Memories of former love

      — Эми, солнышко! Ты выпил таблеточки? — Крикнула миссис Барретт с кухни первого этажа, ибо звать сына, чтобы он спустился к ней - было более чем бесполезно. Он никогда не спуститься в разгар своего творческого вдохновения. Хотя бы ответил и на том спасибо, думала Стефания.       — Да, мам! — Так же крикнул ей в ответ Эмерсон, не отвлекаясь от своих очень важных дел.       Конечно же он верил матери, но его всегда терзали сомнения насчёт своего лечения бессонницы, уж слишком много таблеток было в стопке, что запивал юный Барретт холодной водой. Но эти мысли покидали голову ещё на неделю, после того как он однажды специально не выпьет таблетки, а после его мучала жуткая ночь без сна. И так каждый раз. Он снова сомневался и тут же понимал, почему так надо.       — Мам, а зачем мне они? — Моляще спрашивал мальчик, когда смотрел на несколько таблеток, сложенных в отделение со строгой подписью "Ночь. Понедельник."       — Малыш, от бессонницы. Помнишь, как тебе тяжело спать было без них? — Заботливо напоминала мама, хоть на данный вопрос она отвечала по пять раз в неделю.       Эмерсон лишь слегка натянуто улыбался в ответ на нежную улыбку своей матери. Больше такую улыбку он не встречал нигде. Сколько бы он не искал - больше нет такой. Такой... Наполненной любви и заботой, будто весь мир застывал в этот миг. Хотелось продать душу дьяволу, чтобы наблюдать за этим зрелищем всегда. Именно такой улыбкой его провожала и встречала мама. Даже после самого неудачного дня он шёл домой, чтобы его встретили и мир заново обрёл краски.

***

      Эмерсон лежал на кровати, прикрыв глаза думая о самых приятных моментах своей жизни. Он так устал сегодня. Кровать легонько продавилась рядом с ним и Барретт недовольно приоткрыл глаза, чтобы бросить самый ненавистный взгляд на своего соседа, который помешал ему вновь обретать смысл жизни.       — Я же не мешаю, да? — Словно издеваясь, с насмешкой спросил Остен, так же вытягиваясь на кровати. — Сегодня твоя очередь спать на диване. — Мило заметил Найт, после чего Эмерсон лишь прикрыл глаза и тяжело вздохнул. — Но, ты пока можешь полежать.       — О, как радушно, спасибо большое. — Эмерсон усмехнулся и медленно встал с кровати, переводя взгляд на разноцветную чёлку, что скрывала доброе лицо, которое тут же уставилось в свой мобильный, быстро клацая по экрану. — Но ты уже сбил меня с мыслей, так что продолжу уже в другом месте. — В голосе не было ненависти, только усмешка. Беззлобная усмешка, коей одаривают детей, которые сделали что-то нелепо-смешное.       Найт ничего на это не ответил, лишь занял больше места на кровати, чего не видел Барретт, ушедший в соседнюю комнату. Он легонько плюхнулся на диван, чтобы не издавать лишних звуков, и прикрыл глаза, правда мыслей в голову уже не шло.

***

      — Эмс... Это что? Что это, блять, такое? Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — Обеспокоенно тараторил Ремингтон, тряся перед другом целлофановым пакетом, связанным в узел.       — Ну...       — Что "ну"? Ты не понимаешь. Всё будет как раньше. Дурак ты, Эми. Даже ради себя не можешь ничего сделать. — На этой фразе Лейт должен был развернуться и уйти, на прощание со всей силы кинув пакетиком в Эмерсона.       — Я не могу... Мне и так хорошо. Правда. Всё нормально... — Вяло сказал, неспавший уже пару суток, парень.       — Да, ага. Я вижу. Если ты... Я не знаю что с тобой делать. Блять... — На это Барретт лишь незаинтересованно пожал плечами. Он даже не поднимал голову. Ему не было стыдно, он просто не мог смотреть в глаза Ремингтону, ибо чувствовал прожирающую изнутри вину.       Уже пару недель художник игнорировал прописанные ему таблетки. Ему было противно их пить. Будто бы от него что-то скрывали. Но так было не всегда. Зачастую он просто забывал их пить, ибо ему всегда кто-то напоминал: мама, папа, Ремингтон... А сейчас он слишком был занят. Да и желания не было, поэтому скопился пакетик с таблетками, что как не кстати нашёл Лейт. Очень не вовремя он решил найти подводку у Эмерсона в косметичке.       Барретт чувствовал себя отвратно, когда перед ним, в его ногах сидел на корточках Ремингтон. Когда ему было нечего ответить. Когда он чувствовал себя загнанным в угол зверем. Нашкодившей собакой. Когда все смотрели на него с сожалением. Будто на инвалида. Калеку, с отсутствием возможности хоть что-то делать самому. В конце концов Лейт просто ушёл в другой конец автобуса, но давление Эмерсон чувствовать не перестал. Стало только хуже. Намного хуже

