Эрлан

В Юйчжоу пара гостит недолго. Юй Вань предлагает сказать отцу, будто они собираются отправиться в паломничество, чтобы не приходилось спорить из-за продажи дома. Так, даже если их и хватятся, то следов найти уже не успеют. Такая дальновидность, такое коварство заставляют Эрлана рассмеяться. Они коротают неделю в отведённом им дворе, обсуждая шёпотом разные уезды, на родственников времени не тратя, перед тётками не лебезя, и, когда приходит пора уезжать после Фестиваля фонарей(1), провожают их не слишком людно. Вернувшись домой на третьей неделе после Нового года, Эрлан передаёт дела обратно старосте и пристраивает слуг в деревне. Юй Вань заметно более расслаблена в своих владениях, и Эрлан вновь слышит, как её властный голос раздаёт поручения. С прекращением половодья Эрлан намекает Цзюэ Лиханю в письме, что ждать от него вестей не стоит, и хочет вскоре отбыть, однако Юй Вань велит дождаться сперва ответа. Когда тот приходит менее чем через три дня, душа Эрлана греется: Цзюэ-ди желал ему доброго пути и писал о двух ветвях его клана в разных городах. — Прекрасный друг, — говорит Юй Вань, осторожно складывая письмо. — Прекрасный, — соглашается Эрлан. И супруга его выше всяких похвал. Она укладывает их бумажный товар и свои украшения в засмоленный короб, рассовывает нитки серебра по разным кошелям, будто собирается в вечную дорогу. — Чтобы бандитам было несподручнее нас грабить, — улыбается она, когда Эрлан ей на это указывает. И ведь верно, Тяньлан-цзюню об этом беспокоиться совсем не приходилось. Он не подумал – она подумала. Такая прозорливость, такая мрачная настроенность печалит Эрлана. Отбывают они на купленной лошади до полуденного жара, и едут почти наугад. Объезжают овраги, радуются рекам, отдыхают в пролесках, деревеньками и краями посевов считают восходы. Проезжают они города такие обычные, что названия их сливаются поток бессвязных образов, и города такие бедные, что нагоняют мрачный страх, деревни так заботливо обустроенные, что сразу понимаешь, насколько ответственен их хозяин, и деревни такие глухие, что все жители в них приходятся друг другу родственниками. Бережливая его голубка не даёт и лишней монетки из кошеля достать, и скромные свои обеды они покупают его флейтою да стихами, да соломенными игрушками – картины и книги они берегут для благополучных поселений. Юй Вань так же спокойна в дороге, как при работе в поместье, торгуется на рынке, не жалуется на трудности и тряску в повозке, не просит самых удобных комнат в гостиницах, иногда предлагает помочь на кухне в уплату ужина. И думы по ночам одолевают Эрлана. Как может дочь дворянина мыть посуду и мести полы? Как может дочь дворянина так легко подвязывать волосы тканью? Даже неброские, пыльные цвета простого люда не способны сокрыть её красоту, однако движения Юй Вань лишены манерности, быстры и уверенны, и всё в совокупности придаёт ей новое, необъяснимое качество отшельницы, прожившей тысячу лет. Редко кто не оборачивается, чтобы взглянуть на неё повторно. Эрлан дивится, дивится, и в один день после того, как особенно легко им досталась комната, говорит: — Странная ты женщина, Юй Вань. Прожив с ней почти год, он, оказывается, так и не узнал её. — А ты много женщин повидал, Ян Цюэшэн? — Как можно! Ты моя единственная, — отвечает Эрлан, наполовину в шутку, а наполовину опасливо. Как-то раз, решив, видимо, что он засматривается на деревенских девиц, Юй Вань с жутким спокойствием сказала, что ему пока рано заводить наложницу, и попросила подождать, пока они не накопят достаточно денег на то, чтобы её содержать. Такое хладнокровие пугало Эрлана. На лицо Юй Вань оставалась уважительна, но, очевидно, не считала, что мужчина способен быть верным законной супруге. Слишком редко любовь, а не расчёт, приводила к браку в их кругах, чтобы полагать иначе. Слишком много было у Юй Вань братьев и сестёр от наложниц, чтобы она могла полагать иное. Видя, что Юй Вань на его заверения опять отвечает лишь скептично приподнятыми бровями, Эрлан спрашивает: — Как думаешь, много женщин согласится на подобное приключение? Юй Вань колеблется, и потому он отвечает за неё. — Согласятся единицы, а действительно готовы будут единицы