Держи меня за руку, а?

— Итан, и как это теперь развязать? — Карл, недовольно поглядывая в мою сторону, тщетно пытается распутать чуть влажноватые волосы. Я бы мог ему помочь, но мне сейчас откровенно лень покидать тёплый одеяльный кокон и выползать на белый свет, даже если жертва моих парикмахерских экспериментов будет ползать на коленях и очень умолять меня. В выходной день меня из постели не вытащит даже вселенский шторм. — Да ебись оно! — раздражённо подытоживает Карл результаты своих бесполезных стараний. Роза вчера прибежала со школы и принялась тормошить меня: её подружки щеголяли со сложными косичками на голове, в которые вплетались цветные прядки и ленточки. Девочки все до единой тащились от какого-то новомодного и дико популярного мультфильма, и дочурка не собиралась пасти задних, заявив, что ты, папа, обязан научиться делать подобное. Я лишь обречённо вздохнул: упрямство Розы не знало никаких границ, а уж сопротивляться ему и вовсе было делом бесполезным. Тренироваться я решил на Карле — не хотелось оставить малышку без волос, — и весь пятничный вечер просидел пытаясь совладать с его шевелюрой. Карл на бойкую героиню мультика совсем не походил, скорее, на рычащего пса, что так и норовил цапнуть меня за руку. Но экзекуцию он успешно выдержал и даже остался немного доволен, судя по тому, как он долго крутился перед зеркалом, рассматривая композицию из двух кос, каждая из которых тянулась от висков и замысловатым образом разветвлялась на затылке, чтобы вновь соединиться в одну. Впрочем, это совершенно не помешало Карлу хорошенько отыграться на мне ночью. — Ита-а-ан, — обращается он, по привычке растягивая гласные в моём имени, — ты поможешь мне или нет? — Не-а, — лениво отзываюсь я и натягиваю край одеяла до самого носа. Карл минуту сверлит меня взглядом, словно борясь с искушением прикончить меня на месте, а после, глубоко вздохнув, выдаёт: — Детка, я их просто обрежу. — Ла-адно, — буквально выстанываю я, — иди сюда. И только стоит Карлу присесть рядом на кровать, как мои руки молниеносно обвивают его за талию и утаскивают под одеяло. — Ты весьма подлая плесень, Уинтерс, — ворчит он, но тут же сменяет гнев на милость, когда мои ладони таким же обманным манёвром ныряют под домашнюю одежду и мягко поглаживают его по спине. — А ты тёпленький, как кот, — мои губы растягиваются в полусонной мечтательной улыбке, а тело достаточно красноречиво реагирует на такой привлекательный внешний раздражитель. — Так ты поможешь мне? — Помогу, — я щекотно провожу пальцами меж лопаток Карла, заставив того чуть вздрогнуть от прикосновения. — Если полежишь со мной чуток — помогу. Вот бы перекрыли все дороги и воздушные пространства, остановили весь транспорт и обрезали электрические провода — на денёк, да хоть на пару часов — всё лишь ради того, чтобы вот так проявляться в постели в обнимку, согревая друг друга теплом своих тел. И пусть за окном бушует непогода, хлещет ветрами и дождём, вырывает с корнями деревья — у нас личное солнце и личное ясное небо на двоих. Карл легко трётся колючим подбородком о мою щеку, чтобы после немного отстраниться и оставить кусающий поцелуй на моих губах. Нет, секс по утрам я так и не полюбил за эти годы, предпочитая ему долгий и сладкий сон, но прямо сейчас готов поддаться и пожертвовать драгоценным временем моего ленивого валяния и… — Па-а-а! — из-за двери раздается звонкий голос Розы, в секунду прерывающий мои раздумья о будущих потрахушках, а следом за ним настойчивый стук. — Я знаю, что вы та-а-ам! И чего всем не спится сегодня с утра пораньше? Конечно, она знает. Дочь наверняка уже оббежала весь дом, проверяя, не спрятались ли мы случайно где-нибудь, а