десятый уровень

— Почему ты не зашёл перед занятиями? Эмерсон опёрся плечом о косяк двери, прижимая к себе альбом с книгой и карандашом. Он чуть наклонил голову и дёрнулся. — Забыл, мисс Костелло, — поджал губы Барретт, глядя девушке прямо в глаза. Она же в ответ обречённо вздохнула и разочарованно покачала головой. Будто не девушка, а бабушка какая-то. — Стоит к тебе заходить и напоминать? — Нет, мисс Костелло. Такого больше не повторится, обещаю. Эш взглянула на парня и глубоко вздохнула. Этот парень казался ей единственным адекватным тут, вполне понимающим и соображающим, просто со своими тараканами в голове, но это не так страшно. — Хорошо. Зайди тогда завтра, я не хочу сейчас бежать и искать заново таблетки. — Обязательно, мисс Костелло, — кивнул Эмерсон. — Всё, иди к себе, отбой уже скоро. Барретт, хмыкнув и задержав на несколько секунд свой взгляд на психотерапевтке, которая махнула рукой в его сторону, отправился в свою комнату. Из-за чужих дверей доносился разного рода шум: кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то вовсе молчал и просто готовился ко сну. Когда Эмерсон подошёл к своей комнате, то не услышал ровным счётом ничего, а потому спокойно зашёл внутрь. Его сосед готовился ко сну, и кинул лишь беглый и уставший взгляд на него, на что сам Барретт не обратил внимания. Альбом вскоре располагался на рабочем столе, как и книга с карандашом и ластиком, а сам Эмерсон стал раздеваться. Жилет полетел на стул, рубашку же с брюками и носками аккуратно сложил туда же, обувь осталась возле кровати. Барретт накинул на себя широкую футболку, надел штаны и босиком прошёл к комоду. Там уже лежали небольшая стопка учебников и всё та же тетрадь, которую Эмерсон героически отдал Ремингтону утром — всё-таки в библиотеку успел сходить. Немного отодвинув комод, он резко за что-то дёрнул — послышалось что-то вроде хруста, как будто он отодрал скотч. И так и оказалось: в его руке оказалась пачка «Чапмана», на которой был этот самый скотч. Ремингтон не мог не отреагировать на странные звуки со стороны соседа, и удивлённо поднял бровь, увидев сигареты в его руках. — И распространено у вас это? — кивнул Лейт в сторону комода. Эмерсон обернулся к соседу и так же кинул быстрый взгляд на комод, поняв, что к чему. — По-моему, до этого только я додумался. Ну и позволено мне немного больше для таких вещей. — Барретт немного отошёл, отодвинул ящик и нашёл там зажигалку. — Будешь? Реми лишь молча кивнул в ответ, подойдя к соседу и взяв сигарету из пачки. Эмерсон закурил первым и помог закурить соседу, после чего открыл окно и выдохнул дым туда. В комнату ворвалась беспощадная прохлада, пробиравшая насквозь, до самых костей, но что уж не сделаешь ради того, чтобы тебя не спалили. — Сильно тебя сегодня пытала? — прервал тишину Эмерсон, взглянув на Ремингтона. Тот поднял на него глаза, затягиваясь. — Врач эта? — переспросил Лейт. — Я уже не знаю, что здесь «сильно», а что нет. Спрашивала, кто я, почему здесь, ещё какую-то хуйню, типа: «А как ты себя чувствуешь?», «А почему ты так реагируешь?», «А почему у тебя хуй между ног?», — изображал Костелло парень, при этом выговаривая всё это с нескрываемым отвращением. Эмерсон в ответ только усмехнулся. — Хуйня какая-то. — Как и всё здесь, — дополнил Барретт, затянувшись. — Про меня не спрашивала? — Что? — до Ремингтона после удара всё доходило не сразу, и, кажется, ему и вправду нужно отдохнуть. — А ты ей зачем? — Мы соседи, так принято. Ну и здесь было достаточно, чтобы спрашивать про меня. — Да? И что было? Эмерсон недовольно стряхнул пепел. — Это уже не твоё дело. — Ты что, убийца? — поинтересовался Реми, не то шутливо, не то с опаской. После того неуравновешенного долговязого парня можно ожидать что угодно. Но Эмерсон только негромко рассмеялся в ответ. — Нет, я не убийца. Не в моей компетенции кидаться на людей. Это к Бирсаку. На лице Ремингтона при одном упоминании этой фамилии появилась гримаса, полная ненависти и отвращения. Барретт даже почти