Гарри, двойная порция

Утро у всей комнаты выдалось мрачным и скомкано-сонным. В три пятьдесят в спальню явились Невилл и Уизли и, чтобы не будить, быстро скинув одежду улеглись в свои постели в темноте. Вернее, улёгся только Долгопупс, а вот Рон рухнул, при этом прямо на Генри. Уизли, не ожидавший встретить в своей постели постороннего или не постороннего, вскрикнул и отпрыгнул влево. В тот же момент второй Поттер, спавший неглубоким, тяжёлым сном, ещё менее был готов к использованию себя в качестве матраса и молча отпрыгнул вправо. Если Рон приземлился на пол вполне удачно, то Генри умудрился больно стукнуться спиной о тумбочку, а потом ещё встать на осколки покончившего с собой путём падения с высоты прикроватной тумбочки стакана. Последствия неожиданной встречи двух гриффиндорцев в одной постели убирали всей комнатой: проснулись все. Дин взял на себя роль врача и первым делом принялся разбираться с ранением, а остальные, кроме пострадавшего от коварного стакана Генри, принялись за уборку. Потом Поттер с Уизли затеяли спор, в чьей кровати будет спать жалкие остатки ночи второй Поттер, но выиграл Томас, молча толкнув Генри к себе и хмуро пожелав всем: – Спокойной ночи. Окончательно заснуть почти всем гриффиндорцам удалось в полпятого, за два часа до подъёма. Когда небольшой боевой отряд бесчеловечных будильников чуть в разное время принялся звонить, нанося звуковой удар по спящим, спальня стала похожа на фильм ужасов: зомби, судя по лицам – слегка уже не свежие, принялись подниматься из постелей. Только Дин подскочил с кровати резко и бодро, словно открыл способ замедлить время и выспаться, а затем этим способом из вредности ни с кем не поделился. На самом деле Томас просто не смог заснуть: ему всё время хотелось трогать, прижиматься к Генри, но он понимал, что делать это слишком рано. Хогвартс просыпался, наполнялся звуками, как высохшее русло реки водой в сезон дождей. Дети, подростки, юноши и девушки спешили по своим делам, создавали очереди в умывальнях и душевых, иногда вспыхивали конфликты, а у младших учеников – даже драки. Обычно в дни открытых дверей ученики были скорее в приподнятом состоянии, уступали друг другу, становились вдруг необычайно приветливыми и дружелюбными, все, кроме мизерного процента отстающих. Все спешили похвастаться своими успехами, показать то, над чем работали и чем занимались, родителям. Но не в этот раз. Тайна, которую так старался сохранить ректор Дамблдор, расползлась вначале по старшему курсу, а оттуда к младшим, через братьев, сестер и друзей. Постепенно секрет узнали все, кроме тех, кто слыл треплом и ябедой, но и те понимали, что что-то происходит, просто не знали – что именно. И эта общая тайна, ответственность за само существование Хогвартса, тяжким грузом придавила учеников и учениц, требуя от них думать не о встрече с любимыми родителями, а о том, как скрыть происходящее, не выдать собственным поведением. Одного факта висения юношей и мальчишек под потолком душевой почти до утра хватило бы, чтобы призвать, словно демона, комиссию из министерства образования в Хогвартс. А что будет, если они узнают, что на одну ученицу стало меньше, а на одного ученика – больше? Это уже грозило уголовным расследованием, а оно, в свою очередь, не позволило бы закончить эксперименты. У каждого, почти, ученика Хогвартса были свои личные причины избегать расследований и лишнего внимания к школе. Кое-кто из пуффендуя приторговывал пастой-попыгастой, делая соревнования по прыжкам более зрелищными, но менее справедливыми. С факультета Когтеврана в последний месяц в вольный мира прорывались поставки светящихся в темноте тараканов – отличный способ и разыграть, и подгадить кому-то. Спецы Слизерина приторговывали ручками-всезнайками, их покупали редко, но очень дорого. Только факультет Гриффиндора в этом году ничем не приторговывал. Внутри школы, между учениками, обмен шёл ещё более бойко и перечень того, что можно было достать, купить, выменять или попросить по дружбе – впечатлял. По этой причине решено было держать происходящее в школе в тайне. Родители стали прибывать ближе к десяти, привычно расходясь по коридорам, видя кругом улыбающиеся, радостные лица, не догадываясь о том, что в школе что-то не так. Открытые уроки, что традиционно проводили в такие дни, были больше похожи на выставки, чем на учебный процесс. Лили и Джеймс Поттеры прибыли в