ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      Мама всегда говорила Тэхену: «Первое — самое важное». Эти слова — чуть ли не единственное, что он помнит о маме. В гномьем мире мамы уходят рано — крохотные милые дамочки в милых шапочках рождаются с самого начала слишком хрупкими, что нести свою тяжелую ношу до конца.       «Зато мы дарим этому миру десяток маленьких очаровательных новых гномиков!» — утешала Тэхена мама, когда лето расцветало самым своим началом, а мама таяла своим спокойным и грустным концом.       Это было задолго до начала Битвы Красной и Белой Шляпок, но особенно часто Тэхен эти мамины слова вспоминает именно сейчас, когда война в самом разгаре.       «Первое — самое важное. Первое впечатление важнее того, что ты будешь думать потом. Первая мысль будет пророческой. Первое чувство будет самым долгим и сильным. Первому порыву следует поддаться. Потому что в самом начале, пока еще ты сам не успеваешь что-то осмыслить, за тебя думает твое сердце. А оно мудрее мозгов».       И когда Тэхен, отправляясь в разведку по заданию Сокджина-гнома, видит это старое дерево с вывернутыми из земли корнями, а в яме меж его корней замечает яркое пятно чего-то синего, первое, что он думает: «Гном!».       Это и есть гном. Тэхен сразу подскакивает к яме и уже было протягивает руку, чтобы помочь бедолаге выбраться, и даже успевает рассмотреть, что гном довольно симпатичненький…       Но потом…       Потом он видит белый тканевый лепесток на шапочке и останавливается.       Гном из вражеской армии пристально смотрит на него из глубины ямы, и его черные как волчья ягода глаза посверкивают между ветвей поваленного дерева.       Разведчик армии белошляпочников, молоденький еще совсем, даже без авторитетной гномьей бороды, но, видать, довольно способный, раз в таком юном возрасте — уже разведчик.       Тэхен пятится назад.       «При встрече с противником, — вспоминаются Тэхену слова командира Намджуна, — первое — обездвижить, второе — разведать имеющуюся у него информацию о расположении противника, третье — сообщить в штаб. Более никаких действий не предпринимать до прибытия подкрепления. Точка».       С обездвижением этот малец, судя по всему, сам справился.       Тэхен присаживается на пенек рядом и внимательно вглядывается. — Белошляпочник? — интересуется он риторически, и узник ямы фыркает, мол, будто так не видно. — Как же ты туда свалился? — сокрушенно качает головой Тэхен и тут же умолкает и сдвигает брови, не уверенный, можно ли сочувствовать противнику, не противоречит ли это уставу. — Буря была, — бурчит гном с белым лепестком, — Вихрем сшибло.       Тэхен кивает, но потом, вспомнив, что буря была еще пару дней назад, округляет изумленно глаза: — Так ты сколько уже здесь сидишь-то?       Из-под корней снова посверкивают черные глаза: — Вторую ночь переночевал. — Так ты голодный! — ахает Тэхен.       Гном пожимает плечами: — Пить очень хочется, голод-то можно и перетерпеть…       Тэхен кидается развязывать лямки рюкзака, в котором у него глиняная фляжка с водой и половина овсяной лепешки, но задумывается: а можно ли кормить и поить врага? — Обездвижить, разведать, сообщить, — перечисляет он в уме. Ни морить голодом, ни пытать обезвоживанием в этом списке нет. Разведать он ничего пока не успел, поэтому и сообщать рановато. — Я тебе сейчас попить дам. И хлеба. — Может, лучше вытащишь меня отсюда? — предлагает голос из-под корней. — Я ногу немного повредил, допрыгнуть до корней не могу. — Я бы тебя вытащил, — вздыхает Тэхен, скидывая в яму фляжку и еду, — но ты же противник. А при встрече с противником… — «…первое: обездвижить, второе — разведать имеющуюся у него информацию о расположении противника, третье — сообщить в штаб. Более никаких действий не предпринимать до прибытия подкрепления. Точка», — цитирует голос из-под корней, после чего Тэхен слышит два булькающих звука глотков, — Знаю-знаю… — Информацию выдашь какую-нибудь? — склоняет Тэхен голову к плечу, пытаясь разглядеть среди корней масштабы повреждения ноги. — Неа, — качает головой гном из вражеского стана, — Не знаю я ничего… Нам же не говорят.       Тэхен усмехается по-доброму: — Чего так? Не доверяют что ли?       Гном в яме хмурится: — Тебе будто много говорят…       Тэхен собирается было возразить что-то вроде «Да побольше тебя знаю-то», но быстро сдувается, прикинув, что похвастаться нечем тоже. — Спасибо за воду и хлеб, — доносится из ямы полуголодным голосом, и Тэхен предчувствует логичный вопрос, который, впрочем, не произносится — видать, гордость не позволяет. — Я бы тебя вытащил… — снова вздыхает он.       Жалко же… Гном же все-таки… Не какая-нибудь лягушка, а свой, такой же гном, которому просто не повезло родиться и жить на другой стороны грибной поляны — там, где тенистые балки усыпаны белыми шляпками грибов. Сокджин говорит про них «Убожество!», но Тэхену, вообще-то, там даже нравилось, когда они с отцом навещали на той стороны грибной поляны его друга детства.       Снова вспоминаются совсем некстати мамины слова про первую мысль, первое чувство, первый порыв… Наверное, Тэхен просто еще слишком юный для войны, слишком незрелый, как Сокджини-гном и говорил, раз в самый неподходящий момент вспоминает про маму. — Темнеет, — доносится из ямы обреченно, — Наверное, придется и третью ночь здесь ночевать.       