засмеялся, несмотря на то, что прекрасно понимал его чувства. Но слишком уж его лицо было смешным. — Ебанный нарцисс. — Он психопат, — поправил Эмерсон, стряхнув пепел вновь. Ремингтон непонимающе взглянул на него, молча прося разъяснений. — У него такой диагноз. Психопатия. — О, — немного удивлённо отозвался Рем. — Теперь ясно. — Но отчасти ты прав. Таких нарциссов, как он, ещё поискать надо. И оба резко замолчали. Лейт не знал, что ещё сказать или спросить, хоть мысли в голове и крутились, и хотелось узнать что-то ещё, но уже сам не знал, что именно. — Тебе ставили диагноз? — нарушил тишину Эмерсон, потушив сигарету и выбросив её в окно. Пепел он стряхнул на пол и кое-как затолкал под щель между столом и полом. — Хотя бы предварительный. — Пограничное расстройство личности, — тут же отозвался Рем, упорно глядя в окно. Его взгляд зацепился за лес, за отдельные деревья, покачивавшиеся от ветра. — Пока такой. Эмерсон кивнул. Но, скорее, не Ремингтону, а самому себе, поскольку догадывался об этом. Психопатом тот быть не мог, у них другое поведение, это Барретт уже давно усвоил, так что ставил либо на свой диагноз, либо на пограничное, крайний случай — шизотипическое. Последнее было под большим сомнением, но исключать не стоило. И вот, одна из его догадок была верна — своеобразная победа. Не имеющая смысла, значения, но развлекать себя как-то надо. Как по-другому, если толком ничего нет и не дадут? — А у тебя какой? Ну, всё же, не одному же Реми открываться. Пора и Эмерсону кое-что прояснить о себе. Он, по правде говоря, не был рад этому вопросу, но… Ладно. Информация о диагнозе точно никому не навредит. — Биполярное расстройство, — с неохотой выдал он. — Если кратко: есть гипомании, полноценные мании и депрессии, которые друг друга сменяют. То хорошо, то плохо, если проще говорить. Это происходит резко и не зависит от чего-то. Может быть чем-то спровоцировано, но редко. Сейчас я в «нейтральном» состоянии, так что можешь не шарахаться. — В нейтральном? — У меня нет ни гипомании, мании, ни депрессии. Так называемая «ремиссия». Ты сам всё поймёшь, когда я буду в какой-то фазе, а я ничего такого и не замечу. Привык. Ремингтон был, если называть вещи своими именами, в ахуе. Нет, конечно, он был почти на все сто уверен, что Эмерсон поехавший, но загвоздка и была в этом «почти». Эта болезнь делала его ещё более другим в глазах новенького, и даже не в плохом смысле (что удивительно). Так-то, он — единственный, кто не навредил ему, и, кажется, не хотел. Иначе бы давно сделал, тем более, когда они почти всегда рядом друг с другом. Кто знает, конечно, но... Господи, к чёрту. Реми отошёл от окна и сел на свою кровать, запустив обе руки в растрёпанные волосы. Ему хотелось разбить собственную голову, хотелось пропасть, чтобы не испытывать всего этого, чтобы, наконец-то, успокоиться хотя бы ненадолго. Разве он многого просил? Теперь другой вопрос: а разве кто-то хоть что-то ему даст? Ответ очевидный и неутешительный, и Ремингтон злился снова. Ему нужен хоть кто-то. Друг, партнёр, союзник, который не сбежит после одного дня, проведённого с ним. Он устал быть один, устал терять себя, устал от одиночества и бессилия вкупе с ним. Поэтому, как бы то ни было унизительно для него, Лейт решил пойти на крайние меры. Самый отчаянный шаг, который он когда-либо совершал. — Эмерсон? — позвал, подняв взгляд на соседа. Тот обернулся к нему, вопросительно вскинув бровь. — Слушаю. — Есть предложение. Эмерсон едва сдержал ухмылку. Вот это новости. Он, конечно, знал, что умел располагать к себе, но не так же быстро Ремингтон решился что-то ему предложить. — Ну, выкладывай. — Ему было действительно интересно, и, приковав свой взгляд к парню, он, скрестив руки на груди, опёрся бедром о подоконник, выжидая. Ремингтон ненавидел себя в тот момент. Ему хотелось вырвать себе волосы, разбить костяшки в кровь, что-нибудь сломать, лишь бы не унижаться так. Ведь всю жизнь справлялся один, без настоящих друзей, неужели всё настолько