Turn

      Гарри не знает, как долго простоял здесь, промерзший до костей, но дуновение холодного воздуха из открытого — господи, почему оно открыто? — окна возвращает его с небес на землю. Дрожа, он закрывает окно с ненужной силой. Смотрит сквозь стекло — усталые глаза медленно изучают знакомый пейзаж в почти что расфокусе. Он поспешно берёт очки, которые не выглядят удобными, но способны выполнить свои функции, и смотрит на заледеневшую площадь Гриммо.       О, конечно. Живая изгородь и клумбы опрятнее, чем он помнит, виды куда более светлые и современные, но с тех пор… Гарри хмурится и копается в своих запутанных мыслях… прошло добрых восемнадцать лет с тех пор, как он продал этот дом и купил коттедж вместе с Джинни. По крайней мере, он так думает. Что бы он сделал или не сделал, сейчас это не имеет смысл.       Тяжело вздохнув, он оборачивается, чтобы посмотреть на незаправленную кровать. Кровать, которая принадлежит ему и Драко Малфою. Сердце Гарри стучит, и он быстро отворачивается, решив, что мысли об этом заставят его голову взорваться. Вместо этого он берет свою палочку и следует в коридор. Он идет медленно и аккуратно, с палочкой наготове; несмотря на то, что на него вряд ли нападет что-то в месте, которое является его домом, в это утро, вне всяких сомнений, может случиться все.       Где-то снаружи скрипят петли калитки, и этот звук пробуждает спящие воспоминания в сознании Гарри, и он чувствует, словно его голова забита крутящимися сверкающими перьями, вынуждая его закрыть глаза и облокотиться на холодную стену.       — Ты хороший парень.       — Я хочу сделать тебе одолжение… но есть правила… правила… Никому не говорить!       — Пошли красные искры, если я тебе понадоблюсь.       Гарри стонет и соскальзывает на пол, присев у стены.       — Вот старый козел, — бормочет он пустому коридору.       Глубоко вздохнув, он открывает один глаз и фокусируется на маленьком коричневом пауке, делающем отважную попытку взобраться по ближайшим перилам. Временно отвлекшись от своей текущей проблемы, он остается спокойным и наблюдает за схваткой между упорным пауком и отполированным деревом.       — У тебя получится, — бормочет он, открыв оба глаза, подбадривая паучка, когда тот преодолевает еще несколько дюймов скользкой поверхности. Он наклоняется ближе, опираясь руками на холодный пол; пугается пряди слишком длинных волос, упавшей на глаза, и убирает ее. — Ну, давай же, — убеждает он.       Словно поощренный его поддержкой, паук энергично атакует финальную треть своего вертикального пути, перебирая ногами с огромной скоростью.       — Да, вот так… О, нет, — вздыхает Гарри, наблюдая, как паук теряет равновесие и скользит вниз по перилам. Он замирает там, побежденный, и Гарри не может избавиться от мысли, что паук винит в этом его. Жизненная привычка, предполагает он. Его всегда можно было легко обвинить, потому что он не ощущал это так сильно, как остальные.       Наконец паук подбирается ближе и, кажется, изучает следующие перила. Гарри улыбается и вдруг вздрагивает от характерного свистящего звука, раздающегося внизу.       Здесь кто-то есть. Кто-то только что вышел из камина и направился на кухню, если верить ушам и памяти. С ускоряющимся пульсом Гарри крепче сжимает палочку и поднимается на ноги. Поддавшись импульсу, он осторожно поднимает паука и сажает его на вершину перил. Когда он начинает спускаться по ступеням, чтобы, возможно, встретить свою судьбу, паук забрасывает себя в воздух на длинной шелковой нитке. Гарри наблюдает за этим головокружительным прогрессом, и его живот сжимается от сочувствия.       — Драко? — из кухни раздается громкий изысканный мужской голос, и Гарри пропускает ступеньку, чудом избегая головокружительного падения.       — Блять, — бормочет он, уверенный, что когда-то он мог без проблем сохранить равновесие. С другой стороны, он мог много чего, и невозможно сказать, какая новая напасть ждет его за следующим углом — или, если быть точнее, какая напасть ожидает его на кухне.       В итоге он обнаруживает, что находится за дверью кухни, слушая два голоса, мужской и женский, вступивших в несколько колкую беседу.       — Я говорила тебе, что прийти без предупреждения — плохая идея, — шепчет женщина. — Я думаю, он на работе.       — Ты всё на свете считаешь плохой идеей, — огрызается мужчина. — Понятия не имею, почему я на тебе женился.       Женщина смеется.       — Тише, Люциус. Никто не хочет слушать, что ты думаешь.       Глаза Гарри расширяются. Люциус Малфой? Блять, блять, блять, блять, блять. Он инстинктивно прижимается к стене, задыхаясь от напряжения и внезапно осознавая, что на нем только боксеры. Если здесь будет драка, он вступит в нее экстремально обнаженным.       Когда его пальцы сжимают палочку, перед глазами плывут слова того старого бородатого мошенника.       Пошли красные искры, если я тебе понадоблюсь.       Гарри фокусируется так сильно, как может, пытается представить, что в кухне нет никаких Малфоев, и запускает сноп красных искр.       Ничего не происходит.       Нахмурившись, Гарри пробует снова. И снова. И снова, пока упертость и терпение не заканчиваются, и он осознает, что был обманут. Грязный фокус.       — Красные искры мне в задницу, — шепчет он.       — Не думаю, что ты должен это трогать, — мрачно говорит Нарцисса Малфой своему мужу.       Гарри вздыхает и трет лицо. Они никуда не уйдут, это ясно. Он может попробовать аппарировать, но если место защищено, это будет шумно, а даже если нет, он практически обнажен. Лучше столкнуться со всем лицом к лицу.       — Итак, — говорит он коридору, делая вдох и шагая в дверь.       И вот он здесь. Люциус Малфой, с тростью и всем остальным, стоит в центре кухни, которую Гарри не видел уже примерно двадцать лет. Его глаза встречаются с Гарри, и вдруг комната словно наполняется высокомерным импозантным аристократом. Ублюдок, Пожиратель Смерти и отец Драко Малфоя. И он поет.       — Ты дракон, это твоя вина, ты опалил мое сердце своим злым пламенем, — урчит он, жестикулируя рукой и тростью, как какой-то безумный певец с факелами.       — Ебать, — шепчет Гарри, не в силах сдержать слова.       — Думаю, это касается только Драко, разве не так? — спрашивает Люциус, возвращаясь к своей предыдущей жесткой позе и вскидывая бровь. — И я уверен, «Здравствуйте» — то слово, что вы ищете.       — Да? — слабо говорит Гарри, чувствуя, как жар смущения покалывает кожу.       Люциус молчит, и его лицо остается загадочным, но губы Нарциссы дрожат в одном из уголков, и она аккуратно складывает руки перед собой, прежде чем сказать:       — Мне кажется, вы забыли свою одежду.       Гарри мысленно стонет, вжимает пальцы ног в плитку, пытаясь устоять на месте; он старается не думать о том факте, что Люциус Малфой может увидеть его соски. Его затвердевшие соски, если быть точнее. В кухне чертовски холодно.       — Эм, да, простите меня за это, — говорит он со спутанными мыслями. — Я… эм… иногда бываю забывчивым. Я могу вам чем-нибудь помочь?       — Вы выглядите неважно, мистер Поттер, — сообщает Нарцисса. Она хмурит брови, и Гарри кусает губы, демонстрируя такой самоконтроль, на какой он сам не знал, что способен. Он здесь всего пять минут, а уже устал от выслушивания, как паршиво он выглядит. Не то чтобы он самовлюбленный, но у всего действительно есть грань.       — Я в порядке, спасибо, — лжет он, когда Люциус скучающе вздыхает и вмешивается:       — Вы пили?       Своевременная волна тошноты дает о себе знать у Гарри под ложечкой, и он несколько раз сглатывает, начиная беззвучную мантру: «Меня не стошнит на Люциуса Малфоя… Меня не стошнит… Меня не… Эта мантия выглядит дорогой… Меня не стошнит…»       — Не утром, — слабо отвечает Гарри, и даже в такой деликатной ситуации шальная часть его сознания хочет добавить «пока еще».       — До ужаса типично, напиться в хлам, — тянет Люциус, избегая смотреть в глаза Гарри.       Стоя за ним, Нарцисса тихо ахает от удивления.       — В чужом глазу соринку заметишь… — она делает паузу. — А в своем и бревна не увидишь.       Люциус хмурится. Невольно обрадованный Гарри хватается за возможность сменить тему.       — Итак! — говорит он громко, и оба Малфоя оборачиваются к нему. — Не желаете чай?       Два голубых глаза и два серых моргают, и собственные слова насмешливо отзываются в голове Гарри.       Не желаете чай?       Чай?!       Он стоит здесь, практически обнаженный, в центре черт-знает-что-тут-блять-происходит перед двумя светловолосыми нарушителями и предлагает им чай. Чай.       И, размышляет он, задумчиво почесывая волосы, являются ли эти два светловолосых нарушителя его родственниками? В некотором роде? У Гарри снова сжимается живот, и он принимает решение больше не думать об этом.       — Он не слышит тебя, Нарцисса, он пьян, — говорит Люциус, и Гарри возвращается к текущей ситуации.       — Нет, правда, — убеждает он и кашляет в руку. — Но мне, наверное, лучше вернуться в постель.       — Хм. — Нарцисса поджимает губы, очевидно, оценив игру Гарри. — Мы всего лишь думали, что обсудим с Драко его планы на следующую неделю.       — На следующую неделю?       — Рождество, — сухо говорит Люциус. — Двадцать пятое декабря. Святки. Праздник, — продолжает он, и Гарри думает, — надеется — что это не игра его воображения, когда Нарцисса бьет своего мужа локтем по ребрам.       — А, вот оно что, — отвечает Гарри, утешенный тем, что он знает, как минимум, какой сейчас день. — Боюсь, Драко сейчас здесь нет.       — Он еще спит? — настаивает Люциус. — Уже за девять.       Нарцисса смотрит в пол и издает тихий странный звук.       — Нет, — с триумфом отвечает Гарри, довольный собой. — Он на встрече!       — Встрече, — повторяет Нарцисса, как будто бы это экзотическое новое слово. Люциус просто вздыхает.       — Верно, и я попрошу его позвонить, когда он будет дома, — торопливо говорит Гарри, чувствуя, как на него накатывает новая холодная волна тошноты. Он решает толкнуть их обратно в огонь, откуда они пришли, прежде чем произойдет что-то прискорбное и беспорядочное. Ему определенно лучше не фокусироваться на том факте, что он, по сути, принимает сообщения для Малфоя. — Рад был видеть вас обоих, мистер Малфой, миссис Малфой.       Гарри отступает, когда пламя становится зеленым.       — От него пахнет джином, — говорит Люциус своей жене за секунду до того, как они исчезают.       Закатив глаза, Гарри поднимает руку и пытается почувствовать запах своего дыхания. Через пять секунд его рвет в раковину.