раз на первом этаже нас нет, то логично, что отцы могут коварно спать и их следует не менее коварно разбудить. Сегодня суббота, а по субботам у нас, как и обычно, особый гость — Крис. Розу в будний день вообще не вытащить с кровати, и каждое пробуждение в школу сопровождается стенаниями и обречённым взглядом в сторону мучителей-взрослых. Но суббота — особый день. Малышка сама подрывается ни свет ни заря и, топчась чуть ли не у порога, ожидает прихода Редфилда. Розмари его обожает, серьёзно. Крис ей по какой-то таинственной причине дико нравится, и она не упускает случая сразу же сцапать его за ладонь и утащить к себе в комнату для демонстрации своего творчества, новых игрушек и нарядов. Её не смущает ни хмурое лицо этого солдата, ни его вечная немногословность, ни напряжённая фигура, облачённая в неизменный чёрный цвет — абсолютно ничего. Жизнерадостной и маленько беззубой улыбки Розы с лихвой хватает на их двоих, и сколько бы раз Крис не отпирался, ему и самому нравится проводить с ней время. Нельзя не подметить, как разглаживается вечная складка меж его бровей и светлеет лицо при виде белокурой головы и ясных, вечно восторженных глаз. Раз в пару месяцев Крис забирает малышку на обследование в лабораторию: Альянс решил, что с возрастом способности Розы могут только усилиться и станут представлять опасность для окружающих. Я спорил с Редфилдом чуть ли не до пены изо рта, срывая голос и поливая его организацию такой отборной бранью, что даже сам Гейзенберг удивился и поспешил увести Розмари на прогулку как можно дальше от дома. Впрочем, даже начни я палить из пулемёта и расстреливать всех вокруг, это бы никак не пошатнуло непоколебимую веру Криса, что «так надо». Я смирился, хоть и поставил условие, что все исследования будут проходить под моим личным надзором и никаких сраных экспериментов с дочерью проводить не станут. Саму Розу поездки скорее забавляли, чем пугали; для неё всё это мероприятие походило на квест в игре: беготня по запутанным коридорам, куча незнакомых приборов, люди в форме и излюбленный Крис, который, конечно же, в обиду не даст. Со временем, убедившись, что вреда малышке не принесут, я стал отпускать их вдвоём с Редфилдом. Естественно, прямо намекнув, что жать на курок я не разучился и не надо заставлять меня чистить дробовик. Такие изменения в планах только порадовали дочь, которая наверняка не поскупилась на жалобы дяде Крису, как злой папа запретил ей таращиться до полуночи в экран ноутбука и поглощать конфеты в промышленных количествах. — Хватит спать! — повторно тарабанит Розмари кулачками по деревянной поверхности, и я в этот момент осознаю всю тленность бытия, а Карл осознает, что ему придётся экстренно прятать свой чересчур уж заметный стояк, потому что минута — и нам понадобиться новая дверь. — Солнышко, мы уже проснулись! — отвечаю я, пытаясь придать хоть немного радостного оттенка голосу. — Спускайся вниз, будем завтракать! Роза топчется за дверью ещё некоторое время, а после, судя по топоту детских ножек, убегает вниз. Её энергии хватит, чтобы запитать электричеством треть города, жаль, что я не могу похвастаться тем же. Спустя десяток минут я почти бодрый — спасибо прохладной воде и живительному кофе — восседаю во главе кухонного стола. — Какие планы на день? — спрашиваю у Карла, одновременно намазывая поджаристый тост арахисовым маслом. — Хотел поработать над чертежом, — задумчиво тянет он и добавляет: — Или поковыряюсь в двигателе, надо бы пересмотреть его конструкцию. — Я с тобой! — Роза юлой вертится на стуле, едва заслышав, что Гейзенберг собирается с головой зарыться в железяки. — Хочу тоже кг’утить мотог'. У Розы активный процесс смены молочных