В горе, радости и потом в один день

      Чертова дорожка все не заканчивалась, и Мо Жань проклял тех, кто решил, что прямые линии недостаточно изящны. Идти было сложно, да еще поводок в руке натягивался и его дергало то вправо, то влево. В прошлом Мо Жань не сдвинулся бы с места, но теперь он стоял на ногах не так крепко, а его питомец решил, что облаивать редких бегунов или знакомиться со стариками на лавках — отличная идея.       Дорожка сделала петлю, и Мо Жань оказался в самой глухой части парка Яньлинь(1). Радовало, что парк этот совсем не походил на те вылизанные, выровненные, что в центре Пекина, где даже деревья росли по линейке. Похоже, проектировщик все же разбирался в прекрасном. Печальные ивы перемежались алыми вспышками цветущих рододендронов(2). Блядь, название-то какое. Мо Жань в первый раз долго стоял перед табличкой с иероглифами, шевеля губами.       Наплевав на запреты, он отцепил поводок, и жизнерадостная серебристая стрела помчалась прочь. Вокруг было глухо и пусто в такой поздний час. В этой части парка стоял одинокий фонарь и ни одной чертовой лавки.       «Ладно, земля тоже хороша», — подумал Мо Жань, но радостное единение с газоном было прервано громким вскриком и заливистым лаем.       Мо Жань, прихрамывая, поспешил на шум.       Под старой цветущей яблоней он увидел молодого мужчину — лицо его озарял призрачный свет от ноутбука, а перед собой он выставил скрещенные руки, которые с радостным повизгиванием прямо сейчас облизывали.       — Фу! Цзяньгуй(3)!       Мужчина на мгновение перестал уворачиваться от настырных ласк и уставился на Мо Жаня.       — Отзовите собаку! — рявкнул он. — И сами проваливайте.       — Я пытаюсь, — раздраженно ответил Мо Жань и повторил: — Цзяньгуй, ко мне!       Собака соизволила обернуться на зов и потрусила к хозяину, будто это не она только что набросилась на незнакомца, за что Мо Жаня, в зависимости от нрава пострадавшего, ждет невъебенный штраф или что похуже.       Но жертва собачьего произвола не спешила кричать. Мужчина все еще рассматривал Мо Жаня, и хоть его лицо почти ничего не выражало, на щеках появился румянец то ли гнева, то ли стыда. Мо Жань тоже смотрел. На разведенные ноги (тот сидел на пледе прямо на неприкосновенном газоне), на растрепанные волосы и рубашку, закапанную слюной.       — Кто называет свою собаку «Катись к хуям»? — сказал незнакомец и принялся оттирать руки краем пледа.       — Один идиот нашелся, — хмуро ответил Мо Жань. Имя его любимицы было больной темой. Тетушка даже отказывалась выгуливать беднягу в его отсутствие, и только дядя с радостным хохотом мог на всю улицу призвать его несносную собаку к порядку.       Последние три месяца Цзяньгуй прожила в доме дяди, и Мо Жань устал получать гневные сообщения от братца, которые тот подкреплял фотографиями погрызенных учебников или новенькой приставки, на которой виднелись глубокие следы от клыков. Цзяньгуй считала, что цель жизни — попробовать весь мир на зубок.       Но Цзяньгуй — его девочка. Любит после разлуки, больным, пьяным, злым, растоптанным. Хуй он от нее откажется, пусть хоть весь дом сгрызет.       Внезапно экран ноутбука погас, и они остались в полной темноте.       — Проклятье! — мужчина достал телефон, освещая траву перед собой.       Он безнадежно ткнул кнопку питания, но ноутбук остался глух к его просьбам и угрозам. Он огляделся, будто надеялся найти на стволе яблони розетку, и прикрыл глаза.       — Ладно, у меня есть еще час. Успею найти кафе поблизости, — пробормотал он, схватил ноутбук, плед и поспешно затолкал их в сумку.       Мо Жань не двигался с места, прикидывая, стоит ли вмешиваться.       — Не хочу расстраивать, но в этом районе после девяти часов ни одной открытой забегаловки. Если тебе срочно нужен ноутбук, — Мо Жань махнул на свечку прямо на краю парка, — подзарядишь у меня. Тут идти минут двадцать.       — Я не переходил с вами на «ты», — хмуро сказал незнакомец.       — Мо Жань, — он протянул ладонь, и тот уставился на нее, как будто Мо Жань ширинку при нем расстегнул.       — Чу Ваньнин, для вас профессор Чу.       — Может просто А-Нин? — не удержался Мо Жань, реакция нового знакомого его развеселила. — Ко мне только на «ты», иначе я сделаю вид, что оглох.       Чу Ваньнин проигнорировал протянутую ладонь и сказал:       — Веди.       Вот так легко согласился? Черт дернул Мо Жаня за язык:       — Не боишься идти с первым встречным? У меня и собака есть.       — Да, залижет меня до смерти. Я в ужасе, — сухо ответил Чу Ваньнин и пошел к дорожке.       — Вся в хозяина, — улыбнулся он ему в спину.       «Мо Жань, молчи уже. Что за долбоебские подкаты?» — он мысленно побился головой об стену и поковылял за смелым профессором.       Это сперматоксикоз, точно. Он пробыл три месяца в реабилитационном центре, забитом калеками, и ему не обломилось ни разу. А сегодня, по прибытии к Жун Цзю, своему дружку по перепиху, он получил категорический отказ. Видите ли, у того появился любимый человек, и он не собирается дальше тратить молодость на ничего не значащий трах.       Жун Цзю нашел возлюбленного. Смешная шутка. Возлюбленного. Такого, который смотрит только на тебя, который разделит горести, который не даст запивать обезболивающее вином. И не отвернется, как только замаячит унизительная отставка, потому что «прости, Мо Жань, но ты на первой же операции потянешь отряд за собой». Где таких искать?       Подцепить развлечение на ночь не составляло никаких проблем. Мо Жань не страдал от скромности и знал, что природа его не обидела, хоть судьба и взяла за это непомерную цену. Равновесие, мать его.       — Ты слишком красивый, — сказал ему Жун Цзю сегодня, запахиваясь в тонкий халатик. Даже на порог не пустил. — Ни один тебя не удержит, поэтому не пытается.       Вот так. Женомальчик, с этими его нарисованными глазами и алыми губками дал ему от ворот поворот, потому что даже он хочет найти одного-единственного.       Мо Жаня считали бесстыдным и беспринципным, но разве плохо трахаться со всеми, кто рад перед ним раздвинуть ноги? После вереницы приемных семей, где он был кем угодно, но только не сыном, для него это было легкой возможностью получить внимание. В доме Сюэ Чжэнъюна он увидел, как выглядит настоящая семья, но даже дядя с тетей ничего уже не смогли в нем изменить.       Чу Ваньнин вырвал его из неприятных воспоминаний.       — Я работал над статьей весь месяц. Сдать нужно до десяти, чтобы руководитель группы успел ознакомиться, а утром она должна лежать на столе рецензента. Ты собираешься шевелиться? — он обернулся, чтобы поторопить нового знакомого, и замер.       Мо Жань про себя проклинал свое колено, которое после всей этой беготни решило ему отомстить. Улыбка по-прежнему сияла на его лице, но он был готов выть от боли.       — Я постараюсь идти быстрее.       Мо Жаню показалось, что Чу Ваньнин выругался себе под нос.       — Где ты так?       Все так и норовили расспросить его о травме — наверное, людям нравится смаковать чужие проебы.       — Не сочти за праздное любопытство. Это сугубо профессиональный интерес. Одна из моих специализаций — хирург-ортопед.       — Неудачный прыжок с парашютом, — Мо Жань почувствовал, что постучавшаяся было обида скромно прошла на хуй.       — Какой придурок придумал экстремальные виды спорта? — внезапно разъярился его собеседник. — Мотоциклисты раньше были моими самыми частыми гостями, — пояснил Чу Ваньнин, и стало ясно, что таких гостей он желал встречать как можно реже. Он даже ускорил шаг, а потом, вспомнив о своем хромоногом спутнике, приостановился.       — Раньше?       Они неспешно продвигались по дорожке, фонарей было все больше, и им начали попадаться любители поздних прогулок и острых ощущений. Цзяньгуй послушно бежала рядом, сжалившись над убогим хозяином.       — Я оставил практику, — звучало так, будто он не в силах видеть больных людей. — Теперь только научная работа и преподавание.       — Настолько все заебали?       Чу Ваньнин смотрел строго на аккуратные плитки под ногами, не поднимая взгляда.       — Каждый, кто попадал ко мне, был в отчаянии. Они ждали участия, поддержки. Я не психолог, — нахмурился он. — Мое дело помочь вернуться к прежней жизни. Но я не бог, а механические протезы так несовершенны, — он помрачнел еще сильнее. — Не в моих силах сделать «как было». Будущее за бионическими протезами, и сейчас я работаю на стыке нейрохирургии и инженерии, — стоило ему заговорить об этом, как лицо его разгладилось и в глазах мелькнула мечтательность.       Мо Жань запнулся. Меньше чем за полчаса он дважды неправильно понял мотивы этого человека, охуенный из него чтец людских душ.       Теперь, когда суета схлынула, он разглядел, что в глубине полузаброшенного парка умудрился откопать мужчину, который напоминал небожителя. Чистые правильные линии челюсти и носа были разбавлены мягкостью губ и приподнятыми уголками глаз. Чу Ваньнин выглядел тонким, но не тощим. Высокий, хоть Мо Жань все равно был выше (да кто вообще мог спорить с ним в росте?)       Не будь этого разговора, он уже подкатил бы к нему, но Чу Ваньнин был так далек от тех сладких мальчиков, которых Мо Жань по обыкновению цеплял в шумных, пропитанных запахом алкоголя и секса клубах, что ему стало неприятно даже от одной мысли, что такой человек тоже с кем-то трахается.       И вообще, лучше завести полезное знакомство с будущим богом бионических протезов. С его работой легко остаться без ноги, к примеру. Последняя стычка в Синьцзян была той ещё мясорубкой, и от взрывов потом целую неделю стоял звон в ушах.       С такими людьми надо дружить, а не заваливать их в койку.       — Значит, делаешь из людей киборгов? Круто!       Чу Ваньнин поморщился, продолжая медленно идти по дорожке.       — Прости, А-Нин, тебе достался не самый резвый спутник, но мы успеем, — Мо Жань не сдержал улыбки, так злобно на него посмотрел Чу Ваньнин.       Дразнить такого холодного человека было приятно. Мо Жань не сомневался, что он чертов адреналиновый наркоман.       — Я ведь собаку завел, чтобы больше ходить и скорее вернуть форму. Физиотерапевт был против. Говорит, с тростью ходи, меньше будет болеть. Я ему ее чуть в зад не засунул. Тот сказал забыть о нагрузках, но его указание пусть идет вслед за тростью.       На его слова не отреагировали, но Мо Жань был уверен, что Чу Ваньнин с ним согласен, потому что его строгие брови чуть сдвинулись.       — Перелом надколенника? Как давно?       — Как ты угадал?       Чу Ваньнин посмотрел на него так, как смотрел, наверное, на своих студентов. Мо Жань вздохнул.       — Пять... нет, шесть месяцев назад.       Прикинув что-то в уме, Чу Ваньнин сощурился и сказал:       — Не верю, что человек может остаться калекой от такой травмы. Смещение? — видя растерянный взгляд Мо Жаня, он поджал губы. — Дашь выписки и снимки. Я посмотрю.       Они встретились меньше часа назад, и уже идут к Мо Жаню в квартиру, а этот человек, профессор Чу, готов смотреть его разломанное колено.       — Какая ирония, пациенты находят тебя даже в самом глухом уголке парка, — не удержался Мо Жань. — Кстати, почему ты прятался там в темноте?       — Я не прятался, — возмутился Чу Ваньнин. — Мне лучше работается на свежем воздухе. Только вот парки Пекина напоминают днем шумный базар.       — И я искал безлюдное место. Мамочки ругаются, что я матерюсь, когда зову Цзяньгуй. А теперь у нас с ней будет местечко, чтобы гулять спокойно. Не выношу людей.       — Я тоже не выношу людей, — прохладно и с намеком ответил Чу Ваньнин.       — Как хорошо, что Цзяньгуй — собака, — улыбнулся Мо Жань; та услышала свое имя и принялась виться вокруг него, дергая поводок и напрыгивая на хозяина. — Ну все, ну ты у меня смертница, — он рассмеялся и потрепал пушистые щеки. Его джинсы были перемазаны землей, но Мо Жаня это ничуть не заботило. — Мы тебе не помешаем, я тихо сижу и смотрю, как она носится. Побегать с ней не могу, — он все еще улыбался, но эта улыбка не обманула даже Чу Ваньнина — человека с напрочь отсутствующими социальными навыками.       — Почему бы не дать ей новое имя?       — Она начала отзываться, когда я бранился, хотела меня утешить, — сказал Мо Жань и снова потрепал довольную собаку. — У меня был не лучший период в жизни, — можно было и не объяснять. — Да и куда это годится — забирать имя, к которому она привыкла? Она моя девочка, такая же бестолковая, как и хозяин. Имя ей подходит.       