Цитадель призраков

— Алый призрак пишет, что у одного из соучредителей фармкомпании "Пять озер" когда-то была любовница из Цитадели призраков, — Цинь Цзюсяо сидит на корточках рядом с Чжоу Цзышу, опираясь спиной на пластиковую перегородку его рабочего бокса. Чжоу Цзышу же, как всегда в это время суток, продавливает задницей офисный стул. Из-за этого у них двоих нарисовывается какая-то странная разница в сидячем росте — нос Цинь Цзюсяо противно шмыгает соплями где-то на уровне локтя Чжоу Цзышу. Это кажется Чжоу Цзышу и противным, и смущающим. Он роется в выдвижном ящике рабочего стола в поисках одноразовых платочков и, не найдя их, протягивает Цинь Цзюсяо салфетку. Салфетку он принес в офис вместе с пончиком. На ней остатки сахарной пудры и жирное кольцо. — На вот, высморкайся, — говорит Чжоу Цзышу, снова утыкаясь лицом в экран. На экране мелькают яркими картинками сайты продуктовых магазинов в правительственном районе. Чжоу Цзышу ищет, где можно достать к ужину свежие ананасы. — Тебе совсем не интересно? — Цинь Цзюсяо с шумом спускает сопли в салфетку, а затем наматывает ее кончик на мизинец и с отвратительной тщательностью прочищает каждую ноздрю. Чжоу Цзышу морщится. Очередной сайт сообщает ему, что ананасов нет в наличии. Он скашивает взгляд на Цинь Цзюсяо, пытаясь определить: обдолбан тот или не обдолбан. Беглый осмотр ничего не дает. У Цинь Цзюсяо лихорадочно блестят глаза, капелька слюны сбивается в крупный шарик в уголке пересохших губ, на щеках румянец. Он может быть как под дозой Супа забвения, так и просто простужен. Бесконечные, хлюпающие в его носу сопли намекают как на первое, так и на второе. Чжоу Цзышу снова возвращается к сайтам магазинов. Поиск ананасов превращается для него в вызов. Он обещал, что купит их Вэнь Кэсину. Тот в свою очередь сулил приготовить из ананасов что-то особенное. Мысль о Вэнь Кэсине привычно растекается теплом по телу. Чжоу Цзышу на секунду залипает, вспоминая его вечно озорной взгляд, длинные волосы, которые тот считает страшно неудобными, но категорически отказывается подстричь, дурацкие рифмованные строки, не сходящие с губ. На лице Чжоу Цзышу сама собой расплывается довольная улыбка. Цинь Цзюсяо щелкает у него перед носом пальцами, обращая на себя внимание. Для этого ему приходится приподняться со своего полусидячего положения. Из кармана выпадает коммуникатор. Экран загорается, демонстрируя стоящий на заставке портрет девушки. Чжоу Цзышу всматривается в него, пытаясь понять, почему девушка кажется ему знакомой. Экран гаснет. — Так вот, статьи Алого призрака, — Цинь Цзюсяо возвращается к любимой теме. Где-то громко хлопает дверь. Цинь Цзюсяо снова приподнимается, осторожно выглядывая за перегородку. — А впрочем, лучше я расскажу тебе о нем позже. Он встает на ноги и, согнувшись так, чтобы его не было видно за вереницей офисных боксов, осторожно отступает к собственному рабочему месту. Спустя минуту за спиной Чжоу Цзышу твердым шагом уверенного в собственных убеждениях человека проходит Дуань Пэнцзюй. Чжоу Цзышу открывает новый сайт. То, что в магазинах в последнее время не найти даже самых базовых продуктов, беспокоит его куда сильнее каких-то там разоблачительных статей. Где-то в середине рабочего дня Цинь Цзюсяо снова заваливается к Чжоу Цзышу. Он воровато озирается вокруг, поминутно поглядывая то на экран коммуникатора, то на бокс Дуань Пэнцзюя, и просит Чжоу Цзышу его прикрыть. Тот лишь кивает. Отмазывать Цинь Цзюсяо перед начальством для него настолько привычно, что давно превратилось в рутину, наряду с обычными каждодневными задачами. Конец рабочего дня встречает Чжоу Цзышу оглушительным звонком, сотрясающим стены их требующего ремонта офиса, и крупой мелкого снега, что кидает в лицо колючий январский ветер. Чжоу Цзышу обходит шесть близлежащих магазинов в безуспешных поисках ананасов и целых восемнадцать минут стоит в вагоне замершего посреди тоннеля поезда метро. По соседнему пути, разрезая темноту белым светом, спешат поезда другой ветки. Пожилая женщина, сидящая напротив, читает библиотечный сборник ранних речей Канцлера. Чжоу Цзышу прикрывает глаза. Ему нестерпимо хочется домой. Кажется, ему еще никогда в жизни так сильно домой не хотелось. Дома пахнет чем-то жареным и острым. Вэнь Кэсин стоит у плиты и бросает в помятый с одной стороны вок Чжоу Цзышу полоски белого мяса. На нем темно-зеленый джемпер Чжоу Цзышу, с рукавами, закатанными до локтей, да старенький, кажется, еще мамин передник, украшенный вышитыми побегами бамбука. Чжоу Цзышу с полминуты любуется его длинными голыми ногами и аккуратными, едва прикрытыми свитером, ягодицами, а затем подходит со спины и заключает в объятия. Одна его ладонь ложится Вэнь Кэсину на грудь, слегка сжимая сквозь плотную ткань мгновенно затвердевший сосок, а вторая отодвигает с шеи волосы. Он прижимается губами к коже Вэнь Кэсина, втягивает ее в рот, слегка прикусывает. — Я не нашел ананасов, — шепчет Чжоу Цзышу, целуя сначала за ухом, а потом под челюстью, — но купил яблок, извинишь меня? — Н-не знаю, — Вэнь Кэсин наклоняет голову к плечу, с готовностью подставляясь под поцелуи. Он мгновенно забывает и про мясо, что готовил, и, уж наверняка, про ананасы. — Зависит от того, как ты станешь просить прощения. Чжоу Цзышу не отвечает. Он оттаскивает Вэнь Кэсина от плиты — благо в его маленькой квартирке идти не далеко — и перегибает через стол. Вэнь Кэсин чуть слышно вскрикивает. Подается назад. Бесстыдно потирается задницей о промежность Чжоу Цзышу. У него уже стоит. У Чжоу Цзышу стоит тоже. Он стягивает с Вэнь Кэсина трусы, оставляя их болтаться где-то у лодыжек, и опускается на колени. Вэнь Кэсин сам разводит ладонями свои ягодицы в стороны. — А-Сюй, — скулит он, — пожалуйста, а-Сюй. Его прекрасный в своей мольбе голос ударяет Чжоу Цзышу прямо по нервным окончаниям, наполняя каждую клетку голодным огнем. Он прижимается губами к доверчиво обнаженному входу и касается его языком. Вэнь Кэсин стонет, сильнее раздвигает ноги, прогибается в талии, предоставляя лучший доступ. Чжоу Цзышу шалеет от этой открытости. От бесстыдства. От того, что между ним и Вэнь Кэсином в постели до сих пор не встречалось ни запретных тем, ни жестких границ. Он проталкивает язык внутрь и скользит, даря самую интимную из всех возможных ласк. Одна его ладонь находит член Вэнь Кэсина, другая, прямо через одежду, обхватывает собственный. Вэнь Кэсин толкается в подставленный кулак, отодвигается назад и толкается снова. Он быстро находит правильный ритм. Двигается в унисон с языком в собственной заднице. Это так развратно и вместе с тем бесконечно интимно. Ни с кем до этого Чжоу Цзышу не проделывал ничего подобного. Никому до этого он бы и сам подобного не позволил. Но Вэнь Кэсин — другое дело. С ним можно быть грубым, можно говорить самые грязные вещи, можно трепетать и обмирать от нежности. Все это будет казаться им обоим прекрасным. Ценным и искренним. Самым-самым правильным. Чжоу Цзышу кое-как одной рукой справляется с собственной ширинкой и вытаскивает член. Он так возбужден, что еще немного и — кончит прямо в трусы, как пятнадцатилетний подросток. Он ощущает, как Вэнь Кэсин двигается резче, старается насадиться сильнее, выстанывает что-то напоминающее наскакаивающие друг на друга, бесконечные: "а-Сюй-а-Сюй-а-Сюй". Чжоу Цзышу размазывает предэякулят по своему члену, сжимает его в ладони, проводит по всей длине раз, другой и кончает. Вэнь Кэсин сверху протяжно вскрикивает. Он сжимается, подается назад в последней попытке впустить язык глубже, заливает спермой и кулак Чжоу Цзышу и, кажется, кухонный стол… Еда, конечно же, подгорает, так что яблоки приходятся очень даже кстати. Каким-то невероятным образом Вэнь Кэсин умудряется сотворить из них и едва спасенных из раскаленного вока кусочков мяса вполне сносный ужин. Впрочем, Чжоу Цзышу понравилось бы любое приготовленное Вэнь Кэсином блюдо. Если бы тот отварил рис и полил его порцией яда, Чжоу Цзышу бы съел все лишь потому, что яда и риса касались его руки. Он как раз закидывает в рот очередной кусок, любуясь тем, как Вэнь Кэсин обводит языком свои блестящие от соуса губы, когда в дверь его квартиры тихонько скребутся. Чжоу Цзышу морщится. Ему не хочется открывать дверь, не хочется вмешивать в свою личную, теплую, скрытую за дверьми крохотной квартиры идиллию соседей. Он прижимает палец к губам, призывая Вэнь Кэсина к тишине, и качает головой, мол "к демонам всех, мы не откроем". — Господин Чжоу, вы дома? — слышится в опустившемся на квартиру безмолвии нерешительный мальчишеский голос. Чжоу Цзышу вздыхает и, послав Вэнь Кэсину беспомощный взгляд, все-таки идет открывать. За дверью Чжан Чэнлин. Покрасневший с мороза. В надвинутой на самые глаза потрепанной шапке. — Г-г-господин Чжоу, можно я пару часиков у вас посижу, я буду вести себя очень тихо, честно, я… — он замолкает, заметив за столом Вэнь Кэсина. — Ты проходи, — Чжоу Цзышу приглашающе распахивает дверь шире. Он оборачивается к Вэнь Кэсину, взглядом намекая ему привести себя в подходящий для встречи с внезапными гостями внешний вид. Тот сразу все понимает, поднимается из-за стола и, не поворачиваясь к Чжан Чэнлину спиной, бочком отходит к ванной комнате. Если Чжан Чэнлин и удивлен зрелищем его торчащих из-под передника коленок, вида он не подает. — С-спасибо, — он стаскивает с шеи мохнатый шарф. Шарф длинный, едва не метущий концами пол, усыпанный мелкими, начинающими таять льдинками. — А почему ты не в школе? — вспоминает Чжоу Цзышу. — Вас снова перевели на утреннее обучение? Чжан Чэнлин мгновенно теряется и застывает, застряв одной рукой в рукаве. Его лицо приобретает виноватое выражение, нижняя губа начинает дрожать. Чжоу Цзышу становится неловко. Он отводит взгляд от лица Чжан Чэнлина, цепляясь им за прореху в подкладке его пуховика. Из прорехи белыми нитями торчит синтепон. Чжоу Цзышу отмечает про себя, что ее — прореху — хорошо бы зашить. — У нас отменили занятия, — отмирает, наконец, Чжан Чэнлин, — в этом году очень холодно, и обогреватели, они, ну… не справляются. В моем классе заболело семеро, в параллельном — пятеро. Сегодня нам сказали, чтобы мы не приходили, пока не потеплеет. — Но сейчас начало января, — Вэнь Кэсин появляется из ванной, сверкая голыми лодыжками из-под коротковатых для него домашних брюк Чжоу Цзышу, — холода могут продержаться еще два месяца. Они все это время предлагают вам пропускать занятия? Чжан Чэнлин неопределенно пожимает плечами. Виноватое выражение на его лице становится еще более виноватым. Он украдкой рассматривает Вэнь Кэсина, несколько секунд восхищенно залипая на его необычно длинных волосах: — Н-не знаю, они не уточнили. — Мда, это никуда не годится, — говорит Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу мысленно с ним соглашается. — Ты ужинал? — Конечно, — сообщает Чжан Чэнлин, однако его урчащий живот спорит с этими словами. — Ну, значит, поужинаешь