зубов на коренные, и она — довольно забавно, к слову, — не выговаривает букву «р». — Конечно, мелкая, — лыба у Гейзенберга просто от уха до уха. Карл не перестаёт искренне радоваться детской заинтересованности Розы и с упоением учит её полезным навыкам — крутить гайки в гараже. Как следствие — разобранные в моё отсутствие бытовые приборы и ясная уверенность в том, что будущая профессия малышки точно будет связана с чем-то инженерным. Впрочем, засранец учит её не только этому. — Папа! — Роза как-то прискакала в кухню, прижимая к себе стопку тетрадок. — Я не понимаю одну задачу! — Милая, я сейчас немного занят обедом, пойди попроси Карла, — я на секунду оторвался от нарезки овощей. Дочь недовольно засопела и, развернувшись на пятках, утопала обратно. Я же вернулся к своему занятию и, тихо напевая очередную засевшую в голове мелодию, совсем не заметил, как она пришуршала обратно, почти напугав меня до усрачки. — Па-а-а! Каг’л мне не помог! — дитё с обречённым видом уставилось в пол, теребя за уголок растрепавшуюся тетрадь по математике. — Почему? — я, глубоко вздохнув и пытаясь унять внезапно барахлящий внутренний мотор, отложил нож и обернулся к ней. — Что он сказал? — Сказал, что «ебись она в г’от эта математика». Глаз у меня задёргался, а я только и успел подумать, как прибью ко лбу Гейзенберга его чересчур уж длинный язык, чтобы не учил ребёнка паскудным словечкам. — Розмари, это плохое слово, не говори его больше, — со строгостью в голосе ответил ей я. — Математика? — дочурка подняла на меня свои светлые большие глаза и невинно хлопнула ресницами. — Нет, то — другое. Навязчивая идея хорошенько всыпать Гейзенбергу ремня по его круглой заднице звучала вполне разумно и привлекательно. — Солнышко, — обратился я к Розе, мягко поглаживая её белокурые волосы, — отложи свою математику и беги поиграй в комнате. Я доделаю обед и помогу. По пути позови Карла, пожалуйста. Через пять минут Гейзенберг виновато поглядывал из-за дверного косяка, явно успев осознать, что ляпнул и величину своего проёба. Я под страхом смерти запретил ему как-либо выражаться при ребёнке: ещё не хватало, чтобы о её познаниях в нецензурной лексике узнали в школе. — Итан… — робко вошёл он в кухню и остановился в нескольких метрах от меня, не решаясь подходить ближе. — Оно как-то… случайно. — Случайно? — обернулся я к нему, растягивая губы в хищной ухмылке. — Случайно, значит… Карл опасливо отступил на несколько шагов и упёрся лопатками в стену, растерянно и совсем по-дурацкому улыбаясь мне в ответ. — Я ведь предупреждал? — Предупреждал. Детка, я же говорю, я случай..! — Карл резко рванул в сторону, уворачиваясь от летящей в его голову морковки, что должна была пойти в рагу, но по стечению обстоятельств стала метательным оружием. — А ну стой, гад! — я рванул за ним, по пути запуская в беглеца второй овощ. Гейзенберг увернулся и в этот раз — ловкий засранец — и резво взбежал по лестнице на второй этаж. — Готовь задницу, дорогой! — прошипел я ему вслед одновременно с тем, как отворилась входная дверь и в гостиную вошёл Крис. — Я, пожалуй, откажусь, — Редфилд чуть удивлённо приподнял брови и скрестил руки на груди. Ему скрыться не удалось — мягкая диванная подушечка угодила тому точно по морде. Ни дня без «веселья». — Крис написал, что будет через двадцать минут, — я смахиваю пальцем уведомление на телефоне. — Дядя Крис! — магия картавости чудесным образом не действует на его имя. — Кушай, пожалуйста, ещё успеешь с ним наиграться, — пододвигаю к Розе тарелку с фруктами, а у самого в голове крутится очень привлекательная мысль относительно сегодняшнего времяпровождения. Тем более у меня заныкана бутылка отменного белого