***

      — Алло... Привет, мам. Всё хорошо, да. Вот щас только что закончился... — Эмерсон затыкал одно ухо рукой, чтобы было лучше слышно, но особых изменений не было.       — Солнышко, ты хорошо спишь? Не забываешь пить таблетки? — Весьма обеспокоенно спросила миссис Барретт. Ей было очень тревожно за сына, что был на другом континенте, но она полностью полагалась на близкого друга семьи - Ремингтона.       Данный вопрос поставил Эмерсона в тупик. Он стоял и молча смотрел перед собой. Больше всего он ненавидел врать. Не просто врать, а нагло лгать собственной матери. Из мыслей его вывел голос Стефании, которая то и дело повторяла имя единственного сына, видимо решив, что связь оборвалась.       — А? Мам, прости, связь видимо плохая? Что ты спросила? Да, пью, конечно. Всё хорошо, да. Я тебе перезвоню. Ага, пока.       Нажав на красную кнопку отбоя, Эмерсон чуть ли не кинул свой телефон в стенку. Он медленно съехал по стене, обнимая руками, согнутые в колене, ноги. Барретт мог испытывать всё что угодно, но то, что он сделал - было самым ужасным на его счету, ибо это была самая непозволительная вещь в мире. Глаза было заполнились слезами как его позвал слишком знакомый голос. Остен.       — Хэй, ты меня слышишь? — Барретт резко развернулся к нему лицом и слегка улыбнулся. — Что-то не так?       — А? Нет, всё нормально. Мама звонила, спрашивала как дела... — В этом случае Эмерсон уже не чувствовал безмерного стыда, наоборот, какое-то облегчение, будто всё идёт так как надо.       — Поняяятно, — протянул Найт. — А чего тогда такой убитый? Скучаешь что-ли? — Он свёл брови к переносице, явно обеспокоенный состоянием друга. В голосе не было ни нотки издевательства или презрения, поэтому Барретт и ответил положительно, после чего Остен протянул ему руку и затянул в объятия, но они были не те, что нужны в данный момент.

***

      — И долго ты продолжишь молчать? — Прервал столь затянувшуюся тишину Остен. Он внимательно смотрел на Эмерсона, но ответного взгляда не было. Всё равно, что смотреть в стену, но он зачем-то продолжал сверлить безэмоционального Барретта.       — Ты о чём? — Эмерсон продолжал игнорировать серьёзно-раздражительную интонацию и взгляд Найта. Нет, он не избегал, он просто...       — Даже не знаю, например, ну, долго ли ты будешь терпеть это дерьмо в свою сторону? — На одном дыхании быстро проговорил Остен, скорее всего через стиснутые зубы.       Этот вопрос неудавшийся художник никак не ожидал. Скорее... Он знал, что когда-нибудь Найт спросит это, но уж точно не сейчас. Из-за этого взгляд обрёл хоть какие-то краски. Серые. Он хотел ответить, но, опять же, не сейчас. Сейчас он был просто не готов.       — Ты так и будешь молчать? — И снова давящая на мозг тишина. — Понятно. — Остен захлопнул за собой дверь, а после последовал ещё один такой же звук. Ушёл. Совсем ушёл.