плохо? «Вот так быстро ты сломался, да?» — Я хочу договориться. Он неуверенно сглотнул. Эмерсон заинтересованно прищуривался и всё ещё молчал. Ремингтон ненавидел эту тишину, хотел, чтобы её как-либо нарушил сосед, но тот не издал ни звука. Казалось, даже не дышал. Пришлось говорить дальше, выдавливая из себя слова и пытаясь подавить в себе эту всепоглощающую, практически вечно кипящую злость и прочую гамму эмоций. — Мы с тобой соседи, нас с тобой одинаково хуесосят, поэтому… Что насчёт союза? — плечо слегка дёрнулось, и Рем сам не понял, почему именно. — Я знаю, ты мне нихера не доверяешь, мы друг друга не знаем и так далее, но… Мы в одной лодке, вроде как. Эмерсон продолжал молчать. — Я ничего тут не знаю, но мы всё равно можем помогать как-то друг другу. Или хотя бы не трогать друг друга. Барретт задумчиво опустил взгляд куда-то в пол. Он будто погрузился в себя, ушёл на время из этого мира, а Ремингтон продолжал говорить: — Мы, как я понял, оба никого не имеем, кроме друг дружки. Так что… Лейт неопределённо, но намекающе пожал плечами, в то время как Эмерсон всё ещё молчал. И теперь окончательно замолчал и Рем, погрузившись в напряжение. Почему Барретт молчал? Почему обдумывал так долго? Что происходило в его голове тогда? Ремингтону безумно сильно хотелось разгадать эту загадку, узнать, что к чему, ведь терпеть не мог неизвестность. И сосед, наконец, ответил. — Ну, хорошо, давай попробуем, — согласился он. — Но у меня несколько условий. — Каких? — поинтересовался Рем, которому это было не так уж важно. Важно то, что он теперь не один. — Ты не сдаёшь меня, я — тебя. — Эмерсон медленно повернул голову в сторону соседа. — Ты помогаешь мне, я — тебе. Ты прав, ты ничего не знаешь тут, и объективно с тебя ничего не возьмёшь, но ещё не вечер. — Ага. Подобное заявление в свой адрес, мягко говоря, задело и раззадорило Ремингтона: это лишний раз напоминало ему о его бесполезности, а он ненавидел это чувство и чего-чего, а именно его сейчас ощущать не хотелось. Хотелось совсем наоборот — быть нужным, быть любимым и быть с кем-то рядом. Но сейчас не об этом, да? С другой стороны, Эмерсон говорил правду. Но обидную. А Рем к подобному ох как серьёзно относился. — Короче, постараемся быть хоть как-то нормальными по отношению друг к другу, в отличие от этих… — он явно хотел закончить мысль, подобрать правильное слово, но в конечном итоге всё-таки промолчал. — В общем и целом, ты понял меня. — Никакой вражды, — сделал вывод Рем. — Именно. У меня и без тебя с одной этой шайкой проблем по горло. — И это было бы хуёво, да? Ну, если бы мы… Не ладили. — Для нас двоих. Ремингтон опустил взгляд, задумавшись. Эмерсон говорил правильные вещи, и Лейт не мог не согласиться с ним. Но все эти разговоры, особенно «плохо для нас», наводили на вопросы. Почему для них двоих? Окей, это хоть как-то можно объяснить тем, что никто разбираться не будет, кто и что начал, но почему Эмерсон делал на этом акцент? Из-за обычной боязни остаться овощем, или тут замешано его прошлое, о котором он так не хотел говорить? Интересно, почему же? Что-то с ним не так? — Раз так, то, может… — взгляд Реми растерянно заметался по комнате, сам он выпрямился и положил руки на колени, не зная, за что ещё зацепиться. А зацепиться надо было. Неловкость он тоже ненавидел. Боже, что он не ненавидел? И в который раз он задавал себе этот вопрос? — Узнаем друг друга? — Лейту пришлось снова посмотреть на Эмерсона, поскольку больше ничего интересного, кроме него, в этой комнате не было. Так хотя бы можно скоротать время до отбоя. Ну и расспросить о здешних обитателях и, может, даже узнать какие-то откровения. Они, правда, ни к чёрту самому Ремингтону, но этот парень оказывал на него странное, гипнотическое воздействие. Жажда узнать его взрывала Лейту мозг. Эмерсон в ответ ему усмехнулся и сел на свою кровать напротив, ссутулившись и подавшись вперёд. Холодные глаза хищнически блеснули, и Ремингтону это не очень понравилось. Внутри от этого взгляда зарождалась