вина. Надеюсь, Крис не будет очень зол на меня. Надеюсь. — Карл, возьми рюкзак и подожди на улице, — говорю я, заметив в окно, как к дому подъезжает чёрный внедорожник. — Зачем? — Гейзенберг приподнимает брови и вопросительно пялится на меня. — Фокус покажу. Давай, иди. Кинь рюкзак у ступенек и сделай вид, что очень заинтересованно плюёшься куда-то в облака. Карл, скосив на меня подозрительный взгляд, всё же обувается и выходит на улицу, не забыв прихватить с собой тонкую куртку — сегодня слегка прохладно. Я выхожу следом, едва не потирая руки от предстоящей затеи. — Привет, Итан, — Крис приподнимает ладонь в приветственном жесте и сразу же указывает на Гейзенберга: — Чего это он? — А, не знаю, — выразив поддельное удивление, отвечаю я. Из Карла актёр, как из меня Димитреску. Мог бы состроить и менее дурацкое лицо, а тем более не плеваться в небо буквально. — Ты проходи, — я приглашающе приоткрываю дверь перед Крисом, и как только его ноги переступают через порог — поворачиваю ключ в замке с наружной стороны. Я сейчас просто уверен, что Редфилд малость охренел. — Карл! Валим! — я швыряю Гейзенбергу рюкзак и, едва сдерживая смех, нащупываю в кармане ветровки ключи от автомобиля. — Уинтерс, чёрт бы тебя побрал, что за выходки?! — Крис, открыв окно и высунувшись из него почти по пояс одним своим видом едва не вызывает у меня истерический припадок. — Посиди с Розой, будь другом! — кричу я ему уже из-за забора, на ходу запрыгивая в тачку. — Какого хрена! — Ключи на кухне, если что! У подчинённых Криса, оставшихся в машине, взгляды не менее офигевшие. — А ты его просто попросить не мог? — сердито спрашивает Карл, когда мы выезжаем с нашей улочки на главную трассу. Гейзенберг явно недоволен тем, что я решил не просвещать его в свои внезапные планы. — Мог, но ты бы видел его выражение лица, — я не скрываю злорадной ухмылки, припоминая какую обиженно-детскую физиономию умудрился скорчить Крис. — А что, за дружка своего переживаешь? — Моему дружку — пиздец, — констатирует Карл и открывает окно машины, чтобы после ткнуть меж зубов сигарету. — Роза его замучает до смерти. Вообще, шутки про «дружка» совсем вышли из-под контроля, потому что они действительно подружились. Как? Не знаю. На этот вопрос не ответила бы и сама Вселенная. «Он, оказывается, нормальный мужик», — заявил однажды Крис, а мне только и оставалось как хлопнуть себя по лбу. Приплыли. И потонули. Но факт их дружбы остаётся фактом, а подтверждение тому их совместный стёб надо мной, попойки и чертежи. Свои ценные бумаги Карл показывал до этого только двум людям — мне и Розе. Теперь к списку прибавился ещё и Крис. К слову, его последняя работа, над которой он корпел по ночам, и та кучка наполовину собранного хлама в гараже, именуемая двигателем, предназначалась для B.S.A.A., и я даже не стал противиться их сотрудничеству — таланту Карла и его наработкам не стоит бесполезно пылиться на полках. Тем более предложение о совместной работе Гейзенбергу делали не в первый раз: ещё несколько лет назад, заметив мою обновку на руке — протез — Крис восхищённо присвистнул, рассматривая хитросплетение тонких металлических деталей, что в чёткости копировали человеческие кости и сухожилия. Карл неоднократно его переделывал, добиваясь необходимой плавности в движениях, такой, словно это были мои родные пальцы. — Куда мы хотя бы едем, а? — всё ещё недовольным тоном спрашивает он. — Увидишь, тут около получаса езды. Даже меньше. По платной дороге мы добираемся минут за двадцать и, съехав по грунтовке с основной трассы, останавливаемся около кромки леса. Нас окружают старые высокие сосны, и их зеленеющие кроны мерно покачиваются от дуновения ветра. По