еще раз. Любишь курицу и печеные яблоки? Чжан Чэнлин переводит взгляд с Вэнь Кэсина на Чжоу Цзышу и обратно. Его живот снова урчит. — Пойдем, — Вэнь Кэсин манит Чжан Чэнлина за собой, притаскивает с балкона третий табурет и ставит на стол новую тарелку. Он накладывает в нее последние несколько ложек едва спасенного ужина. Наливает в стакан неизвестно когда оказавшийся в холодильнике Чжоу Цзышу холодный чай. Чжан Чэнлин послушно берет протянутые ему палочки. Он смотрит на подгоревшие кусочки мяса, перемешанные с соусом и яблоками, как на лучший в своей жизни ужин. * В корпоративной столовой министерского отдела Тяньчуан, как всегда в это время, не протолкнуться. Многоголосый гомон, стук ложек, вилок и палочек, противные звуки передвигаемых по кафелю стульев сливаются в единую какофонию. Она одновременно и страшно громкая, и почти беззвучная, как белый шум турбинных двигателей в самолете. Если не пытаться сосредоточиться на ней, не стараться вычленить из общего липкого клубка отдельных фраз, то можно представить, что в столовой вообще никого, кроме Чжоу Цзышу и его мыслей. А мысли у Чжоу Цзышу самые приятные. Бережный водопад теплой воды, два человека в маленькой и тесной пластиковой кабинке, руки на коже, не желающие отрываться друг от друга губы. Так просто и так интимно — дрочить друг другу в душе. Смотреть друг на друга. Впитывать взаимное желание. Чжоу Цзышу берет на раздаче склизкое месиво жаркого из искусственного мяса, поленившись потратить и секунду на выбор блюда. После ужинов Вэнь Кэсина любая еда кажется ему почти безвкусной. Возможно, все дело в исключительных поварских навыках Вэнь Кэсина, возможно, в одном лишь его присутствии, окрашивающем мир Чжоу Цзышу, бывший в последние много-много лет черно-белым, в миллиард ярких цветов. Он будто возвращает Чжоу Цзышу давно утерянные чувства. Выкорчевывает из его груди лишающую сил и воли к жизни тоску. Чжоу Цзышу улыбается сам себе, вспоминая лицо Вэнь Кэсина, такое свежее и открытое в клубах водяного пара. Его черные волосы, змеящиеся по белой обнаженной коже. Почти бессвязную, восхищенно-влюбленную бессмыслицу, что он шептал, пока Чжоу Цзышу ласкал ладонью его член. Горячее удовольствие — не от секса, от близости — все еще живет в Чжоу Цзышу. Тлеет где-то в глубине души, цветет под кожей, помогает продержаться весь унылый рабочий день. Чжоу Цзышу прикрывает глаза, баюкая в памяти драгоценные мгновения, и едва не подскакивает на месте, когда на пластиковый стол напротив с глухим противным звуком бухают пластиковый же поднос. — Шисюн! — Цинь Цзюсяо падает на стул с противоположной от Чжоу Цзышу стороны стола. Его коленки упираются в коленки Чжоу Цзышу, поднос с тарелкой рыже-коричневой жижи, укрывающей клубок слипшихся макарон, сдвигает поднос Чжоу Цзышу с середины стола на край. — Что думаешь о новой директиве? Чжоу Цзышу переводит взгляд от обеда Цинь Цзюсяо на его лицо. Выглядит тот как обычно хреново. В мешках под глазами можно припрятать четыре месячных отчета, цвет кожи тусклой желтизной и землистостью соперничает со столовскими спагетти. А еще у Цинь Цзюсяо трясутся руки. Притом трясутся чуть ли не сильнее, чем обычно. Чжоу Цзышу с полминуты наблюдает за танцем вилки в пальцах Цинь Цзюсяо и, наконец, решает ему ответить вопросом на вопрос: — О какой директиве? — Направленной против преступности, конечно! — Цинь Цзюсяо справляется с пляшущей вилкой и отправляет намотанные на нее макароны в рот. Выходит у него не очень аккуратно — длинная спагеттина мажет по щеке. Чжоу Цзышу приходится крепче сжать в пальцах палочки, только чтобы подавить желание по детской привычке утереть лицо Цинь Цзюсяо салфеткой. — Теперь молодчикам из Цитадели призраков будет еще сложнее творить свои бесчинства. Вокруг их района уже развесили дополнительные камеры, а теперь собираются выставить патрульных, снабженных новой технологией распознавания по сетчатке глаза. С такими мерами наркотой не поторгуешь. Чжоу Цзышу едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Уж кому стоит говорить о торговле наркотиками, но точно не Цинь Цзюсяо. Чтобы хоть как-то заткнуть себе рот да удержаться от раздраженных комментариев, Чжоу Цзышу с фальшивым энтузиазмом, достойным какого-либо другого блюда, но не столовского жаркого, принимается за еду. Цинь Цзюсяо терпеливо ждет, когда он прожует пару кусочков искусственного мяса. — Я никогда тебя не спрашивал, — подает он голос, едва Чжоу Цзышу делает глоток теплого чая и набирает в рот следующий, — что ты вообще думаешь о Цитадели призраков? Чжоу Цзышу от неожиданности давится чаем. Тот попадает не в то горло, течет из носа, вырывается наружу мелкими брызгами придушенного кашля. Что он думает о Цитадели призраков? Уж точно не то, что должен думать согласно должностной инструкции и бесконечным, сменяющим одна другую, директивам. И уж точно не то, что стоит озвучивать в полной чужих ушей Тяньчуанской столовой. Цинь Цзюсяо своим неумением держать мнение при себе да инфантилизмом, граничащим с самоубийственной безответственностью, не только напрашивается на неприятности, но старательно притягивает неприятности к другим. Глупый, несерьезный, не умеющий планировать наперед! Цинь Цзюсяо не дает себе труда даже задуматься о том, что так беспечно обсуждает. Его мнение о Цитадели призраков наверняка базируется на официальной информации и гуляющих по Полису слухах. Если уж говорить начистоту, то Чжоу Цзышу — единственный в их дуэте, кто может рассуждать о Цитадели призраков хоть с каким-то подобием знания дела. Он знаком с несколькими ее обитателями, он говорил с ними, с одним даже спал. Он куда осведомленнее Цинь Цзюсяо, Дуань Пэнцзюйя и вездесущего архива. Но все же и его знания ничтожно малы. Вэнь Кэсин не вдается в подробности, а Чжоу Цзышу не расспрашивает. То, что его партнер общается с призраками и гигантскими скорпионами, должно бы пугать, но не пугает. Кажется странным, да. Но не более странным, чем увлечение бывшего парня Чжоу Цзышу политикой или собственная, давно позабытая, подростковая страсть к рисованию эротических сюжетов. Удивительно, но и само существование призраков не ощущается Чжоу Цзышу чем-то диким. Напротив, увидев под потолком квартиры полупрозрачную девочку, он словно получил недостающий фрагмент, сделавший картину его мира полной. Отчего-то Чжоу Цзышу всегда знал, что призраки существуют. Знал, но предпочитал об этом не задумываться. — Ну так что? — устав ждать ответа, Цинь Цзюсяо снова привлекает к себе внимание. — Какие у тебя мысли о Цитадели призраков? Чжоу Цзышу неопределенно пожимает плечами: — Очевидно, совпадающие с соответствующими пунктами должностной инструкции. Ты почитай ее на досуге, чтобы вот так не переспрашивать. Это довольно полезно. Цинь Цзюсяо демонстративно кривится. Он еще с полминуты ковыряется в своих почти нетронутых макаронах, пытаясь отделить от общей массы соуса мелко порубленный лук, а затем со вздохом отодвигает тарелку и встает из-за стола. — Цзюсяо, — что-то в его поведении заставляет Чжоу Цзышу ощущать неловкость от резкой отповеди, завершившей их беседу, — ты… как ты… как твоя девушка? Цинь Цзюсяо дарит Чжоу Цзышу неожиданно внимательный взгляд. До того доходит, что они до сих пор не обсуждали наличие или отсутствие друг у друга отношений. — Хорошо, — решается наконец Цинь Цзюсяо. — Даже очень. Чжоу Цзышу распахивает рот, чтобы спросить что-то еще, но спросить не успевает — подхватив поднос, Цинь Цзюсяо направляется к выходу. Чжоу Цзышу молча провожает его взглядом, чувствуя, как каждый уверенный шаг Цинь Цзюсяо отзывается у него в висках странным тревожно-стреляющим ощущением. Это ощущение не покидает Чжоу Цзышу и после обеда. Будто перемешавшись с блюдом из искусственного мяса, оно весь день преследует едва заметным химозным привкусом. Аромат химии застает Чжоу Цзышу даже дома. Вот только тут он вовсе не едкий. Наоборот, легкий запах лимонного чистящего средства обнимает уютом. Еще более уютным ощущается голос Вэнь Кэсина да вторящие ему детские восклицания. Чжоу Цзышу вешает на крючок форменное пальто, оборачивается в квартиру и замирает, заметив Вэнь Кэсина. Тот стоит возле окна и что-то объясняет, возбужденно жестикулируя. У его ног на старых диванных подушках сидят Чжан Чэнлин и Гу Сян в своей непрозрачной человеческой форме. Чжоу Цзышу тратит пару мгновений на любование этой картиной, подсознательно отмечая про себя и старую соседскую маркерную доску на подоконнике, и большое зеркало, стоящее рядом с Чжан Чэнлином, будто еще один бессловесный ученик, а затем начинает бочком продвигаться к ванной, чтобы никому не помешать. Усилия напрасны. Едва заметив появление Чжоу Цзышу, Вэнь Кэсин прерывается на полуслове, в пару шагов пересекает комнату, заключает его в объятия и целует. Прямо у всех на глазах… Интерлюдия 2 Вообще-то, Вэнь Кэсин любит "свой" склад на нижнем уровне Цитадели. Ему нравится и затхлый запах, и закоченевшие, покрытые белой коркой плесени, пауки на залубеневшей паутине, и подвальная прохлада, о которой жителям средних этажей остается лишь мечтать. Но больше всего Вэнь Кэсину нравится доступное ему только на этом складе одиночество. Точнее, одиночество ему нравилось раньше. Теперь же одиночество гнетет. Оно не побуждает его искать лишних встреч с тетей, ее любовником или кем-то еще из Цитадели, нет. Оно вдохновляет Вэнь Кэсина день за днем просиживать на перевернутом ящике из-под пива у зарешеченного окна и сверлить взглядом школьный двор. К сожалению, дозор, что Вэнь Кэсин несет на складе, не дает результата. Школьный двор полнится детьми и взрослыми, но так и не являет взгляду Вэнь Кэсина того, кого тот так ждет. Дни складываются в недели, недели в месяц. Доставучий друг Чжоу Цзышу со слишком высоким на вкус Вэнь Кэсина голосом, заводит привычку играть в бадминтон с каким-то новым, незнакомым мальчиком. Вэнь Кэсин почти отчаивается дождаться. Он приносит на склад книгу, которую противный тетин любовник подарил ему вместо традиционной шоколадки, и сосредотачивается на чтении, запрещая себе даже смотреть за окно. Книга оказывается неожиданно интересной. Вэнь Кэсин до того ей увлекается, что упускает момент, когда у его вечно одинокого окна раздается голос и деликатный стук о прутья решетки. — Маленький призрак? Ты там, маленький призрак? Вэнь Кэсин едва не роняет книгу прямо в грязь под ногами. Он ловит ее в полете, вытирает о штанину на колене четыре раза по часовой стрелке и шесть раз против. Встает с перевернутого ящика. Кладет на него книгу так, чтобы ее стороны были параллельны сторонам "сидения". Только после этого делает несмелый шаг к окну. За окном, в лучах яркого летнего солнца, застыл его новый знакомый. Нормальный человеческий мальчик по имени Чжоу Цзышу. Его волосы длиннее, чем в прошлый раз, светло-голубая рубашка выглядит не слишком свежей, а лицо грустным. И все же его появление бесконечно радует Вэнь