, где троица пропадает всю ночь. Крик Кевина затухает при словах об ожоге, Кевин теряется. Мямлит: «о боже мой», спрашивает про полицию, про самого Аарона, Эндрю пересказывает. Аарон горячий, сонный, немного спит в машине, пока водитель побаивается Ники. «А что теперь?» — теперь общежитие, обеспокоенные взгляды команды, девчонки стоят у самого порога и грызут ногти, Кевин с ними. Тишина и тревога обрушиваются на Аарона, когда он входит, пожимает плечами, говорит «ну, бывает». Аарон проваливается в сон — липкий, вязкий, со всполохами пробуждения, когда щеку начинает неимоверно жечь. Месяц дальше слипается в один бесконечный сон. Аарону дают больничный, он спит больше двенадцати часов, изредка прерывается, чтобы дойти до стационара. Желтоватые пузыри высыхают и рубцуются, с глаза слезает светлое пятно. Аарон видит, но смотрит только сны — тяжёлые, горячие водянистые картинки. Ему снятся ванны с пористой плесенью в отверстии стока, муравьи в хлопьях, кирпичные потоки воды, сон разрезается жжением — переворачивается не на тот бок. Аарон просыпается часто, снов от этого много, они стягиваются в косичку и давят на затылок. Аарон прячет лицо, когда в комнате есть кто-то, кроме Эндрю и Ники — утыкается в подушку и говорит приглушённо, либо прикрывает щеку ладонью. Прикосновение к обожжённой коже саднит, Аарон терпит, Кевин говорит. «Если ты переживаешь из-за шрамов, ты можешь поговорить с Бетси, а потом с Джостеном, или с Эндрю», «Тебе необязательно прятать щеку, никто не будет пялиться или задавать вопросы», «Если ты хочешь что-то рассказать мне, ты можешь это сделать». Аарон пытается ухватиться за мысль, ответить, вдуматься в слова, но то ли дрёма, то ли слёзы залепляют глаза, Аарон отворачивается. Выдавливает судорожное «Я пока не хочу об этом говорить», потом добавляет: «Спасибо, что зашёл, Кев. Больше спасибо». Кевин кивает, закрывает дверь вместе с «Выше нос!», Аарон утыкается носом в стену. Аарон уже умеет плакать — беззвучно, поворачивая голову под особым углом, так слёзы не жгут щёку. Аарон думает, как ему придётся выходить на поле без повязок, и в камерах блеснут розовым рубцы. Как прожекторы осветят его желтоватую кожу, слишком большую для скулы. Аарон боится, варится в страхе и слезах, так и засыпает. Спит, и видит только глаза прожекторов, по шесть на одной мачте. Злые, слепящие, а кожа от скулы отклеивается и висит объемным облаком с грубыми заломами. Аарон не хочет вылезать из удобных, расслабленных снов, но каждый будильник, напоминающий о стационаре, заставляет откидывать одеяло. С Аарона снимают повязки, после теста на зрение перестают капать капли. Аарона выписывают с неохотой, выдают гору рецептов — отдельную мазь для век, другую для рубцов, третью для смягчения кожи. Белые гели в холодных тубах почти не помогают, Аарону кажется, что розовые полосы становятся только ярче. Кожа на щеке морщинистая, жёлтая, будто грязная стрейч-пленка. Аарон вылезает из снов, но не вылезает наружу. Упекает себя в квадраты стен, в прямоугольники мониторов. Аарон смотрит сериалы, и мыслит сорокаминутными сериями. Отворачивается от комнаты носом в экран, проваливается в короткометражные дали. За окном сахарное, хмурое небо, марево сериальных закатов. Аарон щёлкает дисководом, водит пальцем по полукруглому тачпаду, запуская серию. Сериал выбирает подлиннее, и запутаннее, чтобы смотреть и не отрываться. Аарон натягивает одеяло до самых ушей, тонет в убийствах, погонях, и щелчках пистолетов. Аарон ходит на тренировки, стоит на поле, как белая статуя. Чуть дунешь — обсыпется, размочалится, а левая щека будто в жёлтой рукавице, плотной и колючей. Аарон