**~*~**

      Очень горячий, приятный душ творит чудеса, избавляя Гарри от похмелья и оставляя только небольшую головную боль и огромную жажду. Вода капает с него; он бредет в спальню в поисках одежды: сегодня он определенно не планирует показывать себя кому-то еще. Прилагая усилия, чтобы подавить скручивающую грудь панику, он с головой уходит в достижение своей цели и распахивает многочисленные двери гардероба.       — Черт, кому вообще нужно столько одежды? — спрашивает он комнату. Ответа нет.       Он вздыхает и начинает рыться в рубашках, свитерах, мантиях и брюках в изумительной цветовой палитре. Материалы кажутся дорогими и роскошными на ощупь, но здесь нет ничего, что точно было бы в его вкусе. Все аккуратно рассортировано по цветам, а в одном комплекте, кажется, только полосатая одежда. Одно точно: его домашний гардероб выглядит совсем не так. По сути, он, скорее, из тех, которые «повешу это на спинку стула и буду надеяться на лучшее».       Потрясенный, Гарри глубоко вздыхает и бросается головой и плечами в ближайший шкаф в отчаянных поисках. Вокруг тяжелая ткань, и хотя чистый пряный запах успокаивает, какая-то часть его сознания боится задохнуться. К счастью, пальцы сжимают мягкую теплую джинсовую ткань, и он с победным криком отстраняется; волосы взъерошены, дыхание тяжелое.       — Джинсы нормального человека, — счастливо вздыхает он, с огромным подозрением глядя на аккуратные ряды устрашающих приталенных брюк и модных… вещей. Эти джинсы тонкие, потертые, с дырками на коленях, и выглядят так, словно будут…       …о боже, да, такими удобными.       Зная о температуре на улице, Гарри ныряет обратно в шкаф, пока не находит мягкий красный свитер и длинное шерстяное пальто. Он тратит момент или два на то, чтобы снова все закрыть, особенно учитывая, что две или три непослушные куртки продолжают пытаться вырваться на свободу.       — Будьте умницами! — увещевает он, наконец достав свою палочку и закрыв дверцы магией.       Проходя мимо зеркала в полный рост по дороге из спальни, он останавливается и впервые рассматривает свое отражение. Человек, смотрящий на него в ответ, заставляет его затаить дыхание. Это все еще он, в этом нет никаких сомнений, но он выглядит лучше, чем когда-либо еще. У этого Гарри нет синяков или мешков под глазами, и гусиные лапки возле глаз, которые он помнит, почти что незаметны: их ровно столько, что появляется легкая морщинка, когда он улыбается на пробу.       Он был прав, эти очки отличаются: они светлее и более стильные, и его волосы гораздо длиннее, чем он помнит; они падают на глаза спереди и беспорядочно задевают воротник сзади. Нарцисса Малфой была права: он действительно слегка бледный, а подбородок колючий от щетины, но в целом он выглядит неплохо.       Очарованный, он поворачивается боком и изучает свой профиль. Похоже, все на своих местах, и какое же это облегчение, хотя он не заметил этого в душе: его маленького «рабочего» живота не видно. Гарри кусает губу и восхищается плоским животом, которого он не видел уже добрых десять лет. Не то чтобы он когда-либо был действительно не в форме, но это впечатляет.       — Нравится? — поддразнивает зеркало, и Гарри корчит гримасу.       — Замолкни, — бормочет он, возвращая пальто и свитер на место.       Глубоко и с облегчением вздыхая, он смотрит в глаза своему отражению. Пора бы точно понять, где он, почему и навсегда ли это. Медленно, как человек, идущий навстречу страшной смерти, он спускается по лестнице, осторожно обходя большую паутину. Выбирая осмотрительность, он идет добрых несколько ярдов по площади Гриммо, прежде чем пытается аппарировать.       Для начала ему нужно попасть домой. Он надеялся, что остальное получится само собой.

**~*~**

      Через несколько секунд Гарри выбирается из маленького пустого дворика за деревенским пабом и пытается незаметно слиться с утренними покупателями: он продирается сквозь кучки сплетничающих старушек, розовощеких детей со своими матерями на буксире и некоторых других с маниакальными выражениями на лицах, хорошо знакомых Гарри — выражениями запоздавшего рождественского покупателя.       Некоторых из них он узнает, но что-то его останавливает, заставляет руки спрятаться в карманы, а глаза — сфокусироваться на цели за холмом. Номер сорок два, Уиллоуби Драйв. Дом, думает он, ускоряясь и глотая чудесно знакомый холодный воздух. Здесь он мягче, чем в Лондоне; знать бы ему, хорошо это или плохо.       Подъездная дорожка переливается от инея, из-за чего Гарри не раз поскальзывается, прежде чем добирается до коттеджа. Хмурясь, он поднимает руку, чтобы позвонить в дверь, и останавливается; пальцы замирают в нескольких дюймах от дерева. Дерева, покрашенного в красный, причем давно, осознает Гарри с двойным ударом сердца, когда скользит пальцами по двери и отрывает хлопья обветрившейся красной краски.       Сглотнув, он отступает и пытается заглянуть в окно в тщетных поисках чего-нибудь, чего угодно знакомого, но занавески задернуты. Что-то здесь совсем не так; его правая рука дергается в кармане, пока он пытается удержать ее на месте.       «Ты ведь ничего не добьешься, стоя все утро на пороге, так ведь?» — подталкивает его подсознание.       Гарри вздыхает, пытаясь спрятать нос в воротнике от холода, и ерзает на месте. Он почти уверен, что раньше был более решительным, чем сейчас. По факту, он подозревает, что Волдеморт к настоящему времени захватил бы контроль над половиной вселенной, если бы на его пути стоял только этот Гарри Поттер. Этот «я сделаю это через минуту», «пожалуйста, никаких ссор в моем кабинете», «мне кажется, я старею» Гарри Поттер.       — Волдеморт меня раздери, — мрачно бормочет он и стучит в дверь. С силой.       Он слышит возню и что-то похожее на протестующий крик маленького ребенка, а потом дверь распахивается.       — Я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает усталая женщина с длинными темными волосами и борющимся малышом на своем бедре.       — Эм… кто вы? — резко спрашивает Гарри, прежде чем успевает остановиться.       Женщина хмурится, и когда она говорит снова, ее тон холоден.       — Я здесь живу. Вы что-то продаете?       — Нет, конечно, нет, но этот дом…       — Вы снова из совета? — перебивает женщина, крепче прижимая к себе ребенка. — У вас есть удостоверение личности?       — Нет, — говорит Гарри, и женщина вздыхает и пытается закрыть дверь перед его носом. — Нет! — кричит он, выставляя руку, чтобы ее остановить, и тут же жалеет об этом, когда ее темные глаза расширяются от страха. — Я имею в виду, нет, я не из совета. Звучит безумно, но это мой дом.       Пораженная, она отпускает дверь и смотрит на него.       — Я так не думаю. Мы живем здесь уже десять лет… Я имею в виду, мы пока не выплатили ипотеку, но этот дом определенно наш. Я даже не знаю, кто вы такой.       Гарри моргает. Даже несмотря на безумие в голове, удивление от того, что кто-то его не знает, поражает, и это было бы даже приятно, если бы не было так ужасающе.       — Поверьте, я тоже сбит с толку, — Гарри вздыхает, вытягивая шею, чтобы увидеть то, что находится за женщиной в прихожей, которая полна незнакомых курток, обуви и фотографий темноволосой пары с их ребенком. Где рисунки Лили и грязные отпечатки лап Фрэнка? Шляпы Джеймса, записки Ала и странные маленькие столики Джинни? — Можно мне войти на минуту?       Женщина яростно качает головой.       — Нет, я хочу, чтобы вы немедленно ушли.       Ее голос дрожит, но ярость и отчаяние мучают Гарри.       — Пожалуйста, — хрипит он. — Пожалуйста, скажите мне, кто жил здесь до вас.       Ребенок суетится и обвиняюще смотрит на Гарри.       — Старушка, — говорит женщина напоследок. — Мы купили дом, когда она уехала.       — Оу, — шепчет Гарри. Он верит ей. Он верит, что это ее дом, что она не знает, кто он, и ему дурно. — Оу.       — Послушайте… мне позвонить кому-то для вас? — говорит женщина через мгновение, и ее тон снова меняется. Она продолжает мягко и заботливо: — Позвольте мне вам помочь.       Гарри смотрит на нее. Ошибки быть не может: это жалость. Он ощетинивается.       — Нет, спасибо, — отвечает он, сжимая руки в карманах в кулаки. — Я не сошел с ума.       И пусть он и сам в этом не уверен, он поворачивается и топает вниз по дороге, не дожидаясь ответа. Он так сосредоточен на том, чтобы не оборачиваться на дом, что совсем не замечает человека в переулке, пока почти не врезается в него.       — Черт, извините! — вскрикивает Гарри, инстинктивно хватаясь за бархатные рукава несчастного, чтобы сократить его скольжение по заледеневшей земле. Лиловый бархат? Гарри поднимает взгляд. — Грейди!       — О боги! — кричит мужчина; его светлые голубые глаза расширяются от удивления. — Гарри Поттер!       — Эм, да, — подтверждает Гарри, хмурясь и рассеяно поглаживая нюхающую его собаку. — Послушай, ты не знаешь, где…       — Сам Гарри Поттер, не могу поверить! — прерывает Грейди, сияя. — Какая честь, сэр, какая чертова честь!       — Грейди, о чем ты? — устало спрашивает Гарри, уже задаваясь вопросом, почему он так беспокоится.       — И он знает мое имя! Прыгающие ягодки, Уотсон, что ты думаешь? — кричит он, на миг отводя взгляд от Гарри, чтобы обратиться к лабрадору, который возбужденно гавкает и продолжает попытки уткнуться своим мокрым носом в карман Гарри.       — Ты меня правда не знаешь? — вздыхает Гарри.       Грейди хмурится, когда особенно яростный порыв ветра развевает его седеющие волосы вокруг его лица, как серебряную гриву.       — Конечно, я знаю вас, мистер Поттер. Вас все знают. Вы герой! Но мне никогда не везло увидеть вас в деревне ранее — вы, наверное, приехали навестить своих хороших друзей в Холлибраш? — Грейди делает паузу и заговорщицки наклоняется. — Простите мое хвастовство, но я иногда вижусь с миссис Грейнджер-Уизли, и она всегда так добра ко мне.       — Гермиона, — мягко говорит Гарри для себя. Гермиона и Рон. Надежда просыпается, когда он думает о друзьях, и он улыбается Грейди. — Да, так и есть, по сути, я как раз направляюсь туда… Наверное, я уже опаздываю, так что… лучше пойду!       — Оставь мистера Поттера, Уотсон, — советует Грейди и машет Гарри, сияя. — Встретить вас — огромное счастье!       Гарри смотрит на нетерпеливого странно одетого мужчину с собакой и машет им в ответ, мыслями уже находясь у Рона и Гермионы.       — Взаимно. И мне вас обоих.       Грейди все еще активно машет и, судя по всему, разговаривает со своей собакой, когда Гарри поворачивает за угол, оставляя не-свой-дом за спиной, и идет туда, где, он надеется, будут ответы.

