Forever Black, Forever Pure, Forever Young

1. — Да, мама. Разумеется, я не осмелюсь посягнуть на честь благороднейшего и древнейшего дома Блэк, обязуюсь серьёзно относиться к учёбе и неукоснительно следовать правилам школы. Мейсса закашлялась и запахнула тёплую осеннюю мантию, тонкими пальцами комкая и сминая мягкое чёрное сукно. Брат за спиной насмешливо хмыкнул: он-то знал, что для тихони Мэй, якобы из-за слабого здоровья (а на деле — из-за выходок одной из кузин и старшего брата) находившейся на домашнем обучении, вырваться из стен особняка казалось долгожданной свободой. Разумеется, не такой, как у Сириуса — он сбежал летом, нелепо и смешно, наплевав на все мольбы остаться, не уходить, не оставлять младших наедине с завышенными и неоправданными ожиданиями родителей, но старший брат всё равно ушëл. Взъерошил волосы Регулусу, поцеловал сестру на прощание в лоб, будто покойницу в последний путь провожал, обещал писать — и не написал ни строчки. То лето было промозглым, как никогда, и Лондон казался пустым и чужим, потому что в тринадцать лет никто не умеет отпускать тех, кого считал частью себя. Никто в тринадцать лет не умеет рвать ниточки так резко, даже с Андромедой пару-тройку лет назад было легче — хоть и самая любимая, а всё же кузина, не родной брат, от которого осталось только выжженное пятнышко на гобелене — мать демонстративно тушила об него сигареты. Мейсса тогда утянула у матери пачку «Визенгамота», долго сидела в комнате Сириуса, училась курить, пытаясь понять, что находят в сигаретах мать и дядя Альфард. С последним мать разругалась так, что по всей гостиной летали проклятия: Вальбурга требовала немедленно прекратить давать Сириусу деньги, а дядя убеждал еë, что лучше будет, если сын вернëтся по зову сердца, а не голода. Прячась от криков, Мэй сбегала наверх, в спальню Сириуса, тихо плакала, с ногами забравшись в кровать брата, и поджигала одну сигарету за другой. От первой затяжки девочка закашлялась; от второй закружилась голова; когда Мейсса докурила первую сигарету, ноги казались ватными, с кровати было не встать. На второй сигарете выровнялось дыхание; от третьей желудок едва не вывернулся. Сириусом младшая Блэк болела долго, только что на луну не выла от глухой тоски, как его «больше, чем друг». Нет, она прекрасно знала, что без брата в доме наконец воцарилась тишина, мать лишь хвалила оставшихся детей, потому что они были хорошими. Тихими, послушными и полностью соответствующими её ожиданиям. Без Сириуса было спокойнее, можно было не ждать, что оставленный где-то шарф или галстук начнёт подмигивать красным и золотым, что чернильницу не подменят взрывающейся, без него быстрее читались книги, и не с кем было ругаться из-за косметического карандаша, который они вместе украли то ли у Беллы, то ли у Цисси. А потом Мейссе исполнилось четырнадцать, и родители пообещали отправить её в Хогвартс нынешней же осенью. Мэй склонила голову, изображая учтивую покорность родительской воле, и тем же вечером училась рисовать стрелки новым, уже собственным карандашом, и брызгала на шею подаренными на день рождения духами — они пахли абсентом, кофе, лакрицей и обещанием свободы. Сириус ушёл и не знал, что сестра продолжала нашептывать реплики, так и не сказанные вслух, вспоминая разговор за разговором, продолжала, листая книги, думать: надо бы спросить у брата, как ему эта мысль — и рука уже тянулась за пером, чтобы сделать пометку на пергаменте и заложить нужное место, и внезапно накрывало осознанием: Сириуса больше не будет. А сейчас Сириус, как ни в чëм ни бывало, на платформе девять и три четверти улыбался премилой, если бы не вульгарно-яркие красные губы и голубые тени, блондинке