сверкает щекой, смотрит на всех грустными глазами. Старается играть, Кевин не может на него орать. Аарона можно задеть плечом и не извинятся, он все равно не заметит. Аарон старается меньше говорить и носит водолазки с длинным, три раза разгибающимся, воротником — в них жарко, зато можно закрыть лицо и рот, оставить только глаза. По вечерам в комнате говорят, взмахивают руками и смеются, Аарон лежит на втором ярусе кровати. Под ним свергаются короли и пропадают принцессы, под ним кто-то с кем-то спит и проливает кровь. У Аарона в голове гудят все трубы, он смотрит в монитор омертвелыми глазами — люди расплываются, превращаются в размытых монстров, Аарон засыпает и путается в наушниках. Эндрю часто застаёт Аарона полуспящим, но усердно глядящим в монитор. Аарон после выписки боится снов — они становятся слишком тяжёлыми и длинными, с пальцами, касающимися больной щёки. Сны наполнены фигурами в плащах, карикатурными смеющимися лицами, Аарон ворочается от их квадратных глаз. Аарону снятся крысы — полчища всемогущих, грызущих провода и пальцы на ногах, крыс, Аарон просыпается от того, что дёргает ногой. Будто под коленом оборвался кабель, и искры брызжут на кожу изнутри. Это неприятно и странно, Аарон складывается почти пополам, так ноги расслабляются. Аарон старается не спать, сериалы его выручают. В голове бурлит болото — надуваются пузырьки, оттягивая затылок, лоб горячий. Подо лбом слипаются серии — то Малдер и Скалли бегают за оборотнем, то расследуют дело про Ев и Адамов. Серии перетекают одна в другую, шлифуют голову изнутри, Эндрю ставит голоса на паузу. Забирает ноутбук и распутывает Аарона из наушников — тот вялый, немного потерянный в пространстве. Эндрю велит: «Спи», Аарон нехотя закрывает глаза. Эндрю, складывая ноутбук на тумбочку, ловит взгляд Ники, пожимает плечами. Ники говорит с Аароном, читает ему что-то: «чтобы лучше спалось, братец, я только так пару лет назад засыпал». Книжка — сказка, но, занятый ею, Аарон рассказывает. «Мне снятся крысы, они огромными зубами прогрызают мне щёку», «Я не знаю, точнее, не совсем могу оценить — слишком ли ожоги уродливы или совсем незаметны». Ники берёт Аарона за руку: «Ты видел себя на поле? Ты определенно крут, и совсем неважно, есть ли у тебя шрамы. Тебе нужно поспать, хотя бы немного. Потом растормошишь меня, дочитаем». Аарон обнимает Ники и шепчет «Спасибо» ему в плечо. Он совсем забывает про книжку, хотя хорошо представляет героев — мальчика, живущего на кладбище, рассеянные одеяния призраков. Ему мальчишка из книжки снится — озорной и не вполне живой, но Аарону нравится. Мальчишка лазает в заброшенной часовне, по раскрошившимся могильным камням, наблюдает за девочкой за оградой кладбища. Аарон посмеивается во сне, Эндрю и Ники, слыша это, улыбаются. Недели с плотным графиком тащатся медленно, но выходные всё-таки наступают. Выходные — зашторенный закат и ноутбук, давящий на грудь шнур зарядки. Аарон отказывается от поездок куда-либо, упрямо мычит, смотрит в стену. Наушники надеты криво — одно ухо жмётся к динамику в мягкой сетке, другое прижимается к подушке, Аарон внимательно смотрит за экраном. Аарону тепло, одеяльные лапы касаются скул. Эндрю заходит в комнату, на цыпочках крадётся, словно дыхание ветра. Захлопывает крышку ноутбука, Аарон снимает наушники, мнёт прорезиненный ободок. Говорит: «Я думал, ты уехал с ними», и обрывается. Понимает, почему Эндрю здесь, а не с ребятами, смущается, бормочет: «тебе не стоило, это было необязательно...», Эндрю наклоняется и проводит по волосам Аарона, пальцы скатываются на рубцы. Аарон кротко кивает — быстрые поцелуи со вкусом бабл-гам, растягиваются