**~*~**

      На этот раз дверь сразу же распахивается, и Гарри оказывается лицом к лицу с Джинни, которая прекрасно выглядит в длинном изумрудно-зеленом кардигане и джинсах. Одна ее рука опирается на дверную ручку, а другая держит яблоко; Джинни смотрит на Гарри и откусывает огромный хрустящий кусочек.       — Првт, — бормочет она, вытирая рот рукой.       Сконфуженный, Гарри треплет волосы.       — Джинни… ты здесь не живешь.       — Да, я в курсе, — медленно говорит она, глотая яблоко. — Как и ты.       — Я живу в Лондоне, — бормочет Гарри, пытаясь понять, что изменилось в его жене. — По всей видимости.       — Да, я в курсе, — повторяет она, поднимая бровь и озадаченно улыбаясь. — Как и я. Во что мы играем?       В очередной раз кусая яблоко, она заправляет прядь волос за ухо, и это оно. Волосы, скользящие сквозь баклажанового цвета ногти, значительно короче, чем обычно. Волосы Джинни, другого слова и не найти, модные и рвано падают вокруг лица. Это поражает, и вопрос вылетает из уст Гарри прежде, чем он позволяет это:       — Что с твоими волосами?       Она гримасничает.       — Очаровательно. На прошлой неделе ты говорил, что тебе нравится.       — Нет, точнее, я имел в виду…       — Джин? — знакомый вскрик раздается из дома за минуту до того, как Гермиона — нормально выглядящая Гермиона — появляется в прихожей. — Ты снова флиртуешь с почтальоном? Оу… привет, Гарри.       Прежде, чем он успевает ответить, она тащит его в теплый коттедж, оставляя Джинни закрыть двери за ними. Кухня, как и всегда, пахнет, как любимые тосты с корицей Рона и свежий кофе, который не дает Гермионе уснуть на длительных совещаниях в Министерстве и во время самых разных обязанностей в десяти тысячах групп, где она состоит. На ближайшем стуле висит наполовину сшитый блестящий костюм помидора, и Гарри вздыхает, позволяя себе расслабиться.       — Гарри ведет себя странно, — констатирует Джинни.       Гермиона с пугающей легкостью толкает его в кресло и в течение нескольких секунд смотрит на него.       — Ты действительно выглядишь необычно. Ты снова использовал тот шуточный клей?       Гарри моргает, неуверенный, стоит ли ему обижаться.       — Что? Нет! Точнее… Я так не думаю…       — Возможно, у него кризис среднего возраста, — услужливо предполагает Джинни. Она садится, осторожно избегая костюма помидора, а Гермиона прислоняется к стойке.       — Он не настолько стар, Джин, — говорит Гермиона, делая резкое движение палочкой в направлении чайника.       — Да, спасибо, мне всего лишь тридцать семь… не так ли? — Гарри подавляет растущую панику, когда обе женщины бросают на него странные взгляды. — А ты старше меня, Гермиона, так что, если я схожу с ума, у тебя тоже нет шансов.       Гермиона фыркает и дает ему дымящуюся чашку; он с благодарностью принимает ее и обхватывает своими заледеневшими пальцами.       — Хорошо, — деликатно говорит она. — Я запрещаю все связанные с возрастом разговоры на кухне. Это та часть жизни, о которой я предпочитаю не думать.       — Тогда можем ли мы обсудить это в гостиной? — начинает Джинни, толкая Гарри ногой, а затем: — О, вау… Драко отпустил тебя на улицу в этих джинсах?       Гарри хмурится, глядя на оскорбленную одежду.       — Что с ними не так?       Джинни пожимает плечами.       — Ничего, но, насколько мне известно, тебе разрешено ходить в них только в своей мастерской. Хочешь бунтовать?       Гарри вздыхает и снова садится на свой стул. Он не понимает ни одной части сказанного предложения.       — Не особо, — бурчит он. Голова снова начинает болеть.       — Иногда я не понимаю, как ты уживаешься с этим человеком, — говорит Гермиона, и Джинни смотрит на нее. — Ты знаешь, что я имею в виду. Я знаю, ты его любишь, но если бы Рон стал вводить правила касательно моей одежды, я бы заколдовала его, эм, болтающиеся части тела.       Джинни издает странный звук: наполовину смешок, наполовину, словно давясь яблоком.       — Я хочу сказать тебе: Миона, может, мы не будем обсуждать части тела моего брата?       — Поддерживаю, — быстро говорит Гарри, глотая кофе.       — Итак, — говорит Джинни, до сих пор слегка задыхаясь, — ты не только надел запрещенные джинсы, — она драматично шевелит пальцами, — но ты еще и тут, а не в магазине. Что происходит?       — Вы поссорились? — спрашивает Гермиона, сосредоточенно сдвинув брови.       — Насколько я знаю, нет, — бормочет Гарри, шаркая ботинками по полу и внутренне корчась, когда воспоминание об этом неожиданном прощальном поцелуе непрошенно проникает в его сознание. Он болезненно уверен, что эта Джинни — не его Джинни. Не его жена. Она более расслаблена и более игрива, и хоть это может быть чем-то хорошим, это ранит, как штопор в груди. Гарри тяжело дышит.       А затем несколько вещей, которые он намеренно не пускал в сознание, аккуратно встают на места, и его рот приоткрывается.       — Блять, я гей! — выпаливает он, прерывая Джинни на полуслове.       Она смеется.       — Пожалуйста, скажи мне, что это дошло до тебя не только сейчас. Подожди, точно не сейчас… Я хорошо помню чрезвычайно неловкий разговор с тобой об этом… дай подумать, восемнадцать лет назад?       — Да, у нас тоже был такой! — говорит Гермиона; ее глаза горят от удивления, и становится болезненно ясно, что они шутят над ним. На самом деле, они набросились на него из-за его былой неловкости, которую он даже не помнит. — Гермиона, я думаю, что мне нравится Драко… ну, в некотором роде, — цитирует она, делая более глубокий голос и озадаченное выражение лица.       Гарри ужасно краснеет и вытирает лицо одной рукой. Его желудок крутит, а во рту настолько сухо, что он думает, что никогда не сможет оторвать язык от неба. Он гей. Конечно, он не должен был узнать это сейчас, в явно зрелом возрасте. Он гей и встречается с Драко Малфоем. Драко Малфой, который странным образом влияет на его вкус в одежде.       И Джинни… Да, она здесь, но он ничего не знает. И когда эта мысль приходит к своему естественному завершению, Гарри временно перестает дышать.       — А что насчет Лили, Джеймса и Альбуса? — решается он наконец.       Гермиона падает на стул рядом с ним, и ее темные глаза, кажется, затмевают его взгляд.       — Твои родители и Дамблдор мертвы, Гарри, ты ведь знаешь, — говорит она грубым от беспокойства голосом.       — Нет… Я имею в виду… дети. Мои дети, — шепчет он, когда Джинни отворачивается и переглядывается с Гермионой.       Он инстинктивно скользит рукой в карман за запиской Ала, и, конечно, её там нет… не потому что это не те джинсы, а потому что здесь нет никакого Ала. И никогда не было. Драко Малфой имеет семнадцатилетний опыт наблюдения за тем, как он спит. Он никогда не был женат на Джинни. Чувствуя себя так, словно его огрели чем-то тяжелым, он закрывает глаза. Внутренности превращаются в лед, и он крепко держится за край стула.       — Гарри? — спрашивает кто-то. — Мне позвонить Драко? Как думаешь, Джин, что может ему помочь?       Никому не говори, твердил старик. Никому не говори. Что, блять, я буду делать?       — Возможно, сон и какое-нибудь зелье от похмелья. Я попрошу кого-нибудь убить Блейза, — говорит Джинни за его спиной, и он силится открыть глаза. — Нет, знаешь, что? Я сделаю это своими руками.       — Он снова сам изготавливает вино? — с легкой дрожью спрашивает Гермиона.       — Нет. Он делает джин. В ванной, — закатывает глаза Джинни.       Гермиона фыркает.       — Да, что бы я ни говорила о Роне, он никогда не делал такого… полагаю, он просто бы помылся.       — Я понятия не имею, о чем вы говорите, — правдиво говорит Гарри. С некоторым усилием он делает выражение лица, которое, как ему кажется, выглядит более обнадеживающим.       — Бедный Гарри, — говорит Джинни, кладя голову ему на плечо. Ее волосы щекочут ему нос, и она пахнет приятно, сладко, как какой-то цветок, но неправильно. Совсем неправильно.

