Turn

      — Еще чашечку, дорогой?       Гарри отрывается от небрежного листания Ежедневного пророка и смотрит на пожилую официантку, стоящую у его столика со стопкой пустых тарелок в одной руке и несколькими грязными чашками в другой. Ее яркие дружелюбные глаза перебегают с пустой кружки Гарри на его лицо, пока она ждет ответа.       Гарри вздыхает, кивает и протягивает свою кружку.       — Спасибо.       Он не может поверить, что пробыл здесь достаточно долго, чтобы повторно наполнить кружку, особенно когда так старался немного опоздать. Как бы то ни было, несмотря на все его усилия, ему все же удалось добраться до кафе за пять минут до назначенного времени. И теперь он ждет Драко. Конечно же, ждет.       Он находит улыбку для официантки, когда она возвращается с его чашкой. Не ее вина, что он неуклюж, глуп и слишком взвинчен, чтобы мыслить здраво. Кажется, не имеет значения, что в этом нет ничего большего, чем кофе с человеком, который считает тебя сумасшедшим; он нервничает.       — Блять, — бормочет он, откидываясь на спинку стула и наблюдая, как угрюмая официантка подметает крошки и кусочки мокрого печенья из-под стола, за которым сидела молодая семья. Она теперь кажется ему старым другом. Гарри подавляет желание помахать ей рукой и вместо этого наблюдает, как ее более дружелюбный коллега суетится за прилавком и что-то напевает себе под нос.       Когда над дверью звенит колокольчик, Гарри заставляет себя не смотреть. Он дует на свой кофе (небрежно, конечно), сердце подрывается к горлу, когда раздаются скрип и вздох, и волна холодного, пахнущего цитрусовыми воздуха окатывает его.       — Ты опоздал, — говорит он, борясь с улыбкой.       — Да, ну, некоторые из нас все еще работают, — замечает Драко. — Пока…       Гарри смотрит, встречаясь с измученными серыми глазами и чувствуя резкий виток удовольствия, который спиралью закручивается в груди.       — Я так понимаю, у тебя сегодня плохой день.       Уголки губ Драко дергаются.       — В финансовой индустрии очень мало хороших дней.       — Тогда выходи оттуда, — небрежно говорит Гарри.       Горловой смех Драко, поражающий и неожиданный, заставляет приближающуюся официантку слегка дернуться и направить испепеляющий взгляд на его голову. Гарри украдкой оглядывается в поисках своей подруги, но та, кажется, исчезла, оставив его на произвол судьбы. Он задается вопросом, как этот Драко отреагирует на ее индивидуальный подход в обслуживании клиентов.       Ему не нужно долго ждать, чтобы узнать это.       — Могу я принять ваш заказ? — говорит она, равнодушно глядя на Драко и постукивая ручкой по блокноту.       Драко, который был поглощен укладыванием пальто на коленях, поднимает голову на ее голос и холодно смотрит в ее сторону.       — Вы могли бы сказать это с большим энтузиазмом.       Девушка вздыхает и смотрит на Гарри, как бы спрашивая, кто этот человек и почему Гарри счел нужным привести его сюда. Он удивленно пожимает плечами, а она закатывает глаза.       — Специальные предложения сегодня на доске позади вас, — говорит она. — Могу порекомендовать чесночный суп, он очень… вкусный. — Она замолкает, темные глаза устремлены на Драко. — Так сойдет, или вы желаете, чтобы я вам станцевала?       Гарри жует губу и наблюдает за Драко, лениво раздумывая, не наколдовать ли ему на всякий случай Протего перед девушкой.       А потом Драко фыркает. И улыбается.       — В этом нет необходимости, но не позволяй мне тебя останавливать. — Он берет свое пальто и аккуратно кладет его на ближайший свободный стул, затем закидывает ногу на ногу и усаживается, выпрямив спину, и смотрит на Гарри. — Только кофе, пожалуйста. Большой. Со сливками. И сахаром. И все остальное, что может к нему прилагаться.       — Э-э… хорошо, — бормочет официантка, несколько сдуваясь.       — Я же говорил — никто не любит свою работу, — говорит Драко, глядя на Гарри с удивительно довольной улыбкой.       