Признание

      Первый день она в изоляции. Мать рекомендует ей продолжать записи, даже после возвращения и отслеживать свое состояние. Это удивляет Ирис, но уже на второй день появляется повод — ее встретили как чужую. Взгляды в коридорах, неуместные вопросы и страх. Они видели в ней угрозу. Она пришла из мира, в котором есть лишь насилие и жадность и думают — не отпечаталось ли это на ней?       Теперь она уже не одна из них, она прошла через слияние с другой культурой, той, которой они опасаются. Это не самое страшное, да, они смотрят на нее по-другому, но теперь и она смотрит на них иначе. Ирис отмечает это с ужасом — откуда все эти мысли? Как быстро она изменилась? Как быстро эти зеленые луга стали обжигать ей глаза, как быстро она оторвала себя от общества?       После первых впечатлений, она уже вернулась к привычному исследовательскому курсу и возобновила документацию всего, что с ней происходит. Это становится еще более актуальным, когда назначают день слушания. Там ее ждут не простые жители, а сведущие исследовательского корпуса Рходона. И ее ждет оценка, но почему ей кажется, что это больше похоже на суд? Одно она решила точно — как только она получит право решать, сразу же отправиться обратно на Гьеди Прайм.       Для этого она сделает все возможное — в ее пользу играет то, что все заинтересованы в продолжении этой интеграции и их не остановит риск, который этому сопутствует. Ее доклады уже переданы и предварительная оценка воодушевляет. Слушание неотвратимо приближается и, наконец, наступает его день.       Она стоит перед сотней ученых умов — многие из них преподавали ей. Они сидят на рядами выставленных сидениях в огромном круглом зале и молчаливо просматривают бумаги, прежде чем заседание начнется. Отец уже прошел опрашивание, как и Дайон. Ирис не слышала и не видела их слушания, таково исключительное распоряжение совета. Причина: «Сохранение уникального за многие годы опыта нетронутым». Ирис соглашается, но от этого чувствует себя лишь более уязвимой.       Когда наконец ее инспектируют, валом следуют вопросы о ее опыте. Многое из того, что уже написано переспрашивается для прямого обсуждения. Так она понимает, что в этот день слушание не завершиться.       Она никогда не была на слушаниях иаанта, но судьи не скупятся на мнение и подвергают сомнению каждое ее действие. Хоть это и не комфортно, она принимает это без враждебности — таков путь исследования. Ее работа должна и будет подвергаться сомнениям и сейчас, и в дальнейшем, она постареет и покинет этот свет и кто-то другой станет анализировать эти записи.       Часто ей приходиться делиться мнением касательно вещей и они не могут их ни подтвердить, ни опровергнуть, но само впечатление остается ценным. Так она говорит об их культуре: — В них есть глубокое пренебрежение ко всему человеческому, любые признаки жизни и изменений для них не позволительны. Они начисто избавляются от волос, никто не ищет в них красоты и силы на Гьеди Прайм так, как делают во многих культурах, которые мы наблюдали в истории… — она говорит об этом и звучит так же отстраненно, как когда ведет записи, и чувствует, как это замечают судьи. Ей приходится сконцентрироваться на реальности, потому что она не уверена, чем вызвано их любопытство, возможно, что осуждением. — Как вы считаете — откуда в их культуре такое отношение? Почему они пренебрегают, как вы называете, «признаками жизни»? — Потому что они не хотят быть людьми. — она отвечает слишком резко и только после понимает, что вопрос исходил от ее дедушки, герцога Ивена Ма’Корди.       Его глаза, прежде спокойные, сейчас смотрят испытывающе. Она не понимает почему, но теперь, здесь, ее уверенность сдает назад, у нее не получается выдерживать этот взгляд так же, как взгляд барона. Это пробуждает в ней злость и она восклицает, словно стараясь заглушить собственное смущение: — Харконнены наименее противятся машинам, я уверена, они даже восхищаются ими и во всем предпочитают эту бездушность. Им не нравится быть людьми.       