**~*~**

      Когда он покидает коттедж, его голова идет кругом. Гермиона и Джинни со смесью поддразнивания и кудахтанья отправили его домой, но у него нет никакого желания возвращаться на площадь Гриммо. Едва подумав, он прячется за живую изгородь и аппарирует, практически наугад, на аллею магловского Лондона.       Здесь улицы залиты дождем, инея не видно, хотя кое-где можно заметить некоторые его участки, покрывающие бордюры и подоконники. Гарри бредет сквозь толпу, позволяя людям с большей целеустремленностью толкать себя. Наконец, чувствуя, что сейчас весь будет в ушибах, он ныряет в ближайшее кафе. Здесь тепло, витает пар, пахнет жареной едой и мокрыми куртками. Стулья сделаны из яркого оранжевого пластика и прикручены к полу, и Гарри знает, что здесь не будет ничего хорошего, но его это не волнует.       — Горячий шоколад, пожалуйста, — говорит он за стойкой, не поднимая глаз. Возможно, сахар ему поможет.       — Добавить взбитые сливки, парень?       Гарри болезненно вздергивает голову. Он моргает, чтобы убедиться.       — Ты!       Бородатый старик ухмыляется, демонстрируя свои золотые зубы.       — Я. Что насчет шоколадной стружки?       — Что ты тут делаешь? — настаивает Гарри, глядя на его накидку и бейджик с именем «Борис».       — Играю в классики с драконом, а на что это похоже? — Борис приподнимает густые брови.       — Нет, я имею в виду… Ладно, в любом случае, какого черта ты со мной сделал? — шипит Гарри. Он облокачивается на стойку, упираясь обеими руками в липкую металлическую поверхность, и смотрит в глаза назойливому старому негодяю.       — Не будь таким, парень. — Молочные глаза медленно моргают. — Просто дал тебе возможность увидеть проблеск.       — Что?       — Проблеск. Ты хочешь горячий шоколад или нет?       Пораженный, Гарри позволяет своим пальцам соскользнуть со стойки и встает.       — Да, хочу. Кстати, я не думаю, что взбитые сливки — хорошая идея, — говорит он, чувствуя, как живот скручивается от одной мысли.       — Пожалуйста. — Борис беспорядочно стучит по кнопкам кассы. — Пять сиклей двадцать кнатов.       — Разве это не магловское кафе? — шепчет Гарри, осматриваясь.       — Да. Это для меня, — говорит он, протягивая морщинистую руку. — Ты ведь не думаешь, что я здесь работаю?       Гарри издает тихий звук неверия.       — Я не буду тебе платить, если ты тут не работаешь! И, в любом случае, мне нужны объяснения.       Борис медленно улыбается.       — За пять сиклей двадцать кнатов ты можешь получить горячий шоколад и одно объяснение. По крайней мере, до определенного момента.       Секунду они с Гарри смотрят друг на друга. Единственные звуки — звон столовых приборов и приглушенные крики поваров за люком, но давление в голове Гарри скоро достигает предела.       — Хорошо. — Он протягивает монеты и направляется к угловому столу, почти уверенный, что его попросту обхитрили, но он в равной степени понимает, что это его единственный выход.       Он садится на неудобный стул и молча принимает огромную кружку горячего шоколада, которую Борис ставит перед ним. Он сбросил накидку, и теперь сидит напротив Гарри в клеенчатом плаще, сжимая под подбородком большую чашку чая.       — Замечательно встретить тебя снова, парень, — говорит он, и в его голосе есть что-то вроде искреннего расположения, что совершенно сбивает Гарри с толку.       — Эм… замечательно… думаю. Мне нужно знать, что ты сделал.       — Я говорил тебе: это всего лишь проблеск. Ты сказал, что хотел бы знать, что было бы, сделай ты что-то иначе. — Борис спокойно пьет, позволяя ручейкам чая незамеченными стекать по бороде. — Вот и все.       Сердце Гарри стучит.       — Но… что я сделал иначе?       Борис пожимает плечами.       — Только ты это знаешь, парень. Не говори мне, что ты этого не заметил.       — Заметил? — шепчет Гарри, а потом вспоминает свой сон. Ванная, и свет наверху лестницы. Глаза, простыни и слова… так много слов, которые он не сумел разобрать. И до сих пор не может. — То, что произошло в моем сне, случилось на самом деле?       Борис кивает.       — Тебе нравится?       — Нравится? — спрашивает Гарри, застывая на своем стуле. — Нравится ли мне? Моя жена мне не жена, мои дети… — Он тяжело сглатывает. — Моих детей не существует, а я гей и встречаюсь с Драко Малфоем!       Только когда две пожилые женщины оборачиваются с другой части кафе к их столику и шипят на Гарри, он понимает, каким громким и полным негодования стал. Он слабо улыбается им.       — Да, ты прав, — мягко говорит Борис. — Все совсем по-другому.       Гарри роняет голову на руки и стонет в них от раздражения.       — Ты нравился мне гораздо больше, когда я был пьян, — бормочет он.       Смех Бориса в тишине звучит громко и хрипло, и Гарри открывает один глаз и смотрит на него сквозь пальцы.       — Ш-ш-ш. У меня болит голова.       — Так что ты сделал, парень? Убил кого-то? Признался в вечной любви? Увидел мир?       Гарри убирает руки и смотрит на поцарапанный пластиковый стол.       — Я спас его, — шепчет он, и осознание сжимает его сердце по-новому.       — Кажется, да, — соглашается Борис, скрипя стулом.       — Это все, что ты хочешь сказать? Ты не собираешься помочь мне… ну, знаешь, заполнить пробелы? — просит Гарри, чувствуя себя беспомощным.       — Все здесь, если присмотришься, и ты это знаешь. — Борис задумчиво наклоняет голову.       — Замечательно, это действительно все объясняет.       — Я рад.       — Как долго это будет продолжаться? — спрашивает Гарри, глотая слишком сладкий горячий шоколад и пытаясь не чувствовать себя побежденным.       — О, столько, сколько нужно, — деловито говорит Борис, изучая содержимое своей чашки так, словно Гарри здесь нет.       Откидываясь на спинку стула и позволяя своим рукам свисать, Гарри тяжело вздыхает. Он хмурится, когда в голову приходит мысль.       — В любом случае, какого черта ты делаешь в… — он смотрит на вывеску на окне, — Fontayne’s Dinner, если ты так хорош в устраивании беспорядков в чужих жизнях?       Молочные глаза бесстрастны.       — Всего лишь проверяю, как ты, вот и все.       На это у Гарри нет ответа.

**~*~**

      К тому времени как он заставляет себя вернуться, на улице совсем темно.       Дорога обратно на площадь Гриммо длинная, холодная, как раз такая, как нужно Гарри. Каким-то образом ледяной ветер, который скользит по волосам, морозит нос и сводит зубы, успокаивает панику, пока ему не перестает казаться, что сердце может вырваться из груди и разорвать его на части. По сути, когда он видит двенадцатый номер, на него накатывает отстраненное спокойствие. Неизвестно, сколько это продлится на этот раз, но сейчас понимание, что его дети в безопасности где-то — что они в целом существуют — успокаивает.       Другая часть же… часть, связанная с Малфоем… хорошо. Гарри сглатывает, набирается храбрости и входит в дом. Он сможет с этим справиться, он… да, он не знает до сих пор, кем должен быть, но он мужчина, гриффиндорец, отлично способный справиться с чем угодно.       — Я думаю, что заполучил Фицуильяма, — доносится голос из кухни — голос, который определенно принадлежит Малфою, и Гарри остается надеяться, что это не Люциус снова.       Есть только один способ это узнать, предполагает он, довольный, что сейчас хотя бы одет.       Он заходит в кухню. Это всего лишь Малфой. Его Малфой, или, по меньшей мере, Драко Малфой. Гарри хмурится.       — Что?       Малфой смотрит на него снизу вверх — он что-то яростно пишет на столе, покрытом кусками пергамента, перьями, пустой полосатой кофейной кружкой и странной резной коробочкой.       — Фицуильям. Я заметил его после собрания и, по счастливой случайности, у меня была запасная фляжка, так что я подловил законного рыжеволосого бизнесмена, — говорит Малфой со странным акцентом, приподнимая брови, — и сумел вынудить его намекнуть мне, что он определенно закрывал глаз или два за нужное количество галеонов.       Гарри пялится секунду, заткнутый странной полуулыбкой на губах Малфоя. Он выглядит искренне обрадованным, и Гарри не знает, видел ли он когда-либо что-то более странное. Неожиданно понимание настигает его, и неприятно.       — Фицуильям? Глава Магического правопорядка Фицуильям? — настаивает он. Не может быть.       Малфой медленно кивает, улыбка становится раздраженной.       — За сколькими другими Фицуильямами я охотился последние шесть месяцев?       Понятия не имею, хочет сказать Гарри, но он неистово подбирает более практичные слова.       — Да, прости… иногда просто сложно поверить, что кто-то вроде Франца… эм, кто-то вроде Фицуильяма коррумпирован, — говорит он грубым недоверчивым голосом.       Как Глава Аврората, он был на многих собраниях с Главой Магического правопорядка, и хотя рациональная его часть знает, что этот человек, наверное, никогда ничего подобного не совершал, это становится ударом.       Неожиданно, Малфой снова улыбается.       — Спасибо.       Гарри моргает.       — Эм… пожалуйста?       — Ты в странном настроении сегодня, — говорит Малфой, откладывая перо и скрещивая руки на груди. Он вздыхает. — Я действительно очень горжусь тем, что разоблачаю самых невероятных злодеев, ты знаешь, что… о боже. Что, черт возьми, на тебе надето?       Гарри излишне внимательно смотрит на свою одежду. Он помнит удивление Джинни слишком хорошо, но пытается это игнорировать.       — Одежда? — пытается он.       Малфой фыркает.       — Если ты так считаешь. Мне кажется, я выбросил эти кошмарные джинсы несколько недель назад, — говорит он с презрением на изысканном лице.       Что-то в этом выражении выдергивает Гарри из ступора, и он полнится сводящим с ума колючим теплом, когда мозг услужливо напоминает ему, что черт возьми, он не очень-то любит Малфоя. Тот факт, что этот Гарри, здесь, кажется, находится в каком-то домашнем блаженстве с надменным придурком, более чем сбивает с толку.       — Похоже, что нет, — предполагает он, чувствуя раздражение. — Они были на задворках гардероба. И я их надел. И в них навещал Гермиону.       Брови Малфоя взлетают.       — Навещал Гермиону? Ты вообще был сегодня на работе?       — Нет, — Гарри тоже скрещивает руки и встречается с горящими серыми глазами неожиданно интенсивным взглядом. У него странное ощущение, что его сейчас отчитают, и прошло столько времени с тех пор, как его отчитывали, что какая-то странная часть его этого ждет.       — Ленивый гриффиндорский ублюдок, — вздыхает Малфой. — Если бы мы все могли взять выходной, когда почувствуем малейшее недомогание.       Гарри обижается на слово «малейшее», но не думает, что есть смысл ссориться.       — Ну, если твои друзья настойчиво вливают в меня коктейли… — начинает он.       — Блейз и твой друг тоже, — отрезает Малфой, выглядя почти обиженным.       — Пока он делает джин в ванной, он весь твой, — бурчит Гарри, вмиг испуганный тем, как это просто.       — Правда делает? — Лицо Малфоя — странная смесь ужаса и восторга.       Гарри кивает. В последующей удивленной тишине он снимает пальто и падает на стул за столом, праздно пытаясь прочитать перевернутые записи Малфоя. Этот Малфой определенно не финансовый консультант, и каким бы исследователем по натуре он ни был, это, очевидно, ему соответствует.       — Этот человек ужасен, — бормочет Малфой, но Гарри практически не слушает. Он замечает, как волосы Малфоя падают ему на глаза, когда он опирается локтями на стол и мягко смеется. Как водопад светлых волос и искренняя улыбка смягчают его черты настолько, что он не выглядит как тот мужчина на платформе в сентябре. Тот Малфой выглядел скованным и не по годам вытянутым, с закрытым лицом, с настолько сильно зачесанными назад волосами, что они казались почти невидимыми.       Гарри предполагает, что тот человек был естественным продолжением того Малфоя, которого он всегда знал, но этот — совершенно неизвестная единица. Его взгляд теплый, когда он поднимает глаза и скользит босой ногой по голени Гарри под столом. Гарри резко вздыхает.       — Твоя очередь готовить ужин, — говорит он настолько низким голосом, что Гарри чувствует себя так, словно ему предложили заняться сексом.       — Хм, звучит интересно, — бормочет Гарри, осматривая смутно знакомую кухню и размышляя, сколько ему понадобится времени, чтобы найти что-то съедобное во всех этих шкафчиках. — А что будешь делать ты?       — Наблюдать, — говорит Малфой, собирая свои пергаменты странным способом, который Гарри не надеется понять. — А сейчас сними эти ужасные джинсы. Они меня расстраивают.