Чу Ваньнин вздохнул.       Они пришли наконец, и сердце Мо Жаня забилось сильнее.       В его квартиру заходили потрахаться. У него были пачки зубных щеток, пакетики кофе «три в одном», и стопки постельного белья. Он не говорил, он быстро нагибал, иногда кормил завтраком и выпроваживал из квартиры.       Стоило ему задуматься о будущем, как он шел в бар, чтобы выпить, а потом подцепить кого-то, и когда Мо Жань потерял настоящее, то чуть не сдох.       Жун Цзю сказал, что он слишком красивый, вот его и не пытаются любить, и Мо Жань счёл это лестью. Но теперь понял глубину его слов. Он был красивым — и точка. Ничего в нем больше не было, а красивыми вещами наслаждаются, их используют, но не любят. Вещь должна быть ценной, особенной, наполненной воспоминаниями. Мо Жань — пустышка. Это его использовали и выбрасывали. Шли потом к настоящим людям. Таким, с которыми и в горе, и в радости, и потом в один день. Вот это все. А он сам на один день.       И был Чу Ваньнин, у которого эти его киборги, студенты, и тонкие запястья. Нахмуренные брови «не-подходи-уебёт». И сам он красивый настолько, что пустой красоты ему даром не надо. Чу Ваньнин, может, и трахнет его, а потом пойдет дальше. И Мо Жань опять останется в своей одноразовой квартире.       Что ему делать с таким человеком? Ему нечего было показать или рассказать Чу Ваньнину.       Щелкнул замок, и этот звук успокоил Мо Жаня. Неужели «расставание» с Жун Цзю было знаком, что пора завязывать с тем беспорядком, который он по привычке звал своей жизнью?       Чу Ваньнин прошел за хозяином в крошечный коридор, тот разулся и зачем-то поставил кроссовки на комод. Он постарался не думать об эксцентричности нового знакомого, и аккуратно устроил свою обувь на коврике.       Мо Жань прокричал ему из ванной:       — Помою ей лапы и приду. Располагайся!       Из коридора Чу Ваньнин вышел прямо в спальню, так ему показалось. Посередине комнаты стояла кровать. У окна был небольшой стол, одну стену занимал кухонный гарнитур, треть комнаты отделяла барная стойка. Никаких дверей, кроме той, за которой скрылся Мо Жань, не было. Чу Ваньнин покосился на скомканные одеяла на постели и подошел к вожделенной розетке у стойки. Пока он стучал по клавишам, набирая письмо, шум в ванной стих.       — Стоять!       Не успел Мо Жань подхватить вымытую Цзяньгуй, как та вынеслась из ванной, пачкая пол мокрыми следами. Взъерошенный хозяин с полотенцем в руках выскочил следом, обреченно вздыхая.       Пока он плелся обратно за тряпкой, Цзяньгуй радостно припадала на передние лапы, облаивая Чу Ваньнина, а потом и вовсе взгромоздила их на его белые брюки. Лапы Мо Жань вымыл плохо, и уродливые пятна тут расползлись по бедрам Чу Ваньнина. Он замер, а потом рявкнул:       — Цзяньгуй!       Та замолкла и медленно отползла от него. Даже хвост прекратил энергично подметать пол. Она посмотрела виновато, моргнула пару раз и снова залаяла, подпрыгивая на месте.       — Цзяньгуй, — голос Чу Ваньнина упал на полтона и стал строже. Ровно так же он говорил со своими студентами.       Радость в глазах собаки поблекла, и она села ровно, спокойно поглядывая на Чу Ваньнина. Тот поднял глаза и заметил, что Мо Жань стоит с глупой и растерянной улыбкой, прижимая к себе тряпку.       — Меня она не слушается, сколько я ни кричу на нее.       — Потому что твои команды похожи на призыв к играм, — Чу Ваньнин осекся.       Это звучало до ужаса двусмысленно, и Мо Жань рассмеялся.       — Мне не хватает строгости, я понял. Учитель, вложите этому ученику немного мудрости в голову.       — Неужели у тебя там есть место для мудрости?       — И правда, — Мо Жань не выглядел обиженным. — Я сделаю чай.       «Десять вечера — отличное время пить чай с малознакомым человеком», — подумал Чу Ваньнин.       А потом решил, что так и так придется ехать на такси, и ничего страшного не случится, если он и правда выпьет горячего. Весна была теплой, но он так долго просидел под любимой яблоней, что порядком озяб.       — Не хочешь чего покрепче? — спросил Мо Жань и хлопнул себя по лбу. — Поплотнее, я хотел сказать, поплотнее. Лапшу? Даже мой брат, который иначе как собакой меня не называет, ест ее так, что я боюсь, однажды он умрет от обжорства.       Чу Ваньнин не стал заострять внимание на странном прозвище и покачал головой.       — Лучше дай мне свои выписки и снимки.       — Не вопрос, только я все равно поем. А ты еще будешь слезно просить меня поделиться, как только почувствуешь ароматы.       Не обращая внимания на фырканье гостя, он пошел к столу, сияя улыбкой.       Так странно, Чу Ваньнин был совершенно не ласков с этим здоровенным любителем собак и парашютов, но Мо Жань продолжал улыбаться ему. Удивительная непробиваемость. Обычно наглецы и хамы раздражали Чу Ваньнина больше всего, но бесстыдство Мо Жаня напоминало поведение ребенка, которому еще никто не объяснил, что хватать незнакомых людей за руки, клянчить конфеты и громко требовать внимания — неприлично.       Чу Ваньнин ушел подальше от людей к своим чертежам и механизмам, а тут сам вызвался помогать, вмешался в жизнь другого человека. Неужели его так потряс вид пышущего силой молодого мужчины, который в парке всего на одну секунду скривился, глянул на него темными глазами, в которых было знакомое отчаяние, а потом легкомысленно посмеялся над своим увечьем и поспешил к нему, тяжело припадая на одну ногу?       С этими мыслями в свое время Чу Ваньнин пришел в медицину. Он хотел, чтобы люди могли вернуть то, что жизнь попыталась отобрать.       Он окинул внушительную фигуру Мо Жаня задумчивым взглядом.       Тот наконец собрал все требуемое и вернулся с ворохом бумаг. Чу Ваньнин выхватил их, как будто это долгожданный подарок, который он нашел под елкой. Сел за стол, включил лампу и совершенно точно ушел в другую реальность.       Мо Жань хмыкнул и принялся за готовку. Оказывается, с таким человеком можно молчать. Он споро шинковал овощи, пока в кастрюльке тихо булькала лапша, осознавая, что ни один из его одноразовых не получал ужина.       «Может, так и заводят друзей?» — подумал Мо Жань.       У него, конечно, были знакомые и товарищи, дядя с тетей и даже самодовольный братец. Но не было никого, кто приходил к нему в гости поесть лапши, запивая ее грушевым вином. Или вот так просто помогал.       Мо Жань вздохнул, закинул овощи в разогретый вок и споро обжарил их. Следом вывалил лапшу и соус, в который щедрой рукой сыпанул сычуаньского перца. Выключил огонь и хотел было звать Чу Ваньнина, но тот уже вернулся к барной стойке.       Все еще не отрывая взгляда от очередной бумажки, он заключил:       — У тебя совершенно рядовой случай.       — Рядовой? — поперхнулся Мо Жань.       — Абсолютно. Ты должен был забегать ещё месяц назад. Все отломки собрали, так что подвижность восстановится полностью. Нет разрывов связок и нервов. Ты очень профессионально сломал себе надколенник.       — На реабилитации сказали, что колену пиздец.       — Можешь разбить лицо тому, кто это сказал, — Чу Ваньнин нахмурился.       О, Мо Жань сделает это с радостью.       — Оперировал тебя прекрасный специалист — доктор Таньлань, я учился у него в ординатуре. Видишь, как он закрепил этот отломок, — Чу Ваньнин на вытянутой руке держал один из рентгеновских снимков, на которые сам Мо Жань смотреть спокойно не мог. Винты в собственном теле вызвали дрожь.       — А вот физиотерапевт тебе достался… — Мо Жаню показалось, что Чу Ваньнин сглотнул брань. — Чуть не разрушил труды хирурга. Буквально сделал все, чтобы ты не смог нормально ходить. Ты должен нагружать и разрабатывать ногу, и боль нужна, чтобы чувствовать пределы. Но ты едва не довел до атрофии мышцы левой, перегрузил правую, да еще и подсел на обезболивающие. Ты хоть видел их состав?       Мо Жань почти смутился. Обезболивающими он и правда злоупотреблял. Особенно когда пытался через боль взять полосу препятствий перед своим командиром. Мо Жань надеялся, что тот не спишет его сразу, и он сможет понемногу восстанавливаться.       — Ты здоров, — сказал Чу Ваньнин с раздражением, и Мо Жань понял, почему от него сбегали пациенты. Это он знал, что злится уважаемый профессор исключительно на бестолкового врача, но не на дурного пациента.       — Здоров, — глупо повторил Мо Жань.       — Да, осталось укрепить мышцы и разработать сустав.       Мо Жань все стоял и не мог поверить, что все эти месяцы, когда он готовился хоронить себя во цвете лет, он был на пути к полному исцелению, с которого его пытался сбить уебок из реабилитационного центра.       — Покажи рецепт и таблетки, — приказал Чу Ваньнин, и Мо Жань, не задумываясь, вручил ему требуемое.       Тот взял заветную бумажку в руки и разорвал.       — Чу Ваньнин?!       Баночка с обезболивающим скрылась в его кармане.       — Привыкай жить без них. Ты едва не стал наркоманом. В понедельник придешь ко мне на кафедру, я выпишу препарат, чтобы снять ломку, — он написал что-то на обратной стороне половинки рецепта. — Скажешь, что к профессору Чу, мне позвонят, и я спущусь за тобой.       — Не проще оставить свой телефон? — Мо Жань впервые в жизни задал этот вопрос без задней мысли, но Чу Ваньнин явно расценил это как подкат и проигнорировал.       Дело принимало совсем другой оборот. Возможность вернуть здоровье, с которым он почти распрощался, и не знал, как жить дальше, несмотря на все улыбки и заверения (конечно, дядя, что со мной будет, голова на месте, не пропаду) стоила того, чтобы выполнять любую прихоть уважаемого профессора.       У Мо Жаня от предвкушения загорелись глаза.       — Я смогу восстановиться за месяц? В июне мне бежать десять километров по пересеченной местности. Это вопрос жизни и смерти.       — Чьей? — с убийственной серьезностью спросил Чу Ваньнин.       — Моей, конечно же, А-Нин!       Тучи, сгустившиеся над его карьерой, рассеялись, и наглость Мо Жаня воссияла, как солнце.       — Ты, может, и успеешь, — взгляд Чу Ваньнина прошелся по его телу, и Мо Жань сдержал дурацкий порыв встать так, чтобы ракурс был получше.       — Посланный мне небесами благодетель вынес вердикт, можно и поесть.       Не слушая возражений, он разложил по мискам лапшу и поспешил спрятать усмешку — Чу Ваньнин поводил носом и с любопытством взял палочки.       Мо Жань не стал спешить, ему захотелось увидеть лицо профессора, когда тот попробует лапшу, от которой поначалу отбивался. Чу Ваньнин осторожно приоткрыл рот, втянул пропитанное соусом угощение и замер. Он не спешил проглатывать, кажется, даже не жевал. Его глаза наполнялись слезами, а нос предательски покраснел. Мо Жань в ужасе схватил свои палочки и попробовал. Отличная лапша! Все еще горячая и упругая, приятно обжигающая кончик языка острым соусом.       Блядь! Мо Жань забыл, что в этом мире существуют люди, которые не переносят острую пищу.       Он подорвался из-за стола, налил в стакан воды и подал Чу Ваньнину салфетку. Тот прикрыл глаза и поднес ее ко рту. По щеке все же скатилась одинокая слеза. Мо Жаню показалось, что это оплакивают его шансы понравиться.       — Вот так, нахвастался, а сам отвлекся и насыпал перца не глядя, — Мо Жань неловко рассмеялся и швырнул миски в мусорку.       От грохота Чу Ваньнин распахнул глаза, и у Мо Жаня перехватило дыхание. Он определенно не хотел довести этого человека до слез, но глядя на его покрасневшие от перца губы, он думал, что некоторые люди даже плакать могут так, что их хочется немедленно выебать.       Отгоняя непочтительные мысли, он распахнул холодильник и принялся доставать мягкий тофу, овощи и маринованные побеги бамбука.       — Не бойся, тут не налажаю, — сказал Мо Жань, когда Чу Ваньнин собрался встать.       В итоге они все-таки поели, и Мо Жань разлил ароматный чай с бутонами розы. Он радостно отметил, что чай пришелся по вкусу его гостю, и тот принялся объяснять, как будет проходить восстановление, даже порывался нарисовать ему строение коленного сустава, но Мо Жань только рассмеялся и сказал, что вверяет себя в руки профессора.       Пока они разговаривали, в квартире было до того тихо, что Мо Жань успел порадоваться. Обычно Цзяньгуй требовала все его внимание, ходила хвостиком и выпрашивала угощение. Мо Жань мысленно пообещал себе скупить завтра все собачьи лакомства, которые найдет в магазинчике на углу.       — Цзяньгуй одиноко, я не могу долго и часто гулять, а хаски слишком энергичны, чтобы сидеть дома, — пожаловался он.       — Зачем завел? Отдай кому-то, у кого есть время.       Холодный тон не обманул Мо Жаня. Даже первая встречная собака вызывала у Чу Ваньнина сострадание.       — Тогда я останусь совсем один, — просто ответил он.       Когда чай был выпит, ноутбук скрылся в глубинах профессорской сумки, и Чу Ваньнин собрался уходить, стало ясно, почему в квартире царила такая благостная тишина.       — Цзяньгуй! — в отчаянии вскрикнул Мо Жань.       В этот момент он как никогда чувствовал, что имя весьма подходит его глупой собаке.       Было уже поздно, светлые туфли Чу Ваньнина были залиты собачьей слюной. Одну распотрошили полностью, нос второй был безжалостно погрызен, кусочки кожи валялись по всему коридору.       На свободном теперь коврике мирно спала причина его позора, и Мо Жань готов был и правда отдать ее обратно дяде.       Они одновременно заговорили:       — Я просто вызову такси и…       — Ты можешь остаться!       Чу Ваньнин ошарашенно уставился на Мо Жаня, как будто тот предложил совершить парное самоубийство.       — Прости! Я закажу новые, — затараторил Мо Жань, выхватывая телефон. — Или у тебя дома кто-то есть, кто привезет другую пару? За эти я заплачу, только прости меня.       Гневная отповедь застряла в горле, и Чу Ваньнин захлопнул рот. У него не было никого дома, у него не было ни единого человека, которому он мог позвонить, даже если ему нужна будет помощь серьезнее, чем привезти новые туфли.       Мо Жань осекся и уткнулся в телефон.       — Все в порядке, — Чу Ваньнин восстановил душевное равновесие.       — Доставка будет завтра к девяти, — возвестил Мо Жань, когда они вернулись на кухню.       Чу Ваньнин сидел на стуле и смотрел, как Мо Жань стаскивает постельное белье и неловко натягивает новое. Тот сжал подушку в попытке втиснуть ее в наволочку, и Чу Ваньнин моргнул. Оказывается, он бесстыдно рассматривал обнаженные руки, покрытые загаром, которые сминали подушку, а Чу Ваньнину упорно виделось на ее месте чье-то нежное тело.       — Ванная там, — неловко прервал его размышления Мо Жань.       Чу Ваньнин думал, что тот воспользуется моментом и начнет флиртовать, но Мо Жань выглядел смущенным. Он протянул ему футболку.       — Не новая, но чистая. Я даже ее гладил!       — Футболка?       — Не будешь же ты спать в своей одежде? У меня есть новая зубная щетка. Только штаны... — он замялся и оглядел Чу Ванина еще раз. — В мои тебе придется заматываться.       Чу Ваньнин кивал, а в мыслях он все еще оценивал открывшиеся виды, поэтому в ванную зашел, не помня себя. Лицо горело. Мо Жань вел себя предельно вежливо, ни единого откровенного взгляда, намека, это Чу Ваньнин сошел с ума. Залип на мужчину.       Он умылся холодной водой, повозил во рту зубной щеткой, отрешенно глядя в зеркало.       Нужно было раздеваться. Чу Ваньнин прижал футболку к лицу. Не то чтобы он не доверял Мо Жаню, но… Футболка пахла порошком.       Разочарованно выдохнув, Чу Ваньнин снял брюки, рубашку и со злостью принялся натягивать футболку. Рука застряла в горловине, он выругался, дернув пару раз неловкой конечностью. Волосы окончательно растрепались, и он как мог пригладил их пальцами. Футболка доходила ему до колен и висела мешком. Мо Жань такой огромный или он выдал ему какую-то особенную одежду? Он вышел из ванной, не поднимая глаз.       Мо Жань сидел на кровати в домашнем и не отрывал взгляда от Чу Ваньнина. Босой, изящный в этой чертовой безразмерной футболке. Острые колени, тонкие запястья, алеющее лицо. Все в нем кричало, что Чу Ваньнина надо схватить, вжать в постель, трахать до самого утра.       Сглотнув, Мо Жань хрипло сказал:       — Я сейчас.       Как будто Чу Ваньнин должен был его ждать для чего-то.       В ванной Мо Жань схватился за раковину и поднял пугающе темные глаза, глядя в свое отражение.       — Уймись, животное, — сказал он. — Ты доставил столько хлопот этому человеку.       