как розовая, химозная жвачка. Аарон ойкает, когда Эндрю касается края губ, под который уходит короткий красный рубец. Эндрю шепчет «извини», отодвигается, облизывая губы, Аарон не понимает, затем хихикает. Эндрю освобождает его от кабельных пут, говорит: «Здесь никого. Съешь что-нибудь и, ради бога, вычисти зубы. Приготовить тосты?». Аарон послушно идёт в душ, выходит свежий, от него пахнет баней и между волос перекатываются капли воды. На пару с Эндрю хрустит тёплыми тостами, кругляшки ветчины чуть больше ломтиков хлеба. У Аарона просыпается аппетит, вслед за тостами идут полуфабрикатные котлеты — жёсткая панировка и горячее, масленичное внутри. Аарон насыщается, Эндрю замачивает сковороду, «потом вымою». Аарон послушно чистит зубы, закрывает глаза, проходя мимо зеркала — ему хорошо, внутри что-то кроме снеков, от еды тепло. Эндрю садится рядом с ним на кровать: «вот теперь можно сериал посмотреть». Аарон прыскает, запуская серию с начала — там и монстр, лакомящийся раковой опухолью, и его «у вас есть то, что мне нужно», адресованное Скалли. Эндрю трогает мокрые волосы — они слегка волнистые, желтоватые у корней, Эндрю опускает нос во влажное, белое, пахнущее дубовыми листьями. У Аарона заживает, белеет один рубец — даже не рубец, а пятнышко на кадыке, Эндрю проводит по нему. Аарон почти мурлычет и ложится спать добровольно, посмотрев строго одну серию. Аарон морщится, когда спит, часто ворочается, просыпается. Он слышит, что Эндрю снизу тоже не спит — смотрит на часы, щуря глаза. Аарон тянет руку вниз, Эндрю хватает её — тёплые пальцы бьются друг об друга, Аарон стискивает их и медленно засыпает. Аарон часто грустит, когда один, накидывает на себя тепловой кокон одеяла. Ему хорошо, сидеть под тяжёлым и непрозрачном, утыкаться носом во вспотевшие колени. Аарон варится в тепле, рассматривает пальцы на ногах и совсем не думает. Под ушами пролетают обрывки песен, Аарон вспоминает запах ржи, в которой бегает когда-то. Аарон не вытаскивает воспоминания, они всплывают сами и тонут, Аарон тонет в тепле. Одеяло давит на плечи, будто сминает их, говоря: «я защищу», Аарону нравится его теплое убежище. Аарон в мыслях вязнет, может просидеть так полчаса, пока не начнет задыхаться, а потом долго-долго кашлять. Чаще всего падает на бок, сморённый жарой, спит, высунув из-под одеяла макушку и нос. Эндрю поднимает край одеяла — по ногам бежит воздух, дотрагивается лица, будто шёлк. Аарон нехотя открывает глаза, Эндрю спрашивает: «что ты делаешь?». Аарон отвечает: «грущу», Эндрю набрасывает одеяло себе на голову: «тогда я с тобой». Залезает под одеяло, Аарон тянется к нему и обнимает, упирается в грудь Эндрю коленями. Вокруг всё синее-синее, цвета пододеяльника, и теплое, раскалённое. Аарон сплетается с Эндрю объятиями, дыханием, Эндрю чиркает губами об его шею. Аарон сжимает крепче, обдаёт ухо Эндрю горячим, у Аарона дыхание, как сухие колоски — надави и хрустнут. Эндрю оглаживает его по плечам, Аарон вытягивает ноги, Эндрю садится на них. Считает родинки на ключицах Аарона, оглаживает их пальцами. От родинок у Эндрю трепещет пульс, прикосновения сделаны из огня, Аарон ладонями прочерчивает спину Эндрю. Каждое движение — мазок раскаленной магмы, под одеялом темно, Аарон толком не видит, он чувствует. Как Эндрю стаскивает с себя футболку, выкидывает её из-под одеяла, свет и свежий воздух немного тушат тепло. Эндрю аккуратно хватает края футболки Аарона, теплота шершавыми руками гладит по носу. Аарон пятится, убирая руки Эндрю, тараторит: «я не хочу, не сейчас», Эндрю сгибает руки в локтях, поднимает к верху — «видишь, я тебя не трону». Эндрю всё-таки