истоптанной тропинке мы двигаемся вглубь, и сквозь царящую вокруг тишину, я слышу лишь лёгкое похрустывание сухой хвои под подошвами и тонкий перезвон птичьих голосов. — Тут красиво, — я втягиваю полной грудью чистый воздух и довольно осматриваюсь вокруг. Вдали в солнечных лучах мягко поблёскивает гладкая поверхность озера, обрамлённая желтоватой полоской песка. В это время года — пока ещё довольно тёплое — тут ни одной живой души, и кажется, сама природа специально для нас установила здесь режим полного безмолвия. Мы останавливаемся на пригорке, в окружении вековых деревьев, и расстилаем на траве шерстяной клетчатый плед. Из рюкзака я выуживаю свёрток с собранными на скорую руку сэндвичами и ту самую бутылку вина, что стала катализатором моего душевного порыва. — Откроешь? — Давай, — Карл перенимает из моих рук бутылку и складной ножик со всякими примочками на все случаи жизни. — Первый глоток мой. — Только я бокалы забыл, — отвечаю я, пошарившись в поисках внутри рюкзака. — А, похер, — пробка звучно выскальзывает из горлышка, и Карл немного отпивает, чтобы после передать напиток мне. Вино прозрачное, золотисто-медное, и оттенком напоминает осколки янтаря или ту смолу на стволах сосен вокруг нас. Оно шёлково стелится на языке и сбегает вниз по горлу, оставляя после себя лишь дразнящий привкус имбиря, корицы и спелых летних фруктов. — Ещё сердишься на меня? — я чуть улыбаюсь уголком рта, а Карл отбирает у меня бутылку и делает несколько больших глотков. — Да. — Очень? — вино снова кочует ко мне в руки. — Очень, моя хитрая плесень, — его губы оказываются в миллиметрах от моих, и я уже чувствую их пьянящую сладость и дурман в собственной голове. — Что ж, я совсем не чувствую вины. Губы сцепляются в поцелуе: быстром и несдержанном, таком, словно он происходит в самом разгаре битвы, и неясно — станет он первым или последним. Карл задевает меня клыками, царапая кожу и тут же жадно слизывая горячим языком выступившую капельку. Кровь, металл и сигаретная горечь — наша общая с ним смесь, и её не перекроешь ничем. Карл отрывается от моих губ и, перекатившись, укладывается сбоку от меня. Он, почти не моргая, вглядывается в просвет между ветвей, а в серебре его глаз отражаются мелькающие тени и клочок синевы над нами. — Итан, ты любишь меня? — задаёт он вопрос, ранее ни разу не звучавший вслух. — Я? Забочусь о тебе, терплю столько лет твоё пьяное ночное вдохновение и вечно жду рядом в постели. Конечно же, нет. — Я тебя тоже нет, — наши пальцы переплетаются, и Карл легко поглаживает нагретый солнцем ободок кольца. — Просто до смерти — нет. Это седьмая наша осень вместе. А мы до сих пор упрямы и нерешительны в словах, что на деле-то и вовсе не несут никакой ценности: к чему язык, если вместо него есть общие чувства и сердца, которые научились биться в унисон. И в этом лесу на некоторый миг существуем лишь мы и наша с ним личная вселенная. Сквозь плед я ощущаю лопатками приятную прохладу земли, но мне тепло от одного лишь прикосновения к его плечу. Наши раны затянулись, превращаясь в посветлевшие полоски на коже, а жестокая стихия внутри улеглась, уступая дорогу робким солнечным лучам. Я влез в его мир одиночества и методично разносил стены на куски — до боли родные и столько лет служившие личной тюрьмой. Нельзя построить что-то новое и крепкое из трухи и битого кирпича. И сооружение трескалось, разваливалось на части, но окончательный удар нанесла Роза, разрушив последнюю подпорку и собственноручно подарив Карлу то, что так несправедливо отняли у него чужими руками. Несколько недель назад мы отпраздновали день рождения Розмари: в уютном кафе с весёленькой музыкой, кучкой приглашённых подружек