Ответы Луче Джиглио Неро

Пыль, собравшаяся по углам, пачкала подол белого платья – пыточная редко принимала гостей. Сколько Луче себя помнила, Семья Джиглио Неро не разменивалась на похищения и шантаж. По крайней мере, так было до того, как умерла её мать – предыдущая Глава. Похороны прошли спешно, как по единой, заранее спетой ноте. Гроб был самым обыкновенным: чёрным, без излишеств, по форме напоминающим ящик для овощей. Только хорошая древесина и краска выдавали в нём последнее пристанище Главы Семьи. До этого дня Луче не пила, и в ночь похорон не смела даже смотреть в сторону погреба. Она заперлась в теперь уже своём кабинете, и перебирала документы. Мужчина, что биологически приходился ей отцом, единожды постучал в дверь, когда стрелка часов подбиралась к «двенадцати». Луче открыла ему. Его лицо никогда не воспринималось единой картинкой, лишь смазанными деталями на непримечательном полотне. Спустя десяток лет, она не вспомнит его имени. Но в ту ночь, когда у её отца в руке была бутылка крепкого алкоголя, Луче позволила себе разделить с почти незнакомцем горечь утраты. Она подмечала его молодость с тем же безразличием, что и цвет Бурбона в гранёном стакане. Луче всегда проводила параллели между собой и своей предшественницей. Мать не придавала значения окружающим, и заботилась о благополучии Семьи. Она всегда, без преувеличений, знала истинную цену любого человека. И платила её исправно, даже если инвестиции обещали окупиться через десяток с лишним лет. «Расчётливая ты сука,» – с восхищением думала Луче, заходя в камеру пыток. Её отец продержался ровно неделю, прежде чем пойти в полицию. Но, на самом деле, расчетливыми Луче могла бы назвать обоих своих родителей. Но не стала бы, потому что отца считала не иначе как трусом. Маленький мальчик, внешне не похожий на юную Донну ничем, чисто технически, приходился ей братом. Сводным. Он лежал на полу, весь зарёванный. Из травм – разве что стёртые колени. Луче могла бы поспорить, что если бы у отца всё получилось, то ничего тяжелее этот мальчик за всю свою жизнь так и не получил. Она даже не вела диалог: только озвучивала факты и отдавала приказы. Но первую неделю пыток спускалась к мальчику исправно. В основном, чтобы забрать очередной «сувенир», который позднее ни о чём не подозревающие почтальоны доставляли на порог небольшого Сицилийского домика. Изнасилование; отрезание пяток и пальцев; рана на боку, шов с которой постоянно срывали, чтобы засунуть в лишнее отверстие как можно больше разнообразных вещей; даже выдавливание одного глаза мальчишка пережил, обмочившись лишь единожды. К концу второй недели, Луче поняла: достаточно. Пленник питался исключительно собственным дерьмом, и, прибавляя к уравнению раны, долго он не протянет. А умирать в тишине подвала – это блажь не для предательских отродий. Возможно, она могла бы растянуть это представление на месяц, да даже на несколько лет, если бы действительно хотела. Но в этом более не было практической выгоды: родители мальчика прибудут «упакованными» уже к вечеру. Тело ребёнка растворили в кислоте сразу после небольшого променада с его родителями до ближайшего водоёма. В смерти двух взрослых не было ничего примечательного: ноги в таз с бетоном, и на дно. Гораздо большее значение Луче придала смерти невиновного ребёнка. «Действительно ли чувство готовности можно приравнивать к осознанному решению? Какую долю от назначенной цены человек на самом деле готов заплатить за предательство? А какую надеется придержать у себя, надеясь выбить «скидку» под конец сделки?» – Луче редко позволяла себе увлекаться философскими размышлениями хотя бы потому, что вместо ответов всегда получала лишь новые вопросы. За окном занимался рассвет, когда те редкие крысиные всполохи в Семье, наконец, канули в лету. Луче оторвала взгляд от бумаг на столе, наткнувшись вместо этого на портрет бабушки над софой. Сходство поразительное. Если взглянуть на портреты и фотографии всех предшественниц Донны, то можно понять, что Луче – одна из многих подобных. Мелкие различия, по типу оттенков чёрного в волосах и количества родимых пятен на теле, не играли решающей роли. В нарисованных глазах бабушки Луче увидела лишь сплошное понимание и смирение, с которым зачастую сталкивалась при разговорах с матерью. Возможно, то лишь было игрой уставшего разума, и ей действительно стоило бы лечь спать, вместо того, чтобы готовиться к очередной дипломатической встрече. Горничная кротко постучала в дверь, знаменуя подачу завтрака. Прежде, чем встать из за стола, Донна поставила печать на конверт с письмом. Луче заказала гроб заранее: черный, без излишеств, по форме напоминающий ящик для овощей. Она не хотела, чтобы её похороны воспринимались как нечто из ряда вон.