Гриш, отказник и принц

      Нет, не так. Вернее, не совсем так. Более шести веков шрам оставался недоступным для восприятия всех, кроме Александра и... ее потомков. Даже в мыслях он не называл эту женщину по имени и в свое время сделал всё возможное, чтобы само имя в Равке перестало существовать, считаясь если не проклятым, то сулящим беду. Последняя из известных его обладательниц, по какой-то гнусной иронии, начала зваться так, когда примкнула к культу Беззвездного святого. Дарклинг не прикончил ее лично только потому, что мученическая смерть от его рук для подобных фанатиков сродни подарку судьбы и пределу мечтаний.       – Странно, что ты вообще его разглядела. – Вино изрядно притупляло страх и способность удивляться, но лишь громадная воля, которая сотни лет сжимала в своем окоченевшем, как у мертвеца, кулаке его помыслы и чувства, помешала Александру отпрянуть и позволила почти спокойно задать вопрос: – На что он похож?       Сердце лихорадочно чеканило удары, на лбу выступила испарина. От ее ответа зависело очень многое. Кириган даже не сумел сдержать облегченный вздох, когда Алина опомнилась и догадалась убрать, наконец, руку. Ее робкие прикосновения были чудесны и желанны, но не в этом случае. Он не знал, чего от себя ожидать.       «В расчеты могла закрасться ошибка. Женя не обманула: промежутки с каждым разом становятся всё короче».       Проклятый шрам теперь проявлялся раз в несколько месяцев. Но хуже было то, что в прошлый раз рана открылась, а во сне он увидел дом, который давно позабыл. Услышал голоса. Его окружали те самые звуки и даже запахи. Травы, дерево, молоко и свежий хлеб, жир для пропитки лучин. Овечий мех – от свалявшегося тяжелого одеяла, под которым так тепло и уютно было засыпать. Шарканье старых сапог, которые явно велики их владельцу. Звонкий смех девочки и угрожающее рычание Багры, что впервые в жизни села за прялку и требовала невозможного – тишины. В другом сне Александр бродил по лесу и мок под дождем. Он был не один.       «Скорее б-бы домой попасть. Ох, от мамы попадет, но дома все-таки лучше, да? Ловко ты костер развел, брат вон давно сам в лес ходит, а так не умеет, чтоб из сырых дров. Научишь меня? Опять молчишь... Не сдвигайся, вдвоем теплее. Не сдвигайся, говорю. Святые! Да не съем я тебя, б-больно надо т-такое счастье».       Болтливая, настырная, ехидная девчонка, вечно сующая свой нос куда не следует. Ей тогда было... сколько, одиннадцать? Двенадцать? Ему – немногим больше. Совсем еще дети, как бы ни хотелось некоторым считать иначе. Их объединяли лютая ненависть к дрюскелям, справедливое недоверие к ровесникам и не-гришам, деятельная натура, не позволяющая долго усидеть на одном месте, и поистине нездоровая тяга к знаниям, но этого было достаточно. В день, когда мать решила, что пора уходить, непривычно строгая и молчаливая Люда утянула его на мельницу и там, среди мешков и жерновов, пообещала, что будет ждать. Столько, сколько надо: год, десять, тысячу (Люда умела считать только до тысячи). Замуж не выйдет, скажется больной, юродивой – какой угодно. Если придется, слюни будет пускать. Но дождется. Точно. Они вырастут и обязательно встретятся.       – Он какой-то... неправильный, – тихо сказала Алина, ущипнув себя за основание большого пальца. – Будто проступает сквозь щетину, как... призрак. И я его раньше не видела. Разве так бывает? Мне же не показалось?       После случившегося на столе девочка меньше доверяла своим глазам. Этим можно было воспользоваться.       – Ты права, он действительно призрак, и у меня есть причина его прятать, – согласился Кириган, чтобы выиграть время, пока собственные пальцы бегло ощупывали левую щеку. Кожа в том месте горела от выпитого вина, а не была стянута мертвенным холодом, как всякий раз, когда отметина вот-вот должна была проявиться во всей красе. Да и жесткая щетина привычно кололась, не отходя пластами вместе с кожей. Значит, процесс либо только начался, либо... Как бы там ни было, время еще есть. И Алина, как бы там ни было, не должна была ничего разглядеть. Разве что это побочный эффект связи усилителей Морозова, который он не учел. – Но тебе не показалось. Ты просто заглянула глубже, чем большинство ныне живущих могут вообразить, ведь ты особенная.       Она вскинула на него глаза. Он ее понимал: набившее оскомину слово в самом деле прозвучало как-то иначе.       – С тобой мне не нужно прятаться, опасаясь кинжала в спину, – прошептал Александр ей на ухо, чувствуя, как девушка вздрагивает в его руках. – Тебе единственной незачем меня предавать. Никакой личной выгоды. Им нечего тебе предложить, а я дам тебе всё, что пожелаешь, моя Алина, только попроси. Я... так долго этого ждал.       – Даже позволишь сбрить тебе бороду? – хихикнула Алина.       – Завтра утром, на трезвую голову, возможно...       – И не дашь выйти замуж за принца?       – Разумеется, – возмущенно фыркнул он.       – И... расскажешь о шраме?       Александр дернул щекой, внутренне противясь, но не видя причины для отказа. В конце концов, «рассказать о шраме» и «рассказать правду о шраме» – это два разных, порой даже взаимоисключающих обещания.       – Если он тебя тревожит, мы можем перейти туда, где темнее, а утром Женя его спрячет.       – Мне кажется, – посерьезнела Алина, прижимаясь к нему несмело, точно ждала, что ее оттолкнут, а когда этого не произошло, вновь обхватила рукой за спину, – что он скорее тревожит тебя. Это ведь не то, о чем я думаю?       – Старое клеймо дрюскелей, – через силу сказал Дарклинг. – То есть было им когда-то.       Алина застыла. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить.       – Р’йен унскап? – неверяще прошептала она, морща лоб.       – «Зло в чистом виде», – кивнул Александр. – Звучит куда поэтичнее, чем «демон» или «ведьма».       – Но его же перестали использовать давным-давно! Незадолго до...       – Сотворения Неморя, совершенно верно. В те времена ходили слухи, что спятивший Черный Еретик питает особую неприязнь к прочникам, дескать, многих из них находили разрубленными пополам, а ни один металл не способен навредить тому, кто повелевает металлом. На деле же мне пришлось избавиться лишь от тех немногих, кто знал, как изготовить «чистый» сплав для клейма. Знал и позволял калечить своих, соглашаясь работать на врага вместо того чтобы дать ему себя убить. – Кириган сжал зубы. – Тогда пленных гришей метили без разбору, на случай, если кому-нибудь все-таки удастся сбежать. По характерным следам на лице их было легче вычислить.       Алина по-новому взглянула на него, вероятно, пытаясь увидеть очертания уродливого знака, похожего на раздавленное насекомое. Александр помнил, как, отчаявшись, почти умолял срезать поврежденное место. «Срезать и залечить. Останется шрам, ну и пусть! Скажу, что волк погрыз. Лучше волк, чем... так». Ему отвечали, что на лице «мускулы особые, жилы близко к коже лежат. Срежем неправильно, заденем что-нибудь, и калекой останешься, а то и кровью истечешь. Надо оно тебе?» В конце концов, они нашли решение, хотя временами Дарклинг задавался вопросом: а что было бы, не поведись он на уговоры и рискни остаться калекой. Кто знает.       – Меня схватили в предгорьях, на пути к Вечному Морозу. Им нужна была Багра, не я. Они выслеживали ее почти год, но она умела путать следы. Однажды мы крепко повздорили, и я ушел. Хотел посмотреть на белых тигров.       Он заметил, что говорит отрывисто и скупо, опуская детали. Алина не перебивала, уточнила только:       – Сколько тебе было лет?       – Тринадцать. Четырнадцать.       – О, – удивилась Алина. – Так это был юношеский бунт?       – Возможно, – хмыкнул Кириган. – Я не собирался тратить свою вечность на прятки в горах.       Призрачные поселения гришей не могли стать надежным пристанищем, а мать в качестве единственного спутника постепенно сводила с ума. На словах она разделяла его стремления, однако боялась рисковать.       – Но зачем дрюскелям искать Багру? Она ведь явно... не согласилась бы работать на врага.       Обычно его злила чужая привычка повторять слова собеседника, но у мисс Старковой это получалось почти мило.       – Некоторые знали, что она причастна к нападению на деревню отказников. И кто-то видел, что она такое.       – Тебя пытали, – еле слышно сказала Алина. – Ты не выдал ее.       Александр покачал головой, благодарный за отсутствующий знак вопроса.       – Я был на грани того, чтобы сделать это. Мое тело противилось смерти, но я умирал. К счастью, мать вытащила меня раньше. Каким-то чудом в деревне, куда мы пришли, жила целительница. Она спасла мне жизнь и убрала... это, даже не имея при себе усилителя. Но я до последнего не знал, что ей пришлось прибегнуть к скверне. Она прожила недолго. Умерла у меня на руках. Всё, что я мог, – это позаботиться о ее маленьком сыне. Паша был первым известным портным. Это он придумал, как спрятать вновь проявившийся шрам. Но сила гриша не вечна.       – Вот почему ты держишь Женю рядом с собой, – догадалась Алина. – Залечить метку полностью невозможно, а знаменитый генерал Кириган таких приметных ранений не получал, верно? Но я не понимаю, почему ты...       – Каньон многое изменил в моей жизни, Алина. Можно сказать, я в том числе занес сюда «инфекцию». – Он задумчиво потер скулу согнутым указательным пальцем, мысленно подивившись, насколько складной вышла история без единого слова лжи. – Скверные раны уязвимы к воздействию извне, а я был... неосторожен.       «Не называй своего настоящего имени. Не позволяй им прикасаться к тебе. Не доверяй никому».       Иногда мать все-таки оказывалась права.       – Он ведь не убивает тебя, правда? – встревоженно спросила Алина. – «Когда играешь со скверной, что ж...»       – «...результат всегда отличается от ожидаемого», – с невеселым смешком закончил Дарклинг. – Нет, мисс Старкова, не убивает. Это лишь напоминание о том, что сделал я, и о том, что сделали со мной. Тебе не нужно...       Она закрыла ему рот поцелуем, но так неуклюже, что оба потеряли равновесие и повалились на ковер.       – Мне нужно, – возразила Алина. Пряди ее волос падали ему на лоб. – Я всегда, всегда буду на твоей стороне.