Скотт Каан: Как фотографировать голых мужчин

Скотт не живет в чужих домах. Они чужие, чужие, чужие, и не понимать этого не может только тот, у кого никогда не было своего. Кажется, он расстроил Алекса, потому что его глаза на мгновение погасли: из ярких и сияющих стали мутными, неясного серовато-зеленого цвета. Всего лишь на какой-то миг — Алекс не умеет надолго концентрироваться на неприятных вещах. Хороший и завидный навык. — Я же обидел его, Дот? Верно? Дот кивает, смотрит неодобрительно, но мнение разделяет — чужие дома полный отстой. Алекс ей нравится. Впрочем, Алекс нравится всем — от генеральных продюсеров до распоследнего уборщика на площадке. И просто странно, что они не были знакомы. Несколько лет жизнь водила их по параллельным дорожкам. Так близко, что небольшой шаг в сторону мог столкнуть их каждый день. Лос-Анджелес — маленький город, знаете ли. В этом есть что-то фатальное и слишком глупое — познакомиться ни раньше, ни позже, а именно здесь и сейчас. Можно было бы поразмыслить над превратностями судьбы, но Скотт и без того измотан первыми неделями съемок сезона. Нет, все хорошо, никаких претензий. И вид с ланаи отеля открывается отличный, с ярко-синей гладью океана и белой песочной полоской перед ним. Он с сожалением вздыхает, вливая в себя остатки кофе, и треплет Дот по загривку: никаких долгих прогулок до воскресенья. Доска скоро покроется паутиной, но ассистент звонил десять минут назад, и надо шевелиться и отправляться туда, где тому, кто ты не есть на самом деле, платят деньги за то, что он притворяется кем-то другим. И снова никаких претензий: он знал, на что подписывался, проходя пробы. Все было бы отлично, подготовь его судьба к таким поворотам. Но с очередным сюрпризом невозможно смириться, только принять, пережить и отдать персонажу. — Давай, Дот, пошли. Скотту пора делать вид, что он Дэнни, и смесь обаятельной улыбки и недовольной гримасы уже сама прилипает к лицу, едва он переступает порог. Так быстро привык, что пугает. А мысли не стоят и цента. В конце концов, деньги он получает не за них. Вокруг все преувеличенно оживлены и полны энтузиазма для шести утра — иногда это раздражает. Сегодня почему-то особенно сильно. Если кажется, что твоя жизнь пошла на лад — жди какого-то подвоха. Закон Вселенной, мать ее. И максимально идиотский повод находится как по заказу. Резкий, крупный и неожиданный гавайский дождь срывается с безоблачного неба, путая планы, стирая метки с асфальта и почти затапливая городскую улицу до самых бордюров. Смесь воды, песка и грязи несется по дороге, и, конечно, есть в этом что-то безнадежное и экзистенциальное. — Ну что за херня, — говорит режиссер. — Прощаемся до завтра. Спасибо всем. Алекс тут же проводит влажным полотенцем по лицу, оставляя на нем длинные полосы грима, и разом теряет своего МакГарретта в австралийском акценте и совершенно другой улыбке. Скотт удивляется этому каждый божий день. Алекс слишком серьезен, когда дело касается работы. Дот вымокла до нитки, но счастливо дышит открытой пастью, отыскав в потоках мутной жижи нечто невероятно ценное. — Надо что-то делать! ― Алекс почти подпрыгивает, все еще не сменив костюм МакГарретта на свои порванные на колене джинсы и сухую футболку. ― Эй, давайте зависнем где-нибудь! Кто со мной? ― Пас, ― зевая, говорят по очереди… буквально все. Несколько лишних часов сна, релакса и, если повезет, общения с семьей ― дар прослезившихся тропических небес, и каждый знает, как им распорядиться. ― Прости, ― говорит Скотт, подходя сзади. Алекс буквально подпрыгивает, и Дот жмется мокрым боком к его ноге, выпрашивая ласку. Фу, какое недостойное поведение, Дот. ― Мне жаль, ― еще раз повторяет Скотт. ― Да, блядь, ― вздыхает Алекс, растрепывая мокрые волосы, ― я полночи настраивался на эту сцену, а результата ноль. ― Я не об этом, ― отмахивается Скотт, потому что на самом деле считает, что Алекс излишне