Изумленный, Гарри молча кивает, пытаясь привести мысли в порядок. Вопреки всякой логике, присутствие угрюмой официантки, кажется, улучшает настроение Драко; он как будто чувствует какое-то родство с ней в разочаровании, которое его более удовлетворенное другое «Я» никогда не смогло бы понять.       — Очевидно, нет. Хотя это не похоже на плохое место работы, — говорит он, размышляя вслух, оглядывая блестящие маленькие столики, постоянный, но нетребовательный поток клиентов и теплые яркие цвета.       — Только не говори мне, что ты отказался от должности Главы Аврората, чтобы готовить кофе? — в ужасе спрашивает Драко. — Потому что, если ты так сделал, я… О боже, так вот почему ты привел меня сюда? Ты пытаешься втянуть меня в свое безумие? Я никогда не носил фартук, Поттер, и не собираюсь начинать сейчас.       Где-то под этой напыщенной речью скрывается слабый проблеск настоящей паники, и Гарри ловит его, позволяя себе немного расслабиться.       — Гарри, — поправляет он, — и нет, я не пытаюсь заманить тебя в рабскую работу в кафе. — Он делает паузу, чтобы ответить на взгляд Драко, чувствуя себя ослепительно по-детски. — Тебе придется довериться мне чуть больше.       Драко приподнимает бровь.       — Почему это?       Гарри только улыбается. Официантка пользуется именно этим моментом, чтобы подойти и вручить Драко с впечатляюще презрительным видом его кофе. Пока он берет его и тщательно осматривает, Гарри наблюдает за ним в задумчивом молчании, рассматривая чистую черную рубашку, брюки и жилет, аккуратные волосы, от которых зудят пальцы, прищуренные серые глаза и длинные бледные пальцы, вертящие кусочек сахара снова и снова, как будто ища незаметные недостатки. Он более жесткий, более непреклонный, более осторожный, чем другой Драко, но он интригующий и болезненно красивый. Гарри залпом выпивает половину второго кофе. Становится холодно.       — Ладно, — наконец произносит Драко, явно довольный своим кофе. — Если ты не пытаешься завербовать меня, то почему мы здесь?       Гарри пожимает плечами. По правде говоря, он очень привязался к этому месту, но не собирается признаваться в этом Драко.       Одна светлая бровь вздергивается вверх.       — Я начинаю вспоминать, почему мы раньше не ладили.       — Да. И кажется, мы пришли к соглашению, что тогда оба были мудаками, — указывает Гарри.       Драко пытается скрыть улыбку за чашкой кофе.       — Я много чего говорю, когда смотрю квиддич. Это очень отвлекает.       — Ох, так ты, выходит, все помнишь? — ухмыляется Гарри.       — Не знаю, что меня больше беспокоит — то, что я видел тебя три раза за столько же недель, или то, что начинаю к тебе привыкать, — признается Драко.       Сердце колотится в знак одобрения, Гарри улыбается.       — Может, ты просто становишься более терпимым с возрастом, — предполагает он, и глаза Драко сужаются. — Больная тема? — спрашивает он. — Мы все стареем, знаешь ли.       — Да, спасибо. Мне кстати напомнили об этом, когда я отправил сына в Хогвартс в сентябре прошлого года. Очевидно, он достаточно взрослый, хотя мне трудно в это поверить. Неужели мы все были такими маленькими? — удивляется он, опустив почти умоляющие глаза на свой кофе.       Гарри смеется.       — Да, думаю, что да, но я понимаю, что ты имеешь в виду. У меня сейчас там двое, и Лили уедет раньше, чем я успею оглянуться, она уже не может дождаться. — Он замолкает, пораженный простой искренностью своих слов — как будто он забыл добавить колкости и оскорблений, которые всегда были частью того, как они разговаривали друг с другом, и это приятно. И странно.       — Трое детей. Мне всегда казалось, что ты немного сумасшедший. Как думаешь, что мне с этим делать? — говорит Драко, хмуро глядя на розовое вафельное печенье, которое бережно держит между большим и указательным пальцами, как будто оно может взорваться.       — Мне не давали такое, — говорит Гарри, возмущенный, хотя на самом деле розовое вафельное печенье не сочетается с кофе. Но не суть.       — Можешь взять, — предлагает Драко, глядя на вафлю с глубоким подозрением. — Оно выглядит неестественно.       Гарри фыркает.       — Это печенье. Просто съешь его.       