в гриффиндорском галстуке и столь же хорошенькой рыжей девице со значком старосты. Сириус ушёл, но был жив, здоров, сыт и, судя по всему, доволен своей новой жизнью, куда забирать младшую не захотел. Но Мейсса уже начала свою собственную новую жизнь. Равнодушно скользнув взглядом по группке гриффиндорцев, младшая Блэк сдержанно кивнула матери на прощание, и точно так же фальшиво, как Сириус совсем недавно, пообещала писать, отчитываясь о своих успехах. Она — не идеальный Регулус, староста и ловец квиддичной команды. Она вообще боится метёл, а от шума на платформе у неё болит голова — непонятно, как выжить в школе, если в первую же четверть часа хочется сбежать домой. О чём она напишет родителям? Вальбурга и Орион Блэки — вовсе не те люди, которые утешат дочь, пусть и младшую, скорее, напомнят о «долге». Разумеется, Мейсса не напишет им ни строчки за весь сентябрь. Ни о том, как, сжимая холодные пальцы Реджи, брела по проходу «Хогвартс-Экспресса», ни о том, как вслед за братом взяла сходу предложенную сигарету у симпатичного соседа по купе, и, жадно вцепившись в кремовый, с перламутровым блеском фильтр, выпускала сизые клубы ароматного дыма — табак явно был недешёвым, и на вкус, кроме привычной тоскливой горечи никотина, отдавал немного кофе с коньяком. — И сколько же лет твоей сестричке? — насмешливо произнёс мальчишка, обращаясь к Регулусу — словно Мейссы и вовсе не было в купе. — Для первого курса выглядит слишком взрослой, а для остального, уж извини, маловата. Она даже не обиделась: нахал сверкнул совсем сириусовской улыбкой, да так, что на секунду защемило сердце. — Мне четырнадцать, — равнодушно пожала плечами девочка. — Я — ровно посередине. Мейсса Вальбурга Блэк. Четвёртый курс, Слизерин. — Эван Франсуа Розье, — учтиво представился парнишка, едва заметно грассируя. Мейсса прищурилась: годы, проведенные в полумраке домашней библиотеки, ослабили её зрение, и она не сразу разглядела своего визави несмотря на то, что он показался ей смутно знакомым. Теперь, когда он представился, Блэк вспомнила, где могла его видеть — юноша приходился кузеном по материнской линии её двоюродным сёстрам. — Шестой курс, Слизерин. Где ты училась до этого? — Мэй училась дома, — вмешался Регулус, едва заметив гримасу неудовольствия, исказившую до скучного правильные черты сестры. — У неё… не очень крепкое здоровье, коротко говоря. Мейсса, застегни, пожалуйста, мантию и надень шарф. Мама велела тебе закутаться, ты уже неделю пьёшь Бодроперцовое. Эван хмыкнул, протягивая девочке шарф. Блэк уложила его на колени вместо того, чтобы завязать на шее, но мантию послушно застегнула. — А отец говорил, что твоя младшая сестра родилась сквибом, поэтому её и заперли в четырёх стенах. — Ложь! — вспыхнул Рег. В подтверждение его слов Мейсса, не разжимая губ, взмахнула палочкой, развеивая мутную кисею дыма. — Ух ты, невербальные? — восхитился Розье. — Их же только на шестом курсе проходят! — Домашнее образование, — ни к кому в особенности не обращаясь, будто читая лекцию, заметила Блэк-младшая, — отличается от школьного тем, что усвоение программы целиком и полностью зависит от личных способностей и старания ученика. Таким образом, обучение может происходить в комфортном для конкретного индивидуума темпе. На этом я хотела бы закрыть тему. Эван поднял обе руки в примирительном жесте: — Сдаюсь, мисс Зануда! Приношу свои глубочайшие извинения, и всякое такое, над Блэками смеются лишь кретины и самоубийцы! — К какой категории из этих двух принадлежит твой папаша? — сверкнула глазами Мейсса. — Ни к одной, — пресёк начинающуюся перепалку Регулус. — Мэй, помолчи. Мать просила тебя не… — Никто не смеет покушаться на честь