losing game

      Сережа понял, что что-то не так, когда Олег не появился ни через месяц, ни через два. По его календарным расчетам вампир должен прийти минимум три, а то и все пять раз. Однако, привычное место на кухне пустовало.       Трудно сказать, что исчезновение Олега занимало все мысли Разумовского. Как никак, сессия (каким-то чудом закрытая успешно), работа и мелкие хлопоты не оставляли ни малейшего шанса лишним мыслям замаячить в голове. Все-таки, кто знает этих вампиров и их сверхъестественные дела. Такими словами себя утешал Сережа всякий раз, приходя домой и не обнаруживая следов чужого присутствия.       Отвлекаться получалось и на друзей. Разумовский как нельзя кстати вспомнил про Диму и Игоря. Миссия «примирение» дамокловым мечом висела над Сережей, заставляя раз за разом возвращаться к размышлениям о возможных способах решения проблемы. Самым простым и, тем не менее, действенным, казалось простое «поговорить». Игорь не был неадекватным консерватором и не обладал привычкой рубить с плеча, поэтому разъяснить ситуацию все же стоило.       Так Сережа и сделал, завалившись в пахнущую жареной картошкой квартиру Грома. Тот стоял на кухне, помешивая игриво шипящие в сковороде ломтики. Кухня была небольшой, но уютной: стол у стены, три табуретки и холодильник, мерцающий россыпью непонятных магнитиков. Окно подернулось инеем, и Сережа вдруг понял, что до конца зимы осталось всего ничего — две недели и долгожданная весна. Конечно, в Питере ее появление не знаменовалось мгновенно распускающимися на деревьях почками и ярким, едва теплым солнцем, но ощущать, что холода уже отступают, прячась в свои льдистые пещеры, было приятно. — О, ты тут уже. Достань мазик, — вместо приветствия сказал Игорь, раскидывая дымящуюся еду по тарелкам, — картошку же будешь?       Сережа согласно кивнул и вытащил из дверцы холодильника ярко-зеленую упаковку. За несколько лет общения с Игорем он так и не понял, как тот может есть жареный картофель с майонезом. Разумовский, хоть и не был приверженцем здорового образа жизни, каждый раз с ужасом наблюдал, как друг щедро заливает тарелку соусом — сплошные жиры, ужас.       Они сели за стол. Игорь достал ломтик чуть отсыревшего, но пока съедобного черного хлеба и в ожидании уставился на Сережу — говорил, мол, что хотел. — Слушай, тут разговор такой странный немного. Я вообще не хотел в это лезть, но оно само как-то, — сережина решимость почему-то вмиг улетучилась, оставляя за собой лишь пепел былого запала, — короче, я по поводу Димы, — Игорь закатил глаза. — Да че вы пристали ко мне с этим Димой? Он сам свои проблемы решать не может? — стало понятно, что Сережа не первый, кто пытается спасти ситуацию. — Так ты же с ним даже не разговариваешь. Ну подумаешь, поцеловал тебя парень, что такого-то. Еще и по пьяни. Всякое бывает, он же тебя не замуж зовет, а просто пытается помириться. Ты реально решил загубить все ваше общение из-за этой фигни? Игорь гулко сглотнул вставшую в горле комом картошку и облокотился спиной на стену. — Понимаешь, для меня это не фигня. Мне всю жизнь нравились девушки: грудь, лицо, да даже волосы длинные. А тут вдруг меня целует парень, твою мать, да мой лучший друг, и что я? Должен закрыть глаза и решить, что все нормально? Не могу я так, — он устало потер переносицу.       Сережа задумался. У него самого никогда не было такой проблемы. Может, потому что его ни разу не целовал лучший друг, а может — потому что Разумовский попросту не задумывался над таким. Он по умолчанию находил девушек привлекательными, по умолчанию вступал в отношения только с противоположным полом. На эксперименты Сережу никогда тянуло, да и примеров однополых отношений рядом не оказывалось. Был Дима, которому нравился Игорь, но это скорее исключение из правил. Дубину вообще на всех было плевать, если рядом был Гром. — Тут да, но тебе нужно просто переварить это. Желательно, еще и обсудить с Димой. Ему тоже не в кайф сидеть в ожидании чуда. В конце-то концов, тебе понравилось? — Разумовский понимал, что ходит по невероятно тонкому льду. Такие вопросы Игорь воспринимал в штыки. — Какое понравилось, ты чего?! Я разве на гея похож? — Гром едва не подавился, — я даже ничего не почувствовал, сразу Диму оттолкнул. Сережа по-отечески понимающе усмехнулся и сказал: — А ты попробуй еще раз. Поцелуй его, вдруг понравится. Давно уже решили бы вопрос. Вам просто надо покончить с этой ерундой. Вот разберись для начала в своих ощущениях, а там смотри. Если не оно, то мирно поговорите и все; а вот если почувствуешь что-то, то тут совсем другой разговор.       Сережа бил наугад. Он, в силу своей то ли чересчур плохой, то ли слишком хорошей проницательности решил, что Игорь просто запутался: как привык к традиционным ценностям, так и живет. Ему нужно было раскрыть глаза на что-то новое, показать другую сторону монеты. Эксперименты такого рода вряд ли значительно навредят Грому. Может, конечно, они с Димой действительно перестанут общаться, и вот тогда Сережу загрызет чувство вины, но пока он был почти безоговорочно уверен — чувства Димы взаимны. Просто Игорь, в силу своей порой излишней консервативности, любые новые ощущения приравнивал к разновидностям старых: влюбленность к дружеской привязанности, страх перед нарисовавшимися обстоятельствами — к уже привычной фобии.       