Кэсина. За одну его нерешительную улыбку он готов простить все, казавшиеся почти бесконечными, дни ожидания. Вэнь Кэсин смотрит на нормального человеческого мальчика Чжоу Цзышу несколько долгих мгновений. В памяти тревожными вспышками всплывают фрагменты их прошлого разговора и собственного сконфуженного молчания. Вэнь Кэсин набирает в грудь воздуха, чтобы компенсировать недавнюю немногословность длинной интересной речью, но на ум как назло не приходит ничего, что следовало бы сказать. Все знакомые ему шутки отчего-то кажутся не смешными, истории — глупыми. Вэнь Кэсин, будто продырявленный шарик, со свистом выпускает воздух обратно и тихонько выдыхает: — В-Вэнь Кэсин. — Это твое имя? — Чжоу Цзышу подходит к решетке ближе, едва не прижимаясь лицом к прутьям в попытке разглядеть Вэнь Кэсина получше. — Да! А ты… ты… — Вэнь Кэсин наконец умудряется найти в себе решимость и задает самый интересный для себя сейчас вопрос: — А где ты все это время был? От вопроса Чжоу Цзышу как-то сразу сжимается. Он отстраняется от решетки, делает шаг назад, обнимает себя ладонями за плечи. Его лицо, и без того грустное, становится еще смурнее. — Я вроде как не мог ходить в школу. Точнее, мог не ходить. — А? — не понимает Вэнь Кэсин. — Это как? — У меня было освобождение. По семейным обстоятельствам. М-моя мама, ее… — Чжоу Цзышу замолкает, делает глубокий вдох и чуть слышно выдыхает: — Ее ликвидировали. Вэнь Кэсин далеко не сразу понимает, что его новый знакомый имеет в виду. "Ликвидация" — термин откуда-то из нормальной Полисной жизни. В Цитадели призраков никого не ликвидируют. Лишение жизни тут обыкновенно зовется убийством или казнью. Отца Вэнь Кэсина — убили. Бывшего Хозяина Цитадели так и не попытались казнить. Вэнь Кэсин не знает, какое из этих понятий ближе к "ликвидации", но легко может понять, что ощущает сейчас Чжоу Цзышу. Но даже это понимание не помогает Вэнь Кэсину подобрать нужных для утешения слов. В конце концов, Вэнь Кэсин вырос в Цитадели призраков. Он не умеет обращаться с нормальными человеческими мальчиками. Вэнь Кэсин снова чувствует, как липкое, словно подвальная паутина, молчание оплетает и его, и собеседника. Чжоу Цзышу по ту сторону решетки с каждой секундой становится все грустнее и напряженнее. Вэнь Кэсин внезапно сознает, что его напряжение вовсе не означает обиды на чужое молчание. Чжоу Цзышу смущен из-за самого себя. Он боится, что новый знакомый прекратит с ним общение. Что из-за ситуации с его матерью почувствует опасность или даже отвращение. Это удивляет, расстраивает, а еще дарит ощущение неожиданной полуосознанной близости. — Я тебя понимаю! — выпаливает Вэнь Кэсин, не тратя больше времени на обдумывание. — Я тоже потерял родителей! — О… — Чжоу Цзышу, еще недавно смущенный, теперь выглядит сочувствующим. — Ты поэтому попал в Цитадель призраков? — Нет. Я тут родился. — Правда? Так значит, ты призрак? — теперь лицо Чжоу Цзышу светится любопытством. — Я не призрак. Я читал о тех, кого вы — нормальные человеческие дети — считаете призраками, и понял, что я точно не один из них. — Эх. Я так и знал, что призраков не существует, — Чжоу Цзышу разочарованно хмурится. Вэнь Кэсин, как завороженный, наблюдает за этой сменой эмоций. Любопытный Чжоу Цзышу нравится ему куда больше печального и разочарованного. Его хочется удивить еще сильнее. Заинтересовать. Добиться в ответ на свои слова искренней радости. — Вообще-то, призраки существуют. Как и оборотни, медиумы, читатели судеб… — Ну да, конечно, они существуют, вот только никто никогда их не встречал. — Я встречал. — Да ну брось… — Серьезно! Если хочешь, ты и сам можешь на них посмотреть. — Правда? — в голосе Чжоу Цзышу звучит неподдельное восхищение. Его глаза перестают, наконец, казаться застывшими, а губы трогает несмелая улыбка. — Когда? — Да хоть сейчас! Видел на углу Цитадели граффити с ярко-зеленым небесным змеем? — Чжоу Цзышу кивает. — Встретимся возле него через пять минут. Чжоу Цзышу кивает снова и срывается с места, наверняка чтобы поскорее добраться до означенной картинки. Вэнь Кэсин спешит к точке встречи со своей стороны. Он оставляет книгу на ящике, выскакивает со склада, поднимается по шаткой лестнице из полуподвального уровня на первый и лавирует между всегда толкущимися там людьми. Он так спешит, что не находит времени ни на извинения перед теми, в кого врезается, ни на то, чтобы по своей давней привычке перепрыгивать через каждую встреченную на пути трещину на асфальте. И все же, путь через внутренности Цитадели куда сложнее своего Полисного брата-близнеца, так что, когда Вэнь Кэсин прибегает к месту встречи и открывает почти незаметную снаружи дверку, Чжоу Цзышу его уже ждет. — Готов? — спрашивает Вэнь Кэсин, едва ему удается восстановить сбившееся дыхание. — Тогда пойдем! Он распахивает дверь пошире и жестом приглашает Чжоу Цзышу войти. Они проходят через вереницу узких коридоров, перелезают через клубок беспорядочных старых проводов в захламленном внутреннем дворике, ныряют в круглую арку, сохранившуюся с тех времен, когда Цитадель была еще не скребущей небо цитаделью, а пусть и хорошо защищенной, но всего лишь четырехэтажной усадьбой, и, наконец, оказываются внутри. Вэнь Кэсин на минуту замирает, давая Чжоу Цзышу время оглядеться, а затем оборачивается, надеясь увидеть в его глазах те самые удивление и восхищение. Чжоу Цзышу выглядит недоуменным. Он вертит головой, но, кажется, не находит в пейзаже вокруг ничего стоящего внимания. — Ох, демоны, прости, я кое-что забыл! — Вэнь Кэсин осторожно берет Чжоу Цзышу за плечи, разворачивает его к себе и скороговоркой произносит: — Я — Вэнь Кэсин — житель Цитадели призраков по рождению, разрешаю этому чужаку увидеть. Он сплевывает себе на ладонь и протягивает ее Чжоу Цзышу. Тот повторяет его действие, трясет протянутую ладонь и… о да, вот они — удивление и восхищение. Чжоу Цзышу осматривается вокруг с таким восторгом на лице, что Вэнь Кэсин едва ли не впервые в жизни испытывает гордость за собственную родину. — Это что? — Чжоу Цзышу указывает пальцем куда-то вверх. — Настоящий дракон? Почему он меняет цвета? Он хамелеон? — Небесный змей, — Вэнь Кэсин смотрит в выбранном Чжоу Цзышу направлении. — А цвет меняет, потому что переменчивый. — Как здорово! О боги! Там большущий паук! — Не паук, а скорпион. И он не такой и большой! Се Ван меня на два года младше… — Там только что женщина вышла прямо из стены! — А-а-а-а-а, вот это как раз призраки! Теперь ты веришь, что они существуют? Интерлюдия 3 В тетиной комнате необычно уютно. Возможно, дело в том, что в маленьких чашечках сегодня не Суп забвения, а обычный чай. Возможно, в том, что этот чай с тетей и Вэнь Кэсином делит Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин не может прийти к какому-то определенному выводу. С другой стороны, этот вывод ему и не нужен. Достаточно того, что он чувствует себя счастливым, а у тети на редкость хороший день. Чжоу Цзышу тоже кажется всем довольным. Он сидит на высоком стуле, который тетя купила на распродаже по случаю закрытия какого-то Полисного бара, болтает ногами в воздухе и заваливает тетю вопросами. — То есть, Цитадель призраков была на этой земле еще до того, как сюда прибыли Полисные люди? Так получается, это вы настоящие хозяева Полиса! — И да, и нет, дорогой, — тетя деловито поправляет прическу. — Цитадель призраков, даже не бывшая на тот момент настоящей цитаделью, действительно появилась тут раньше Полиса, но назвать нас хозяевами этого места нельзя, ведь мы и вовсе ему не принадлежим. — Как это не принадлежите? — Очень просто. У нас есть собственная родина. Когда-то давно обитатели Цитадели призраков жили совсем в другом месте. — На другом континенте? Вы колонисты? — Ох, дорогой, вовсе нет. Скорее, случайные переселенцы. Много лет назад один глупый ученик кучки не слишком умных учителей перенес свою школу вместе со всеми, кто в ней находился, в новый, совсем-совсем чужой им мир. Чжоу Цзышу выдыхает смешок в свою крохотную чашку чая. — Вы шутите, да? Не может быть такого, чтобы Цитадель призраков была обычной школой. Тетя вытаскивает из расшитой бисером сумочки красную пачку с белым треугольником на верхушке, вытряхивает из нее сигарету и заправляет в мундштук. Горьковатый дым, аромат которого всегда ассоциировался у Вэнь Кэсина именно с тетей, сизым змеем поднимается к потолку. — Я бы не назвала Школу Зеленых Пиков горы Цинья обычной, — продолжает тетя, когда на кончике сигареты собирается длинный столбик белого пепла, а Чжоу Цзышу начинает едва ли не подпрыгивать на месте от любопытства. — Моя прабабушка говорила, что она была лучшей в Цзянху. Ее основатель — Жун Чанцин — брал в ученики самых талантливых личностей, не боясь ни их способностей, ни их происхождения. В Школу Зеленых Пиков могло попасть даже самое темное существо, и это, конечно же, вызывало у всех беспокойство… — И все оказались правы, да? Какой-нибудь страшный призрак или живой мертвец из недобрых побуждений отправил своих соучеников в Полис? Это была месть? — Скорее, любопытство, — тетя докуривает сигарету и гасит ее о дно стеклянной пепельницы, купленной на той же распродаже, что и высокий стул. — Да и существо это темным не было. Просто самоуверенный мальчишка, глухой к предупреждениям своего отца — главы школы. Чжоу Цзышу все-таки подскакивает на стуле, едва не опрокидывая стоящий подле него поднос с чайником и чашками. — Так школу перенес сын Жун Чанцина? Тетя молча кивает и передвигает поднос от Чжоу Цзышу подальше. Вэнь Кэсин втихаря стягивает из внезапно оказавшейся прямо у него под носом вазочки горсть орехов. Никто не обращает на это внимания. И тетя, и Чжоу Цзышу слишком увлечены беседой. Вэнь Кэсину она интересной не кажется. Историю Жун Сюаня в разных интерпретациях он слышал сотни раз. — Но почему отец не заставил его вернуть школу обратно? — О нет, после этой выходки Жун Чанцин больше не допускал сына до ритуалов перемещения. Он занялся ими сам. Однако, обратный путь оказался не так прост. Сколько Жун Чанцин и его старый товарищ Е Байи не бились над возвратной формулой ритуала, у них ничего не выходило. Время шло. Обитатели школы начали обживаться на новом месте. То казалось не таким и плохим, тем более, что источник силы, усиливший способности каждого ученика, и ради которого школа была построена именно на горе Цинья, перенесся вместе с ними. Моя прабабушка часто путалась в словах, так что я не знаю, сколько времени Жун Чанцин потратил на бесплодные поиски обратного ритуала, знаю лишь, что в какой-то момент обитатели школы, почти привыкшие считать новую землю своей, встретились с чужаками. — Это оказались жители Полиса? — Будущего Полиса, да.