и всей той празднично-цветной мишурой, что так любят дети. Дочь вприпрыжку бежала домой, прижимая к себе пакеты и коробки с подарками, по пути, естественно, несколько раз выронив свои сокровища. Роза всё время радостно поглядывала на Карла, а он не упускал случая позубоскалить ей в ответ. Он подарил семилетнему ребёнку набор инструментов, наверное, чтобы проще было растаскивать дом на запчасти. А я понял, что совершенно не знаю свою дочь, потому что именно этому подарку она радовалась больше всего. Ещё бы Крис ей винтовку подарил — и всё, можно принимать на службу. Вечером того же дня я вышел из спальни, чтобы уложить Розу в кровать — время-то было довольно позднее, — но совершенно случайно узнал то, что и вовсе не должно было коснуться моих ушей. Дочь прошмыгнула в рабочий кабинет, и сквозь щель в приоткрытой двери я услышал часть их разговора. — Каг’л… — донёсся её тихий и донельзя смущённый голос. — Малыш, ты что-то хотела? — карандаш стукнул о деревянную столешницу, а Карл зашуршал бумагами, видимо, складывая их стопкой. — Эм… Ну я… Я хотела спг’осить… — Роза замялась, словно подбирая слова. — Что-то случилось? — в тон Карла закрались обеспокоенные нотки. — Нет… — Тогда что? Ты расстроилась из-за чего-то? Между ними повисла глухая тишина, и я зажал рот ладонью, лишь бы не выдать себя неровным дыханием. — Я… Каг’л, — вновь начала она, — можно я буду звать тебя… папой? Я не слушал, что было дальше, и, отлипнув от стены, тенью промелькнул мимо приоткрытой двери, только и надеясь, что меня всё же не смогли заметить. Сердце отстукивало такой бешеный и сбитый ритм, что мне на секунду показалось — вот-вот и оно насквозь пробьёт мне грудную клетку. Гейзенберг пришёл в нашу комнату уже под утро: пьяный и помятый. Не раздеваясь, устало упал на постель позади меня и, промурлыкав что-то неразборчивое, уткнулся носом в мой затылок. Я же провёл остаток ночи в бессоннице, вяло шурша у него под боком и гоняя в голове единственную мысль, в каком долгу я теперь перед Розой. И буду ли я вообще способен отплатить ей за поистине бесценное. Возвращаемся домой мы уже ближе к полуночи. Я и Карл, завернувшись один конец пледа, уснули прямо на земле, и разбудить нас смог лишь усилившийся ветер и холод, из-за которого мы продрогли до самых костей. В одном из окон тускло горит свет, и я понимаю, что мы совсем позабыли о Крисе и заставили его дожидаться нас до поздней ночи. Впрочем, беспокойство моё отступает, едва я вхожу в дом. Крис дремлет в гостиной, развалившись на диване, а на нём, уложив белокурую головушку на грудь, так же сладко посапывает Роза. Вокруг царит настоящий творческий беспорядок из разбросанных рисунков, игрушек и цветастых платьев — видимо, дочурка устраивала модное дефиле перед своим любимым зрителем. Сам же Редфилд может похвастаться прелестнейшим боевым раскрасом на лице, таким, что ему вполне бы позавидовали шлюхи вдоль трассы. Желание запечатлеть момент прямо жжёт ладони, и я ныряю рукой в карман, выуживая оттуда почти севший мобильник. Из-за полумрака в гостиной фото выходит тёмным, но всё же в полной мере передаёт их спокойные и мирные лица. — Тихо, — одними губами произношу я и аккуратно сбрасываю рюкзак около входа, — пусть спят. Карл встаёт рядом и, оставив мягкий поцелуй на моей шее, укладывает мне голову на плечо. От него всё ещё пахнет сладким пряным вином и хвоей, а непослушные, растрепавшиеся волосы едва ощутимо щекочут мне кожу. — Пойдём-ка и мы спать, что ли? — зевая, спрашивает он и сжимает в тёплой руке мои пальцы. Я согласно киваю, и мы беззвучно крадёмся мимо, выключив по пути свет. Нужно будет распечатать фотографию — у нас под неё как раз пустует место на полке.