от тех единиц. Не передумают в последний момент, не попросят повернуть обратно после нескольких дней, не сбегут – много, думаешь, таких? Ты, Юй Вань – во всём мире одна такая. Она смотрит, будто пытается разгадать его мысли, будто бы готова раскрыть страшный секрет – настолько глубок её взгляд. — Что же, ты мужчина не менее странный, Ян Цюэшэн. — О? Юй Вань коротко смеряет его и присаживается на краешек стола. — Много ли мужчин вздумают оставить данный родителями дом, оставить стабильность и играть на флейте за монету? Сколько из них не решат вернуться, пропивши и проигравши все деньги, сколько не станут винить во всех неудобствах жену, которая не отговорила их вовремя или не может готовить так же часто и вкусно, как дома? «И впрямь, среди людей распространено впадение в пьянство после неудач, — думает Эрлан, — и распродажа потом всего имущества на поддержание этого пьянства». Юй Вань тем временем продолжает: — В вас, супруг, удивительное благородство, какое не в каждом дворянине встретишь, однако Вы ведёте себя в дороге так уверенно, будто всю жизнь кочевали с места на место. А, так значит, он тоже необычен по стандартам людей! Неужели настолько, что она, скупая на похвалу Юй Вань, его так отмечает?! Эрлан прячет улыбку в кулак, а Юй Вань едва слышно вздыхает, говоря: — Вам не стоит сдерживаться, я ведь уже привыкла. — Но я старался? — Вы сами иногда за собой этого не замечаете. Порой смотрите на работу крестьян, читаете книгу или просто лежите на солнце… Она замолкает, стоит ей увидеть его довольное, расчерченное надвое лицо. — А ты очень внимательно за мною наблюдала. Юй Вань нехарактерно зардевается и отворачивается – чтобы скрыть румянец, не иначе! Эрлан, опробовав вкус весенней ночи с ней, уже не в силах сдерживаться. Он кидает сумку в угол и подходит почти вплотную к Юй Вань, шепча: — Вань-эр, мы уже год как женаты, а ты иногда так холодна. Она упирается руками в грудь, мягко, смущённо – Эрлан знает этот блеск в глазах. Он шепчет: «Юй Вань, Юй Вань, Юй Вань». Юй Вань – такое красивое имя. Эрлан целует ей руки, шею, дивную линию подбородка, кончики волос. В храме близ столицы Эрлан хлопает Юй Вань по руке и указывает на алтарь с предсказаниями. — Что думаешь, Вань-эр, стоит нам побаловаться этим? Юй Вань улыбается с мягким снисхождением, но Эрлана уже не обмануть: в её взгляде зарождается веселье. — А отчего бы и не побаловаться. Юй Вань опускает подношение и монах трясёт урну с палочками(2). В первый раз на пол падает три, и гадание повторяется. Выпадает одна. Юй Вань берёт её, смотрит. И так бледнеет!.. — Что с тобой? Эрлан не на шутку пугается, опускается рядом, берёт её за руку, и она сжимает в ответ, не отрывая взгляда от палочки. — Эрлан… Он берёт палочку и смотрит. Два слова вырезаны красным: «Небесная ласточка». — Тянь ян? Что такого может быть в ласточке? — Какая судьба! — ошеломлённо вздыхает монах, и Эрлан переводит взгляд на него. Тот оглядывается по сторонам и говорит тихо следующее: «Лишь феникс может быть парой дракону»(3). Кровь Эрлана леденеет. Он скрипит зубами и ломает палочку с улыбкой. — Не слишком верится в такое предсказание. Не будем тратить время просвещённых господ. Всех вам благ. Он помогает Юй Вань встать и уводит её. Им в спину доносится: «Амитабха». И бежать хочется от столицы подальше. — Эрлан!.. — Не думаю, что кто-то ещё понял, что там было за предсказание. Будь спокойна. Юй Вань одёргивает его, заставляя остановиться, и отчаянно мотает головой. — Ты не знаешь! Ты не знаешь!.. Эрлан спрашивает, чего он не знает. Чего он ещё о ней не знает? — В день, когда мы с тобой встретились, ко мне подошёл странствующий монах. Он сказал… сказал, что моя судьба связана с небесной кровью. Тянь сюэ. Тяньлан-цзюнь до того не знал, насколько зловещим может быть его имя – имя, небесного демона, имя, часть которого он делит с титулом императора, Тянь цзы. Зажатая в руке «Тянь ян» будто бы жжётся. Он переламывает её опять, и бросает в кусты подальше. — Сумасшествие. Юй Вань долго смотрит в то место и вздохнув, прячет лицо в ладонях. — Я так же решила, сумасшествие. Однако я испугалась. Если в сумасшествии его была хоть крупица истины, я не собиралась