Тогда еще просто путешественники, прибывшие на кораблях. Легенды об этой встрече рассказывают разное. Одни говорят о дружеском общении, другие — об ожесточенных столкновениях, третьи — о сложностях построения диалога. Сходятся все обычно в одном: взаимодействие старых переселенцев с новыми сильно усложнилось, когда первые увидели отношение вторых к магии… Чжоу Цзышу понимающе кивает. На его лице выражение легкого превосходства. Теперь он точно знает, что магия существует. Теперь он может смотреть на своих Полисных соотечественников свысока. — И жители Цитадели решили свою магию скрыть? — Это было решение Жун Чанцина, и далеко не все были с ним согласны. И его сын, и друг были против того, чтобы прятаться. Куда сильнее они хотели вернуться в свой мир. Пока Жун Чанцин и другие старейшины школы создавали чары, отводящие чужакам глаза, Е Байи нарушил наказ друга и привлек его сына к работе над возвратным ритуалом… Тетя прерывается, чтобы налить в опустевший чайник новую порцию кипятка. Чжоу Цзышу заворожено следит за каждым ее действием. Он до того очарован историей, до того жаждет услышать ее финал, что, кажется, боится даже пошевелиться, чтобы не разрушить волшебство момента. Вэнь Кэсин же под шумок вылавливает из вазочки последние орешки. Он, конечно, рад, что его тетя и новый друг так легко нашли общий язык, и вместе с тем ему внезапно обидно делить внимание Чжоу Цзышу с кем-то еще. Наверное, именно поэтому, вместо того, чтобы смиренно ждать окончания рассказа, он резко выпаливает: — Но их совместная работа пошла не по плану! Жун Сюань погиб, старая черепаха Байи поссорился с единственным другом, а ритуал был навеки утерян! Над комнатой повисает неловкая тишина. Тетя закуривает новую сигарету. Чжоу Цзышу мелкими глоточками допивает чай, явно о чем-то раздумывая. — Так что насчет темных существ? — говорит он в итоге неожиданное. — Призраков и оборотней, хоть и странных, я видел. А вампиры? Тут есть вампиры? А-Син, ты вампир? — Что? — Вэнь Кэсин дарит другу непонимающий взгляд. Как и все дети, пусть даже дети из Цитадели призраков, он знаком со сказками про вампиров. Он читал про них в Полисных книжках с картинками, видел в кино. Он уверен, что не похож ни на одного из этих манерных клыкастых созданий. — С чего ты это взял? — Не знаю. У тебя длинные волосы. — Да, но как это связано… — Значит, ты не вампир? — в голосе Чжоу Цзышу звучит одновременно и разочарование, и облегчение. — Тогда кто ты? Какая у тебя особенность? Вэнь Кэсин отчего-то ощущает смущение. Его способности не кажутся такими уж впечатляющими. Он не пьет кровь, не обращается в летучую мышь и не умеет летать. — Я взаимодействую с зеркалами, — обреченно признается он. — Кла-а-а-ассно! — кажется, Чжоу Цзышу все равно восхищен. — А это как? — Ну, я могу посмотреть в одно зеркало, а увидеть то, что происходит в отражении другого. — Какого-то определенного другого? — На самом деле, нет. Я могу видеть через любые зеркальные поверхности. Главное — сосредоточиться. — И ты можешь только видеть? Не пробовал через зеркала говорить? Вэнь Кэсин задумывается. На самом деле, он мало что знает о собственных способностях. В отличие от несуществующих в реальности вампиров, его виду не посвящено ни книг, ни сомнительных фильмов. Более того, Вэнь Кэсин и в целой Цитадели не нашел никого, кто обладал бы схожими свойствами. Мастером по зеркалам был его отец. Что ж, он умер слишком рано, чтобы успеть по-хорошему поделиться с Вэнь Кэсином мудростью. — Я не знаю, — Вэнь Кэсин шумным хлюпом отпивает чай, — я никогда не пробовал. — О! — глаза Чжоу Цзышу, и без того восторженные, загораются еще ярче. — А давай попытаемся вместе! * Если отгородиться от входа в офисный бокс открытой дверью шкафа и достаточно низко склониться над клавиатурой, можно практически полностью скрыться от взглядов коллег. Еще можно сделать вид, что ты жутко занят. Шелестеть бумагами, нарочито громко стучать по клавиатуре, хлопать выдвижными ящиками. В этом случае к тебе никто не заглянет. Просто побоится делегирования дел. Чжоу Цзышу действует именно так. Разве что целиком сосредоточившись на крохотном зеркале, спрятанном в ладони, забывает стучать по клавиатуре. — А-Сю-ю-юй, — тянет чуть хриплый голос из зеркала, — а-Сюй, ну почему ты сейчас далеко? Почему ты не тут? Почему не рядом? — Потому что мне нужно ходить на работу, — Чжоу Цзышу вглядывается в кругляшок посеребренного с обратной стороны стекла. Тот слишком маленький. От Вэнь Кэсина в нем видно лишь пару глаз да кусочек носа. Удивительно, но и этого Чжоу Цзышу достаточно, чтобы замирать в восхищении. Он слишком влюблен в эти глаза. Он слишком хочет видеть их рядом безо всякой преграды в виде пошарпанного стекла. — М-м-м, работа, как жаль, что ты не можешь взять меня на нее с собой. Я был бы не прочь. Оказаться в твоем офисе, спрятаться за низкой перегородкой и забраться к тебе под стол. — Лао Вэнь?.. — Чжоу Цзышу не сразу понимает, к чему Вэнь Кэсин клонит. — Тебе бы понравилось заниматься любовью на работе, а-Сюй? Каждую секунду помнить о том, что рядом посторонние люди. Бояться, что тебя могут застукать... Желание облизывает Чжоу Цзышу изнутри. Вэнь Кэсин еще даже толком ничего не сказал, а его член уже возбужденно упирается в ширинку. — Лао Вэнь, прекрати... — предпринимает Чжоу Цзышу неловкую, обреченную на провал попытку предотвратить грядущее. Как глупо. Он хочет услышать следующие слова Вэнь Кэсина ничуть не меньше, чем тот хочет их произнести. — Прекратить что? Желать тебя? Представлять, как отсасываю тебе? Мечтать, как трахаю? О, а-Сюй, я бы очень хотел тебя трахнуть. Перегнуть через рабочий стол, стянуть форменные брюки с бельем. Уверен, тебе бы даже не понадобилась прелюдия. Наверняка ты бы моментально завелся от одной лишь ситуации. Только представь: мы вдвоем в тесном офисном боксе. Я прижимаюсь бедрами к твоим ягодицам, даю ощутить свое возбуждение. Склоняюсь к тебе, оставляю легкие поцелуи вдоль позвоночника. Я бы немного подразнил тебя. Ласкал, но не входил, пока ты бы не начал тереться об меня. Пока не начал бессловесно просить о большем. Как думаешь, сколько бы ты продержался, а-Сюй? Минуту? Полминуты? Чжоу Цзышу не отзывается. Он не знает, сколько выдержал бы мифический он из Вэнь Кэсинового рассказа. Настоящему ему хватило и пары фраз. Он уже готов умолять или прекратить истязать его желанием, которое никак не удовлетворить сейчас, или, наоборот, продолжить... — Хотя ты прекрасно знаешь, что я не могу долго тебя мучить. Одно просящее слово, стон, вздох, и я бы уже входил в тебя. Сначала нежно и медленно, потом все быстрее и грубее — словом, так, как ты любишь. Уверен, тебе бы понравилось вот так отдаваться мне. Знать, что рядом, за тонкой пластиковой стенкой, коллеги, глотать стоны, стараться вести себя как можно тише. Возможно, я бы даже милостиво помог тебе с этим и заткнул твой рот пальцами. Раскрыл твои губы, толкнулся внутрь. О, я бы двигал рукой и бедрами в едином ритме. Трахал бы тебя одновременно и в рот, и в задницу. Чжоу Цзышу зажмуривается. Непристойная картинка встает у него перед глазами, такая смущающая и желанная. Смог бы он скрыть стоны, если бы Вэнь Кэсин действительно его трахал? Демон его разберет. Сейчас он едва сдерживается, чтобы не начать посасывать собственные пальцы, представляя на их месте пальцы Вэнь Кэсина. — Скажи, а-Сюй, тебе нравится эта идея? Ты сейчас заведен? — Да, — едва слышно выдыхает Чжоу Цзышу, — о демоны, да. — Я хочу это увидеть! — Что? — Покажи мне… Чжоу Цзышу закусывает губу, чтобы не заскулить в голос. Он думал, что был заведен до этого? О нет, по-настоящему он заводится только сейчас. Его член натягивает брюки, перед глазами мутится, тело кажется бесконечно чувствительным. Чжоу Цзышу отставляет руку с зажатым в ней зеркалом подальше, чтобы увеличить зону обзора, и гладит свои набухшие соски через рубашку. На той стороне стекла судорожно выдыхают, шуршат сминаемой тканью, хрипло шепчут "а-Сюй". В эти звуки врывается неожиданно громкий стук в стенку пластиковой перегородки. — Шисюн! Шисюн, ты занят?! — слышится голос Цзюсяо. Чжоу Цзышу стонет, уже не сдерживаясь, вот только не от наслаждения, а от ярости. Демонов Цзюсяо! Почему он вечно не вовремя?! — Занят! У тебя что-то важное? — Да, — голова Цзюсяо показывается над перегородкой, и Чжоу Цзышу радуется, что успел запахнуть китель и накрыть зеркало листом бумаги. — То есть не то чтобы… Я просто... просто… хотел попрощаться и сказать, что за все тебе благодарен. — Ага. Что-то еще? Прикрыть перед начальством, сделать за тебя отчет? — Чжоу Цзышу готов пообещать что угодно, лишь бы Цзюсяо скрылся в своем боксе. — Ничего такого. Но ты… береги себя… — Цзюсяо, наконец, ныряет обратно. Чжоу Цзышу облегченно выдыхает, хватает со стола зеркало и спешит в туалет. Голос Цзюсяо звучал как-то странно, но у Чжоу Цзышу нет ни малейшего желания об этом переживать. Куда важнее сейчас закрыть за собой дверь туалетной кабинки, достать зеркало и показать Вэнь Кэсину все, что тот только пожелает увидеть… Интерлюдия 4 Где-то в темноте склада капает вода. Мерно, медленно, стуча о мокрый пол на каждом третьем ударе пульса. Вэнь Кэсин считает капли. Этот процесс помогает заземлиться и хоть на краткое мгновение перестать думать. Не переживать, не планировать, просто складывать один к одному мерные звуки. Тысяча сорок восемь, тысяча сорок девять… четыре тысячи сто семьдесят три. Вэнь Кэсин растворяется в счете, не замечая, как его мысли мягко переключаются с чего-то однозначно темного на светлое. В его подсознании уже не маячит образ снова пропавшего мерзкого тетиного ухажера, вместо него там улыбка и голос нового друга. Голос становится все ярче и громче. Звучит так близко, будто бы, будто бы… наяву. Вэнь Кэсин распахивает глаза и выныривает из фантазий в реальность. Удивительно, но Чжоу Цзышу никуда не пропадает из этой реальности. Напротив, он оказывается совсем-совсем близко — сделай пару шагов да руку протяни. — А-Шу? — Вэнь Кэсин промаргивается, и фигура Чжоу Цзышу на фоне ярко выделяющегося в полумраке прямоугольника окна становится четче. — Что ты тут делаешь? — Ты с позавчера не связывался со мной через зеркала, я испугался, как бы чего не случилось, и решил проверить. Вэнь Кэсин взвешивает его слова. Он не связывался с Чжоу Цзышу с позавчера? Неужели он так погряз в проблемах тети, что потерял целый день? Он заново прогоняет в памяти последние события. Очередную пропажу мерзкого мужика с гусеницей над губой, слезы тети, то, как она много часов подряд лежала на кровати, глядя в одну точку, как отправила за Супом забвения… Он слишком давно не спал. Он действительно мог не заметить целые сутки, что проскользнули перед глазами спешащим поездом метро. Чжоу Цзышу за окном прижимается лицом к рыжей от пыли решетке и пытается разглядеть Вэнь Кэсина получше. Наверняка это непросто — тот слишком хорошо прячется в полумраке. — Так ты в порядке? — спрашивает он. Вэнь Кэсин жмет плечами и встает с места. После сидения на жестком маленьком ящике у него ощутимо болит копчик. Да и в целом, спина за эти пару часов неподвижности ему спасибо не