нашей семьи, — прервала его младшая сестра. — Тем более, если этот человек, — из-под пушистых ресниц девочка метнула гневный взгляд на растерянного Эвана, — смеет называть себя твоим другом! — Мейсса Вальбурга Блэк! — Регулус постарался придать голосу материнской жёсткости, но сестра посмотрела на него столь ехидно, будто хотела сказать: куда тебе в старосты, ты не то, что с младшей сестрой, ты с домовиком справиться не сможешь. — Немедленно прекрати! — Ого, Блэков прибыло, — в купе ввалился один из школьных товарищей Регулуса, Барти — его Мейсса знала, поскольку тот несколько раз гостил у Блэков на каникулах. — Начинаешь учёбу с публичной ссоры, Мэй? Ах, где же твои манеры?! Крауч приложил руку к сердцу, изображая разгневанного отца семейства с сердечным приступом — не иначе, собственного папочку пародировал. Впрочем, это замечание младшая Блэк оставила при себе, и молча отодвинулась в угол, чтобы Барти смог присесть. Впрочем, тот не торопился — перво-наперво он обменялся крепким рукопожатием с Регулусом, затем понимающе взглянул на Эвана и плюхнулся рядом. — Я не собираюсь отказываться от своих слов, — упрямо сдвинула брови Мейсса, отчего породистое лицо стало суровым и некрасивым. Сжатые в ниточку губы делали её похожей на мать, словно две капли воды. — Я — Блэк. А Блэки слов на ветер не бросают. Если я ношу юбку, это не значит, что я глупее или слабее! Если меня до поры до времени не отпускали в этот рассадник грязнокровной скверны под предводительством магглолюбца Дамблдора, это не значит, что я сквиб, родители лишь не хотели допустить, чтобы эта зараза коснулась и меня! — Мерлин всемогущий, у Блэков и вправду нелады с головой, — потрясённо выдохнул Розье. — Подумать только, запереть девчонку на лишних три года в четырёх стенах лишь из-за неприязни к Хогвартсу! — Посмотрел бы я на тебя, коли твои родители загодя знали бы, во что Дамблдор превратил школу, — поджал губы Регулус. — Подумать только, сколько предателей крови здесь развелось! Мейсса густо покраснела, невовремя вспомнив Сириуса. Повисло неловкое молчание. — Куда делся Мальсибер? — вклинился Барти, пытаясь разрядить остановку. — Сидит где-то со Снейпом, — отмахнулся Эван. — Или опять задирает свою грязнокровную черномазую подружку — ну, ту, из гриффов. Третий год страдает, бедняга! Блэк недоумённо покосилась на брата, не понимая, о чём речь — их товарищ по факультету посмел завести отношения с грязнокровкой? Или это какие-то непонятные шуточки «для своих»? — Если он добьётся своего, я побрезговал бы впредь садиться с ним рядом, — заметил Барти. — Максимум, чего он добьётся… — приготовился выдать явную пошлость Эван, но вовремя сообразил, что при Блэках придётся отказать себе в этом удовольствии — по крайней мере, до того момента, пока Мейсса не покинет купе. — Максимум, чего он добьётся, так это очередной драки с Мародёрами — уж прости, Рег, но твой братец явно преуспел в ухаживаниях за… — Замолчи, — отчеканил зардевшийся Регулус. — Он нам больше не брат. — Он нам больше не брат, — эхом откликнулась Мейсса, перекатывая это сочетание во рту, как горький леденец. 2. Блэк устало потёрла виски пальцами. Школа ей не нравилась. Вернее, старинный замок вызывал благоговейный трепет: хитросплетения коридоров, переменчивые лестницы, таинственные ходы и тупики, вековые статуи и потемневшие от времени портреты волновали воображение, тёмные переходы манили за собой, обещая одну за другой открыть свои тайны, а прохлада и полумрак подземелий уже через несколько дней напоминали о доме, но… …но за исключением этого, Хогвартс был худшим местом на земле. Мейссу раздражало здесь всё: ранний подъём, не оставлявший ей никаких шансов