Посмотрел на штаны. Если он быстро подрочит, это будет слишком очевидно?       Ему казалось, что Чу Ваньнин видит все его взгляды, читает намерения. А он впервые попытался показаться лучше, чем есть на самом деле. Он нашел человека, которого не просто хотел видеть в своей койке. И этот человек, вот сучье везение, сейчас окажется в его постели.       Умывшись холодной водой, Мо Жань вышел из ванной и сразу выключил свет в комнате.       Несмотря на теплую весну, Чу Ваньнин укрылся только что не до носа, и Мо Жань порадовался, что тот лежал к нему спиной. Устроившись как можно дальше, он сказал:       — Спокойной ночи.       Ответа Мо Жань не получил.       Стоило сбросить это неуместное возбуждение, потому что как только он провалился в сон, первым делом увидел Чу Ваньнина. Тот снова выходил из ванной, только теперь смотрел прямо на него, тяжело дышал сквозь приоткрытые губы, а футболка не могла скрыть возбуждение.       Сколько бы Мо Жань ни говорил себе о почтительности, но такой Чу Ваньнин растоптал все его порывы своими изящными ступнями. Не владея телом, Мо Жань подошел и тут же прижался к совершенно блядским губам. Чу Ваньнин впустил его язык и изогнулся, так что Мо Жань смог вжаться стоящим членом в плоский живот. Он схватил Чу Ваньнина, продолжая целовать, повел за собой, отступая спиной к кровати. Споткнулся и упал, не разрывая объятий. Тут же перекатился, подминая его под себя. Широкие ладони спустились ниже, огладили бедра, двинулись, задирая ткань футболки. Под ней ничего не было.       Мо Жань перевернул Чу Ваньнина и навалился, вдавливая его в постель. Он застонал от нетерпения...       И проснулся.       Под его руками было горячее тело, а сам он умудрился проделать путь через чертову кровать размером с комнату и вжаться прямо в спящего Чу Ваньнина. По крайней мере, Мо Жань думал, что спящего, ведь тот бы уже врезал ему, если бы бодрствовал. Он тут же откатился на свою сторону и прислушался. Чу Ваньнин дышал глубоко и спокойно.       Стояло у Мо Жаня так, что даже одеяло не могло скрыть масштаб проблемы. Он хотел выругаться, но закрыл ладонями рот. Прикосновение к губам вызвало воспоминание о поцелуях. Он действительно не мог держать член в руках. То есть, себя в руках. Член он не отказался бы сейчас подержать.       Черт! Да что такое?       Три месяца без секса выжгли ему мозги, раз он готов кинуться на гостя, который доверчиво спит в его постели.       Точно, Чу Ваньнин спит, и он будет тихим — сбросит напряжение и вернет контроль над разошедшимся телом. Он сжал член, но этого было мало, и Мо Жань стянул белье. Стало гораздо лучше, и он быстро размазал натекшую смазку, сжал зубы и двинул сразу грубо, стискивая член в кулаке. Чуть развел бедра и толкнулся. Кровать едва слышно скрипнула, и Мо Жань замер, но с другой половины не доносилось ни звука, так что он закрыл глаза, вспоминая все эти коленки и алые губы, и то, каким податливым был Чу Ваньнин под ним. Как он ни старался быть тихим, но с каждым движением легчайшие шорохи и сдавленное дыхание разрушали ночное безмолвие. Коротко застонав, Мо Жань дернул рукой в последний раз, чувствуя обжигающие капли на животе. Вытер ладонь о простыни и выдохнул.       Молодец. Подрочил в метре от спящего и ничего не подозревающего Чу Ваньнина. Но томление в паху рассеялось, и он быстро заснул.       Утром Чу Ваньнин избегал его взгляда и умчался, стоило курьеру вручить коробку.       Ночью он ведь ничего не заметил, так? _______________________________________________________________________       1) В Пекине нельзя выгуливать собак в парках, но так как Яньлинь — выдуманный парк, то и законы у меня там свои. А вот без поводка выгуливать собак запрещено в принципе, так что Мо Жань потом сильно рисковал своими социальными баллами.       2) На китайском рододендрон называется 杜鵑花 (Dùjuān huā), понятия не имею, насколько сложные в нем иероглифы, но выглядит устрашающе.       3) 见鬼 (jiàn guǐ) — Черт тебя подери! груб. Катись к хуям. В оригинальной новелле так называлось Божественное Оружие Мо Жаня в виде алой ивовой лозы.