Поступал Разумовский отчасти эгоистично. Вот так рисковать чужим общением ради мнимого ощущения взаимности — вариант далеко не самый надежный, но тут Сережа полагался на удачу. Использовать Диму как подопытную крысу тоже не хотелось, однако все ради благого дела.       Игорь ничего не ответил, обдумывая чужие слова. Он не хотел признаваться ни себе, ни другим в несуществующих чувствах, но и отрицать того, что-то происходит, не мог. Сережа надеялся, что этот разговор все же к чему-то приведет — бесцельное препарирование собственных чувств еще никому пользы не приносило. Поэтому Разумовский и хотел, чтобы для Игоря этот вечер не прошел бесследно. Внутри Грома должно было вспыхнуть что-то новое, возможно не самое для него приятное, но явно стоящее. *       Март наступил незаметно. Сережа, что ожидаемо, не почувствовал резкой смены погоды или атмосферы вокруг. Отличалась лишь дата на календаре, но мысль о наступившей весне приятно грела изнутри — мягко и топко ворочалась по грудной клетке. Сережа где-то слышал, что весна — предзнаменование новых начал и время пробуждения какой-то внутренней энергии. Честно говоря, он в такое не особо верил, но подсознательно все-таки хотел перемен. Увы, менять работу было страшно, с учебы уходить — бессмысленно и глупо, а круг общения у Разумовского устоялся еще года два назад. Так он и жил в своей пыльной зоне комфорта, словно катался на поезде, что шел по кругу. Сердце жаждало новых ощущений, жглось надеждой забиться быстрее от приятного волнения, но Сережа умело зашивал такие чувства в подкорку сознания и оставлял на потом. *       Когда в предзакатной темноте уходящего солнца Сережа ввалился в кухню и увидел там Олега, его накрыло такой волной чувств, что пришлось в ступоре остановиться прямо на пороге. Ощущения смешались змеиным клубком и повисли в помещении густой тяжестью. Волнение, гнев, едва уловимая радость — Сережу трясло. — О, Сережа, приветик, — Олег оторвался от созерцания состава пачки печенья и поднял горящие бликами глаза. — Блять, Олег, — сказать Разумовскому было решительно нечего. В голове одновременно были и пустота, и тысячи слов. Горло пересохло, а язык неуклюже ворочался, врезаясь в кромку зубов, — ты где был? — А, извини, забыл сказать, дела были. Слушай, у меня времени мало, давай я быстренько все сделаю и пойду, — от такой наглости Сережа подавился воздухом. — Ты что? Олег, твою мать, тебя не было два месяца! Два! Теперь ты просто приходишь как ни в чем не бывало и просишь попить крови. Мне что надо было все это время думать? А вдруг ты там сдох где-нибудь? — Разумовский чувствовал, как внутри плещется ярость, как в жерле вулкана плещется лава. Лицо покрылось алыми пятнами. — Не кипятись, солнышко. Ты волновался, что ли? — Сережа на секунду замер и осоловело уставился вперед. Олег сейчас напоминал кота. Спокойный, с довольной, сытой улыбкой, он, казалось, наслаждался ситуацией.       Сережу резко отпустило. Словно исчерпав все свои ресурсы, он потерял всякое желание продолжать диалог. Слова Олега что-то задели внутри, пошатнули былое равновесие, дернули душевные струны. — Какое к черту солнышко? Вали отсюда, Олег, пожалуйста. Я не хочу ссориться, можешь даже не объяснять ничего, — Разумовский стушевался и поднял поникший взгляд, в ожидании уставившись на вампира. — Валить? Ладно, Сережа, не буду тебе нервы трепать тогда, отдыхай, — Олег усмехнулся и, похлопав Разумовского по плечу, ушел.       Сереже показалось, что его выжали, словно губку, и все силы вытекли из него вместе с мыльной пеной. Было по-детски обидно: они, как никак, не совсем чужие друг другу люди, даже друзья, а Олег считает нормальным так пропадать. Может, сказывалось отсутствие эмпатии и привязанности к общению как таковому, но утверждать Сережа не мог — все же, о вампирах он знал не так много.       Сильнее жгло только поведение Олега. Насмешка и какое-то больное, извращенное в своей гадости самолюбие. Он наслаждался этим? Выводил Сережу на эмоции? Ни то, ни другое не было веским оправданием такого поведения. Слова про волнение неприятно резанули по внутренностям. Олег произнес это небрежно, с вуалью неясного отвращения. Он будто упрекал Сережу. Да и с чего он взял, что тот волновался? Они не были близкими друзьями, не дорожили друг другом чрез меры. Сережа вообще думал, что нужен был Олегу только как живая еда, как бы уныло это не звучало. Хорошо, может он и волновался, но с чего бы? Олег — вампир, такому почти ничего не страшно, он прекрасно сумеет за себя постоять. Но Сереже все равно казалось, что он копает недостаточно глубоко — было что-то еще другая причина такой ядерной смеси разных ощущений. Не должен был чужой человек вызывать такой ворох чувств.       Разумовский вытянул ноги, откидываясь головой на мягкие диванные подушки. Ощущения были странными. Сережа словно не видел чего-то важного — чего-то, что лежало на поверхности, прямо перед ним.