**~*~**

      Гарри доживает остаток вечера в здравом рассудке, и это больше, чем он рассчитывал. После ужина он видит только макушку Малфоя, который строчит страницу за страницей и жует верхнюю губу. Иногда он поднимает взгляд, свернувшись в кресле возле камина, и его глаза блуждают по комнате, словно он ищет что-то, чего тут нет.       Сознательно пытаясь вести себя как можно более «нормально», Гарри разваливается на удивительно удобном изношенном кожаном диване (он с интересом подмечает, что Джинни такие ненавидит) и делает вид, что читает газету. По крайней мере, пока глаза Малфоя не останавливаются на нем в два раза дольше, чем нужно, и он говорит:       — Ты же в курсе, что это вчерашняя? И что ты уже ее прочитал?       Гарри встревожено смотрит на газету.       — Ты уверен? — наконец спрашивает он, пытаясь звучать убедительно.       Малфой вздыхает и снисходительно улыбается, возвращаясь к своим записям.       — Да, — мягко говорит он. — В основном потому что ты потратил добрых десять минут, рассуждая о рецензиях на рестораны.       — Оу. — Гарри пялится на огонь и пытается вспомнить случай, когда его волновали рецензии на рестораны, не то что рассуждения о них. — Да, это так, чертовы ресторанные критики, — говорит он, надеясь, что его хмурый взгляд выглядит больше презрительно, чем смущенно. — Я просто решил, что… эм… прочитаю ее снова. Просто чтобы убедиться.       Малфой издает странный звук, но не поднимает взгляд.       — Иногда я думаю, что нога — не единственное, что ты повредил на войне, — сухо бормочет он.       Гарри вздрагивает. Его пальцы сжимают газету, сердце бьется о грудную клетку, когда он смотрит на свои ноги. Ноги, теперь обтянутые дорогой черной тканью, выглядят для него абсолютно нормально. Его накрывает холод, и ему приходится упорно бороться с желанием наплевать на правила Бориса, схватить Малфоя и потребовать объяснить, о чем он говорит.       Он на пробу шевелит пальцами ног и по очереди вращает коленями и лодыжками. Кажется, все в порядке, но учащенный пульс и сухость в горле говорят ему, что Малфой не придумывает, и не только: его неосторожные слова свидетельствуют о том, что это что-то, с чем они имеют дело уже давно.       «Что со мной не так?» — тихо размышляет он, зная, даже в страхе, что ему нельзя задавать этот вопрос вслух. У Малфоя наверняка найдется ответ, и он сомневается, что ему понравится.       — Думаю, я пойду в постель, — говорит Малфой через длинный, как кажется, промежуток времени, выводя Гарри из задумчивости.       Он поднимает взгляд.       — М?       — Я пойду в постель, — повторяет Малфой, поднимаясь со стула и толкая Гарри ногой. — Ты тоже? Ты обязан, если хочешь, чтобы завтра у тебя был шанс отправиться на работу.       Гарри пялится на вскинутую бровь, помятую рубашку и перо за ухом Малфоя. Он открывает рот для протеста, но все, что может выдать, это глубокий длинный зевок, и Малфой ухмыляется.       — Так я и думал.       Он отворачивается и идет к лестнице, оставляя Гарри снова растянуться на диване и слушать его скрипучие шаги через потолок.       — Заткнись, Малфой, — шепчет он в пустоту, внезапно осознавая свое одиночество. Он не привык к такому тихому, цивилизованному отбою, и это больно. Собрав свою последнюю энергию, он гасит огонь в камине взмахом палочки и поднимается на ноги. Ему не избежать деления кровати, и он думает, что справится с этим.       Он просто хочет чувствовать себя так же философски, как и настраивает.       Малфой уже сидит на краю кровати и расстегивает манжеты, когда Гарри вваливается в спальню. С некоторым усилием он делает вид, что «это абсолютно обыденно» и укладывается на, видимо, его половину кровати. Не уверенный, что делать, потому что его обыденная предспальная рутина была украдена у него невидимыми руками, он слушает мягкое, почти беззвучное бормотание Малфоя и изучает часы на своей половине. Они странные: медного цвета, с таким количеством пружин и винтов, что он вынужден признать, что сбит с толку. Тем не менее, стрелки, сообщающие ему, что сейчас без двадцати полночь, блестят и нежно машут взад и вперед, словно привлекая его внимание.       — Здесь были твои родители, — вдруг говорит Гарри, и бормотание прекращается. — Этим утром, — добавляет он.       — О, да? И что интересного они сказали?       — Они хотели обсудить Рождество, — говорит Гарри, тыкая в часы и наблюдая, как сверху поднимается клубок дыма. Удивленный, он улыбается.       Малфой тяжело вздыхает и откидывается на кровать.       — Понятия не имею, почему они волнуются, а ты? Всем известно, что мы будем делать то же самое, что и каждый чертов год, Мерлин, дай мне сил.       — Стоит ли мне ожидать больше пения? — спрашивает Гарри, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Малфоя. Он не ожидает ответ, поэтому поражается, когда Малфой смеется и качает головой.       — Более чем вероятно. Я никогда не пойму, почему вы двое это делаете, — признается он.       Гарри хмурится.       — М?       — Я о Селестине Уорбек. — Малфой потягивается и начинает расстегивать рубашку. Встревоженный, Гарри кусает язык, но не отворачивается. — Тем не менее, я определенно знаю, что лучше не вмешиваться во все, что предполагает нормальные отношения между вами. Разве ты не помнишь, что он сделал, когда я впервые привел тебя в Мэнор?       Гарри действительно не помнит.       — М-м, — рассеянно говорит он, наблюдая, как хрустящая белая ткань соскальзывает с плеч Малфоя, а затем опускает глаза, внезапно почувствовав неловкость. Тем более, это о чем-то говорит, полагает он.       На несколько минут наступает тишина, когда Гарри смотрит на свои носки и слушает шуршание и шорох ткани, пока Малфой раздевается, думая про раненую ногу, и Рождество, и Селестину Уорбек, о последней особенно, ведь он ничего не понимает. Он никогда не был фанатом и не мог представить Люциуса Малфоя слушателем ее лучших хитов тоже.       — Что-то не так? — внимательно спрашивает Малфой, и рука гладит Гарри по плечу.       Ты можешь это сказать, думает Гарри.       — Нет, просто устал, — бормочет он, пытаясь не думать, сколько раз он говорил эту конкретную ложь за последние несколько лет.       С чувством неизбежности он стягивает свитер через голову и отбрасывает штаны и носки. Он скользит под одеяло и смотрит прямо в потолок, напрягая мускулы от касания холодной простыни к обнаженной коже.       И вот оно. Он в постели с Драко Малфоем. У жизни определенно странное чувство юмора.       — Почему так холодно? — ворчит Малфой очень близко от уха Гарри, заставляя волосы на шее вставать дыбом. Через секунду появляется еще и холодная рука на животе, ледяная ступня на голени и запах чистого мужчины повсюду.       — Окно открыто, — отвечает Гарри. — Декабрь. Ночь. — Он делает паузу. — Причин достаточно.       — Причины меня не согреют.       — Заткнись, — бормочет Гарри, заставляя себя расслабиться, что является испытанием, когда рот вдруг наполняется светлыми волосами.       — Я заткну тебя за минуту, — устрашающе говорит Малфой в его шею.       О, отлично.       Глубоко вдыхая, Гарри выключает свет. Он думает, так ли громок шум в его животе, как ему кажется. Дыхание Малфоя теплое и размеренное на его коже, и, несмотря на все странности, это не так уж и плохо. Гарри аккуратно поворачивает голову, пялясь на светящиеся стрелки часов, а потом в окно, на полное звезд небо, прямо как дома. Все, что он о себе знал, говорит ему бороться с этим, но что-то новое, что-то интересное и уязвимое шепчет, что чем скорее он сделает то, что хочет от него Борис, или усвоит то, что он хочет, чтобы было усвоено, тем скорее он сможет вернуться домой.        — Одежда на полу, — бормочет Малфой.       — Что?       Ответа не следует.