Когда она произносит это, понимает, что ей есть о чем подумать — это правда, и власть и жители Гьеди Прайм не любят быть людьми. Ирис провела там пару месяцев и на своей шкуре осознала какого быть человеком в таком месте — ты едва сдерживаешься от тошноты и психической неуравновешенности. Любые этические конструкции рано или поздно изжили бы себя в таком обществе.       Точно так же ее заявление вызывает бурю обсуждений в зале слушания. В империи очень щепетильны к теме машин.       Перед вторым слушанием мать советует ей: «Не пытайся понять их культуру через призму своей. Найди то, что они считают красивым.» Ирис скептически относится к этому совету. — Это довольно легко — боевые искусства. Ты хочешь, чтобы я поняла красоту убийств?       Но это наталкивает ее на мысль и она заявляет, что начнет подготовку к возвращению еще до окончания слушания и заказывает усложненные уроки рукопашного боя. Это заявление провоцирует новую волну дискуссий, в городе заговорили о том, что она «неблагонадежна» как будущий иаант и «неуместно» выказывает заинтересованность в возвращении на Гьеди Прайм. Такая мнительная реакция вызывает у Ирис смех и она к прочему, заказывает архивные и засекреченные документы предыдущего иаанта для подробного исследования.       Второе слушание прямо начинается с обсуждения ее решений. Они интересуются планом, который она должна была составить на третьем месяце во время первичной интеграции. План должен был включать в себя ее наработки и ожидания от дальнейшей работы, а также перечислять задуманные шаги и их возможные результаты. Она сообщает, что у нее его нет. — Меня прервали. Сначала я восстанавливалась после покушения, а затем мой отец, управляющий Од’Ис Ма’Корди принял решение, приостановить интеграцию.       Их скупые кивки и скудные комментарии насторожили ее. Она повернулась и нашла отца на одной из лож, но не смогла разгадать его взгляд. Что ж, даже если они настроены против нее она добьется своего. Они предлагают ей поделиться черновиками плана, но она отказывается. Это, разумеется, вызывает возмущения, в конечном итоге, герцог Ивен просит ее предложить хоть что-нибудь. Ирис настроена воинственно — любое ее предложение может быть настроено против нее. Она опасается, что именно это может быть рычагом слушания отказать ей в продолжении миссии. — Пока ваши впечатления еще свежи, вам следует назвать свои намерения. В этом и есть необходимость его составления во время начальной интеграции, я надеюсь вы это понимаете? — к ней обращается председатель института исследования международного сотрудничества, похоже, она хочет замотивировать Ирис и ей бы это удалось, но девушка возражает: — При всем уважении, госпожа председательница. И при всем понимании поставленных передо мною задач, которое я доказала своей завидной тщательностью их выполнения, — меня прервали! И этот процесс уже нарушен, я уже не на объекте, а потому предлагаю не торопить меня с составлением плана раз я уже здесь. — это пылкое заявление подняло бурный поток перебивающих друг друга мнений.        Она не успевала расслышать каждого, пока встречала обвинения в неуважении и требования отстранения от института. — Она только подтверждает опасения, которые вызывала у совета во время аттестации. — Ирис узнала голос брата. — Ее отправление было ошибкой. — Ее своенравие погубит всю миссию. — сложно было понять, кто это сказал. Девушка словно вернулась в прошлое, когда ее судили во время обучения и мнения также разделились. Кто-то видел ее угрозой всему стабильному процветанию их древнего мира. — Нет, она именно потому и подходит! — голоса перекричал своим грудным басом дядя Ирис, наследник Рходона. — Лишь железная воля выдержит Прайм, ей положено вести интеграцию у Харконненов. Или вы готовы предложить иного претендента? — его слова встретили тишину. — Или, может, не стоит никого отправлять? Да? Я озвучил мысли большинства, не так ли? Может, нам подождать еще пятьдесят лет прежде, чем мы признаем и примем потерю? Прежде, чем поймем необходимость работы на этой выжженной земле?

