welcome to the infernus

Гостиную заполнил аромат черного кофе. Гоголь, сидя в расслабленной позе, со скучающим видом листал книгу, в конце концов забросив ее на край дивана. Он сделал глоток капучино, параллельно поглядывая за угол, за которым находилась спальня. За ним прошел его возлюбленный с гнездом на голове, состоящем из темных прядей, смотрящих в стороны, и в черном вязаном свитере и шортах.  -Доброе утро! - с улыбкой на лице поздоровался Второй.  -Доброе. - потирая глаза, зевнул брюнет.  Он присел рядом, коснувшись чужих губ, и отпил немного кофе, заметно взбодрившись. -Ты кофе варил?? - удивленно спросил Федор.  -Не, Дарк. - смеясь, сказал Николай, - Он так тебе понравился? -В жизни такого кофе не пил. Сколько талантов в одном человеке. - улыбнулся тот. По помещению прозвучали громкие стуки в дверь. На экране телефона было 9 утра, от чего оба смутились, с недоверием поглядывая в сторону дверей.  Достоевский приложил палец к губам и медленно направился в сторону выхода. Рядом прозвучал голос давнего приятеля. -Открой. - устало выдохнул Иван.  Третий отпер дверь и тут же тысячи раз пожалел, что открыл ее. Перед ним предстал Гончаров, с ног до головы покрытый кровью. За ним тянулись алые следы ног. Вся спина была истерзана; крылья выдраны вместе с их костями, а на других местах глубоко выцарапаны по порядку извинения и имя Николая, не оставляя и нескольких сантиметров целой плоти, - ее будто вывернули наизнанку. Голубые глаза наполнились кровью из-за лопнувших капилляров. На лбу повторно выведена двойка, но куда глубже, и в этот раз задели глаз. Федора пробили мурашки. Он не мог двинуться с места, просто смотря в глаза друга. Он не говорил ни слова, но его возлюбленный, явно чувствуя неладное, появился в проеме.  -Федь! - окликнул его блондин, но он не двинулся.  Парень с вытаращенными глазами осматривал товарища, думая, что если кто-то из них двинется, то Иван просто развалится.  Не говоря ни слова, парень призвал несколько клонов, чтобы аккуратно перенести друга. У Федора на лице слишком явно читался ужас, - его выдавали глаза, - но он взял себя в руки и, глядя в пол, торопливо прошел в гостиную, где на журнальном столике остывал недопитый кофе.  -Что случилось? - кое-как выдавил из себя Высший.  Мысли путались. Он ничего не понимал. Руки дрожали, он скрывал их за спиной, смотря на любимого, застывшего с испуганными глазами. Они просто смотрели друг на друга, в то время как инкуб потупил мертвый взгляд в стену и совсем не двигался. Его губы подрагивали.  -Я не знаю что произошло, но я не могу восстановить крылья. - с трудом проговорил парень, обхватив себя руками.  Их снова пробили мурашки.  -Я не понимаю чем разгневал его. - он горько усмехнулся, но улыбка тут же пропала и губы скривились в болезненном всхлипе, - Вы смиловались, Господин Второй, но он был безжалостен, - встал за Вас горой, при этом свои руки не замарал. Высшего это укололо в самое сердце. Воздух застрял в горле, но в голове не было ни одного оправдания, - ни у Гоголя, ни у Достоевского.  -Вы оба не виноваты, но он приплел вас. Использовал Пушкина, чтобы наказать за виновность перед Вторым. Удобно. - продолжил он, и замолчал.  Повисла мертвая тишина. Возлюбленные ошеломленно смотрели друг на друга, не чувствуя реальности происходящего. Оба надеялись, что это все кошмар, но никто не просыпался, и никаких снов давно не было. Вина сжирала изнутри.  Прозвучал стук в дверь. Федор, - все в таком же состоянии дереализации, - рванул к двери, с треском распахивая ее. Пушкин не успел ничего сказать, как Достоевский схватил его за одежду и прижал к стене. Ни Николай, ни Иван не поняли когда он успел вызвать своего проводника.  -Кто отдал приказ? - в гневе шипел он сквозь зубы, - Кто отдал блядский приказ сделать это и какого хера ты, сука, не уведомил меня ни о чем??  Проводник не сказал ни слова. Он молчал, будто набрав в рот воды, и не смотрел в глаза Высшему. Он позволил швырнуть себя в сторону, и именно тогда Федор окончательно понял, что он осознавал что делает.  -Даже объяснить ничего не хочешь? Или не сможешь оправдаться? Интересно послушать почему ты решил, что ты можешь трогать моих близких. - на грани срыва процедил Федор.  -А ты будешь слушать? Вы же оба всегда меня затыкаете. - приподнявшись на локтях , спокойно сказал Пушкин без своей обычной надменности в голосе.  Федор посмотрел на Гоголя и, не увидев никакого намека на нечто плохое в его глазах, кивнул, снова переводя взгляд на проводника.  -Вперед. - подал приказ он. -Во-первых, попрошу кого-нибудь из вас попробовать залечить его раны. - сев на пол, сказал тот.  Третий, прошедши в гостиную, аккуратно коснулся чужой спины в попытке затянуть раны, но ничего не получилось.  -Свою вину я признаю. Мои руки в крови, но стремление навредить все решает. Если бы мне что-то ебнуло в голову, то сейчас бы ты его излечил и отпинал меня, но все куда глубже. Не просто так же чьи-то крылья сожжены. - проговорил Пушкин, глядя на брюнета.  -Иногда меня бесит твоя прямолинейность. - вздохнул Высший, убирая руку.  -Сам попросил объясниться, нечего нос воротить. - прижав колени к груди, сказал тот, - Мне самому вывод сделать или все понял?  -Помалкивай лучше. - вмешался Гоголь, дав ему щелбан, - Что делать будем? -Нельзя просто идти и предъявлять, но и оставлять все нельзя. - Высший тяжко вздохнул, сев на диван, - Вдруг все станет только хуже?  Он закрыл лицо руками, впиваясь в него ногтями с желанием вырвать плоть.  Николай жестом указал Александру на пострадавшего, а сам сел рядом с любимым. Когда те удалились, блондин прижал к себе Третьего, поглаживая его по волосам.  -Я не знаю что делать, Коль. Я не понимаю как защитить тех, кто меня дорог. А если это затронет тебя? Если ты пострадаешь, и крылья будут мелочью? - его голос подрагивал, как и пальцы, хватающиеся за Высшего, - Это же будут не просто страдания, это будет хуже самой больной смерти.  -Федь, со мной ничего не случится. Я могу постоять за себя, я больше волнуюсь за тебя. Сейчас ты загоняешься, а потом не понимаешь, как сам оказался в ловушке Дадзая, истязающего тебя. - парень бережно взял его за руки, смотря в красные глаза, - Пожалуйста, будь бдительнее. Я не переживу твоей потери снова.  -И ты не делай глупостей. - он не хотел объяснять что имеет ввиду, поэтому не сказал ничего более.  Он написал Пушкину: „Позаботься о Ване”, и, заблокировав телефон, прильнул к чужим губам.  Это стало началом конца.