поддаваться такой судьбе! Я… Когда пришли свахи от дома Ян, я позабыла этот страх. И всё равно взяла с собой нож. Эрлан вернул проклятую палочку, однако гнев в его сердце не стихает, даже стерев знак судьбы, он не может сказать, что победил её. Хотя он не верил, что мир управляется невидимой волею, когда дело коснулось Юй Вань, он не мог не быть осторожным. Он запирает странное чувство глубоко-глубоко. Встреченный ею монах был отчасти прав, и если прав лишь оттого, что смог заглянуть в прошлую жизнь – то это ещё будет лучшим случаем. Эрлан хочет ободряюще улыбнуться, однако помнит, что эффект на Юй Вань обычно противоположный, поэтому просто говорит: — Моя фамилия Ян. На том и остановимся. Юй Вань кивает и пытается улыбнуться, но выходит так слабо, так горько. Эрлан берёт опять её ладони в свои и нежно гладит. — Не мой больше посуду. Мне больно видеть твои руки. — Я не против. На самом деле мне это даже нравится. Это очищает мысли не хуже сутр. Очищает мысли не хуже сутр. Эрлан не знал, что она буддистка. За год совместной жизни ни разу не видел, чтобы она молилась или считала чётки, однако это объяснило бы отрешённость её натуры. Поэтому он решает вновь коснуться этой темы. — Скажи, когда ты услышала того безумца, ты собралась уйти в монахини? Юй Вань поражённо на него смотрит. — Нет, и мысли такой… — она осеклась и на момент глаза её будто закрылись туманом. — А может, и было… — Юй Вань, не смей сейчас о таком помышлять! — говорит Эрлан непривычно для себя жёстко, и Юй Вань отнимает свои руки, соответствующе негодуя: — Вы сами начали разговор об этом! — Значит, забудь. — Да кто захочет жить в аскезе, когда жизнь мирянина итак хороша? Не проклинайте меня на вдовью участь, господин супруг!(4) — Хорошо. Эрлан склоняет голову, извиняясь, обнимает её, бессловно прося, чтобы она обняла в ответ – это развеяло бы его страх. Юй Вань, кладёт руку ему на спину, хотя по выдоху ясно, что она ещё не до конца от всплеска эмоций отошла. Он не может оставить её так близко к тому месту, где среди монахов наверняка затаились шпионы, докладывающие о каждой женщине, которой выпала «небесная ласточка». Что же, теперь вести жизнь, ограждая Юй Вань от всего, что могло оказаться близким по значению с «небесной кровью»? От всего, что не связано с его прошлой жизнью? Эрлан хочет верить, что сам творил свою судьбу, но возможно ли, что он, сам того не осознавая, покорно шёл по уготованному ему пути всё это время? Юй Вань думает, что он оставил титул и стабильность, однако маленькое поместье – ничто по сравнению с богатствами и всеобщим повиновением в его прошлой жизни. Ему ничего из того не было нужно, он по-настоящему жил лишь в дороге, пил росу и ел пыль, эти двадцать лет как Ян Эрлан для него прошли быстро, также беззаботно, и вот он вновь в привычном ритме. Для него будто бы всё вернулось на своё место, но Юй Вань… Юй Вань его жена, он не отдаст её монастырям и дворцам, он не хочет жить без неё, жить человеком – значит жить, любя её. ****** Примечания: 1) Фестиваль фонарей (Yuánxiāojié 元宵节) — отмечается в первое полнолуние нового года, завершает Весенние празднования 2) Кау чим (трад. кит. 求籤 цюцянь) — практика гадания, в которой человек запрашивает ответ на определённый вопрос при помощи лота из набора с предсказаниями. Цилиндрическая урна с палочками трясётся и наклоняется вперёд, чтобы на пол упала одна. Обычно, если их падает несколько, приходится гадать заново. Предсказаний в наборе 100, по одному на каждую палочку. Интерпретировать предсказание может как монах, так и сам просящий или кто-то ещё. 3) Дракон и феникс — об императоре и императрице 4) Есть у китайцев поговорка: лучше умереть, чем жить вдовой. Если женщина не смогла ко смерти мужа родить ему сына, всё имущество отходило его родственникам, у вдовы оставалось, по сути, только её приданое (если оставалось) и жалование. Простая женщина в древности ещё могла повторно выйти замуж, но такое право у неё то отнималось, то возвращалось, а дворянке было и того хуже, потому как её союз с мужчиной был договором между семьями. Повторно её уже не выдашь, а соответственно, без мужа она считалась грузом. Избежать порицания общества можно было в монастыре