тревога, что-то твердило ему не связываться с ним, но… Разве он послушает? Вопрос риторический. — Ну, давай. Вопрос на вопрос? — после утвердительного кивка новенького, Барретт, недолго подумав, продолжил: — Хорошо. Тогда… Почему ты здесь? Ремингтон не ожидал этого вопроса. Нет, точнее, ожидал, но не так же сразу. Не так же быстро, не так же… Чёрт. «Сам это начал, теперь и расхлёбывай». Он чертовски не хотел вспоминать тот день. Заново погружаться в это, заново ощущать всё то, что чувствовал тогда, заново терять себя, заново сходить с ума. Ему это не нравилось, он не желал ворошить события недавнего прошлого, которые стали последней каплей для этой старой суки, именуемой матерью, и которые же стали отправной точкой для всего пиздеца, что с ним происходил. «Задохнись уже в своей злости». — Избил. Парня. Сглотнул и зажмурился. — Не хотел. Эмерсон внимательно наблюдал за соседом. Конечно, психиатром он не был, и объективной оценки дать никак не мог, но, кажется, Рем действительно сожалел о том, что сделал. — Он провоцировал меня, — выплёвывал Лейт. — Пытался задирать, и я не выдержал. — Это ж насколько сильно ты его избил, что оказался тут? — непонимающе и скорее сам себе задал вопрос длинноволосый, забравшись на кровать с ногами и устроившись удобнее. Реми сглотнул снова. — Сначала в солнечное сплетение, кажется, — вспоминал он, а перед глазами проносилось прошлое. Раз. — Затем схватил за челюсть… Два. — И три раза об стену головой. Три. Четыре. Пять. Кровь. Кровь-кровь-кровь. К-Р-О-В-Ь. Ремингтон рвано выдохнул, закрыв лицо руками. Нервно потёр глаза ладонями. — Он сам тогда нарвался. Я… просто ответил. Эмерсон сидел неподвижно, внимательно слушал и следил за парнем напротив. Его не удивили чужие откровения, особенно подобного рода — с таким здесь каждый второй, а по Ремингтону, так-то, было заметно, что он не просто за плохое поведение в школе здесь. Он догадывался, и догадки оказались верны. Ничего нового. — Интересно, — соврал Барретт, прочистив горло. — Теперь твой вопрос. Лейт пришёл в себя не сразу. Какое-то время он так и сидел, с ладонями, закрывающими лицо, пытаясь отбросить воспоминания, тот грёбанный день, ставший роковым. Звук глухих ударов, упавшего тела, животный страх, бьющий в голову, и закипающая ярость при виде крови… Он едва сдерживал слёзы. Но, сделав пару вдохов-выдохов, всё-таки успокоился и взглянул на Эмерсона, который с бесяще-спокойным выражением лица ждал вопрос. — А ты здесь за что? «Глаз за глаз, сука». И, судя по тому, как Эмерсон отвёл взгляд, эта тема тоже была для него неприятной. Однако отмалчиваться и отмахиваться он не стал. — Меня травили в школе, в особенности один из «крутых» парней. В какой-то момент я не стал отмалчиваться и отплатил ему тем же. Реми был заинтригован. И немного напуган. Всё равно увиливал в своей странно-загадочной манере, вот же подонок. — Это как ты ему отплатил, что оказался тут? — спросил он на свой страх и риск. Почему-то не хотелось, чтобы это было чем-то ужасным, вроде… убийства. Эмерсон, так-то, не был слишком уж физически развит, чтобы кому-то свернуть шею или забить до смерти, поэтому эта версия ушла почти сразу. Ему почему-то не хотелось услышать ответ на свой вопрос. Не хотелось разочаровываться и раздражаться снова. — А это уже второй вопрос, — усмехнулся Эмерсон. «Опять выкрутился, говнюк». — Моя очередь, вообще-то. — Ладно-ладно, давай, — закатил глаза Рем. — Тогда… — задумчиво протянул сосед, прикусив нижнюю губу. — Насколько сильно ты меня сейчас ненавидишь? — усмехнулся Эмерсон, взмахнув головой и тем самым убрав волосы с лица. Реми, почему-то, усмехнулся тоже, закатив глаза во второй раз. Вопрос очень кстати. — Давай, говори честно. Нам с тобой ещё уживаться, я должен знать. — Не ненавижу я тебя, — искренне ответил Рем, покачав головой в стороны. — Просто ты… странный. И иногда раздражаешь. — Я знаю. И знаю, что не иногда, — с чеширской улыбкой кивнул Барретт. — Но ты тоже. — Да ну что ты! — Ага. Ремингтон быстро