Брак

— Дорогая? Раздаётся за спиной, и она останавливается, выдыхая. Бежать? Зачем, если о себе она заявила сразу же, в темноте опрокинув какой-то стеллаж? Он, жених, уже знает, что она здесь, потому что нужно быть глухим, чтобы не услышать такой грохот. Да и вообще, если прикинуть, не так уж это и плохо. Ведь одной ей не выбраться из этого ада. Живой и относительно здоровой, конечно. А ходить просто по больнице, тыкаясь во все углы, явное самоубийство. Здесь же хоть какая-то безопасность. Глускина явно боятся, так что никто на неё здесь покушаться не будет. Ей лишь следует… Эм… Быть невестой со всеми вытекающими? Всегда пожалуйста, всё лучше, чем быть сожранной, безголовой или… что там псих на верхнем этаже с больными делал, что они орали во всё горло? — Вот ты где! Почему ты убегаешь? — Милый, как я рада тебя видеть! Я не убегала, я… просто запуталась в этом лабиринте. Прости, пожалуйста, я хотела всего лишь увидеть тебя! Шепчет она заведено, отмечая, что за таким-то женихом она точно будет, как за каменной стеной. И что ей бы пойти в актрисы погорелых театров.

***

— Ты не уйдёшь? Спрашивает она, когда, не без помощи раздевшись, залезает в холодную, немного ржавую воду. Тело покрывается мурашками, соски твердеют, и по взгляду, которым Глускин одаривает их, она понимает, что никуда он не уйдёт. — Я должен, ведь до свадьбы нельзя, чтобы жених видел невесту такой… но ты слишком прекрасна, чтобы я мог отвести взгляд. — О, дорогой… Шепчет она ласково. И понимает, как мало надо чтобы, чёрт подери, возбудиться.

***

— Ты прекрасен. Шепчет, глядя на своего мужа в пронзительном свете больничного освещения. Его обнажённые широкие плечи закрывают лампочку, и она не может не прикоснуться к ним — и в благодарность, из-за любви к мускулистым фигурам… и твердым, напряжённым мышцам. — Ты тоже, дорогая. Любимая. Единственная. Та, что подарит мне много сыновей, когда я её наполню. Не сомневайся, — ухмыляться она мысленно, — подарю. А внешне лишь коротко улыбается, обхватывая плечи руками, выгибается, когда нетерпеливые руки скользят под больничные штаны — местный аналог панталон, и жадно исследуют бёдра. — Эдди… Нежнее. Прошу тебя. Шепчет, желая ощутить его губы на груди. Или шее. Хоть где-нибудь! Но он продолжает скользить по её телу руками, также жадно, также сжимая кожу, но уже мягче, не до синяков. Тогда она отворачивается, надувая губы. От затеи тянет самоубийством, но ей хочется проявить характер. — Милая?.. Тебе противно быть со мной?.. Со своим мужем? Он распаляется, и ей под конец фразы кажется, что между её разведенных ног стоит растопленная печь. Или горящий вулкан. — Нет, милый. Коснись меня там, чтобы убедится в обратном. Мне просто обидно, что ты меня не целуешь, как любимую жену в первую брачную ночь. — О, дорогая! Восклицает он, и глаза у него сияют. Палец проходит по влажным складкам, проникая внутрь, и начинает грубо входить, отчего она мазохисткой невольно сжимает мышцы влагалища. Раздвигает ноги шире, когда добавляется второй палец, а приоткрытых в стоне губ наконец-то касаются губы другие — жёсткие и сухие. — Дорогая. Дорогая. — Милый. Она выгибается, когда пальцы в очередной раз толкаются внутрь и недовольно стонет, когда те исчезают. — Ты девственница, любовь моя? Спрашивает Эдди невинно, а ей хочется заржать в голос. Нервно так, истерично. Впрочем, она себя сдерживает, вспоминая, что может так сделать, потому что жива. Не сожрана, не лишена головы, не запытана до смерти. Жива. В напускной нежности касается щеки выпрямившегося мужчины. Гладит кожу подушечками пальцев, отводя взгляд. — Нет… Я… Она вскрикивает, когда псих резко сжимает её запястье, и в напряжённой тишине слышится хруст костей. — Ах ты мерзкая, грязная… — Я не виновата, что меня изнасиловали! Кричит она от невыносимой боли, допуская генерируемую воспаленным сознанием мысль о том, что перелом сыграл актёрской игре на руку. — Не виновата. И в том, что не хотела тебе врать тоже не виновата! Она всхлипывает, баюкая выпущенную руку, пока псих смотрит на неё с сожалением во взгляде и, подтверждая свою невминяемость, приставляет ко входу во влагалище влажный, стоящий колом, член. «наглядный экспресс-курс по тактике некоторых «жалеющих» мужчин» Ей хочется засмеяться в голос, глубоко, гортанно, как какая-нибудь ведьма, но получается только стонать от напора, от грубости, от боли в сломанной руке, от того, что, в конце концов, её долбит психопат с большим членом. Жадно, кусая грудь, вслепую прижимая руку к лицу и проникая пальцами в рот. И, конечно, ей хочется засмеяться от своей новой, долгой и счастливой жизни.