***

      Ирис не знает, к чему склоняется слушание, но разрешение на секретные данные она пока не получала. В последующие дни она прокручивает их вопросы вновь и вновь. Помимо прочего они интересовались, как много времени она проводила с ментатом барона и Глоссу Раббаном и ответ на оба — минимально. Конечно, они уточняли, пересекалась ли она с Бене Гессерит, их устроил отрицательный ответ. Рходон известен своей антипатией к этому ордену.       Многое явно уже обсуждено за стенами слушания и она возвращается к своей отрешенной позиции. А когда эмоция и впечатления остывают, она погружается в свою работу.       «Когда ты проникаешь на Гьеди Прайм и в его культуру — с каждым разом, капля за каплей, клетка за клеткой, Гьеди Прайм проникает в тебя. Погружение заполняет воздух, ты заражаешься и как раковая опухоль, нефтяная и тягучая масса покрывает твою душу и ты меняешься. Это чувствуешь ты, это чувствуют другие. Черное солнце Гаммы стирает тебя слой за слоем, заостряет твои линии и характер, обтачивает и шлифует, высасывая из тебя краски жизни.»       Она возвращается в реальность, глаза закатились назад и теперь ныли от напряженного положения. Чувствуя нехватку свободы, она покидает корпус и уходит в мемориальный парк.       Ирис не ожидает встретить там дядю, хотя не удивительно найти его у памятника иаанту — ведь он его брат. — Да, я так и думал, что найду вас здесь.       Его поддержка явно окажет огромное влияние на решение слушания, она понимает, что его заинтересованность никак не купить и потому ценит его признание. Тацил неожиданно комментирует ее работу весьма серьезно и отмечает недочеты, настаивая на проведении экологических экспериментов и дает другие советы. Такую работу выполняют группой, одной ей не по силам прийти к настоящим результатам и все же он просит ее положить начало и восстановить утерянное годами. В конце концов, он поражает ее окончательно: — Сегодня я подписал твое разрешение и тебя допустят к секретным документам. Помни — с какой бы стихией ты не столкнулась, сейчас я готов оказать тебе всю необходимую поддержку.       Ей всего пятнадцать, подобные полномочия пугают ее в том как могут оказать влияние на критическое мышление, но она не может не ликовать.

***

      > Гьеди Прайм       Огромный летающий силуэт оставлял за собой массивные тени, которые жутко скользили по неровным стенам. Голос его был гнусно-воодушевленным. — Эта маленькая птичка верно служила своей миссии… Такой экземпляр послужил бы и нам… — Раз они так важны — зачем ты отпустил их, дядя? — Терпение, мой дорогой… Ты плохо усвоил уроки этой женщины, Дайон. Некоторые вещи должны оставаться деликатными, а ограничение их свободы, членов уважаемого дома, подумай, к каким последствиям это может привести.       Фейд молчал, потому что все, что он мог предложить это создать иллюзию комфорта при котором они бы остались, но он сам навредил этой политике. — Я могу быть уверен, что они вернуться. — удовольствие в голосе барона никуда не пропало. — Неужели? Ментат? — Нет, он не смог оценить вероятность их возвращения, но могу я. Эта девочка знает, какую игру мы здесь ведем и вернётся. Ты, однажды, поймешь эту связь. Я хочу, чтобы в следующий раз, ты занимался усерднее. Тонкости политики и управления во многом зависят от того, как хорошо ты понимаешь другие культуры. Важно не просто знать их, ясно?       Фейд не высказал своей антипатии к этому повелению, однако он не собирался посещать более ни одного занятия с этой женщиной. Как и всегда, он почувствовал, как важная информация остается вне его власти. То, какими ожиданиями барон тешиться насчет этой, на взгляд Фейда, бесполезной девчонки, раздражают наследника.