оглянулся вокруг себя, но, не увидев под рукой ничего стоящего, схватил свою подушку и кинул в соседа. Всё произошло быстро и резко, но в последний момент Эмерсон успел выставить руки и словить «оружие». — Пошёл ты. Слова Ремингтона вызвали у Эмерсона тихий, низкий и чуть хрипловатый смех. Лейт вдруг почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Грёбанная улыбка. — Давай, задавай, — всё ещё посмеиваясь, проговорил Эмерсон, уже вновь глядя на Ремингтона. Не без улыбки, выжидающе. Реми, в свою очередь, долго думать не стал. — У тебя был до меня сосед? Он не сам знал почему, но этот вопрос крайне его интересовал. Возможно, потому что Ремингтону хотелось быть первым хоть в чём-то, однако даже тут он проебался бы с почти сто процентной вероятностью. И, так-то, да, проебался. — Был, когда я только сюда попал. Один. Но он недолго тут пробыл. — И ты не скажешь, почему, да? Эмерсон усмехнулся, и в его глазах снова сверкнуло что-то, что Ремингтону знакомо не было. Что-то, что немного его пугало, но… Не отталкивало. Хотя по-хорошему его стоило бы сторониться. На всякий пожарный. — Обойдёшься, я тебе всё ещё не доверяю. — И долго будешь не доверять? — Ну, не знаю. От тебя зависит. — Меня? — Реми искренне непонимающе вскинул брови. Можно сказать, даже возмутился. — От того, как ты будешь себя вести и не нарушишь ли свой же договор, — уточнил Барретт со всей серьёзностью в тоне в и без того твёрдом, уверенном голосе. — Люди, знаешь, любят нарушать свои же обещания. Лейт понимающе кивнул. Он знал, знал, как никто не другой. Отец тоже обещал, что перестанет пить, а мать обещала ещё после первого удара, что выгонит его из дома; что она никогда никому не отдаст своего единственного родного сына, свою кровь и плоть, которую с трудом выносила в себе. Наверное, для неё те девять месяцев были худшим временем в её жизни, а роды — адским наказанием за все человеческие грехи. Но так ей и надо. Жизнь эту женщину ничему не научила и, видимо, так никогда и не научит. — Знаю, — коротко бросил Рем, отведя взгляд от парня. Эмерсон не мог не заметить изменения в лице соседа. Не то чтобы ему было не всё равно и всё такое прочее, но хотелось дать ему понять, что он не один с такой проблемой. А если точнее, здесь все такие. Барретт — не исключение. — Не парься об этом так. Ты здесь такой не один. — Такой — это какой? — Брошенный. Реми почувствовал, как к горлу подступил ком. Он ненавидел это слово. — Из-за кого ты здесь? — спросил Эмерсон, уже забив на их своеобразную «игру». Ох, как же Ремингтон не хотел об этом говорить. Ему, так-то, незачем это скрывать, но… Раздражение всё равно росло. — Мать. А ты? Эмерсон дёрнул плечом. — Мать с отцом. Брат пытался не дать им меня сюда отдать, но как видишь. — Он развёл руками и оглядел комнату беглым взглядом, как будто снова проживал тот момент, когда впервые вошёл сюда и увидел эти сдавливающие сознание стены. — Он говорил, что мне нужна помощь, что я болен. Ну, вот и помощь. — Меня сюда закинули, потому что я мешался. — Ну, я, можно сказать, отчасти тоже. Ты тут не один такой. Не один. От этого Ремингтону на мгновение стало легче дышать. Всё ещё хуёво от того, что его, по сути, выбросили, как надоевшую собаку, обратно на мусорку, но тут он, хотя бы, не так одинок. Наверное. Патлатому он всё ещё не очень доверял, хоть тот и вызывал внутри какие-то приятно искрящиеся чувства, порой вместе с раздражением. С Эмерсоном что-то было не так, но из-за его адекватных суждений и в целом нормального вида он ломал Ремингтону мозг. Создавал своеобразный диссонанс. Лейт устало и с тяжким выдохом лёг на кровать, устремив взгляд в потолок. Серый, тёмный сейчас из-за плохого освещения, как и стены. Он окинул комнату беглым взглядом, будто пытался выцепить что-то новое, но снова ничего. Из самого интересного здесь были только рисунки и надписи Эмерсона, часть из которых тот загораживал своей спиной. Интересно, во время какой «фазы» они были сделаны? Или он делал их всегда? Есть ли в них