заморачивается для эфирного сериала, где вместе с ними играют Гавайи, внушительный штат каскадеров, хороший маркетинг и имя Джека Лорда. ― Мне кажется, я вчера был неправ и сказал тебе кое-что неприятное. Я извиняюсь, ладно? Брови Алекса сходятся на переносице. Буквально слипаются друг с другом, собирая кожу на лбу в заметные складки, и от этого глаза становятся темнее, чем вода, текущая по асфальту. Если бы Алекс догадался накинуть рубашку поверх уже прилипшей к торсу футболки ― было бы идеально. А так, черт возьми, отвлекает. ― Ерунда, проехали, ― ослепительно улыбается Алекс. ― Сходим выпить? Дот мокрая до подшерстка и воняет псиной, а потому ход дальше коридора ей заказан. Нет, Скотт не пытался убедить Алекса в том, что отель лучше виллы, которую снимает для хэдлайнера канал. Просто поехал к себе, а Алекс без споров последовал за ним. Что ж, они взрослые люди, и каждый прекрасно знает, как управляться с душем и пушистым отельным полотенцем. На груди Алекса ― пятна грима, ужасные клочки искусственной кожи, которыми закрывают его татуировки, и телевизор уже орет музыкальным каналом, а Скотт в халате, которые, признаться, везде одинаковы, выискивает в своих вещах удобные домашние брюки, чтобы не вывалить перед гостем все достоинства, случайно раскинувшись в кресле. ― О, Пол Уокер! ― отвлекается на рекламу от бесконечного листка меню Алекс. ― Мне нравится. Я знаю его, и ты тоже снимался с ним. ― Я трахался с ним, ― почему-то говорит Скотт. — Намного раньше, чем снимался. Это правда. Что было ― то было. Когда тебе слегка за двадцать, и у тебя нет проблем ни с деньгами, ни с тем, в какое место их засунуть или на что обменять ― подобные вещи выходят как-то сами собой. Не то чтобы он собирался тут раскрывать душу. Алекс, к счастью, воспринимает его слова именно так, как следует: неверяще фыркает, тычет пальцем в строчки меню, слоняется по комнатам в поисках спиртного, не заключенного в издевательски микроскопические емкости. Словом, делает все то, что должен делать хороший парень, услышь он подобное признание. Это дико раздражает. Сейчас, на третьем месяце съемок, когда колено Скотта все еще побаливает и каждый раз перед необходимостью бегать он все еще глотает пригоршню таблеток, вселенский позитив Алекса выбешивает донельзя. ― Вытри грудь, ― швыряет он ему полотенце. ― Впечатление, будто с тебя сдирают кожу живьем. Алекс сосредоточенно трет пятна над небольшими, аккуратно сплющенными сосками, и Скотт не пялится. Вот вообще не смотрит и даже прикусывает язык в попытках не спросить, был ли когда-то там у Алекса пирсинг. Потому что, честное слово, Скотт многое видел в жизни. Случалось, и похуже. ― Отели ― чужие, ― вдруг говорит Алекс. ― Не настоящие. Будто в них на самом деле живешь не ты, а какая-то твоя копия с заранее определенными вкусами и потребностями. И тут же плюхается на диван, все еще влажной спиной оставляя пятна на чехле, и акцент в его речи с каждым глотком становится все явственней, все четче и резче. Все пьянящей, и Скотт уже раз сто пожалел о том, что позвал Алекса к себе. Ничем хорошим это не кончится, а ведь он всерьез рассчитывал сезона на три. Хорошие деньги, непыльная работка с дурацким графиком. От дома добираться далековато, но шесть часов сна в самолете ― непозволительная в других обстоятельствах роскошь. — Детка, сведи колени, — почти шепчет Скотт. — У меня три недели никого не было. Еще немного, и я совокуплюсь с камерой, пистолетом из реквизита и доской для серфинга. Свою, конечно, пожалею, возьму напрокат. Алекс ржет совершенно непристойно — в полный голос, запрокидывая голову, открывая все белоснежные зубы, и пытается пнуть голой пяткой край столика. Не бог весть какая шутка, но разряжает атмосферу, и оставшееся до доставки еды время проходит в прекрасной бессловесности, нарушаемой лишь всхлипами смеха и подтявкиваниями Дот, напоминающей, что хозяин оставил ее без внимания.