***

      Ее тренировки проходили довольно туго. После часов работы над планом и вылазок в архив она недостаточно внимательно упражнялась. Пропуская удары, она получила лишь парочку лишних синяков к тем, что еще не успели зажить. Она постоянно падала и выдыхалась и единственное, что помогало ей держаться на занятиях это прыткость молодости. Тренер рекомендовал ей поработать над выносливостью и теперь часть времени она сменила на длительные пробежки и другие физические нагрузки, которые выполняла наедине. Ей понравилось так проводить время, это помогало думать, когда ее мучал какой-то вопрос и забыть о сложностях, когда она уставала. К тому же, это и правда помогло ей чувствовать себя более уверенно, когда она вернулась к боевым искусствам.       Однако теперь ее встретил не ее учитель.       Она взобралась на ринг и с прищуренными глазами посмотрела на брата. — Итак, ты все-таки настаиваешь на боевых тренировках? — Привет, Каден. — она кисло улыбнулась ему. — Захотелось поглядеть? — Нет. Я пришел тебя переубедить.       Она сама от себя этого не ожидала, но эти слова словно поддернули ее и она рывком бросилась на него. Он перекинул ее через спину и она едва успела перекатиться, чтобы приземлиться на носочки.       Выдохнув, она выпрямилась и оценочно на него посмотрела. — Считаешь это необходимым? — Для твоей работы усиленные тренировки ни к чему, это факт. — Я была на Гьеди Прайм — ты нет. — Ирис знала, что заденет его, но он сам начал этот спор.       Каден сделай глубокий вдох и кивнул, шевельнув челюстью и Ирис едва увернулась, когда он нырнул ей в ноги так же неожиданно, как и оказался тут. — Если там нужно уметь убивать — тебе там делать нечего! — бросил он лежа на лопатках несмотря на сбитое дыхание и с некоторой злостью и настойчивостью.       Она понимала, что он не хочет ее туда отпускать и как брат и как просто вредный ученый, но все равно его неравнодушие было приятным. Но раздражала его зависть, в свое время он забраковал аттестацию, тогда, когда именно он должен был отправиться к Харконненам. — Я вернусь туда. — Ирис решила, что обойдется без тренировки сегодня и подошла к краю, чтобы соскользнуть с ринга, но он остановил ее. — Тогда тебе не стоит пропускать уроки. Или ты уже устала?       Она удивилась. Вернувшись на место она с сомнением продолжила упражняться с ним, что было больше похоже на ленивую драку, однако с каждым днем становилось все более ясно — так она учится гораздо быстрее.       Помимо этого она продолжала изучать документы, но даже допуск не сделал работу проще. Те несколько лет, что иаант Эмил Ма’Корди провел на известной планете, оставили сотни рапортов, но за годы, что его записи оставались последней свежей информацией, о них было написано не менее двух тысяч очерков. Среди которых анализы и судебные тяжбы, хронологические сводки и психологические портреты — все это должно было помочь ей наиболее полно оценить его опыт. Однако усвоить массу информации от того, становилось тяжелее. В процессе она заметила, что только препятствует своей работе над планом и потребовала консультаций.       Так проходили ее месяцы, и пока слушание осталось замороженным, после повторных закрытых от ее присутствия разбирательств, она продолжала свое исследование и жила в маленьком мире погруженная в бесконечную работу.       Оказалось, гораздо сложнее изучать все отстранённо, когда как ей легче давалось ориентироваться на практике. Теперь для каждой ситуации подготавливать наиболее подробный регламент и обосновывать его казалось безумием. Когда прошел год она убедилась в том, что не хочет быть исследователем, интеграция подходит ей больше. Конечно, прерывание в этом смысле раздражало ее еще больше. До этого она была полна решимости и стойкости, хотя была так юна, но теперь становилась словно еще более чувствительной, чем все прочие. Контраст этих миров ввел ее в диссонанс, она не была уверена в том, что вообще чувствует. И все же, испытывая теперь тревогу при мысли о мрачном и жестоком мире Харконненов, она не могла дождаться когда ей уже исполниться семнадцать; в ней жило убеждение, что как только она вновь окажется там, то снова почувствует себя на своем месте. Полтора года спустя, ее ждали постоянные конференции и регулировка курса. Она порядком устала и нашла в себе невероятную надменность по отношению ко всем присутствующим. Это ее смешило и она удивлялась сама себе, тем не менее однажды выдала тираду, как только кто-то осудил Гьеди Прайм: — Разве Рходон лучше? Или это нормально, что мы с высока смотрим на все культуры, что выбрали другой путь, а это… буквально любая другая планета? По-моему, это уже отвратительно, что мы сидим и обсуждаем как навязать им свое.       Ирис сказала это больше из усталости и желания провокации, из желания хоть чего-то нового и жажды острых впечатлений, хотя сама еще не утвердилась в каком-то направлении. Однако, когда ее спросили, что она предлагает, то внезапно поняла, они не встретили даже эти слова в штыки, они уважают ее. Результат ли это ее усердной работы или просто длительного с ней общения, а может они просто привыкли к ней, тем не менее, несмотря на предубеждение против нее, в их глазах сейчас так же блестело признание.       Ее не торопили с ответом и она сказала то, что просто само сидело у нее на уме. — Почему бы нам не узнать у Харконненов чего они хотят?