какой-то смысл? — Смысл? — переспросил сосед, а Реми от неожиданности дёрнулся, тут же переведя взгляд на парня. Он обернулся и бегло осматривал свои творения, молча, и, кажется, вспоминая что-то. С таким внимательным видом нельзя было делать что-либо ещё, как думал Рем. И, стоп, он что, разговаривал вслух?! — Не особо, — невозмутимо продолжил Барретт. — Я записывал здесь свои мысли, когда мне было совсем плохо. Поговорить тут особо не с кем, поэтому я в буквальном смысле говорил со стеной. — И как? — Ремингтону не сильно было интересно, на самом деле, но «патлатого» было приятно слушать. А ещё он таким способом помогал себе не сойти с ума от переизбытка эмоций, которые всё ещё не «переварились» за день. — Лучше, чем люди. По крайней мере, большинство. — Эмерсон говорил чересчур спокойно, как будто разговаривать со стенами это, блять, в порядке вещей и так делают все без исключения. — Стены молчат и точно никому ничего не скажут, им можно доверять. Они пустые, этим и хороши. Реми как-то странно усмехнулся: то ли из-за абсурдности слов соседа, то ли нервно. Ну, если честно, в его словах была доля правды, но ему не очень хотелось признавать эту своеобразную правду. — Какой же ты, блять, ебанутый. — А ты что, адекватный? И, на удивление, ему не нашлось, что ответить, учитывая то, что немногим ранее он утверждал об обратном. Теперь уже всё стояло под сомнением, а своя нормальность — в первую очередь. — Ты неадекватнее, — хмыкнул Реми спустя несколько секунд молчания. — Это мы ещё посмотрим, — ухмыльнулся Эмерсон в ответ, отвернув голову к окну, а Лейт, более не имея зрительного контакта, снова вернулся к разглядыванию потолка. Такой же пустой, как и стены. Интересно, если бы Барретт мог, он бы рисовал на нём? Особенно интересно увидеть, как на это отреагировали «старшие», или как здесь назывались эти грёбанные надзиратели… Об одной только мысли о них у него сжимались ладони в кулаки. Снова раздражение с примесью отчаяния и колющей глаза болью. О, боги, однажды это закончится, да? Взгляд переместился на окно. За ним — воздух. Свобода. Мир, который Ремингтон презирал, который сломал его морально, который причинил ему столько хуёвого, что страшно просто подумать, а тем более — вспоминать. Но там можно спрятаться, можно, если хорошо поискать укрытие, если постараться, там можно дышать, жить, а не существовать. Там можно быть человеком, пускай разбитым, злым и больным, но человеком. Он не мог остаться тут взаперти на вечность. — Как думаешь, мы когда-нибудь окажемся на свободе? — спросил Лейт, не смотря на соседа. Тот взгляда от окна тоже не отрывал, погрузившись в свои мысли. По комнате раскатился тихий, но наполненный чем-то горьким вздох. — Однажды, — выдал Эмерсон, закивав головой. — Однажды всё будет так, как мы захотим. Но это не случится сегодня или завтра, Ремингтон. — Я знаю, — сглотнул Лейт, резко отвернувшись лицом к стене. Они оба знали, но признавать это — как лизнуть горячую кочергу. Как минимум — больно, как максимум — травмирующе, особенно для тех, кто привык получать всё и сразу, не привык ждать этого абстрактного «потом». А в этом случае Реми ждать не хотел. Не хотел, чтобы его доломали окончательно, чтобы он стал кем-то, кем никогда не желал быть, чтобы его судьба сгнила здесь вместе с этим повидавшим жизнь телом. Чтобы в итоге всё сложилось так, как у тех больных придурков — чтобы он в итоге окончательно сошёл с ума. Потерял бы себя. Стал бы никем, пустым местом, которое вроде есть, но по сути и нет. Ему хотелось быть Ремингтоном, таким отвратительным Ремингтоном, но это лучше, чем терять даже это. Пелена застелила глаза, он подавил в себе желание закричать во весь голос, а потому просто лежал неподвижно, пока слёзы катились по бледным щекам, носу, губам и забирались в рот. Его сосед продолжал смотреть в окно. В голове — чёрт знает что, но он уже не обращал внимание на этот беспорядок. Они не останутся тут. Эмерсон, почему-то, был в этом уверен. А раз уверен — значит, сбудется.