скажет. — Я — да, но моя тетя… Она принимает Суп забвения. — Зачем? Что это? Она пытается что-то забыть? Вэнь Кэсин зависает на пару мгновений. Пальцы так и тянутся постучать по бедру. Пять ударов от большого пальца до мизинца и пять обратно. Подумав немного, Вэнь Кэсин себя от этого не удерживает. Становится легче. Чжоу Цзышу за окном терпеливо ждет. — Суп забвения — это такое зелье. Точнее, не совсем зелье, ведь его не варят. Скорее, вода из источника, только не безвкусная и непрозрачная. Мы — жители Цитадели — пьем его во время ритуалов. Инициация, групповые праздники, рождение нового члена сообщества или его смерть. Он усиливает врожденные способности, но если выпить слишком много, ты просто уснешь. — И все забудешь? — Чжоу Цзышу отодвигается от решетки и озадаченно трет ладонью лоб. Пыль, отпечатавшаяся на лице двумя параллельными полосами, размазывается. — Нет, — Вэнь Кэсин завороженно наблюдает за разрушаемой Чжоу Цзышу симметрией. — Забывать Суп вынуждает только чужаков. — Оу. Так мне Суп забвения нельзя. А я уже решил, что могу его выпить и тоже обрести сверхъестественные способности. — Суп не дает способностей. Человек получает их от рождения. — Очень жаль, — несмотря на слова, Чжоу Цзышу не выглядит разочарованным. Возможно, он опасается, что вместо способности летать и говорить с драконами, обретет почти неконтролируемые трансформации или призрачную прозрачность. — Так что насчет твоей тети? — Ее Суп забвения успокаивает. Она пьет его, когда мерзкий мужик с гус… ее возлюбленный снова пропадает. Пьет и спит днями напролет. — Ох… это хорошо или плохо? — Ну… она хотя бы не плачет. Чжоу Цзышу бросает взгляд на свои перепачканные пылью пальцы и озадаченно хмурится. Снова трет лицо, снова смотрит на пальцы и вынимает из кармана платок. — А давай развеселим творю тетю, — предлагает он, когда Вэнь Кэсин начинает залипать на мерное путешествие платка по его коже. — Давай, — произносит Вэнь Кэсин, даже не стараясь скрыть сомнение в голосе. Он почти уверен, что тетя все еще спит. Вопреки его ожиданиям, тетю они обнаруживают бодрствующей. Она выглядит грустной и слегка помятой, но вполне рада видеть своего племянника и Чжоу Цзышу. Она вообще обыкновенно настолько счастлива его все более частым визитам, что Вэнь Кэсин втихаря ревнует, не вполне, впрочем, отдавая себе отчета, кого из них двоих ревнует и к кому. Тетя усаживает их обоих вокруг стола. Заваривает чай и угощает цукатами. Она что-то тихо рассказывает Чжоу Цзышу, но Вэнь Кэсин почти не слушает. Ему не слишком интересна история Цитадели призраков. То ли дело цукаты. Реагирует он только, услышав вопрос. — А почему вы грустите? Вэнь Кэсин внутренне подбирается. Ему не хочется, чтобы кто-то, пусть даже новый друг, провоцировал тетю на слезы. Но тетя вовсе не собирается плакать. Она устало вздыхает, вставляет сигарету в мундштук и делает затяжку. — Всему виной судьба, — тетя задерживает дым в легких и выпускает его через нос. — Иногда мне кажется, что она меня ненавидит за одно то, что я могу ее видеть и чувствовать. — Видеть и чувствовать? Судьбу? — А что тебя удивляет, мальчик? Связь с судьбой — моя, как ты говоришь, особая сверхъестественная способность. — Ух ты? Это как? Чжоу Цзышу, как всегда, когда узнает о новых, еще неизведанных возможностях жителей Цитадели, забывает про чай со сладостями и весь обращается в слух. Он становится похожим на охотящегося за голубем кота. Это очаровательно. От взгляда на него Вэнь Кэсина непреодолимо тянет улыбаться. — Я вижу тонкие нити реальности. Вижу, кого и с кем они соединяют. Порой, могу поймать отголоски будущего. — Вы предсказательница? Знаете, кто победит в завтрашнем футбольном матче? Тетя разражается смехом. — Ох, милый, если бы. Увы, судьба переменчива и туманна. То, что кажется вероятным сегодня, завтра может перемениться. Я бы не стала ставить на то, что мне видится в настоящем. В будущем может случиться дождь, чья-то хворь, облака обретут необычную форму, и вратарь засмотрится на небо, вместо того, чтобы ловить мяч. Да и предсказания мои зачастую не связаны с деньгами, политикой или спортом. Я понимаю лишь в сердечных привязанностях. — Вы говорите так, будто ваша способность бесполезна. — Так и есть. А для меня еще и вредна. Хотя, если хочешь, могу показать тебе небольшой фокус. Это не результаты матча, а совершенно бестолковая зачастую картинка — шанс того, что ты когда-нибудь встретишь человека с нее вживую, ничтожно мал, но, может быть, она тебя развлечет. А-Син, принеси мое глубокое серебряное блюдо. Вэнь Кэсин едва сдерживает капризный вздох и отправляется исполнять указание. Он нарочито долго роется в старом буфете тети, переставляя запыленные разномастные чашки и бокалы с места на место, гремит посудой, даже роняет на пол сковороду — меньше всего на свете ему хочется, чтобы тетя, чье знание своей судьбы принесло лишь страдания, гадала Чжоу Цзышу. Блюдо, которое вообще-то лежало на самом видном месте, Вэнь Кэсин находит, лишь когда тетя устает ждать и пару раз настойчиво его окликает. К столу он идет едва передвигая ноги, а беззаботный вид Чжоу Цзышу лишь усиливает его беспокойство. — Ну не переживай ты так, а-Син, — тетя забирает у него блюдо, ставит его в центре стола и наливает на донышко воду. — Я собираюсь провести простенький ритуал поиска родственной души для твоего друга, а не съесть его с мармеладом и чаем. Вэнь Кэсин хочет сказать что-то вроде: "Когда-то ты проводила подобный ритуал себе, и вот к чему это привело", но сдерживается. Чжоу Цзышу снова обретает повадки возбужденного охотой кота. Тетя впервые за эти дни выглядит не такой потухшей. Он отстраненно наблюдает, как тетя выставляет с четырех концов блюда маленькие зажженные свечи, как капает в воду алой тушью и как произносит формулу заклинания. Из безразлично-медитативного состояния его выводит голос Чжоу Цзышу. — Мне смотреть в отражение на воде? Что там должно быть? Я просто вижу а-Сина. — А-Сина? — тетя заглядывает в блюдо со своей стороны, задумчиво постукивая пальцем по нижней губе. — Интересно. Я всегда вижу господина Чжао. Давайте-ка еще раз. Тетя хлопает по воде ладонью, отчего та мгновенно снова становится прозрачной, и повторяет ритуал: — Ну, что теперь? — Снова а-Син! — Странно… — тетя оборачивается к Вэнь Кэсину. — Давай-ка и тебе ритуал проведем. Посмотрим, что ты увидишь. Вэнь Кэсин колеблется. Он тысячу раз поклялся себе не связываться с тетиными предсказаниями, но вид Чжоу Цзышу, такой растерянный и уязвимый, заставляет его сомневаться в собственных клятвах. Он переводит взгляд с него на тетю и обратно, давя малодушный порыв сбежать на склад, чтобы снова слушать биение надоедливых капель. И все же желание порадовать Чжоу Цзышу пересиливает. Желание порадовать и теплое чувство, обнявшее ребра Вэнь Кэсина, как только он услышал, что дурацкий тетин ритуал по поиску родственной души показал Чжоу Цзышу не кого-нибудь, а его. — Хорошо! — Вэнь Кэсин не может не улыбнуться в ответ улыбке, что сразу же расцветает на лице Чжоу Цзышу. Тетя тоже кажется довольной. Она пододвигает блюдо к Вэнь Кэсину. Заново проводит ритуал. — Ну что? — Чжоу Цзышу, хоть и понимая, что отражение в воде показывается только получателю чар, с любопытством перегибается через стол, стараясь заглянуть в блюдо. Вэнь Кэсин улыбается еще шире. — Там а-Шу! Тетя выглядит так, словно получила лучшую за годы новость. — Это такое невероятное чудо — встретить свою родственную душу! Случайно встретить, а не найти заклинанием. Я уже давно разуверилась в благосклонности судьбы к людям. Вы двое вернули мне тень надежды! * Чжоу Цзышу сидит на высоком стуле. Где-то за его спиной громко бьют часы с тяжелыми грузиками, на столе исходит паром маленький заварочник. Стул слишком высок для Чжоу Цзышу. Ему удается болтать ногами в воздухе, но нет ни малейшей надежды достать до пола. Впрочем, Чжоу Цзышу достать до пола и не пытается. Ему нравится сидеть высоко. Нравится пить несладкий чай со сладкими орехами и цукатами. Нравится вдыхать терпкий дым. Еще больше ему нравится касаться под столом своим коленом колена другого мальчика, знать, что он рядом, и готов посвящать его в свои удивительные тайны. Чжоу Цзышу поворачивается к мальчику, тянется без тени смущения взять его за руку и мягко выныривает из сна. В реальности нет ни высоких стульев, ни терпкого дыма сигарет, ни бьющих старой медью о медь часов. Зато тут есть свист чайника на плите и аромат волос Вэнь Кэсина на соседней подушке. Чжоу Цзышу лениво потягивается в постели, пытаясь, скорее из привычки, ухватить, вытащить в реальность отголоски недавнего сна. Сон не поддается. Растворяется в ярком солнечном свете из окна, фальшивом пении с кухни, звуках давно проснувшихся соседних квартир. Через минуту Чжоу Цзышу уже и не помнит, что ему снилось. Ото сна остается лишь ощущение чего-то родного и приятного. Он приподнимается на локтях и смотрит в сторону кухни, в очередной раз умиляясь Вэнь Кэсином в его одежде. Если бы кто-то додумался спросить Чжоу Цзышу, он бы непременно сказал, что Вэнь Кэсину его одежда очень идет. И рубашки, рукава которых приходится закатывать, так как они не застегиваются на запястьях, и узкие в талии свитера, и особенно коротковатые брюки, обнажающие рельефные косточки щиколоток, которые Чжоу Цзышу хочется зацеловать. Вэнь Кэсин, почувствовав его взгляд, оборачивается. Он не глядя снимает с плиты чайник, в два шага пересекает крохотное пространство кухни и с разгона плюхается на кровать. Та жалобно скрипит, но Вэнь Кэсин не обращает на это внимания. Его руки проскальзывают под одеяло и оглаживают кожу Чжоу Цзышу, заставляя его хихикнуть от внезапной щекотки. Это вызывает вполне ожидаемую реакцию — Вэнь Кэсин начинает щекотать сильнее. — Слезь с меня, — сквозь смех упрашивает Чжоу Цзышу, — слезь, не то покусаю! — Кусай! — Вэнь Кэсин охотно подставляет шею. — Только аккуратнее. Завтра придет Чэнлин. Ты же не хочешь снова заставлять его краснеть. Чжоу Цзышу не обращает на этот призыв к разуму никакого внимания. Он делает вид, что действительно собирается укусить Вэнь Кэсина, но в последний момент ловко выдергивает из-под него одеяло, заставляя скатиться с себя, и наваливается сверху. Вэнь Кэсин сразу же обвивает его талию ногами и тянется за поцелуем. — Ненасытный извращенец, — Чжоу Цзышу пытается увернуться, но быстро понимает, что, позволив Вэнь Кэсину поймать себя в кольцо ног, оказался в ловушке,— дай я хотя бы душ приму и зубы почищу. — Предлагаю совместить приятное с приятным, хочешь поиметь меня напротив зеркала? Жар обжигает щеки, трепещет теплом в груди, стремится прямо в пах. Чжоу Цзышу никак не привыкнет к открытости Вэнь Кэсина, и к тому, как легко им делить ее на двоих. Его предыдущие партнеры, и он сам не могли принять его желания говорить в постели откровенности, переходящие порой в пошлости на грани грубости. Они считали их унизительными