сбрасывает с двоих одеяло — воздух режет по лицу и заставляет жмуриться, луна подглядывает из-за занавески. Эндрю сбрасывает шорты и ложится на живот — плавный изгиб спины, углы лопаток, Аарон ложится рядом. Им тесно и неудобно, Эндрю порывается встать и залезть к себе, Аарон хватает его за руки. «Мне нехорошо одному. Полежи со мной, немножко». Аарону неспокойно, сердце стучит, как кастаньеты, он перебирает пальцы Эндрю. Тот зевает, подкладывает руку под щеку, отводя локоть, ему соннно-вяло, но он улыбается. Лежать приходится внахлёст, Аарон закидывает ногу на Эндрю, но не спит. Слушает ровное дыхание — как полёт кометы, ледяного горящего шара в бесконечном и тихом, звёздном. Аарон пригревается, соприкасаясь с чужим животом, ресницы связываются между собой, под языком сладкий привкус сна. Аарон нехотя садится, сбрасывая с себя одежду, спать в ней жарко и неудобно. Фонари белыми глазами освещают шрамы на груди — два круга, похожие на розы, посередине белые, а вокруг красные. Эндрю — хитрец, только лисьего хвоста и ушей не хватает, — открывает глаза, Аарон прыскает. Бережно щиплет Эндрю за щеку, тот говорит: «Давай, спи», сам глаз не закрывает. Аарон, гася смех, сплетает с Эндрю пальцы — неспешные прикосновения, Аарон кладёт ладонь Эндрю себе на грудь. Тот очерчивает пальцем ожоги, Аарон смотрит на луну, она молочно-жёлтым пятном светится в глазах. Аарон шепчет: «Мне кажется, они похожи на поцелуи дракона», Эндрю отмечает: «У тебя всё с драконами связано!». Тишина вытекает из темноты, просачивается между Аароном и Эндрю, но не жжёт. Эндрю тихо говорит: «Ты помнишь, что у Мэтта скоро день рождения?», Аарон широко раскрывает глаза. «Когда?» — спрашивает ошарашенно, Эндрю почти слышит, как Аарон перебирает варианты подарков у себя в голове. «Через пару дней» — Эндрю разбавляет слова зевком, Аарон рывком садится на кровати, заговорчески глядит на Эндрю. «Я это никому не показываю, но... думаю, тебе будет интересно». Аарон, не включив свет, на ощупь шарит в ящиках, укрощает падающие коробки и стремящиеся помяться конспекты. Находит небольшую коробку, старую, металлическую, с истёртым новогодним рисунком. Такие коробки пахнут конфетами, Рождеством, ограничениями на сладкое, и нарушением этих ограничений до зубной боли. Аарон открывает коробку — в ней лежат брелоки — вышитые на толстой канве, с прочными нитками. Все брелоки — лисы, кто с куцым хвостом и узкой мордой, кто мультяшный и пышный, кто белый, с фиолетовым мехом на шее и серьгами-колокольчиками. Все брелоки в белой окантовке, аккуратные и ровные. Парочка кривых и менее плотных лежит на самом дне, их Аарон не достаёт. Показывает Эндрю, и светится глазами, светится словами — в каждом столько счастья и некой гордости за себя, что это перекрывает сонливость. Аарон рассказывает, какую лису и когда вышивает: «Первые кривоватые, потому что одним глазом я толком не видел», «Белая последняя, на мой взгляд, самая ровная, может, её и подарить?». Эндрю хвалит Аарона, говорит, что рад за него, поглаживает по голове. Аарон не хочет засыпать, хочет говорить и говорить, рассказывать, но сон упорно забирает его — во сне прыгают и летают вышитые лисы, распускаются на ниточки и собираются в крестики вновь. На день рождение Мэтта выглядывает солнце — рыжее и яркое, а на дворе выходной, Кевин молчит про дополнительные тренировки. Эллисон жужжит блендером на кухне, параллельно болтая с Рене, Аарон прислушивается. Что-то про пользу от смузи с киви и домыслы, с кем встречается высоченный парень из параллели. Мэтт, входя в кухню посередине разговора, встревает: «точно не со мной», Элисон цокает языком: «жаль». Аарон