* * *

Эмерсон поднялся этим утром первый, ещё до «официального» подъёма, но соседа будить не стал. Ему, кажется, нужно было переварить всё то, что они обсудили тем вечером, и парень решил лишний раз не лезть. Эмерсон надевал брюки и подбирал рубашку, будучи полуголым возле комода, а в это же время, наконец, всех принялись будить теми же ударами в дверь. Он привык к этому звуку и уже не дёргался, а вот Рем, видимо, заснувший глубоким сном, едва ли не подорвался на кровати. Парень, осознав, что вернулся в реальность, испустил рваный вздох, почти перешедший в жалостливый стон. Перевернувшись, Лейт тоже поднялся и, потерев глаза, подошёл к сумке. Его взгляд случайно зацепился за полуголое, бледное тело Эмерсона, на которое он накинул белую рубашку. У него широкие плечи и спина, но слабые руки, да и в остальном достаточно худощав, о чём свидетельствовали торчащие острые ключицы, но по росту практически такой же, как и он сам. Реми поймал себя на мысли, что как-то не очень правильно смотреть на своего наполовину обнажённого соседа. Хотя, Лейт был готов это признать — он был красивым. Ремингтон не был геем, но и не отрицал, что некоторые парни казались ему симпатичными. Даже очень. Взгляд карих глаз случайно опустился ниже, на руки Эмерсона. Рукава были задраны почти до локтя, обнажали его запястья. Реми передёрнуло — на них были белые, чуть выступающие шрамы. Много шрамов, ещё не заживших порезов, а где-то и вовсе были следы от ожогов, похожие на то, когда прикладываешь окурок к коже. — Откуда это у тебя? — вырвалось у него с неким испугом, а взгляд метнулся на лицо Эмерсона. Он замер, уставившись во второй рукав, который подворачивал. Его никогда не спрашивали об этом. О том, что он с собой делал. Всем было всё равно, и это было ему на руку — никто не напоминал о тех сложных временах, о том дерьме, что с ним случалось. Сердце забилось быстрее, венки запульсировали в области висков, на несколько секунд заглушив все звуки. Стало тяжело дышать. Эмерсон собрался с силами не сразу. — Остатки прошлого, — неестественно хриплым, ещё не проснувшимся голосом проговорил он, наконец сдвинувшись с места. Его речь звучала отстранённо и холодно, даже почти грубо, но это не оттолкнуло Ремингтона, который с неким страхом наблюдал за Эмерсоном. Движения второго стали резче и немного быстрее. — Не затрагивай эту тему. Никогда. Больше. Реми сглотнул, и взгляд всё-таки отвёл, начав собираться на учёбу. Это время они провели в гробовом, напряжённом и пугающем молчании — настолько пугающем, что мысли Лейта стали слишком громкими, и только это помогало ему оставаться более-менее спокойным. Не стоило заводить этот разговор, ох не стоило. Эмерсон в это время погрузился в себя. Он цеплялся взглядом за шрамы, которые никак никогда не скрывал, анализировал их и даже ругал себя. Но вскоре эта ругань перешла на совершенно другие лица — на людей. На общество в целом. Он достал из верхнего ящика блистер с последней таблеткой и быстро, как можно незаметнее закинул её в рот и сглотнул — в здешних условиях быстро научишься проводить этот трюк на сухую, если очень захочется. Нужно выбираться отсюда. По-другому он не отойдёт, по-другому легче не станет. «Может, хватит ждать?»