***

Мысли всё ещё не давали покоя. Прошёл чуть ли не год. Или прошёл. Может даже больше. Сейчас это не так важно. Важно только то, что Эмерсон до сих пор сидел на асфальте и смотрел на уже ночное небо. Падающие с него капли недавно начавшегося дождя стекали по бледной шее художника.       Последний концерт в этом туре с тупой болью отдавался во всём теле. Оно изнывало от переизбытка эмоций во время концерта, но стоило Барретту выйти из этого душного помещения, что бы вздохнуть свежий, исцеляющий лёгкие, воздух, оно снова чахло, вновь вспоминая более привычные реалии, где нет сумасшедших фанаток в шляпах, что превозносили тебя словно божество. Последний факт особенно пугал юного музыканта. Когда они с Ремингтоном и другими их ровесниками собирались в гараже, чтобы поиграть в рок-звёзд, он даже не задумывался о том, что эта игра перерастёт во что-то нечто большее. Он никогда не думал, что их группа соберёт собственный зал. А уж тем более не думал, что когда-либо решится поговорить с Лейтом. Эта мысль пришла внезапно. Она окатила его, будто холодной водой, когда он уже вошёл в гримерную. К счастью или к сожалению, там был только вокалист.       — Слушай, Рем. — Эмерсон откашлялся, чтобы голос обрёл хоть какие-то краски. — Я знаю, что мы оба устаём, но твои слова и указы меня заебали. Будто бы я обслуживающий персонал. Нет, даже хуже. Я устал от твоего отношения ко мне, когда же ты, блять, будешь... - Ремингтон медленно обернулся на, слегка покрасневшего от злости, парня. Он озадаченно оглядел его и вытащил наушники.       — А? Ты что-то говорил? — Он безмятежно поднял брови и уставился в ожидании ответа.       — Нет.       Возмущению Барретта не было предела. Мало того, что он так долго вынашивал этот разговор, так ещё и был так нагло поставлен в тупик. Эмерсон резко развернулся на пятках и вышел из гримёрной, громко захлопнув дверь. Ремингтон лишь пожал плечами и вновь вставил наушники в уши, а Барретт в это время со злостью топтал газон.       Злость была не основной его эмоцией. Стыд и смятение постигали его бедную голову. Как будто он попал в марафон убийства сущности. Остену он точно об этом не расскажет. Никому. Такого позора он не ожидал точно, так зачем повествовать его другим. Посмешищем себя выставлять только. Резко Эмерсон остановился. Конец тура. А это значит, что можно наконец-то отдохнуть и не видеть добрых пол года эту стаю диких лис, пытавшихся вечно всунуть ему эти таблетки. То есть вообще не видеть. Он просто уедет в Канаду.

***

      Дереализация. Ты смотришь повсюду, но всё это не реально. Ты смотришь и не понимаешь, ведь это не твоя жизнь. А чья тогда? Что пошло не так? Кто я?.. Не находишь ответов и снова попадаешь под купол.       — Эми, ты с нами? — Из пол корки сознания вырывает его голос.       — Да, конечно, просто задумался... — О чём же? Так и слышится этот вопрос, хотя его никто не задавал. Лишь только глаза Ремингтона смотрели на Барретта в упор. — О художественной академии. — Уже более чётко сказал Эмерсон точно выпадая из своих мыслей. С одной стороны он этому рад, а с другой он всё ещё под куполом.       — Академия? А как же наша группа, Эмс? — Лейт состроил жалобную гримасу, но его тут же толкнул в плечо. Мама.       — Реми, а если у вас ничего не получится? Ты не заботишься об этом, дай хотя бы Эми подумать о будущем. — Лейт тихо фыркает, но соглашается, после отворачивается от Эмерсона и больше на него не смотрит.       — Как хорошо собираться семьями, только жаль, что.... — Больше Барретт их не слышит. Лишь делает вид. Он тупо смотрит перед собой и лишь изредка кивает, создавая видимость вовлечённости в разговор. А говорят лишь матери.

***

      Голову крутит от нахлынувших воспоминаний. Барретт лишь смотрит в иллюминатор и устало вздыхает. Он так хотел домой. Подальше от этой суеты и всего, что есть в этой жизни. Пару месяцев он проведёт взаперти либо же на старых местах, где уже давным давно всё заросло. Он будет сидеть и вспоминать как им было хорошо. Было и будет, говорил Ремингтон, но, увы, и великие мудрецы бывают неправы.       Барретт мог бы продолжить анализировать свою жизнь, а в особенности ворошить прошлое, но мысли художника были не так узки, он думал не только о хороших эпизодах жизни, а после корил себя за то, что так всё сложилось. Он хотел бы думать о том, что сделал всё верно и любое изменение к лучшему, но просто не мог. Уже который год он винит себя в слабохарактерности, из-за которой лишил себя возможного будущего. Он бросил на самотёк не только свою жизнь, но и своё творчество. Хотя это одно и то же. Группа была сомнительным выбором, но что есть, то есть. На том Эмерсон и порешил, выходя из, только прилетевшего, самолёта.       Первый день он решил провести в полном умиратворении. Барретт не решился с головой погружаться в воспоминания, что дарили слегка неприятный бонус в виде ностальгии, который следовал ещё несколько дней спустя, ввязывая в ещё более пугающие мысли. Может хоть так он обретёт покой хотя бы на ближайшую неделю. Просто проведёт приятное время с матерью, которая сейчас звонила Эмерсону неизвестно зачем.       — Эми, ты прилетел уже? Мы тебя тут очень ждём. — Тихое "скоро буду" и звонок окончен.       Кто и что его ждёт? Мама должна быть дома одна, а других вариантов как-то и не было. Поглощённый этими мыслями, художник и не заметил, как уже стоял перед дверью, ожидая пока ему откроют. Голоса ставили его в неловкое положение, так как он даже не знал кто за дверью. Внезапно голоса притупились, а шаги в сторону двери стали отчётливее.       — О, Эмс, а мы тебя ждём, проходи скорее. — Бодро затараторил Ремингтон, запихивая Барретта в дом.       Так ничего и не сказав, Эмерсон прошёл в коридор, но тут же остановился, поварачиваясь на Ремингтона. Он хотел было открыть рот, чтобы возразить или спросить что-то, но был перебит.       — Потом обо всём поговорим, там всё стынет, пошли быстрее. — Всё так же тараторил Лейт, снова пихая художника, чтобы тот прошёл в зал, где его ждали близкие.