подслушивает разговоры, но никогда в них не участвует. Если он зайдет, все, скорее всего, замолкнут и опустят глаза, Эллисон будет долго-долго протирать бумажным полотенцем стол, хотя он чист. Аарон лежит в кровати до последнего, всё утро завязывает ленточки. К брелоку добавляет шоколадку, сгибает голубую упаковочную бумагу. Аарон думает, каким бантом завязать ленту, синий атлас скользит между пальцев. Пробует так и эдак, из двух вариантов — одного пышного, другого более классического, выбирает среднее, третье. Аарон не любит солнце, щурится, заходя на кухню. Не любит есть по утрам, выпивает чай с тостом, краем уха слышит ворчание Кевина. Мэтт не в общежитии — отправляется куда-то с Дэн, Аарон выдыхает, за дверью усмехаются. Аарон тщательно моет руки и возвращается в комнату, садится за новую вышивку. В комнате только Эндрю, разгадывает сканворд, положив ногу на ногу. Смотрит со второго яруса кровати, на первом сидит Аарон, сверяется со схемой. У Аарона пяльца на металлическом болте и нитки, втягивающиеся в мелкие отверстия канвы. «Снова лиса?» — спрашивает Эндрю, свесившись с кровати. «Не-а», — отвечает Аарон и задирает пяльца кверху. «Грифон — орёл и лев в одном теле. Увидел гравюру старую, мне понравилось, нашел схему». Аарон улыбается, говоря о хобби, с заботой вырисовывает ровные крестики. Обратная сторона похожа на тетрадку в клеточку, от квадратов рябит в глазах. Мэтт возвращается с тортами, с воздушными шарами, будто уходит, чтобы встретится с добродушной тётушкой. Пухлой и в красном пиджаке, с вискозной блузкой, тетушка наверняка называет его «Метти». Аарон лыбится от мыслей, всё кучкуются в самой большой комнате, Аарон откладывает пяльца и присоединяется к общему потоку. Старается не светить щекой — у всех румяные, или загорелые, в прыщах и веснушках, у него — подтёкший воск. Дэн сегодня красивая, в платье, шея блещет ожерельем, Мэтт же одет попроще. Немного смущён вниманием, щёки раскраснелись, губы поджаты. Кто-то пошло шутит про Метта с Дэн, та цыкает на него, но с улыбкой. Аарон отдает подарок последним, протягивает руку с конвертом, с детским «на!», сверлит взглядом белый горошек упаковочной бумаги. Нерасторопно добавляет «с днём рождения» и забивается в угол, оттуда смотрит на всех, а все — на Мэтта. Он с интересом разворачивает конверт, берёт в руки брелок и отпускает длинное «вау-у!», Аарон расслабляется в плечах. Эллисон подпрыгивает к Мэтту, Дэн пытается сунуть нос, Мэтт спрашивает: «Ты сам такое делаешь?», «Парень, да это крутотень!». И все наперебой голосят: «Почему ты не сказал об этом раньше?», «Когда ты только успел?», всё хлопают Аарона по плечам. И он уже сидит в круге, шутит о чём-то, и смеётся в хоре такого же смеха. Аарон светится не жёлтой щекой, а глазами, и сжимает холодный пластиковый стаканчик, облокачивается на Эндрю. Эллисон улюлюкает, Рене дёргает её за рукав, Эндрю закатывает глаза. Треплет Аарона по макушке, тот говорит, что вино пахнет апельсинами. Эндрю смеётся: «Аарону больше не наливать!». Аарон лежит у него на коленях и смотрит в телевизионный экран — фильм выбирает Ники, мультик со смешными животными — пузатая гиппопотамиха и антропоморфный лев. Аарону — растекшемуся, развязавшемуся, — ужасно нравится, он тычет пальцев в экран и хохочет над пингвинами, собирающимся склеить самолёт скотчем. Аарон запрокидывает голову, видит проблеск улыбки у Эндрю. Говорит: «Знаешь, я придумал имя тому леопарду... лемуру», Эндрю поднимает брови. «Зефир. Оно такое мягкое, и красивое... правда?» — пьяно бормочет Аарон, Эндрю кивает. Аарон отвечает на шутку, кидает слова в общий гвалт, и щеку совсем-совсем не жжёт.