и неприемлемыми. Для Вэнь Кэсина нет запретных тем в их постели, и это помогает Чжоу Цзышу впервые в жизни отпустить себя. — Очень хочу, — он все-таки не сдерживается и прикусывает Вэнь Кэсина за шею. — Почту за честь хорошенько оттрахать твою чудесную задницу, пока ты будешь любоваться процессом в отражении. Вэнь Кэсин довольно усмехается и выпускает Чжоу Цзышу из плена своих длинных ног. По его скулам расползается румянец, глаза блестят предвкушением. От одного этого вида в пижамных штанах Чжоу Цзышу становится тесно. После быстрого, почти небрежного душа ванная комната утопает в клубах пара. Пар оседает на зеркале, зависает водяной пыльцой в воздухе, делая мир мягче, деликатнее. Чжоу Цзышу чувствует себя так, будто плывет в теплом, прозрачном облаке. Он укладывает руки на изгиб тонкой талии Вэнь Кэсина, прижимается грудью к его спине. В сердце что-то сжимается, трепещет от острой нежности. Он медленно целует плечи Вэнь Кэсина, широко проводит языком по шее, вбирает в рот мочку уха. Тот отзывается стоном, смотрит в помутневшее зеркало, не отрывая взгляда. Чжоу Цзышу скользит ладонью по его животу и груди до ключиц, задевая, но не сжимая сосок и заставляя задержать дыхание. — Ну, а-Сюй, — шепчет Вэнь Кэсин, — опять дразнишься? Чжоу Цзышу не отвечает. Он поднимает руку выше, кладет Вэнь Кэсину на горло и чуть сдавливает. Реакция не заставляет себя ждать. Вэнь Кэсин возбужденно ловит ртом воздух, подается назад, упирается ложбинкой между ягодицами Чжоу Цзышу в пах. — Да, — скулит он, пожирая глазами их отражения, — демоны, да. Чжоу Цзышу сжимает сильнее. Другой рукой отчаянно борется с дурацкой кнопкой на верхушке пузырька со смазкой, стараясь выдавить из него хоть каплю. В итоге пузырек выдает слишком много. Чжоу Цзышу наплевать. Он размазывает смазку по пальцам, по члену, по нежному расслабленному входу. Вэнь Кэсин нетерпеливо ерзает, требует, чтобы его взяли скорее, стонет так, что наверняка слышат соседи. Он выглядит восхитительно развратным, возбужденным, расхристанным. Чжоу Цзышу не может оторвать взгляда от его лица в глубине серебристой поверхности зеркала, точно зная, что этот образ сохранит в своей памяти навсегда. Первый толчок сопровождается общим вскриком. Второй — громким, умоляющим скулежом. — Вот так, — Вэнь Кэсин подается навстречу, кладет пальцы поверх пальцев Чжоу Цзышу на своем горле и побуждает сжимать сильнее, — бери меня. Проклятье, а-Сюй, грубее. Чжоу Цзышу охотно следует его указаниям. Он двигается резче, стискивает крепче, целует шею и плечи так, что на них наверняка останутся следы… Утренний жаркий секс в ванной переходит в нежный секс в постели, а нежный секс в постели в ленивые валяния. Часы долгожданного выходного тают в шутках, прикосновениях, приязни и нежности. Чжоу Цзышу понимает, что пролежал в кровати весь день, когда отсвет окна на потолке над кроватью окрашивается в розовый. Он прижимается губами к макушке Вэнь Кэсина на своем плече и замирает так, не способный даже двинуться. Его придавливает к кровати и к Вэнь Кэсину громадным, безбрежным, затмевающим все чувством. Все слова, все заезженные определения кажутся слишком ограниченными и однобокими для описания того, что распирает его грудь. Чжоу Цзышу знает, что не изобретал любовь, что она — такая стихийная и нелогичная — была выведена из стерильной формулы мира годы, тысячелетия назад. Он знает, но ничего не может с собой поделать. Ему кажется, так, как он — они? — никто в этом мире не любил никого и никогда. Этой любви достаточно, чтобы питать его измученную бесконечными разочарованиям душу, давать смысл каждому вдоху, позволять игнорировать прах, к которому стремится все вокруг. Чжоу Цзышу — за треть жизни успевший растерять все ориентиры — наконец обретает тот стержень, на который может и хочет опереться. * На входе в пыльное стеклянное здание Тяньчуан как всегда небольшое столпотворение. Кто-то тормозит перед крутящейся дверью, слишком увлекшись коммуникатором, кто-то роется по карманам в поисках пропуска, кто-то спешно докуривает. Последнее до того популярно, что мусорка слева от турникета перманентно напоминает рыже-белого, вытянутого к серому небу, ежа, а асфальт вокруг нее усеян смятыми окурками. Чжоу Цзышу входит в толпу из смутно знакомых коллег. Достает привычным движением пропуск и не глядя тычет его в стекло пункта охраны. Его бедра глухо стукаются о железную трубу. Турникет не прокручивается. Чжоу Цзышу переворачивает пропуск обратной стороной и снова показывает. Турникет остается неподвижен. — Прошу прощения, — он чуть наклоняется, стараясь разглядеть за зеркальным стеклом лицо охранника, — что-то не так? Зеркальное стекло остается безмолвным, зато за спиной Чжоу Цзышу улавливает тревожные шепотки. Красный крестик на турникете мигает, обращаясь зеленой стрелкой. Шепотки, кажется, лишь усиливаются. Они не утихают и после того, как Чжоу Цзышу преодолевает вестибюль, и даже когда он добирается до лифтов. У лифтов — большой во всю стену аквариум. Чжоу Цзышу залипает на мутную жижу внутри него, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть. Это хорошо помогает отвлечься от неуютного ощущения, что липнет к его коже ответом на каждый приглушенный шепоток, но не приносит никакого удовольствия. Вода внутри аквариума выглядит неживой. Одна мысль о том, что или кого она может скрывать, вызывает отвращение. Лифты снуют от этажа к этажу, по странной логике игнорируя первый. Ожидание затягивается. Чжоу Цзышу в серо-зеленом киселе чудится какое-то движение. Он тянется постучать по стеклу и резко отшатывается — за спиной звякает датчик приехавшего лифта, а из мутной воды показывается голова огромной рыбы. Ее чешуя облезла и едва не свисает лоскутами. Вместо глаз — два белых бельма. На восемьдесят первом этаже гнетущее чувство внутри лишь усиливается. Шепотки становятся громче, к ним добавляются откровенно любопытные взгляды поверх боксовых перегородок, а пара коллег, чьих имен Чжоу Цзышу и не помнит, и вовсе тычут в него пальцами. Человеческий гомон смешивается с речами из колонок, вещающими о величии Полиса, которые ввинчиваются ржавым саморезом Чжоу Цзышу прямо в мозг. Он зажмуривается, не глядя шагает до собственного бокса. Четыре шага по прямой, шаг налево, отодвинуть стул, замереть. Чжоу Цзышу опускает голову и открывает глаза. Взгляд упирается в лежащий поверх клавиатуры лист бумаги. Три алых квадратных печати, заголовок "Приказ об аресте", строки обвинений и имя. Зная Тяньчуанское правило проверять лояльность близких тех, кто попал под подозрения, отправляя именно их вести дело, Чжоу Цзышу, даже не удивляется, это имя прочитав. "Цинь Цзюсяо". * Квартира, в которой Чжоу Цзышу проводит сегодня обыск, одновременно знакома ему и не знакома. Это все те же двадцать семь метров, вытянутые от прямоугольника входной двери до квадрата окна, выход на общий балкон, крохотная ванная комната. Они не отличаются от квартиры Чжоу Цзышу планировкой, но совсем не похожи на нее наполнением. Этот дом и раньше казался Чжоу Цзышу излишне захламленным, а теперь, после работы команды оперативников, и вовсе выглядит логовом барахольщика. Пол усыпан осколками, ящики выпотрошены, диванная обивка вспорота. Чжоу Цзышу ступает среди разбитых чашек и сброшенных на пол книг, цепляясь взглядом за детали. Вот фарфоровый остов чашки с началом надписи "Другу и брату", которую Чжоу Цзышу подарил Цинь Цзюсяо в старшей школе. Тогда Цинь Цзюсяо лишился своего настоящего двоюродного брата, приговоренного к ликвидации, и почти четыре недели ходил с глазами на мокром месте. Вот групповая фотография с выпускного в военном училище. Чжоу Цзышу на ней — третий в четвертом ряду. Цинь Цзюсяо — в самой середине. Он выглядит счастливым на этой фотографии. Еще бы — с такой успеваемостью никто не верил, что Цинь Цзюсяо училище закончит. А вот обрывок портрета Цинь Хуайчжана с обоими его приемными сыновьями. Официально отчимом он был только Цинь Цзюсяо, что не мешало ему заботиться о рано потерявшем родителей Чжоу Цзышу. Иногда, в моменты особого раздражения на Цинь Цзюсяо, Чжоу Цзышу думает, что один лишь долг перед Цинь Хуайчжаном мешает ему раз и навсегда разорвать отношения с проблемным другом. Чжоу Цзышу добредает до стены и замирает. На старых обоях в полосочку, доставшихся Цинь Цзюсяо вместе с квартирой, настоящий алтарь имени Алого призрака. Вырезки из газет, распечатки электронных статей, клочки бумаги с рукописными теориями. Даже странно, что оперативники не сорвали их на пол. Может, они посчитали их слишком ценной уликой, чтобы уничтожать? Под импровизированным алтарем старая кастрюля. Обыкновенно Цинь Цзюсяо варил в ней все, начиная от яиц на завтрак и заканчивая супом по праздникам. Теперь тут черное месиво жженых бумаг. Чжоу Цзышу для проформы ворошит их шариковой ручкой, но, конечно, ничего не находит. В крохотной ванной все тоже разгромлено. Вывернутая наизнанку тканевая корзина для белья, расколотый ударом дубинки пластик душевой кабины, выщербленное в стене укромное место для Супа забвения за снятым со стены зеркалом. Чжоу Цзышу кое-как затворяет за собой дверь, склоняется к этому зеркалу и длинно дышит на стекло сверху вниз. В этот момент он чувствует себя идиотом, а еще надеется, что никто из оперативников не решит вернуться в квартиру и проверить, что он там делает. На зеркале остается матовый налет. Чжоу Цзышу чуть отодвигается и дышит снова. Снова сдвигается и снова дышит. Под налетом ничего. Чжоу Цзышу боится, что зазря вообразил, будто Цинь Цзюсяо оставит ему послание вот так. Это было их способом тайного общения в одиннадцать. Не факт, что Цинь Цзюсяо до сих пор об этом помнит. О том, что тот и вовсе не захочет оставлять ему сообщений, Чжоу Цзышу предпочитает не думать. Вместо этого он снова сдвигается и дышит на самую крайнюю часть зеркала. Из парового налета проступает: "Не ищи меня", а еще: "Наш тайник". Чжоу Цзышу окатывает волной облегчения. Цинь Цзюсяо был готов к своему аресту. Цинь Цзюсяо все еще ему доверяет. Чжоу Цзышу приоткрывает дверь, проверяя, не заявились ли в квартиру ненароком оперативники, вытирает рукавом надпись на зеркале и на корточках доползает до раковины. Он немного сдвигает напольный шкаф под ней, трогает ладонью клеточки плитки в поисках шатающейся и, найдя ее, с трудом подковыривает коротким ногтем. Под ней пространство отсутствующего кирпича. Внутри — одинокий белый пластиковый прямоугольник. Чжоу Цзышу недоуменно смотрит на пропуск Цинь Цзюсяо шестнадцатого уровня, а затем кладет его в карман. * Женщина провожает Чжоу Цзышу тяжелым напуганным взглядом. В нем читается одновременно и: "Что б ты сгорел", и: "Проходи мимо и не обращай на меня внимания". Эта смесь кажется Чжоу Цзышу такой дикой, что он застывает на месте, всматриваясь в женщину внимательнее. Та сразу сжимается. Отводит глаза. Прячет ребенка себе за спину. Чжоу Цзышу пытается ей улыбнуться, но