выспаться, вынужденная необходимость делить спальню с ещё двумя девчонками, общие занятия, и более всего — шумные, наглые, высокомерные, дурашливые, задиристые, ленивые, глупые и порой даже невыносимые ученики всех возрастов. Кто-то мог сорвать уроки нелепой выходкой, словно первокурсник, кто-то шептался на уроках; кто-то бесконечно переспрашивал у профессоров каждое слово, кто-то раздражающе подскакивал на месте, ожидая, пока его спросят; кто-то пренебрегал гигиеной, кто-то пользовался излишне резкими духами; кто-то шумел в гостиной, мешая запоминать материал, из-за кого-то факультет постоянно терял баллы… — Я так больше не могу, — Блэк присела рядом с братом. Регулус со вздохом оторвался от журнала, посвящённого зельям, закрыл его и отложил в сторону. — Привыкнешь, — пожал плечами парень. — Все привыкают, даже первогодки уже перестали плакать и проситься к мамочке, это я тебе могу сказать со всей уверенностью, как староста. — Я не плачу! — вспыхнула Мейсса. — И уж тем более не прошусь домой — мне просто здесь не нравится! — А что ты думала, Блэк, вокруг тебя все будут прыгать, как мамочка с папочкой и дюжина домашних эльфов? — насмешливо спросил Авитус Мальсибер, едва не перевернув чернильницу прямо на собственное эссе по зельям. Четверокурсница от всей души и в простых выражениях, изученных некогда с подачи Сириуса, пояснила нахалу, что думает по поводу его манеры влезать в разговоры без спроса. — Как мило, — пропела Гвеннит Флинт, с недавних пор носившая сомнительное звание потенциальной миссис Мальсибер. — Строишь из себя аристократку, а чуть ковырнёшь — и здравствуйте-пожалуйста, такой площадной брани я от мальчишек не слышала! В привычной манере Мейсса сжала губы и исподлобья взглянула на обидчицу. Ввязываться в вульгарную маггловскую драку или палить в Гвеннит заклинаниями на глазах у всей гостиной не хотелось. — Потому что мне, в отличие от некоторых, строить из себя что-то незачем, — неожиданно миролюбиво откликнулась Блэк. — Сама понимаешь, кто-то может себе позволить пару шалостей, а некоторых и вызубренный наизусть учебник этикета не спасёт, всё равно нет-нет, да и вылезет наружу шакалья натура, как кое-что из корсета. Флинт удивлённо посмотрела вниз. Вопреки её опасениям, корсет, кажется, был на месте, но шестикурсница всё равно поспешила его поддёрнуть вверх. — А мне сдаётся, что не сестрице предателя крови рассказывать что-то о чьих бы то ни было повадках! — рявкнул Авитус. — Небось, от своего же негодного братца и нахваталась этой дряни, а? — А это не твоё дело! — Регулус вскочил с дивана и наставил свою палочку на Мальсибера. Тот встал и с угрожающим видом двинулся на Блэка. Шестикурсник был на две головы выше худого и не слишком рослого Рега, и к тому же — заметно шире в плечах. Мейсса сдавленно охнула и затравленно огляделась по сторонам, ища глазами того, кто смог бы предотвратить или хотя бы разнять возможную драку. Брат вряд ли отступил бы — он был в своём праве, Мальсибер погрешил против чести их семьи, и заслуживал хорошей трёпки, но Регулус… Регулус казался таким беззащитным на его фоне! — Остановите это! — хрипло выдохнула девочка, прижимая холодные, мгновенно намокшие от волнения ладони к пылающим щекам. — Остановите же! Кто-то схватил её за плечи и отвёл в сторону. Не отводя глаз от брата, младшая Блэк сжала в кулаке полированное дерево рукояти волшебной палочки, и ринулась прочь из чьей-то деликатной, но достаточно твёрдой хватки. — Ш-ш-ш, дурочка, — чей-то жаркий шёпот обжёг ухо Мейссы. — Стой, где стоишь, Барти уже побежал за деканом. — Отпусти, — Блэк попыталась стряхнуть чужие руки. — Это неприлично! — Маленькая пуританка, — ладони на секунду дрогнули, но хватка