**~*~**

      Свет наверху лестницы становится очень знакомым.       Гарри идет туда с целью, он хочет, нуждается в том, чтобы узнать больше. Зная, что он там.       Толкает дверь из тяжелого резного дерева, а потом чувствует волну пряного, как зелье, воздуха.       Шуршат простыни, дыхание перехватывает. Он знает, хотя Гарри и невидим.       — Малфой? — шепчет Гарри, приближаясь. — Драко?       — Кто здесь? — Серые глаза горят в темноте. — Поттер, это ты? Уйди от меня сию же секунду!       Осматривается. Сердце полно страха. Осматривается. Его палочка на краю кровати. За пределами досягаемости.       Подкрадывается ближе, тяжелые, короткие вдохи, и:       — Я просто хочу с тобой поговорить.       — Я не хочу с тобой разговаривать. — Бледный в лунном свете, цепляется пальцами за простыни, сидит в неподходящей полосатой пижаме. Маленький, притворяющийся большим.       — Я так и понял. — Подходит ближе и позволяет мантии соскользнуть с плеч. — Когда ты собрался кинуть в меня Непростительное.       — Я снова подумаю об этом, если ты не уйдешь. — Почти шипение. Губы кривятся.       — Нет, не подумаешь. — Призывает палочку с кровати и крепко в нее вцепляется. Прохладное, твердое дерево и трясущиеся пальцы. Храбрость унесло в темноту. — Прости меня за то, что я совершил. Но сейчас ты выслушаешь меня.       — Иди нахуй, Поттер.       Горящие глаза. Отчаяние. Шаг ближе.       — Слушай.

**~*~**

      — Мне нужно идти, — бормочет низкий голос над ухом Гарри. Его глаза распахиваются.       — М… Малфой?       — Снова Малфой, да? — Серые глаза сейчас в нескольких дюймах от Гарри, когда он забирается на него, ставя руки по обе стороны от головы. — Я бы с удовольствием остался и узнал, что происходит в твоем извращенном умишке… поверь. — Он вздыхает, его рука спускается по обнаженной груди Гарри, скользит пальцами по животу и твердо прижимается к полувставшему члену, который реагирует с утренним энтузиазмом и без разрешения, подергиваясь от ласки и наполняя низ живота неуместным теплом.       — Ох, — вздыхает он, вздрагивая, когда Малфой с напряженным взглядом сжимает сильнее.       — Это просто жестоко… Поттер, — добавляет он, играя бровями. — Я только что узнал, что мистер Фицуильям любит бегать в парке в нелепо ранний час, так что… — он с сожалением вздыхает и еще раз скользит пальцами по теперь уже напрягающейся эрекции Гарри, заставляя его сжимать зубы. — Я понимаю, что необходимо жертвовать чем-то в погоне за правдой, но серьезно.       Гарри подавляет всхлип, разрываясь между желанием отстраниться, спрыгнуть с кровати и настоять, чтобы Малфой держал руки при себе, и своей более примитивной частью, которая просто хочет, жаждет внимания, и ей плевать на все остальное.       — Да, — отвечает Гарри, затаив дыхание. — Это снова будет рыжий легальный бизнесмен?       Малфой фыркает.       — Тебе не кажется, что он будет заметен в парке?       — Я не очень-то думаю о чем-то, когда ты делаешь это, — говорит Гарри, чувствуя себя смелым, отвлеченным, а затем вдруг испуганным от собственных слов, ухмылки Малфоя и румянца, растекающегося по груди и шее.       — Приятно знать, что я не растерял хватку. — Малфой вздыхает и убирает руку. — Мне действительно нужно идти.       Разочарованный и сбитый с толку, Гарри кивает. Малфой наклоняется, скользит пальцами в волосы Гарри и глубоко его целует, двигая своим языком со вкусом зубной пасты и чая во рту Гарри и заставляя его невольно вздохнуть. Где-то посреди кружащихся в голове безумия и недоумения он осознает, что лежит, спокойный и пассивный, и позволяет себя целовать.       Так просто не годится. Собравшись с духом, он отвечает на поцелуй, хватая Малфоя за свитер и надеясь на лучшее. Он никогда раньше не целовал мужчину, и это одновременно ужасающе и ужасающе нормально. Так или иначе, сердце стучит в груди почти настолько сильно, чтобы отвлечь от вины, которая захлестывает его, когда Джинни появляется в мыслях. Обе Джинни: его жена — о боже, его жена — и более сияющая и счастливая, которую он встретил вчера.       Протрезвевший, он отстраняется и избегает взгляда Малфоя.       Тяжело дыша, Малфой дарит Гарри интересную полуулыбку и неохотно поднимается.       — Мне действительно нужно идти. Не забудь пойти на работу.       Когда за ним закрывается дверь, Гарри беспорядочно плюхается на кровать, раскинув руки и ноги. Пялится в потолок.       — Я только что поцеловал Малфоя, — шепчет он, облизывая свою нижнюю губу и чувствуя вкус мяты.       — Ты правда это сделал, — пораженно говорит зеркало.       Гарри закрывает глаза и стонет.       — Я не боюсь разбить тебя. Мне и так не везет… Я привык.       Он прислушивается, но от зеркала доносится только невпечатленное «хмф!», и Гарри снова оказывается в одиночестве, растянувшийся на помятых простынях с болезненной эрекцией, к которой почти боится прикасаться. Когда зеленые глаза осматривают комнату, праздно ища отвлечение, они натыкаются на фотографию в рамке на комоде Малфоя.       На комоде Драко, решительно поправляет он себя. Ему действительно нужно к этому привыкнуть, пока он случайно не вовлек себя в кинковую секс-игру, из которой у него не получится выбраться. Когда эта мысль медленно устаканивается в его голове, он вздрагивает, а его член дергается. В ужасе Гарри прижимает к нему ладонь и тянется за фотографией.       Он ненавидит Малфоя, в конце концов. Возможно, это просто галлюцинация — способ, которым его тело сообщает, что у него давно не было секса.       В любом случае…       Возвращаясь на свою половину, он смотрит на фото в серебряной рамке, и во рту пересыхает.       Это его фотография, он на ней гораздо моложе, стоит почти силуэтом на фоне гор и яркого разноцветного заката. На нем красивый зеленый кардиган, приталенные джинсы и сияющая, слегка застенчивая улыбка. Похоже, день был ветреным, и Гарри на фото поднял руку, чтобы убрать волосы с лица. Он выглядит счастливым, здоровым, беззаботным, и Гарри совсем ничего об этом не помнит.       Он смотрит на аккуратную подпись в углу фотографии: Эдинбург, август 2002.       Гарри закусывает губу. Он точно не помнит, что делал в августе две тысячи второго, но знает, что никогда не был в Эдинбурге. В жизни, которую помнит, точно.       Все здесь, если присмотришься. Вот, что сказал Борис.       Внезапно обретя цель, Гарри роняет фотографию на кровать и подскакивает на ноги. Где-то в этом доме должно быть что-то, что поможет ему найти смысл всего этого. Гарри распахивает каждый комод, роется в его содержимом и переходит к следующему. Когда он заканчивает, запыхавшийся и сбитый с толку, комната выглядит так, будто ее ограбил полный энтузиазма вор или компания своенравных пикси. И он ничего не находит.       Он надевает какую-то одежду и покидает комнату. Колеблется. У него в животе появляется странное ноющее чувство, не позволяющее беспечно оставить позади тот беспорядок, который он устроил. Хмурясь, он возвращается и стучит пальцами по дверному косяку. Комната выглядела очень аккуратно до того, как он начал… Гарри глубоко вздыхает, трясет головой и поднимает палочку, возвращая все предметы на их законные места.       Потом, натягивая рукава на пальцы от холода, он сбегает по лестнице. Паутина выглядит внушительной, и Гарри едва успевает пригнуться, когда спешит в коридор и пробует каждую комнату по очереди, отчаяние превращается в адреналин в жилах.       В гостиной он находит больше фотографий — несколько его и Малфоя… Драко… на различных формальных мероприятиях, и Гарри с облегчением видит, что на фото он выглядит так же неловко в костюме, как и всегда. Драко, тем не менее, уравновешен и элегантен, чего достаточно для них обоих. Еще здесь несколько его снимков, Драко, Джинни и… этот красивый темнокожий мужчина, должно быть, Блейз. В животе Гарри что-то переворачивается. Он находит фотографии их четверых на пляже, на вечеринке и в месте, выглядящем, как кухня этого дома.       Блейз Забини, думает он, пытаясь извлечь какую-то информацию — любую, правда, — о муже Джинни.       Блять, это звучит странно.       Гарри с усилием сглатывает, усаживаясь в кресло и потирая лицо. Такой образ мышления никак не поможет в этой ситуации. Вместо этого он вспоминает.       Он… слизеринец. Он, наверное, был одним из школьных друзей Драко. Он и его семья покинули страну на некоторое время, когда была война, наверное, переехали во Францию? Гарри не уверен, но предполагает, что это неважно. В любом случае, все, что он знает, в этом месте неприменимо.       Гарри поднимается с кресла и пытается найти мотивацию снова. Она все еще неуловима, но он все же добирается до кабинета, и именно здесь находит то, что искал. На нижней, ближайшей к камину полке выстроились альбомы в кожаных переплетах с выбитыми на них золотом датами.       Дрожа, Гарри зажигает огонь в камине и берет первый, датированный «1998-1999». Он садится на коврик перед камином и вдыхает запах полироли и затхлых страниц; это успокаивает, и через несколько секунд он открывает альбом.       