встречает в чужих глазах возрастающий ужас. Это странно: Чжоу Цзышу уверен, что видит эту женщину впервые. Он отворачивается и дарит свою неестественную, приклеенную улыбку парню на другой стороне тротуара. Парень вздрагивает и пятится, едва не выпадая на проезжую часть. Его взгляд скользит по обшлагам Тяньчуанской формы Чжоу Цзышу. Рот некрасиво кривится. По дороге проносится вереница полицейских машин. Из-за угла появляется отряд патрульных. — Внеплановая проверка, — кричит глава отряда в мегафон, — приготовить пропуска, достать для анализа персональные коммуникаторы. Прохожие суетливо роются в сумках и карманах. Парень, что пятился от Чжоу Цзышу, бросается бежать. Он каким-то чудом проскакивает через поток машин и скрывается в переулке, оставляя Чжоу Цзышу оторопело смотреть себе вслед. — Вот гад, — произносят у Чжоу Цзышу где-то над ухом. — Но не переживайте, офицер, в том квартале сейчас другая группа патрульных. Далеко пацан не убежит. Чжоу Цзышу ничего не понимает, но на всякий случай кивает. Главу отряда это, кажется, удовлетворяет. Во всяком случае, он оставляет Чжоу Цзышу в покое и топает по направлению к застывшей у витрины продуктового магазина старушке. Его форменные сапоги выглядят тяжеленными. Каждое столкновение подошвы с асфальтом звучит отголоском военного парада. Чжоу Цзышу встряхивает головой, пытаясь прогнать этот парад из головы. Впрочем, его старания бессмысленны — через полсекунды перестук армейских сапогов заглушается плачем. Чжоу Цзышу вскидывает руку, останавливая проезжающее мимо такси. Пусть это сожрет слишком крупную для его бюджета сумму, пусть он застрянет в пробке где-нибудь между мостами. Плевать! Главное — убраться отсюда. Добраться до дома, уткнуться носом в затылок Вэнь Кэсина и просто забыть. Хотя бы на один вечер позволить себе снова не замечать кордонов, арестов, становящихся все более бредовыми законов. Правительственный небоскреб Четыре сезона встречает Чжоу Цзышу Чжан Чэнлином, который сидит на узкой лестнице, ведущей в подъезд. Его нос красный. Вместо шапки на голову накинут кусок шарфа. Чжоу Цзышу как-то отстраненно удивляется этому красному носу. Сегодня на улице не так уж холодно, а плечи Чжан Чэнлина укрывает зимний пуховик. Понятнее становится, когда Чжоу Цзышу подходит ближе и прислушивается. Нос у Чжан Чэнлина не просто красный. Он красный и шмыгающий. Спираль тревоги, что весь день скручивалась внутри Чжоу Цзышу, распрямляется, ударяя куда-то в сочленение нервов. — Почему ты здесь? Что-то случилось? Где лао Вэнь? — выкрикивает Чжоу Цзышу почти истерически громко. Чжан Чэнлин вскидывает глаза. — Д-д-дома, — кажется, он напуган внезапной вспышкой Чжоу Цзышу, — закрылся у вас в квартире и с кем-то разговаривает. Сказал, что сегодня занятия не будет. Вручил мне сэндвич и… Дальше Чжоу Цзышу не слушает. Он в два прыжка оказывается на вершине лестницы, забегает в подъезд, тыкает в кнопку лифта, достает из кармана зеркальце и зовет Вэнь Кэсина. Ответа, ожидаемо, нет. Огонек, что медленно сползает по веренице цифр, отсчитывающих этажи, кажется Чжоу Цзышу личным врагом. Он снова и снова нажимает на кнопку вызова, словно от того, что он продолжит ее терзать, лифт вдруг поедет быстрее. Тот, обидевшись, замирает на восемнадцатом этаже. Чжоу Цзышу ударяет в стену рукой. Истерика стремительно накатывает на него, заставляя рисовать в голове самые страшные сценарии. Вэнь Кэсин ему не отвечает. Вэнь Кэсин закрылся в квартире. Вэнь Кэсин выставил Чжан Чэнлина. Чжоу Цзышу вдыхает, позволяя воздуху наполнить легкие, выдыхает и вдыхает снова. Что бы ни произошло, он вряд ли сможет это изменить, проиграв или выиграв полторы лишних минуты. У двери в свою квартиру он замирает. Искушение открыть дверь ключом и влететь внутрь велико, но Чжоу Цзышу гасит его. Его тревога не оправдывает неуважения к личному пространству Вэнь Кэсина. О своем появлении стоит предупредить стуком. Чжоу Цзышу коротко ударяет в косяк. Дверь почти сразу отворяется. — А-Сюй, — Вэнь Кэсин затягивает его в квартиру и заключает в объятия. — Ты пришел. Наконец-то. Боги, наконец-то, а-Сюй. — Ты в порядке? — Чжоу Цзышу отстраняется от Вэнь Кэсина и оглядывает его. Выглядит тот не слишком-то хорошо: глаза лихорадочно блестят, волосы растрепаны так, будто он все это время тревожно их теребил, со щек на шею стекают бледно-розовые пятна, что появляются всегда, когда Вэнь Кэсин нервничает. — Я — да. Но Гу Сян… Я… мне… — Вэнь Кэсин замолкает, словно пытаясь собраться с силами, и, наконец, скороговоркой произносит: — Мне нужна твоя помощь. — Нет проблем. Что делать? — мгновенно отзывается Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин на его ответ реагирует странно. Он отходит от Чжоу Цзышу и смотрит так удивленно, словно тот не согласился оказать ему помощь, а напротив в ней отказал. — Но ты даже не знаешь, о чем я собираюсь тебя просить… — бормочет он беспомощно. — Это не важно. Для тебя я сделаю все. — Даже нарушишь закон? Чжоу Цзышу становится смешно. Нарушить закон? Да ради Вэнь Кэсина он голыми руками убил бы Канцлера и половину его правительства. Он хочет озвучить эту глупую высокопарность, но в последний момент удерживается и заменяет ее другой. — Даже отдам свою жизнь, — он маленькими шажками приближается к Вэнь Кэсину и снова обнимает, поглаживая ладонями напряженную спину, — и отниму хоть тысячу чужих. Что нужно? Вэнь Кэсин вместо ответа отчаянно льнет к нему, облепляя, окружая собой. Он будто пытается найти в соприкосновении их тел последнюю поддержку. Будто черпает из простенькой физической близости силу и смелость. — Мне нужно попасть обратно в Цитадель призраков, — тихонько сообщает он, когда Чжоу Цзышу уже отчаивается дождаться ответа. — Но причем тут я? Разве ты сам не можешь? — Увы, нет. После того, как в Полисе приняли новые директивы, добавили камер и усилили патрулирование, это стало практически невозможно. Без пропуска и прохождения проверки по сетчатке глаза я не смогу покинуть правительственный квартал. Честно говоря, для меня даже выходить в ближайший магазин довольно опасно. — Что? — Чжоу Цзышу осоловело хлопает глазами, радуясь, что Вэнь Кэсин не может видеть его лица. Он не понимает, как мог этого не заметить. Не обращать внимание на проверки на улицах, особенно, если тебя они не касаются — это одно, но не увидеть, что твой партнер почти не выходит из дома? Чжоу Цзышу проматывает в памяти последние полтора месяца. Вэнь Кэсин, встречающий его с работы, Вэнь Кэсин, просящий его купить продуктов к ужину. Вэнь Кэсин всегда в его домашней одежде. Это казалось ему теплым и милым, но на деле… — С новыми законами у жителей Цитадели пропала возможность передвигаться по городу. Я не должен был задерживаться у тебя так надолго, но… если бы я сразу ушел, то не сумел бы попасть обратно, а я… я не смог от тебя оторваться. — За все это время ты ни разу не был дома? Но как же врачебный кабинет? Как же твои близкие? — Ну, я мог говорить с ними через зеркала и через Се Вэна, перемещающегося по Полису в форме скорпиона. Да и Гу Сян со своей призрачной способностью служила мне хорошим связным. Она помогала мне. Но теперь помощь требуется уже ей. Вэнь Кэсин крупно вздрагивает, напрягаясь всем телом. Чжоу Цзышу крепче прижимает его к себе. "Все хорошо, — стремится передать он ему бессловесное, — я рядом, я всегда поддержу тебя". — Расскажешь, что произошло? — мягко уточняет он, касаясь губами виска Вэнь Кэсина. — У Гу Сян есть парень. Бестолковый идиот, на самом деле, но не суть. Он полукровка. Его дедушка женился на женщине из Цитадели еще в те времена, когда это не было запрещено. Сейчас же… Сейчас законы другие. И с нашей стороны, и с Полисной. Но этот идиот… он решил повторить дедушкин подвиг. Вступить в брак с Гу Сян. Тогда семья костьми легла, чтобы прикрыть черное пятно в собственной родословной. Его отговаривали, угрожали, пытались запереть. А сегодня… Кажется, они хотели его убить. Во всяком случае — ранили. Гу Сян нашла его на подступах к Цитадели. Без пропусков и документов. Без сознания. Они с Се Ваном внесли парня внутрь, но… Наши тоже не хотят связываться с Полисными. Ему нужен врач. А единственный врач, что согласится ему помочь, из-за собственной прихоти застрял в доме своего парня. Голос Вэнь Кэсина срывается. Он отчаянно вцепляется в плечи Чжоу Цзышу и всхлипывает. Чжоу Цзышу иррационально и эгоистично радуется утреннему аресту Цинь Цзюсяо, ведь благодаря этому на руках у него не один, а два правительственных пропуска. — Т-с-с-с, — Чжоу Цзышу успокаивающе проводит ладонью по волосам Вэнь Кэсина, — не кори себя. Мы прямо сейчас пойдем в Цитадель. Я дам тебе мою старую форму. Или лучше ту парадную, с полумаской. Никто не станет придираться с проверками к офицерам Тяньчуан. Интерлюдия 5 В горле Вэнь Кэсина першит. Он пьет сладкую воду, принесенную Чжоу Цзышу из Полиса, но от этого становится только хуже. Вода холодная и с пузырьками. Кажется, такой коктейль только раздражает простуженную глотку Вэнь Кэсина. Ему надо бы прекратить пить эту воду, но он этого сделать не может. На крыше Цитадели слишком жарко, вода вкусная, а Чжоу Цзышу доволен тем, что смог порадовать его новым Полисным гостинцем. Так что Вэнь Кэсин забивает на свое больное горло и раз за разом отпивает из передаваемой Чжоу Цзышу большой пластиковой бутылки. В конце-концов, простуда — это сущая мелочь, если на улице лето, а рядом друг. Они с Чжоу Цзышу сидят на верхушке старой, давно не используемой вентиляционной шахты. Их бедра прижимаются друг к другу, и от этого немного жарко, но нисколько не противно. Это странно. Обыкновенно Вэнь Кэсин делает все, чтобы избежать чужих прикосновений. Но с Чжоу Цзышу все иначе. Впрочем, с Чжоу Цзышу вообще все по-другому. С ним приятно быть рядом, приятно разговаривать обо всем на свете, приятно молчать. Но сегодня им не молчится. Сегодня Чжоу Цзышу полон вопросов. — Что у вас случилось? — спрашивает он, наблюдая, как стайка цитадельных детей переезжает с одной плоской крыши на другую на старых, серых от пыли и ржавчины велосипедах. — Когда мы шли сегодня наверх, на меня все таращились. — Один урод с гусеницей над губой случился, — Вэнь Кэсин раздраженно хмурится и делает большой глоток лимонада. Лимонад идет не в то горло. Пузырьки ударяют в нос. Вэнь Кэсин закашливается, а Чжоу Цзышу заботливо, хотя и излишне усердно хлопает его по спине. — Что за урод? — вежливо уточняет он, когда Вэнь Кэсин, наконец, перестает сотрясаться в кашле. — Тетин, теперь уже, надеюсь, бывший. Жуткая сволочь. Все ходил к ней да мозги морочил. То появится, то исчезнет. Теперь, думаю, уже окончательно ушел. Больше-то ему тут околачиваться незачем. Все что хотел — упер. — Упер? Он что-то украл? — Чжоу Цзышу задумчиво осматривается по сторонам, пытаясь, видимо, сообразить, что в откровенно небогатой Цитадели может кого-либо заинтересовать. — Суп забвения. Он украл Суп