Хогвартс в четверть одиннадцатого, и Генри, одетый, причёсанный, вышел их встречать. Флора Кэрроу ещё с самого утра передала Гарри расшифрованные записи Гермионы и тем самым окончательно убила его порыв увидеться с родителями лично. Ещё подходя к родителям Гарри, Поттер подумал, что даже не спросил, как поздороваться с ними, как называть: по именам или «мама-папами»? На мгновение мелькнуло малодушное желание сбежать, чтобы не пришлось общаться и выдавать себя за другого. Но Лили вдруг ускорилась и обняла, нежно, крепко и тепло, взъерошила прическу и шепнула куда-то в волосы: – Как же ты вырос! Ты и не знаешь, как я по тебе скучаю каждый день. – И я по тебе скучал, мама, – честно ответил Генри, вдыхая запах мамы, пытаясь запомнить его, навсегда. Лили не вздрогнула, хотя мгновенно поняла, что что-то не так. Её Гарри обычно смущался таких откровенных проявлений чувств, и отвечал лишь одним, недовольным: – Ну мама! Это заставляло женщину отступать, делая вид, что всё хорошо, и возмущение родного сына не задевало, не обижало. Сейчас же тот замер в объятьях, обнимая в ответ крепко и не желая отпускать. – Как проходит твой учебный год? – сжал плечо сына Джеймс и скривился, но было поздно. Из воздуха возник Волдеморт и принялся подробно рассказывать, как именно проходит учебный год в Хогвартсе, в какие месяцы он прерывается каникулами, и лишь объяснив всё это исчез, даже забыв попросить поставить оценку его ответу. Сегодня, в день, когда школу наводнили родители, у приставучей голограммы было слишком много дел. Пусть посетителей и предупредили о Волдеморте, попросив избегать вопросительных интонаций, но тем он не успел ещё надоесть до тошноты, и вопросы то и дело звучали под крышей школы, вынуждая голограмму торопиться, чтобы успеть ответить на них всех, включая риторические. –Хорошо, папа, –оторвал своё лицо от плеча мамы Генри и глянул на лицо отца, пытаясь запомнить его таким, изменившимся, с морщинками у глаз, а не вечно молодым, каким видел на старых фотографиях. И вот застывшие во времени люди ожили, изменились, повзрослели, прожив в этом мире на годы больше, чем должны были. Тёмные волосы Джеймса на висках уже поседели, но ранняя седина лишь придала мужчине солидности, а не возраста. Лили немного поправилась, от чего её фигура стала более женственной, а движения – плавными. Генри никогда не видел, как двигается его мама, но отчего-то ему казалась, что они должны быть чуть более резкими, и голоса… Он никогда не думал, что услышит эти голоса в жизни и с удивлением отметил, что они похожи на те, которыми его родители разговаривали в голове. –Что ж, пойдём, перекусим, а ты нам расскажешь поподробнее об учёбе, –решил за всех отец, слегка удивлённо отметив для себя, что сын обнял его крепко, очень крепко. – Ты ведь не против, Гарри, я знаю. – Нет, конечно же нет, – честно подтвердил Генри, хотя понятия не имел, о чём будет говорить. Но сейчас это было и не важно. Главное было – с кем. В столовую в это день пускали без перерывов, чтобы и родители могли оценить качество питания своих детей. Пользуясь тем, что сейчас там было на удивление мало людей, семьи располагались на приличном расстоянии друг от друга, чтобы можно было просто не просто поесть, а и поговорить откровенно и открыто с собственным ребёнком. Не одни Поттеры заметили странности в поведении своих детей. Те старались вести себя как обычно и иногда переигрывали, иногда кто-то становился слишком уж вежливым, иногда наоборот – из каждого слова подростка вырывалась грубость. –В школе всё хорошо, как я понимаю, – произнес Джеймс, внимательно смотря на Генри, не зная, как ещё спросить, спрашивая. Тот кивнул, не думая и резко перевел тему разговора: – Я учусь хорошо, и вы это знаете. А вот что происходит между вами, мне интересно узнать. Генри понятия не имел, нормально ли ведут себя сейчас «родители» и напряжения между ними тоже не заметил. Он просто хотел переключить внимание отца на что-то другое. Любой личный вопрос мог бы поставить Поттера в глупое положение: Генри не понравился Дурслям и дядюшка с тетушкой и близко не смогли заменить ему семью. Поттер просто не знал, как и что происходит в нормальной семье, где любят своих детей и есть доверие. Лили глянула на мужа и отвела взгляд в сторону, поправив привычным движением выбившуюся из причёски прядь, Джеймс прокашлялся, отвернувшись от жены. За столом повисло неловкое