Немного замолкает, а потом продолжает: — Ты не подумай, я не жалуюсь. Просто здесь сыро, да еще вчера ночью ужик приползал. Я не то чтобы боюсь ужиков, но как-то… несимпатичны они мне… Меня, кстати, Чонгук зовут. — Знаешь, что, Чонгук? — поднимается со своего пенька Тэхен, — я не могу тебя вытащить. Я бы вытащил, но не могу. Но я могу забраться на корни дерева… случайно… Они в яму свесятся, а ты за них ухватишься, да? — Хитро, — соглашается Чонгук. — Можно попробовать…       Тэхен не очень ловок, если честно, особенно в лазанье по торчащим из ямы корням.       Об этом он сообщает Чонгуку уже в яме, куда сваливается очень обидным образом, поскользнувшись на самом толстом корне. — Они скользкие, в земле же, — поясняет он, оглядываясь. — А у тебя тут уютненько…       Чонгук очень взъерошенный. Похож на галчонка, выпавшего из гнезда, только сильно подросшего, которому пора бы уже и улететь, а он все в гнезде отсиживается. В темной яме волчьи ягоды глаз его горят еще сильнее, ярче. — Ну, — пытается найти плюсы в сложившейся ситуации Тэхен, — вдвоем сидеть будет повеселее, да?       Чонгук пожимает плечами и смотрит наверх, где среди переплетений корней просвечивает розовое от заката небо: — Можем не сидеть.       Тэхен глядит на него молча и хлопает ресницами.       Чонгук снова смотрит вверх, потом — на Тэхена и улыбается: — Если ты подсадишь меня, я смогу выбраться. Просто позволь мне взобраться к тебе на плечи, я тогда подтянусь… а потом подам тебе руку и вытащу и тебя тоже.       Тэхен радуется: отличная мысль!       Присаживается на корточки, позволяя Чонгуку вскарабкаться, и когда уже этот черноглазый гном, подтянувшись и уцепившись за ветку, раскачивается и выпрыгивает на поверхность, ойкнув, видимо, от приземления на пораненную ногу, ему в голову приходит запоздалая мысль…       А вдруг не вытащит?       Просто бросит здесь и уйдет.       Белошапочник же.       Противник.       Враг.       И все такое.       Тэхен замирает и прислушивается.       И ему кажется, что как только он услышит удаляющиеся шаги, сердце его просто-напросто разорвется.       А шаги все не раздаются и не раздаются: наверное, крадется аккуратненько, гад… — Ну что, руку даёшь? — раздается сверху. — Или ты там решил отсидеться?       Сокджини-гном сначала наливает Чонгуку грибной похлебки и только потом выдает Тэхену заслуженный подзатыльник. — О чем ты только думал? Мало того, что задание не выполнил, так еще и в дом притащил вражеского разведчика.       Чонгук что-то мычит, пережевывая булку, но Сокджин отмахивается от него рукой: — Знаю, знаю, ешь давай… Это ж подумать только: двое суток ребенок в яме просидел, куда только твои командиры смотрят?       В дорогу Чонгуку выдают тэхенову трофейную фляжку и две булки засовывают в походный рюкзак. — Что за задание у тебя было-то? — интересуется Чонгук, когда Тэхен доводит его до лесной развилки у поросшего мхом пригорка. — Тебе-то чего? — хмурится Тэхен, — Информацию собираешь? — Ну как знаешь, — пожимает плечами Чонгук. — Думал, может, могу помочь… — Место привала рассчитать, — буркает Тэхен и ловит себя на предательской мысли, что ему очень не хочется, чтобы Чонгук уходил. — У ручья.       Чонгук смотрит на него внимательно и вдруг обнимает сильно-сильно, так, что у Тэхена звездочки перед глазами от неожиданности. Или от какого-то приятного чувства, названия которому Тэхен не знает. — За тремя соснами справа, если обогнуть бурелом, есть старый водопой, — шепчет ему Чонгук на ухо. — Про это место никто не знает, даже мои командиры. Мне его папка показал. Давно еще. Когда живой был.       Говорит и отпускает, разжимает объятия. — Но учти, — серьезнеет, и Тэхену почему-то кажется, что так Чонгук пытается скрыть, что ему прощаться неохота, — на поле боя если встретимся, я буду драться как лев.       Тэхен хмыкает. — Как лев… Я буду как тигр, учти! Как медведь даже…       И смотрит, как Чонгук удаляется по дорожке, ни разу не оглянувшись. Потом вдруг останавливается и вытягивает правую руку в сторону, а в ней зажата тэхенова глиняная трофейная фляжка. — И фляжку отдам… — говорит, так и стоя спиной, — тоже… на поле боя…       Мама всегда говорила Тэхену: «Первое — самое важное».       Она, конечно, тогда не знала ни про эту странную непутевую Битву Красной и Белой Шляпок, ни про Чонгука, ни про поле боя…       Но Тэхен эти мамины слова вспоминает именно сейчас. Потому что, когда он возвращается домой по тропинке, вспоминая чонгуковы глаза — черные и блестящие как волчья ягода, он вспоминает и свою первую мысль:       «Гном!».       Она была самой ясной и самой чистой — еще до того, как он увидел этот белый лепесток на шапочке, до того, как все стало сложнее. Наверное, потому, что в тот момент Тэхен еще не успел ничего понять и ничего осмыслить, и просто сердце его сильно забилось. Так же сильно, как сейчас — сильно сладко сжимается от мысли, что с Чонгуком они обязательно еще встретятся. Сердце замирает и сжимается радостно. А оно, как известно, мудрее мозгов.