***

— У Владимира Харконнена к тебе прямая воля. — Дайон вошла к ней еще до рассвета и потребовала встать. Это давалось с трудом, прошлым вечером девочка просидела до поздней ночи вчитываясь в очень шокирующие данные из архива.       Мать сказала, что ей лучше узнать об этом как можно раньше, до того, как заседание примет решение за нее. — Он хочет, чтобы ты продолжила обучать Фейд-Рауту.       Ирис мгновенно взбодрилась и в молчаливом изумлении, посмотрела на женщину. — Барон заявил об отказе моего участия в образовании мальчика. Это значит, что никто кроме тебя не будет выполнять миссию на Гьеди Прайм. — Ты считаешь, что совет откажет мне в этом? — Тебе? Нет. Но я точно знаю, что они постараются вмешаться в твое решение. Они не заинтересованы в работе с мальчиком, который совершил на тебя покушение, тем не менее, я хочу напомнить, что тогда у него не будет никакого учителя. — И ты хочешь, чтобы я согласилась, пытаешься повлиять раньше всех? — Нет! — Дайон ответил резко, но спокойно, конечно, она ожидала этой подозрительности. — Я хочу дать тебе возможность решать самой. Мне не нравится, что здесь происходит… — женщина отошла к окну и посмотрела не бескрайнюю синюю воду. — На тебя окажут мощное давление. Прямо сейчас, члены советами собираются в группы и вырабатывают аргументы, но они сделают все, чтобы ты забыла о том, что ты подмечала сама, помнишь? Он на-барон, если ты отправишься туда и завершишь интеграцию, он тот с кем ты планируешь работать, разве не стоит подготавливать для этого почву? — Тогда как совет вообще может рассчитывать на то, что я откажусь? — Твоя растерянность сыграет им на руку. Ты едва способна рассуждать. Им понадобится час или больше и затем, они вызовут тебя и воспользуются неожиданностью. Просыпайся и будь готова, ты сможешь сама оценить все плюсы и минусы на заседании.       Но Ирис настояла на объяснениях, она не собиралась ждать, пока ее пригласят на совет. — Хорошо. Когда ты заявишь о своем намерении — они откажут тебе в возвращении на Гамму. Они воспользуются правом защиты твоей стороны и не позволят продолжать интеграцию, если ты намерена поддерживать близкое общение с ним. Это может вынудить тебя согласиться на их условия или даже убедить в верности такого решения, но их устроит и другой вариант, что ты не поедешь. Я не думаю, что они вообще заинтересованы продолжать интеграцию через пять лет — похоже, что совет уже придерживается курса, что она завершиться как только Фейд-Раута займет титул.       Мать подошла к ней и обхватила за плечи. — То, какую работу ты успеешь провести за это время их вполне устраивает, они настроены только обновить свои активы и иметь новый материал для изучения, чтобы бы просто понимать на каком уровне Гьеди Прайм сегодня. Затем — тебя вынудят вернуться.