неизвестного едва ли ослабла. — А твоя ругань прилична? — Убери свои руки, ты! — Мейсса вслепую ткнула ногой куда-то назад, не рискуя отвернуться от брата ни на секунду — если Авитус вздумает применить что-нибудь этакое, из разряда тех заклинаний, которые он пробовал на Макдональд, лишний щит не повредит. В конце концов, если бы не её длинный язык, Регулус не попал бы в эту гадкую ситуацию! Тем временем, мальчишки медлили, перебрасываясь оскорблениями: никто не решался начать первым. Мальсибер угрожающе нависал над Регом, вертя палочку в руках; Блэк смотрел ему в глаза прямо и уверенно, но даже под мантией было видно, как напряглась его спина. — Брось, мисс Мэй, — неизвестный тихо рассмеялся. — И прекращай пинать меня в голень, это, в конце концов, больно! Мейсса резко дёрнулась, разворачиваясь лицом к неизвестному поклоннику столь специфичных объятий, и кончик её вишнёвой палочки упёрся в кадык мгновенно помрачневшего Эвана. Под суровым взглядом младшей Блэк светловолосый юноша медленно поднял руки, показывая, что безоружен. Его палочка торчала за поясом. — Как ты смеешь зажимать меня посреди гостиной? Я тебе что, одна из девиц… слишком лёгкого поведения? — почти не шевеля губами, прошипела четверокурсница, делая шаг вперёд. Розье, не меняя позы, шагнул назад. — Дурочка, — тихо-тихо, но с какой-то неясной нежностью, шепнул он в ответ. — Неужели было бы лучше, если бы в тебя попало шальное заклинание? — Было бы лучше, если бы ты оставил меня в покое! — гневно ответила Блэк и выбежала из гостиной, даже не пытаясь поддержать проникновенную речь Регулуса об отречении от брата, «чьи идеалы диаметрально противоположны семейным и неизбежно приведут чистокровных волшебников к краху магической цивилизации и смешению с грязнокровками». Слёзы потекли из её глаз прежде, чем дверь спальни захлопнулась за спиной, и Мейсса ничком рухнула на кровать, едва задёрнув балдахин. 3. На исходе сентября природа, наконец, вспомнила, что совсем недавно было лето — которое, впрочем, было по-осеннему дождливым, прохладным и пасмурным, но всё же летом, и в череде таких же серых дней выдалось тихое, тёплое и золотистое утро: ласковое солнце апельсиновыми лучами подсвечивало золотистые кроны деревьев, лёгкий ветёрок кружил покрасневшие кленовые листья, но больше не рвал из рук зонты и шали — словом, всё располагало к прогулке. До ближайшего похода в Хогсмид оставалась неделя, но Мейсса туда и не рвалась — пожалуй, детские развлечения вроде покупки сластей или лавки розыгрышей её не прельщали, а перспективы разжиться табаком были слишком уж призрачными — худенькая, бледная и невысокая, едва ли пяти с половиной футов ростом, Блэк никак не походила на совершеннолетнюю. Она не отказалась бы от вкусной сигареты, но опускаться до мелкого трюкачества вроде зелья старения или, не дай Мерлин, униженных просьб старшим ученикам, не позволяла врождённая блэковская гордыня, любовно культивированная матерью и отцом. Словом, слизеринка не нашла повода отказаться от неспешного променада вдоль берега Чёрного Озера, прихватив с собой наспех трансфигурированный плед и незавершённый проект по нумерологии — профессор Вектор высоко оценила глубокое увлечение новой ученицы очарованием строгих законов и формул, а потому предложила дополнительное задание. Ветерок едва заметно морщил водную гладь, и в отблесках неяркого осеннего солнышка легкая рябь обращалась золотой чешуей, а в воздухе витал ни с чем не сравнимый сентябрьский аромат чуть подгнившей листвы, невесть откуда взявшихся опавших яблок, влажной земли и подрастающих на грядках у Хагрида тыкв. Миновав шумные стайки школьников, Блэк расстелила на увядшей траве плед и достала стопку