***

      "Семейный" ужин превратился в балаган, стоило Барретту открыть рот, потому что Ремингтон сразу вспомнил миллион случаев со сцены. Так и молчал Эмерсон весь вечер, лишь изредка кидая косые взгляды на своего друга и коллегу, который явно этого не замечал, либо хорошо делал вид, что слепой.       То, что недавно Эмерсон был в самолёте, сыграло явно на руку молодому ударнику, ибо вопрос о его чрезмерной молчаливости был пресечён с корнем ответом - "устал из-за перелёта". Так и к лучшему, можно теперь даже не делать вид, что ему интересно. Голова и так трещала от многоголосья, теперь ещё и тошнило. От самого себя. Каждый раз, когда он смотрел на Лейта, хотелось выбросить себя в окно, слишком уж въелся в голову неудачный диалог после концерта, последнего в туре. Не так давно это было.       Наконец Эмерсон почувствовал на себе взгляд Ремингтона, который ждал весь вечер. Он уставился в ответ и так могло продолжаться вечность, если бы не слабый кивок Лейта в сторону двери.       — Барретт, ты на меня весь вечер палишь, что ты хочешь сказать? — Сказал вокалист, как только они вышли на улицу, закуривая сигарету. — Я так понимаю, тебя что-то гложит? — Звучало скорее как утверждение. От этого стало не по себе. Лейт видел его насквозь.       — Да... хотел... — Эмерсон тихо откашлялся, складывая руки на груди и чуть приподнимая нос. — Что ты здесь делаешь?       — К матери прилетел, невероятно. Не правда ли? — Риторический вопрос, подумал Барретт и промолчал. — Прилетел и принял предложение о сборе семей, как только моя узнала о том, что ты тоже летишь. А мне не сказал. — Лейт выдохнул сигаретный дым, продолжая пялится на Эмерсона. — Тебя это не устраивает? Друзей не ждёшь?       Если Ремингтон хотел поставить Барретта в тупик, то у него это прекрасно получилось. Пока последний собирался с мыслями, Лейт уже продолжил.       — Так оно и видно. Таблетки пьёшь? — В ту же секунду Барретт поднял на него взгляд полный ненависти. Что-то нечеловеческое таилось в нём.       — Ещё одно слово про таблетки и... — Он снова был прерван.       — И что? Барретт, что? Ты ахуел в край что-ли? Разве не видишь, что я волнуюсь? Пиздец как волнуюсь.       — Волнуешься? Вся ваша забота только и есть, что напоминание про все эти таблетки. Я живу во лжи, ты разве не понимаешь? — Возмущение и злость лились через края, обрекая художника на верную гибель.       — А так вот почему тебе крышу то сносит... — Теперь уже Лейт был прерван. Впервые.       — Мне? Мне крышу сносит? Ты себя со стороны видишь? Нет конечно. Ты просто невыносимый уёбок, Лейт! Ты мне пиздишь и они мне все пиздят, да какой из тебя друг то, если ты банальной правды мне рассказать не можешь? — Рука Барретта всё ещё указывала на дом, позади него. Лейт лишь напряжённо прикусывал губу, думая, что сделать, но в голову ничего не шло, ибо видеть Эмерсона таким - великая удача, к сожалению.       — Потому что переживаю... — Всё, что и говорит Ремингтон. И то, шёпотом. А на большее сил и нет.       Такой ответ явно не устраивает Барретта, поэтому он в сию секунду разворачивается и уходит прочь, богу известно куда.