Это альбом для вырезок, а не для фотографий. Гарри улыбается, удивившись, и скользит пальцами по газетной статье на первой странице — наконец-то то, что он помнит. Это то ужасное фото его, Рона и Гермионы, сделанное вскоре после Битвы за Хогвартс и напечатанное в газетах через недели после. Грязные, раненые и измотанные, они опираются друг на друга и смотрят куда-то под неоригинальным заголовком: «Трио героев — заслуженный отдых для Поттера, Грейнджер и Уизли».       Гарри тихо вздыхает, глядя на полные облегчения и беспокойства лица друзей. Глаза неожиданно наполняются горячими слезами, и он смаргивает их, пусть здесь и нет никого, кто накажет его за проявление слабости. Когда делает это, замечает комментарий острым черным почерком внизу страницы:       Твой первый день свободы, Гарри Поттер. Каково это?       И, рядом с заведомо ужасной статьей:       Первый, и, определенно, не последний раз, когда я с уверенностью понял, что могу быть превосходным журналистом с закрытыми глазами и одной рукой, привязанной к гигантскому кальмару.       Гарри вскидывает бровь. Итак, он журналист. Это не та карьера, которую можно представить для Малфоя, но это, наверное, имеет смысл. Гарри полагает, что маскировка, уговоры и поиск информации чрезвычайно привлекательны для слизеринца в Малфое… и он уверен, что в Драко больше от слизеринца, чем нужно.       Перевернув страницу, Гарри находит статью о Драко, еще одну и еще. Меняя положение на коврике, Гарри позволяет огню согреть руки и пожирает глазами каждое слово.       … рискуя собой, этот молодой Пожиратель Смерти отвернулся от Того-кого-нельзя-называть и нашел прощение покойного Альбуса Дамблдора и искупление в виде неожиданной дружбы с самим Гарри Поттером…       …взамен на защиту для своей семьи Малфой предоставил бесценную информацию о действиях своего бывшего господина группе обученных воинов, известных как Орден Феникса…       …колоссальные подвиги, отвага и искупление со стороны такого молодого человека доказывают, что прошлое не является непоправимым…       …Люциус Малфой сегодня был приговорен к пяти годам в Азкабане за свою роль в восстании Вы-знаете-кого. Близкие к Визенгамоту источники предполагают, что показания Гарри Поттера сыграли важную роль в переговорах за такой маленький срок для бывшего Пожирателя Смерти. Драко Малфой, бывший враг Поттера и его нынешний близкий друг, тоже присутствовал, но не дал комментариев…       Гарри переворачивает страницы все быстрее и быстрее, почти не дыша. Он находит серьезные статьи про каждого из них, равно как и глупые бессмысленные фотографии и вещи, состоящие только из предположений о том, что они делают или где находятся. Возле каждого он видит комментарии Драко.       На половине альбома газетные фото его, Рона, Гермионы и Драко, принимающих почести после войны, и приближенные снимки Ордена Мерлина Гарри первой степени, и Драко — второй.       И подпись: Итак, ты снова лучше меня, Поттер. Хорошо, что ты охуенен в постели, иначе я бы не держал тебя так близко.       Гарри краснеет и неловко кусает ногти. Он быстро переворачивает страницу, но следующая даже хуже:       Официально: Поттер и Малфой вместе! Эксклюзивные фото внутри!       В животе Гарри что-то переворачивается, как будто это первый раз, когда он сталкивается с этой информацией; возможно, то, что он видит ее напечатанной в национальной газете, делает ее более шокирующей. Возможно, дело в том, что Ежедневный, мать его, Пророк разоблачил его два десятилетия назад, а он узнает об этом только сейчас.       Как ни странно, возмущенный, Гарри фыркает и листает до «эксклюзивных фото» — они не могут быть настолько ужасными, как он представляет.       Каким-то образом, они хуже. Голова полна непристойных ярких образов, он готов даже к частичной наготе, но вместо этого он смотрит на множество милых, почти невинных фотографий молодой пары, проводящей солнечный день вместе в маленьком сквере позади номера двенадцать. Кто-то, видимо, протолкнул камеру сквозь изгородь и снял игривые ссоры, ленивые поцелуи и один особенно хороший кадр с Гарри, лежащим на спине на траве с задравшейся футболкой, когда он вытянулся на солнце, в то время как голова Драко лежит на его животе, и он, кажется, читает вслух из рваной старой книги. Они выглядят счастливыми вместе, это нельзя отрицать.       Темная Метка резко выделяется на бледном предплечье, как и другие маленькие фигуры, которые Гарри не может разобрать, совсем рядом с внутренней стороной локтя. Драко даже не пытается спрятать свои шрамы под длинными рукавами, и поэтому уважение Гарри к нему вырастает на несколько делений. У каждого есть шрамы, предполагает он, и они часто служат хорошими напоминаниями. Напоминаниями о том, что делать нельзя.       Странный звук снизу заставляет Гарри повернуться и опереться на одну руку, бессмысленно пытаясь разглядеть что-то по углам, а через десять минут огонь свистит, и в поле зрения появляется голова Джинни. Испуганный, Гарри роняет тяжелый альбом себе на ногу и шипит от боли.       — Привет… Джин, — говорит он, потирая ушибленные пальцы.       Она вздыхает.       — Ты забыл о Мауре, да?       — М-м-м… да? — честно отвечает Гарри, надеясь, что он поймет, кто такая Маура, до того как Джинни отправит его в больницу Святого Мунго.       — Ну же, Гарри, ты обещал присмотреть за ней сегодня утром, у меня собрание команды через десять минут — мы должны обсудить ту ужасную игру против Пушек на прошлой неделе, и главного тренера не будет, так что это все на мне, и я очень устала. — Она умоляюще смотрит из огня, заставляя Гарри чувствовать раскаяние, хотя он не может отвечать за то, что его предшественник согласился сделать.       — Где Блейз? — осмеливается спросить он, уже уверенный, что Маура это, скорее всего, ребенок или животное, осознавая, что иногда между ними нет большой разницы.       — На работе. — Джинни странно на него смотрит.       — Конечно, на работе, — слабо говорит он. — Мне тоже нужно работать, ты знаешь. Драко на этом настаивает.       Джинни фыркает.       — После вчерашнего, я уверена. Возьми ее с собой; ты знаешь, что ей нравится ходить на работу с ее дядей Гарри.       Дядя Гарри. Эти слова плавают у него в голове. У Джинни и Блейза Забини есть дочь, и она зовет его дядя Гарри. Он кашляет, пытаясь ослабить напряжение в животе.       — Хорошо, тогда отправляй ее, — говорит он, пытаясь улыбнуться, и на лице Джинни появляется облегчение.       — Отлично. Увидимся позже. Маура, поцелуй мамочку.       Гарри с тревогой смотрит, как лицо Джинни исчезает, огонь становится зеленым, а затем маленький ребенок ступает на коврик возле камина. Он торопливо закрывает альбом и возвращает его на полку в стороне от небольшого облака пепла, которое малышка принесла с собой.       — Что ты здесь делаешь, дядя Гарри? — спрашивает она, а Гарри просто пялится на нее.       Маура Уизли — или, возможно, Забини — выглядит лет на шесть или семь и поразительно напоминает обоих своих родителей. Ее кожа цвета кофе и жесткие кудрявые темные волосы, очевидно, достались ей от отца, но яркие карие глаза и россыпь веснушек на носу у нее абсолютно как у Джинни.       Гарри моргает и пытается сфокусироваться. Ответить на вопрос.       — Где ты ожидала меня найти? — размышляет он вслух, что не является ответом на вопрос, но по крайней мере он говорит что-то вместо того, чтобы изображать рыбку для бедного ребенка.       — Ты всегда на кухне, — говорит она, склонив голову набок, чтобы добавить: — Глупый.       — Конечно. Итак, я всего лишь читал и пытался согреться, — объясняет он, хмурясь, глядя на ее короткий красный сарафан, футболку с короткими рукавами и пятнистые колготки. Он переполнен смущающей смесью природного желания защитить ребенка и боли от того, что она существует, и проходит несколько секунд, когда его посещает родительский инстинкт. — Мы скоро пойдем на улицу, у тебя есть куртка?       Она кивает, заставляя свои кудрявые хвостики подпрыгнуть.       — Я найду ее.       Гарри озадаченно наблюдает, как Маура выбегает из комнаты, и слушает шаги, звенящие по полированному дереву. Дверь открывается и закрывается — он думает, в гардеробе в прихожей — и потом она возвращается, сжимая красное пальто и на ходу пробираясь руками в рукава. Гарри думает о том, сколько еще ее вещей живут в этом доме.       — Все твои вещи красные? — удивленно спрашивает он.       Она морщит свой веснушчатый нос и застегивает пальто.       — Это мой любимый цвет.       — И мой. Что твой отец думает по этому поводу?       — Папа не любит цвета, — говорит она с усталостью не по возрасту.       Гарри вскидывает бровь, но решает это не комментировать.       — Мы идем на работу? — спрашивает она весело, и ее улыбка тоже как у Джинни.       Гарри жует язык и перебирает варианты. Или только один вариант. Он должен добраться до своего мистического места работы, и сейчас у него нет лучшей идеи, чем эта:       — Маура, где работает дядя Гарри?