***

      Когда она пришла в зал, он был уже заполнен. Ирис подтвердила, что пришла из-за срочных новостей, а потому совет не медлил с выставлением вопроса на повестку. Дайон была права, тут и там председатели, исследователи и прочие активно развивали идею необоснованного риска в пожелании барона. Кто-то настаивает, что это преувеличение, ведь она все равно станет контактировать с юным наследником. Тогда общение может только сыграть на пользу, но это мнение быстро заглушается.       Так как Ирис выглядит задумчивой и воздерживается от ответа, совет развивает мысль без ее сопротивления, следуя взятому ритму. Она молчит и внимательно слушает, обращая внимание на то, кто и что говорит. Ирис смотрит на Тацила, будущего герцога Рходона, он молчит. И она задумывается — почему он молчит? После вчерашней находки в архивах, она пересмотрела свою позицию на его счет. Может, он ждет ее мнения, чтобы поддержать, или только хочет сделать вид, что дело в этом? Она знает, что ему не нужен повод, чтобы высказать свое мнение, уж точно не ее согласие. Он желает продолжения ее интеграции, но это не значит, что они едины во всем.       Он ждет.       Значит, ее решение он не поддержит.       Она осматривает зал, пока продолжается дискуссия. Какова вообще вероятность, что она переубедит совет?       Она засмеялась.       Недоумение на их лицах только еще больше рассмешило ее, затем она поторопилась объяснить: — Вы преподали мне прекрасный урок перед возвращением на Гьеди Прайм. Эти игры внутри игр… Спасибо. Опыт незаменимый! — Хотите знать, о чем я думаю? — продолжила она. — Мне действительно очень смешно. Вы собрались здесь все и строите козни вокруг одного пожелания. И я очень хочу знать, кто заработает на этом больше всех. И вы ведете себя так, будто действительно что-то решаете. Я возобновлю интеграцию. Я отправлюсь учить младшего Харконнена и никто здесь не воспрепятствует мне, потому что вам нужна я и моя работа. — шепот прокатился по залу, но она оборвала его, продолжая свою речь. — Вам нужна я, или вы станете это отрицать? Даже сейчас мой опыт бесценен, кто хочет встать на моем пути и потерять мое расположение? — она выждала минуту и тут же сменила тон. — Так я могла бы настоять, так я могла бы давить… в ответ. Но, я в замешательстве, потому что возникает ощущение, что мне не оставили выбора. Похоже, совет упорно ограничивает мне пространство для маневра и им это удается. Если я не откажу пожеланию барона мне не позволят продолжить работу. Пожалуй, мне остается лишь прислушаться к моему профессиональному чутью и смириться с условиями. — в возникшей паузе она замечает облегчение и предвкушение у многих членов совета. — А потому я отказываюсь возвращаться на Гьеди Прайм.        Герцог Ивен поднимает руку и останавливает поднявшийся гул пораженных судей. Она смотрит на дедушку. — Какую игру вы здесь ведете, миледи? — Увольте. Я не играю, я говорю, о чем думаю. — Ирис небольшой дугой ступает по залу и всматривается в лица присутствующих. — Это стало для вас настоящей неожиданностью, не так ли? Так я и подумала: «Обезоружь их.» Но я не воин, верно? Это хитрость, это манипуляция, а может и вовсе жест отчаяния, но все это не про меня. Более того, все это не про Рходон. Я намерена придерживаться прежних идеалов, «свобода в искренности». Происходящее здесь угнетает меня и злит. Вы предаете задачи института. — она останавливается и опускает голову, чувствуя, что готова принять решение. — Как иаант я всегда должна знать, что у меня есть выбор. Ровно до обратного я могу выполнять свои задачи. Вы оказали мне поистине драгоценный урок и поставили между хитростью и властью, но вместо этого я пойду навстречу совету и соглашусь… — она не успевает договорить, зал взрывается срывающимися на крик голосами. Этого она не ожидала и едва сдерживается чтобы не заткнуть свои уши. Ей не удается даже понять, что именно вызывает их возмущение, но это ей уже не интересно. Герцог, на этот раз с трудом, призывает всех к тишине. — Пожалуйста, продолжайте. — Я готова отправится на Гьеди Прайм и продолжить интеграцию с ограниченным сроком. Я так же готова отказаться от обучения Фейда Рауты, я готова пойти на это, если в обоих случаях за мной сохранят право на обжалование. Я буду работать под этими условиями, пока не опровергну опасения совета, в чем я не сомневаюсь.       Зал встречает это в затишье, каждый обдумывал об этом предложении и Ивен заметил эту нерешительность. Он выразил сомнения в ее кандидатуре, подняв вопрос об этике, она кивнула. — А я хочу знать, с каких пор Рходон готовиться к войне?       В возникшей тишине она оборачивается к Тацилу Ма’Корди и лицо из хитрого сменяется на гневное, но она сдерживается. — Рходон от твоего лица объявил войну Харконненам после трагедии иаанта Эмила и с тех пор ты не оставил надежды ее начать! — ответила она на свой же вопрос. — Да, эти документы не касались работы иаанта, но я достаточно любопытная, чтобы поднять дополнительные сводки. Ты думал, я не узнаю об этом? — Тацил? — голос Герцога был полон истинного гнева.       Наследник встал и ответил четко и ясно несмотря на ярость: — Это обвинение бездоказательно. За все эти годы Рходон не делал ничего кроме сбора информации и я делал это исключительно в интересах нашего мира. В отличие от большинства домов империи мы не обладаем близкими связями с Бене Гессерит и в случае опасности должны обладать необходимыми знаниями о других домах, в том числе, о Харконненах. — Рходон не ведет слежек. — возражает Ирис. — Это все еще информационная война. Нельзя использовать интеграцию как оружие! — Когда того требует безопасность такие границы стираются.       Ирис ничего не сказала и посмотрела на Ивена: Тацил сам себя скомпрометировал.       Она не собиралась участвовать в дальнейшем, это больше ее не касается и она заявляет об этом. — Я благодарю за этот урок господа и дамы, но, как иаант, не смею задерживаться. Дальнейшее ваше обсуждение, меня никак не касается, это не моя работа и я обязана воздержаться.       Но герцог останавливает ее. — Ваша преданность заслуживает уважения. Вы доказали сегодня, уж мне точно, что вам можно доверить роль интегрирующей. Ваша стойкость послужит вам еще не раз, я даю вам разрешение продолжить работу на Гамме и обучать Фейд-Рауту, раз вы считаете это возможным. Мне остается только доверить вам принимать решения, когда совет предал свою прямую обязанность. Я же гарантирую вам, что займусь этим вопросом и паутиной, что плелась здесь многие годы.       Ирис падает на поклон. Она едва успевает поразиться этому. — Я прошу не торопить меня в отправлении и позволить окончить подготовку, герцог.       Он кивает. — Как я и сказал, делайте все необходимое.