забвения. — Зачем? Этот урод же из Полиса. Ему Суп никак не поможет. Или он хочет что-то забыть? Забыть твою тетю? — Чжоу Цзышу загорается этой романтичной идеей. — Он устал от того, что они друг друга мучают, и решил стереть ее из памяти, да? Как в том фильме… — Если бы. Он, или скорее тот, кто стоит за ним, хочет заполучить формулу Супа забвения, чтобы его реконструировать. Этот гад работает на фармавц…фармацепв…в общем, аптечную компанию. — Ого! — Чжоу Цзышу кивает, хотя в глазах его остается непонимание. — Ясно. Некоторое время они сидят в тишине. Бутылка пустеет и медленно нагревается. Стайка детей на велосипедах колесят по крышам обратно. Чжоу Цзышу толкает Вэнь Кэсина коленом в колено. Дергает подбородком в сторону этих детей. — Может, тоже покатаемся? У тебя есть велосипед? Вэнь Кэсин хочет ответить, но не успевает — маленькое зеркальце, что он теперь всегда носит в кармане шортов, едва заметно вибрирует. По ту сторону посеребренного стекла тетя. Грустная, растрепанная, но непривычно решительная. — А-Син, — без приветствий начинает она, — уводи Чжоу Цзышу, быстро! — Что? Почему? Куда? — Из Цитадели! Прямо сейчас! — Но… — А-Син! — Да, тетя! Вэнь Кэсин хватает Чжоу Цзышу за руку и тянет его за собой к выходу с крыши. Тот, надо сказать, не сопротивляется. Очевидно, сталь, звучавшая во всегда мягком голосе тети, произвела впечатление и на него. Они пробегают между кадками с подсохшими на непрекращающейся жаре растениями, подныривают под бочкой с водой, балансирующей на железных ножках, распахивают дверь на лестницу и сталкиваются нос к груди с парой одинаково высоких взрослых призраков. На одном черная толстовка с белым иероглифом на животе, на другом белая толстовка с черным. Несмотря на одинаковую одежду, они не слишком-то похожи друг на друга. Тем не менее Вэнь Кэсин испытывает к каждому из них равную по силе ненависть. — Чего вам? — Вэнь Кэсин пихает Чжоу Цзышу себе за спину, стараясь спрятать. Напрасная попытка. Тот выше его на полголовы и шире в плечах. — Нам приказано отвести тебя к Хозяйке Цитадели, — отвечает призрак в черной толстовке. — И твоего человеческого друга тоже, — добавляет призрак в белой. — Мы не пойдем! — Вэнь Кэсин толкается плечом в зазор между их телами. — Отойдите, придурки, мы не хотим. Призраки переглядываются и сдвигаются ближе, заполняя собой весь проход. — Это не обсуждается, — припечатывают они слаженным хором. Вэнь Кэсин ударяет призрака в черном левым кулаком в грудь. Отпускает ладонь Чжоу Цзышу и замахивается правым кулаком в грудь призрака в белом. Тот перехватывает его запястье на подлете. — Хватит, юный Вэнь, не заставляйте нас вести вас обоих силой. — Именно это я и заставлю вас сделать! — Вэнь Кэсин рвет запястье из чужой хватки, дергает на себя, пытается освободить правую руку при помощи левой, несвязно крича от негодования. — Отпустите его! — раздается за его спиной. — Отпустите, и я пойду, куда скажете. Услышанное заставляет Вэнь Кэсина мгновенно растерять запал. Он расслабляет кулак в кольце чужих пальцев и оборачивается к Чжоу Цзышу. Тот ободряюще улыбается. Где-то в уголках его темных глаз Вэнь Кэсин распознает тень страха и понимает, что боялся Чжоу Цзышу именно за него. После жары раскаленной на солнце крыши покои Хозяйки Цитадели кажутся по-зимнему холодными. Еще холоднее — улыбка самой Хозяйки и ее исключительно красивые глаза. Она постукивает длинными, покрытыми красным лаком ногтями по подлокотникам своего кресла и смотрит на Вэнь Кэсина так, будто тот — ее главное разочарование. Внутри Вэнь Кэсина душной волной поднимается раздражение. Это он должен смотреть на Хозяйку с немым укором, но никак не она. Поединок их взглядов затягивается. Под ледяным воздухом из оконного кондиционера Хозяйки Вэнь Кэсину снова хочется кашлять. Он несколько раз сглатывает и откручивает с бутылки лимонада крышку, собираясь утопить кашель в сладкой жидкости. Крышка падает на пол, катится к ногам Хозяйки, теряется — красная — среди красных же складок ее широких юбок. — Мы уничтожим его воспоминания, а-Син, — без вступления заявляет Хозяйка, едва Вэнь Кэсин, выливает себе в рот последние капли лимонада. — На утреннем совете Призраков было решено запретить Полисным людям вход в Цитадель. Тем, кто уже имел несчастье сюда попасть, будет стерта память. Мы не можем рисковать. У нас и так было украдено уже слишком много секретов. — Нет, — Вэнь Кэсин смотрит на Хозяйку неверяще. — Вы… Вы не можете! — Мне жаль, но это единственный выход. — Но он мой друг! Я не позволю! — Я все понимаю, а-Син, но это правило касается каждого. Вспомни, что было в прошлый раз. Ты лучше других можешь представить себе возможные потери. — Ты ничего не понимаешь! — ярость вперемешку с ужасом душат Вэнь Кэсина, отметая всякую способность контролировать себя и подбирать слова. — С тех пор, как ты стала Хозяйкой, ты вообще ничего не понимаешь! Ты даже не пытаешься понять! Холодная! Жестокая! Иногда я даже не верю, что ты м… — А-Син! — прерывает его резкий голос. — Остановись сейчас же, а-Син! Вэнь Кэсин чувствует, как его щеки обжигает слезами обиды. Последнее, чего он ожидал, что его осадит тетя. — Мэн-мэй… — Хозяйка Цитадели устало морщится. — Будь добра, уйди, мне на тебя смотреть больно. — Не раньше, чем поговорю с вами, Хозяйка. Мне кажется, вы забыли позвать меня на совет призраков. — А ты хотела на нем присутствовать? Я думала, что оказываю тебе услугу. Уберегаю от всеобщего порицания. — Спасибо, цзецзе, но я сама способна за себя постоять. Хозяйка Цитадели закатывает глаза. Безмолвное осуждение на ее лице красноречивее слов рассказывает, на что она считает тетю Вэнь Кэсина способной. — И зачем ты пришла сейчас? Поспорить с решением совета? Оправдаться? — Не стану пытаться ни того, ни другого. Я хочу забрать детей… — Мэн-мэй, я ценю твои попытки защитить а-Сина, но правила для всех одинаковы. Мы не можем доверять людям Полиса. И ты, моя дорогая, знаешь это лучше других. Тетя гордо вскидывает голову. Дарит Хозяйке твердый взгляд. — Я знаю. Но мальчики должны попрощаться. — Мэн-мэй… — Пожалуйста, цзецзе. Ну вспомни же. Ты и сама когда-то была человеком, а не демоновым правителем. Хозяйка Цитадели теребит прядь волос и закусывает губу, отчего ее помада немного стирается, отпечатываясь на зубах. — Ладно, — благосклонно решает она, — но не долго. Через десять минут ты лично дашь ему Суп! Вэнь Кэсин вскидывается, чтобы поспорить, но тетя останавливает его жестом. — Благодарю Хозяйку Цитадели, — она склоняется в старомодном поклоне. Вэнь Кэсин следует ее примеру. Они выходят из покоев Хозяйки и шагают к лестнице, чувствуют тяжелые взгляды Черного и Белого призраков, прожигающие им спины. — Вы же не заставите меня пить Суп забвения, правда? — с надеждой спрашивает Чжоу Цзышу, когда они преодолевают шесть пролетов вниз и оказываются на этаже, где живет тетя. — Вы же что-нибудь придумаете? Вэнь Кэсин качает головой, а тетя ему вторит. Они как никто знают, насколько опасно спорить с Хозяйкой Цитадели. Они как никто знают, что ее приказов лучше не ослушиваться. — Я не могу, дорогой, — тетя отпирает дверь в свою квартиру. — Но я сделаю все, чтобы оставить вам двоим шанс на встречу. Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу молча проходят внутрь и также молча бухаются на крохотный тетин диван. Их бедра и колени снова соприкасаются. Вэнь Кэсин пытается запомнить это ощущение. Сберечь его на коже, чтобы зашить внутри своего тела навсегда. Даже когда Суп забвения, правила Хозяйки, все глупые решения совета отнимут у него Чжоу Цзышу, он сохранит его в себе. Он его в себе отпечатает. Тетя возится у чайного столика. Греет воду, нарезает лимон, мелко рубит имбирь. Ее лицо излишне сосредоточенное, какое бывает всегда, когда она отвлекает себя чем-то, лишь бы сдержать слезы. В одну из маленьких чашечек тетя наливает чай с лимоном и имбирем. Другую наполняет Супом забвения. — Я хочу кое-что подарить тебе, а-Шу, — произносит она, когда возиться становится не над чем. — Ничего такого, просто вещь, которая всегда позволит тебе зайти в Цитадель призраков. Что бы ни произошло, какие бы новые чары ни навесили на Цитадель цзецзе и ее прихвостни, лишь бы закрыться от мира Полиса, ты всегда будешь здесь желанным гостем. Чжоу Цзышу смотрит на тетю непонимающе, но все равно кивает в ответ на каждое ее слово. Его лицо выглядит совершенно измученным. А еще неверящим. Полным надежды до самого конца. Вэнь Кэсин ощущает, как его щеки обжигают слезы, но не спешит их стирать. Вместо этого он берет ладонь Чжоу Цзышу в свою и ободряюще сжимает. Тот сжимает в ответ. Крепко и отчаянно. Тетя присаживается возле них на корточки и берет Чжоу Цзышу за другую руку. Она переворачивает ее тыльной стороной вверх. Повязывает тонкую нить вокруг запястья. Нить коротко вспыхивает огнем, а затем втягивается Чжоу Цзышу под кожу. На месте импровизированного браслета остается тонкий, едва различимый шрам. — Ну вот и все! — сообщает тетя с откровенно фальшивой радостью в голосе. — Время чая! Тебе, а-Син, с лимоном и имбирем от простуды, тебе, а-Шу, с… с… — тетя умолкает, стискивает пальцами переносицу, глубоко и загнанно дышит. Где-то у двери, над потолком, под полом, за каждой из четырех стен шумят и проживают свой обычный день призраки и люди. В крохотной комнатушке тети Вэнь Кэсина, члена совета Цитадели призраков, легендарной в прошлом читательницы судеб — Ло Фумэн — беззвучно рушатся сразу три жизни. Интерлюдия 6 На правом колене Вэнь Кэсина ссадина. На левом ссадина тоже. Она неровная, расцарапанная, со следами его же ногтей. Впрочем, правое колено выглядит ничуть не лучше. Что не удивительно — ведь его Вэнь Кэсин тоже поранил сам. Он сидит на перевернутом пивном ящике в своем складе и гипнотизирует взглядом Полисный школьный двор. Там отдыхают на перемене дети. Кто-то читает книги, кто-то поглощает завтрак из цветастого контейнера, стайка девочек у дерева играет в "резиночку". Все они не интересны Вэнь Кэсину. Он ждет, когда во дворе появится та самая пара, которая предпочитает бадминтон. Словно в ответ на его безмолвные призывы два мальчика выходят из дверей школы и пересекают двор. Они становятся напротив его окна и начинают перекидывать друг другу волан, даже не подозревая, что за ними сейчас наблюдают. "Обернись, — взывает Вэнь Кэсин к одному из мальчишек, — посмотри на меня. Посмотри, ну, пожалуйста!" Мальчик, ожидаемо, не реагирует. Было бы странно, поступи он иначе, после того, как выпил убойную дозу Супа забвения. Вэнь Кэсин поднимается с ящика, проходит через склад и просовывает сквозь решетки окна руку. — Юный Вэнь, — зовут его из-за спины так внезапно, что он едва не подпрыгивает, — вы должны прекратить следить за человеческим мальчиком, юный Вэнь! Это против правил. Вы дали обещание… Вэнь Кэсин послушно отходит от окна. Ему запрещено смотреть на Чжоу Цзышу, но хотя бы не запрещено его помнить...