пергаментов, усеянных аккуратными столбцами цифр и змеящимися строчками сложных неравенств. Одно из них уже неделю докучало Мейссе, никак не желая сходиться, и вчера она с раздражением отложила записи, собираясь поутру, на свежую голову, просмотреть их на предмет ошибок. Увлечённая своим занятием, Блэк не заметила приближения чьей-то фигуры. На секунду вскинув глаза, она оценила безупречный крой тёмных шерстяных брюк и рассеянно отмахнулась: — Не сейчас, Реджи, я занята. — Я не Реджи, — рассмеялся кто-то и, подогнув длинные ноги в пресловутых идеальных брюках, уселся рядом, не дожидаясь приглашения. — Что у тебя здесь, Нумерология? Мейсса со вздохом отложила пергамент и заправила за ухо выбившуюся из тугого узла на затылке прядь волос. На сей раз она не стала поднимать глаза, избегая встречаться с ирисно-синими радужками чужих очей. Под взглядом красивого шестикурсника Блэк вспоминала, что она, в общем-то, ничем не примечательный «синий чулок», четырнадцатилетняя маменькина дочка, завсегдатайка библиотеки, мисс Зануда — слишком маленькая, слишком тихая и непримечательная, слишком… что угодно — одним словом, вряд ли подходящая партия. Мать внушила ей, что до поры до времени её мысли не должно затмевать ничто, кроме учёбы, и уж тем более Мейсса должна была избегать каких-либо отношений с противоположным полом. Во-первых, ей надлежало предстать чистой и непорочной пред будущим женихом, кем бы он ни был, во-вторых, родители боялись повторения истории одного крайне неудачного школьного романа, закончившегося выжженным пятном на семейном древе, и самая младшая Блэк почти ненавидела кузину за эту историю. Из-за неё, из-за Андромеды, ну и самую малость из-за нелепых выходок Сириуса Мейссу три года держали на домашнем обучении. Из-за побегов этих двоих фамилия Блэк была опозорена! — Я не звала тебя, — тихо, едва ли не смущённо, уронила четверокурсница, лихорадочно перебирая вещи в сумке — намертво завинченная чернильница, гладкая и холодная, маленькое карманное зеркальце в серебряной оправе, словно издевательски напоминающее, что маленькая пуританка вступила в худшую пору своей юности и стала настоящим «гадким утёнком», связка перьев, прочие мелочи… — Да, — кивнул Розье, отчего светлая прядь, на солнце вспыхивающая золотом спелой пшеницы, упала ему на глаза. — Я пришёл извиниться за… за то маленькое происшествие в гостиной. — Вот как? — Мейсса, наконец, извлекла из сумки заколку, собираясь убрать в причёску выбившуюся прядь, и замерла. Посмотреть старшекурснику в глаза она всё так же не решалась. — Да, — выдохнул Эван. — Я долго думал над этим, и пришёл к выводу, что моё поведение могло быть неправильно понято — всё же ты воспитана строже, чем… Чем я мог предположить, исходя из нашей первой встречи, и я, возможно, преступил какие-то личные границы. Уверяю тебя, я не имел в виду чего-то непристойного, всего лишь не хотел, чтобы тебя зацепило чем-нибудь из арсенала нашего товарища. Блэк пожала плечами, неожиданно для себя ощущая, как в душе разливается горькое разочарование. Он просто не хотел, чтобы тебя зацепило случайное заклятие его дружка — наверняка из числа тёмных, вряд ли разрешённых, грозящих проблемами. — Извинения приняты, — тихо сказала Мейсса, не отрывая взгляда от заколки, которую так и сжимала в руке. — На этом всё? — На этом — всё, — кивнул Розье, но подняться с пледа не спешил. Помолчав, он пошарил по карманам, помотал головой, поискав глазами профессоров, и, не заметив никого поблизости, извлёк на свет пачку сигарет. — Я закурю? — Кури, — равнодушно отозвалась Блэк и подтянула к себе пергамент с записями, который изучала до этого нелепого разговора. — Хочешь сигарету? — Хочу.