молчание и Генри уже было хотел извиниться: ему почти физически было больно наблюдать за этой размолвкой, но не успел. – И как ты быстро догадался, глазастый ты наш, – радостно отозвался отец. – Мы собирались тебе сказать, правда, Герри, просто чуть попозже, – в тон мужу, чуть виновато зачастила мать, решив, что сын разгадал их тайну и поэтому вёл себя немного странно. Генри пару раз глубоко вздохнул, понимая, что речь идет не о разводе, ведь они оба выглядели довольными и радостными. Других, тем более радостных вариантов семейной тайны, кроме беременности в голову не шло, и Поттер спросил родителей, надеясь, что он не ошибся: – Какой месяц только не знаю. – Второй, мы и сами недавно узнали, – заверила Лили, боясь, что сын обидится и накрыла ладонь юноши своей. – И это мальчик или сестренка, мне тоже пока не известно, – спросил с лёгким трепетом Генри и тут же сам себя исправил. – Ещё слишком рано, чтобы узнать. Это ещё одним тупым ножом резануло по сердцу: шансов увидеть свою сестру или брата у Поттера почти не было. И ведь о ней на память Генри даже фотографии не будет. – Есть у меня подозрение, что братика наш Гарри не очень и ждет, только сестру, – рассмеялся, открыто и неприлично громко Джеймс. – Не понимаю, с чего ты сделал такие выводы, – пожала плечами Лили, гладя по щеке своего старшего сына. – Милая, он брата назвал «мальчик», а вот сестра стала сестрёнкой, – спокойно пояснил Джеймс. – Я и правда очень хочу сестру, - признал Генри. – Младшие сёстры – это же прекрасно. Всегда мне будет с кем сходить в театр и вообще, братья должны быть старшими, а сёстры – младшими. Мама рассмеялась мелодичным, грудным смехом, вытирая выступившие слёзы с уголков глаз, а Джеймс, по-доброму улыбаясь, сказал: – Тут уже как повезёт, Гарри. У тебя будет сестра или брат, но это ни изменить, ни, пока, узнать, невозможно. – Вы уже думали, как назовёте, мне так кажется, – спросил нетерпеливо Генри, чувствуя внутри странное, лихорадочное, нездоровое нетерпение. Ему хотелось выжать из этого дня, из этой новости максимум, оставить в судьбе своей почти-сестры хоть какой-то след, пусть и в виде имени. – Нет, ещё же совсем рано, – ответила Лили. – Ещё столько времени впереди, зачем так спешить. Ей всё время казалось, что её сын ведет себя необычно, странно, но женщина старательно отгоняла от себя эти мысли, внушая самой себе, что и новость подобную она Гарри сообщает впервые, а, значит, не может знать наверняка, как он должен реагировать. – Просто любопытно, – соврал Генри, сдерживая себя, успокаивая, чтобы лихорадочное нетерпение не сквозило в голосе, жестах, блеске глаз. – Всё же имя придумать для ребёнка иногда не просто. Я даже не знаю, как бы назвал её, если бы она была моей дочерью, а не сестрой. Наверное, Джинни. – И после этого он будет говорить мне, что малышка Джинни Уизли ему совсем не нравится, – фыркнул Джеймс победоносно. Генри улыбнулся, смущённо и задумчиво, не зная, как реагировать. Всё же потом, после этого дня, он будет вынужден навсегда вернуть родителей Гарри и не мог понять, как не навредить местному Поттеру. Собирается ли Гарри ближайшее время говорить им о Драко? Стоит ли с горячностью отрицать нежные чувства к Джинни Уизли или стоит позволить им думать то, что им приемлемее, понятнее. – Пап! – возмутился Генри и покачал головой. – Я пока не готов говорить с родителями об этой свой части жизни. – Дорогой, не смущай ребёнка! – возмутилась Лили. – Захочет сказать – скажет. Гарри, а как бы ты назвал сына я не знаю. У тебя вполне может родиться и брат. – Пока не придумал имя для мальчика, но, думаю, что-то традиционное, – выдохнул Генри. – Чарли, Вильям, Том – это очень традиционный имена, – произнесла мать, поёрзав на мягком, удобном стуле. Она взяла в руки салфетку и принялась сворачивать её в трубочку, медленно и аккуратно, пытаясь таким способом отогнать пугающее ощущение. – Мама, ты же сама сказала, что время подумать у нас ещё будет, – заговорил Генри, понимая, что говорит глупости, но все же чувствуя, что у него будет именно сестра. – Я не готов думать над мужскими именами, пока вы мне не докажете, что у меня будет именно брат. – Я тоже хотел бы дочку, – признал отец спокойно, переключая внимание Генри на себя. – Всё же один чудесный сын у меня есть, а ни одной дочери нет. Поттер с удовольствием слушал Джеймса, отвлёкшись от матери, не замечая её изучающего взгляда.