**~*~**

      Через десять минут Гарри ведет — или, скорее, тащит — через людную Косую аллею на удивление сильная Маура. Прошло несколько лет с тех пор, как ребенок требовал, чтобы он держал его за руку, и хотя приятно чувствовать себя нужным, он хочет вести, а не быть ведомым.       — Здравствуйте, мистер Поттер, — говорит женщина средних лет, когда проходит мимо, снисходительно улыбаясь Мауре и борясь с собакой, совой в клетке и авоськой, полной продуктов.       Гарри понятия не имеет, кто это, но здоровается в ответ до того, как маленькая теплая рука Мауры не хватает его, вынуждая отвернуться и подавить желание остановить женщину и спросить, не нужна ли ей помощь.       — Пошли, дядя Гарри! Если мы будем останавливаться и разговаривать с каждым, мы никогда туда не доберемся, — жалуется Маура, еле слышная сквозь разговоры и шум толпы.       Озадаченный, Гарри ускоряется, но едва ли преодолевает еще три фута, как маленький мальчик в шапке с помпоном указывает на него пальцем и кричит: «Посмотри!» своему отцу в такой же шапке.       — Не показывай пальцем, Айзек, — говорит отец, широко улыбаясь Гарри. — Рад видеть вас, мистер Поттер. И юную Мауру.       В этот момент юная Маура останавливается и поворачивается, все еще держась за руку Гарри.       — Здравствуйте, — приветливо говорит она.       — Моя жена в восторге, — продолжает мужчина, сияя и потирая руки от холода. — Это точно то, что она хотела… Не знаю, как у вас получилось!       Гарри глубоко вдыхает холодный свежий воздух и старается звучать так любезно, как только может:       — Замечательно, я очень рад это слышать.       Мужчина с сожалением вздыхает.       — Жаль, что я не могу прийти к вам за подарком для нее на Рождество. Возможно, в следующем году.       — Возможно, в следующем году, — повторяет Гарри, даря мужчине сочувствующую — он надеется — улыбку.       Когда отец и сын прощаются и идут своей дорогой, Гарри с Маурой поступают так же, пробиваясь сквозь покупателей и спеша по скользкому булыжнику. К тому времени, как она замедляется и сворачивает в небольшой дворик, не менее десяти людей окликают его, улыбаются и машут руками, или хотят остановиться и поговорить, и Гарри поражен.       Сейчас большая редкость, что кто-то подходит к нему на улице, и хоть он не помнит свой последний шоппинг на Косой аллее, он точно знает, что его «оставьте меня и мою семью в покое» выражение лица — причина этого. Так было не всегда, но после множества навязчивых статей и невежливых вмешательств защитный механизм стал его вторым «Я».       По крайней мере, так было. Всего пять минут на публике продемонстрировали — снова, — что здесь все иначе. Конечно, все знают его и хотят поздороваться, но их вопросы и приветствия очень вежливы: «Доброе утро, мистер Поттер», или «Рад вас видеть, мистер Поттер», или «Вы идете в мастерскую, мистер Поттер? Я хочу зайти к вам вскоре и обсудить заказ» — и не только это, Гарри понимает, что они его совсем не раздражают. Он не знает, о чем они ведут речь, но ему все равно.       Печаль опускается на него вуалью, и он вздыхает на морозном воздухе, бредет за Маурой, но не замечает, куда она его ведет, пока они не останавливаются перед деревянной дверью красивого каменного здания с низкой посадкой.       Вот оно.       — Дядя Гарри, пожалуйста, открой дверь, — просит Маура, драматично вздрагивая. — Я замерзну до смерти!       Выражение ее лица заставляет Гарри коротко рассмеяться. Удивленный этим звуком, он смотрит на серое небо и проводит рукой по растрепанным ветром волосам, избавляясь от сожалений, пока они не захватили его полностью.       — Хорошо, — бормочет он, изучая дверь с тяжелыми металлическими заклепками и молотком. Когда он скользит пальцами по дереву, вспышка защитной магии выстреливает и плотно обвивает его руку, оплетая пальцы мерцающими зелеными усиками; слегка некомфортное покалывание пробегает по руке, а затем отступает, когда, видимо, удовлетворенная дверь щелкает и распахивается, скрипя петлями.       Маура проходит мимо него в здание. Гарри следует за ней медленно, ходя кругами и рассматривая это большое, просторное, пахнущее опилками пространство, которое, видимо, является местом его работы. Стены гладкие, белые и холодные на ощупь, а выложенный плиткой пол усыпан стружкой и любопытными на вид инструментами. В центре комнаты стоят два рабочих стола, а прямо над ними — несколько окон в крыше, которые, как думает Гарри, в солнечный день залили бы пространство светом; сегодня же они видят только тяжелые облака сквозь нежный блеск инея.       По краям комнаты он находит шкафы, письменные столы, сундуки и комоды. В углу беспорядочно стоят несколько необычных стульев, а у двери — незаконченный книжный шкаф со стеклянным фасадом. Когда он рассматривает каждую деталь, его охватывает нарастающее восхищение.       Он сделал это?       Он не мог… они прекрасны. Они необычные, умело выполненные и причудливые. Гарри смотрит на свои обычные костлявые неспособные руки. В этом нет смысла; его мозг не может сопоставить его неумелое «Я» с мастером, которому принадлежит эта мастерская. Борис, должно быть, подшутил над ним.       — Я знаю, что ты не мой дядя Гарри, — неожиданно говорит Маура. Гарри поворачивается, его сердце стучит. Она сидит на ближайшем столе, болтая ногами и странно улыбаясь ему.       — Прости?       — Ты не мой дядя Гарри, — спокойно повторяет она. — Ты выглядишь, как он, но ты не он. Все в порядке. Я никому не скажу.       Прикованный к месту, Гарри отчаянно ищет подходящий ответ. Он не понимает. Джинни не заметила, Гермиона не заметила… даже Драко, который, очевидно, его… в общем, тот, кто знает его хорошо, не заметил. А этот ребенок, эта яркая темнокожая миниатюрная Джинни, видит его насквозь.       — Конечно, я твой дядя Гарри, — говорит он почти шепотом.       Маура ставит ноги на стол и скрещивает их, чтобы пощипать свои пятнистые колготки.       — Все в порядке. Я не знаю, откуда ты, но знаю, что ты только гость.       — Гость, — повторяет он. — Что-то вроде того.       Маура мудро кивает, и Гарри делает осторожный шаг к ней, и еще один, а затем по непонятной для него причине оказывается на холодном камне с оцарапанными руками и бурлящей от адреналина кровью.       — Такое иногда случается, — сообщает Маура и со стуком спрыгивает на пол, подходит к Гарри, чтобы присесть рядом с ним на корточки. — У тебя больная нога. Уверена, ты об этом не знал.       Гарри горько смеется и садится, изучая царапины на ладонях. Как ни странно, его нога совсем не болит, как будто бы и не она только что подкосилась, вынуждая его повалиться на пол.       — Я слышал об этом, но впервые… испытал, — подтверждает он, решив не врать Мауре.       — С тобой все будет хорошо через минуту. — Отбросив опилки, Маура опускается на пол рядом с ним и морщит нос. — Она просто иногда заставляет тебя падать. Обычно ты ругаешься больше.       У Гарри получается улыбнуться.       — Я это помню, — говорит он, а затем глотает свой следующий вопрос. Даже если она точно в курсе, что с ним произошло, он не хочет допрашивать семилетку о войне, про которую она не знает. Он даже не уверен, что есть смысл узнавать. Знание не поможет справиться с этой проблемой.       — Я действительно все это сделал? — спрашивает он вместо этого, снова осматривая комнату.       — Да, — кивает Маура. — Ты сделал много замечательных вещей.       — Я не знаю, как изготавливать мебель, — в панике говорит Гарри. — Последним предметом мебели, с которым я имел дело, был плоский туалетный столик, когда мне было восемь. И, насколько я помню, я… эм… в общем, это не была хорошая работа.       — Ты всегда ругаешься, — говорит ему Маура с легким смешком. — Я не знаю, что это значит, но ты всегда говоришь, что любишь дерево, потому что оно не отвечает.       Гарри вскидывает бровь.       — Я так говорю?       Маура кивает, хвостики прыгают. Гарри осторожно сгибает колено. Все хорошо. Он вздыхает и подтягивает колени к груди.       — Я изготавливаю их с помощью магии? — с надеждой спрашивает он.       Веснушчатый нос морщится, когда Маура задумывается, и, пока Гарри наблюдает, слабый луч солнечного света пробивается сквозь облако и выделяет темно-рыжие прядки в ее волосах.       — Чаще всего ты рубишь дерево этим, — говорит она, показывая на полную инструментов настенную стойку, — с таким лицом. — Она делает паузу и искажает свои черты лица, сжимая губы в твердую линию. — И ты соединяешь их, а потом используешь свою палочку для причудливых деталей.       Гарри позволяет своим губам растянуться в улыбке.       — Ты имеешь в виду что-то вроде этого? — спрашивает он, указывая на дубовый комод с вырезанной на нем движущейся рыбой.       — М-м, мне нравится рыба, — говорит Маура, сразу же болезненно напоминая Гарри о Лили. — Иногда люди приходят и просят тебя о вещах, иногда ты просто делаешь, что хочешь. — Она показывает на что-то за его плечом. — Это для дяди Драко на Рождество. Я думаю, оно почти готово.       Гарри смотрит, пытаясь не обращать внимание на внезапный приступ острого беспокойства, но оно только усиливается, когда его взгляд падает на яркую лампу из красного дерева и цветного стекла. Она была вырезана, видимо, из цельного куска дерева, и приобрела гладкую изогнутую форму, кажущуюся одновременно странной и естественной, как что-то из Запретного леса. Ему необходимо дотронуться до нее.       Он поднимается на ноги, и через момент Маура следует за ним и становится с другой стороны от лампы, с интересом наблюдая. Чувствуя, словно делает что-то, чего не должен, Гарри мягко касается абажура — на ощупь как шелк, идеально ложится под касающуюся его руку; затем, становясь все более смелым, он позволяет своей ладони плотно прижаться к дереву, ощущая зернистую структуру, пока не достигает стекла.       — Стоит ли? — размышляет он, сжимая палочку.       Маура пожимает плечами.       — Это твоя лампа. — Она делает паузу. — Думаю, стоит.       Что-то заставляет Гарри посмотреть на нее, и она ухмыляется ему с горящими от предвкушения глазами. Он не уверен, должен ли воспринимать одобрение от ребенка, который, по меньшей мере, наполовину слизеринец, но… к черту, он все равно это сделает. Он возвращает ей улыбку и бормочет заклинание, чтобы зажечь свет в лампе.       — Вау, — шепчет Маура, и Гарри должен с ней согласиться. Действительно вау.       Вся мастерская наполнена мягким волнообразным светом в каждом известном оттенке зеленого, пока огонек танцует и освещает панели из тонкого витражного стекла. На первый взгляд кажется, что это просто полоски, но сейчас он видит, что мириады осколков цветного стекла являются чем-то большим; они смещаются, исчезают и сливаются друг с другом снова и снова.       Зеленоватая Маура восторженно улыбается странным туманным фигурам, преследующим друг друга на потолке.       — Ты умелый, видишь? Я о дяде Гарри, но ты меня понял. — Она отводит взгляд от потолка и смотрит сквозь лампу на Гарри. — Хочешь узнать что-то еще?       Гарри вздыхает. Интересно, сколько у нее еще осталось информации.       — Что Джинни… чем занимаются твои родители?       — Папа владеет компанией, которая продает растения, — говорит она, — а мама тренер. Ты знаешь, в квилдиче.       — В квиддиче?       Маура хмурится и кивает.       — В квиддиче. Я всегда произношу это неправильно. А дядя Драко пишет истории о плохих людях, чтобы рассказать всем, что они плохие.       — Ага, — бормочет Гарри, глядя на лампу, сделанную другим им, и рассеянно проводит по волосам. — А я гей-плотник. Твое здоровье, Борис.       — Кто такой Борис? — настойчиво спрашивает Маура.       — Неважно.