Драко нюхает розовую вафлю, нахмурив брови, и Гарри с трудом сдерживает улыбку. Он крутится на стуле, оглядываясь в поисках угрюмой официантки, и в конце концов находит ее возле двери. Она перестает протирать стеклянные панели и смотрит на него с чем-то похожим на интерес.       — А где мое? — он беззвучно шевелит губами.       Она поджимает губы и пожимает плечами, прежде чем вернуться к своей работе. Гарри вздыхает и снова обращает свое внимание на Драко, впервые замечая теплый травяной запах раствора для мытья окон. Тот же самый, которым он пользовался в новом доме, и его присутствие странно успокаивает. Как, по какой-то причине, и непостоянное внимание молодой официантки — сначала Блейз, потом Гарри, а вот теперь Драко, кажется, ее любимый клиент. Он сможет жить с этим, особенно если это означает, что он сможет продолжать наслаждаться удивительно ошеломленным выражением лица Драко.       — Это не печенье, — настаивает Драко, поднося его к лицу и рассматривая слои. — Печенье твердое… и… коричневое. — Он хмурится. — Хотя мне больше нравится полосатая середина.       Сердце Гарри подпрыгивает от крошечной связи, незначительной и чудесной, когда она встает на место.       — Хватит издеваться над печеньем. Просто съешь эту чертову штуку, — инструктирует Гарри. — Для тебя большая честь, что она решила подарить тебе розовую вафлю.       Драко фыркает.       — Подношение от угрюмой барышни. Полагаю, мне следует хотя бы попробовать. — С выражением человека, который безоружным идет на задание Турнира Трех Волшебников, Драко откусывает вафлю и осторожно жует.       Гарри наблюдает, странно напряженный для человека, наблюдающего за другим человеком, пытающимся съесть маленькое розовое вафельное печенье.       — Ну что?       На мгновение или два лицо Драко становится бесстрастным, а затем на нем появляется такое выражение отвращения, что Гарри громко смеется. Драко свирепо смотрит на него, торопливо жуя и глотая, прежде чем сделать большой глоток из своей чашки. Гарри подозревает, что только безупречные манеры мешают ему выплюнуть остатки в бумажную салфетку.       — Почему ты позволил мне это съесть? — спрашивает он, бросая оставшуюся половину на блюдце.       — Я думал, тебе понравится, — невинно говорит Гарри. — Я определенно не ожидал такой реакции.       — На вкус как опилки… и клей… сладкий клей… на самом деле, хуйня. Вафля — это, наверное, то, что на вкус как смерть, — говорит Драко, морща нос.       — Это… действительно приятно знать, — говорит Гарри торжественно, с усилием сжимая свою чашку, чтобы не протянуть руку и не забрать остаток печенья себе.       Драко вздыхает и внимательно смотрит на Гарри, как будто он являет собой что-то любопытное.       — Это совершенно сюрреалистично, — говорит он, а затем светлеет. — Так ты не собираешься сказать мне, о чем именно ты подумал в среду?       С облегчением вернувшись на знакомую почву, Гарри улыбается.       — Ты думаешь, я сошел с ума, да?       — Совсем немного, да.       — Я смогу с этим справиться. Просто подумал, что пришло время перемен, — просто говорит он.       Драко скрещивает руки на груди и, недоверчиво глядя на него, откидывается на спинку стула, пока тот не скрипит.       — Тебе надоело быть Главным Аврором? Тебе надоело занимать, возможно, вторую по старшинству должность во всем Министерстве?       — Я не сказал «надоело», — замечает Гарри. — Но… да, полагаю, это в том числе. Мне надоело сидеть за столом, я чувствую себя старым… и бессмысленным. Мои дети никогда не видят меня — и они просто привыкли к этому. Я вдруг понял, что у меня больше нет причин мириться с этим. Я не думаю, что какой-либо стаж стоит того, чтобы тратить свою жизнь на то, что я не хочу делать. — Гарри колеблется. Жует губу. — Понимаешь?       Драко обхватывает руками предплечья, пальцы поджимаются незаметно, но так знакомо — каждый по очереди: от мизинца к большому пальцу, один, два, три, четыре, пять левой, а затем правой — Гарри наблюдает за крошечным ритуалом, позволяя себе успокоиться вместе с Драко.       — Нет, — говорит он наконец напряженным голосом. — Уже нет. Хотя я думаю, что ты сошел с ума. Ты отказываешься от усиленной безопасности. Тебя это не беспокоит?       Гарри улыбается, откидываясь назад и повторяя позу Драко.       — Нет. Безопасность может дойти до того, что охраняемый начнет задыхаться, по крайней мере, для меня так. Мне нужен вызов. Я уверен, ты помнишь это обо мне.       Глаза Драко вспыхивают.       — Верно, ты всегда был сумасшедшим, разве нет?       Сочетание легкости и раздражения в его голосе воодушевляет Гарри, и его улыбка расширяется совершенно без его разрешения.       — Возможно. Хотя я бы предпочел быть сумасшедшим, чем скучным, и думаю, что, возможно, двигался в этом направлении последние несколько лет, — признается он.       Драко хмурит брови, и всего на секунду его лицо охватывает вспышка меланхолии; однако так же быстро она исчезает, и серые глаза снова устремляются на Гарри со знакомым спокойным интересом.       — С какой стороны посмотреть, — говорит он, снова перебирая пальцами в последовательности. — Итак, что ты собираешься делать теперь, когда выбрался из-за стола? Лежать на спине и смотреть, как меняются листья?       Гарри смеется.       — Чего?       Драко смотрит в окно, скривив рот в смущении. Он молчит несколько секунд, и Гарри с удовольствием ждет, наблюдая за игрой слабеющего послеполуденного солнца на резких чертах лица и светлых волосах.       — Понятия не имею, — говорит он наконец, поворачиваясь к Гарри с печальной улыбкой. — Просто так говорит моя мама. Я и не думал, что перенял это.       — На самом деле это очень хорошая мысль, — размышляет Гарри, отчасти потому, что действительно так думает, а отчасти потому, что именно в этот момент он правда не хочет подшучивать над Драко. Он кажется слишком хрупким. — Но нет, я так не думаю.       — Только не говори мне, что у тебя есть план?       — Ты действительно считаешь, что я бы уволился с работы без него? — дразнится Гарри.       Драко просто смотрит на него. Этот взгляд Гарри видел сотни раз прежде, и он почти чувствует, что может провалиться сквозь пол от облегчения, увидев его на лице этого Драко, здесь, в этом кафе, в пятницу днем в феврале.       — Прости, Гарри, но ты никогда не производил на меня впечатление планировщика.       Гарри ухмыляется.       — Уверен, так оно и есть. Бьюсь об заклад, ты дьявольский планировщик.       Драко недоверчиво выгибает бровь.       — Я финансовый консультант. А как ты думаешь?       Гарри замолкает, рассматривая свою пустую кофейную чашку и с надеждой поднимая ее в сторону угрюмой официантки, ловя ее взгляд и обнажая зубы в умоляющей улыбке.       — Я не думаю, что ты финансовый консультант, — говорит он, когда девушка качает головой и плетется к столу, чтобы забрать их чашки. — Во всяком случае, не совсем.       — Что именно ты пытаешься предположить? — спрашивает Драко, в то время как официантка говорит:       — Повторить? — и добавляет: — Но вы не получите еще одно печенье.       — Да, пожалуйста, — просит Гарри. — И я съем печенье, если оно будет. Я всегда ем печенье.       — Кофе, — говорит Драко. — И это было не печенье. А если и так, то с ним что-то не то. Ты действительно считаешь, что я все выдумываю? Я не выдумываю, можешь спросить свою бывшую жену.       — Что? — ошеломленно спрашивает официантка.       — Не обращай на него внимания, — советует Гарри. — Он говорит со мной. В основном.       — Я говорю с вами обоими! — настаивает Драко, наклонившись вперед и положив руки на стол, с явным разочарованием переводя взгляд с Гарри на официантку.       Официантка шумно выдыхает, убирая со лба тяжелую челку.       — Я оставлю вас, — говорит она, качая головой и забирая их чашки обратно на стойку.       — Хочешь взглянуть на мои документы? — говорит Драко через мгновение, явно уязвленный.       — Нет, я имел в виду…       — Потому что я понимаю, что вряд ли кто-то предполагал, что такая карьера для меня — и меньше всего я, — но я делаю это, и я чертовски хорош, и если…       — Драко, — прерывает Гарри, и на этот раз он замолкает, рассматривая Гарри с выражением лица — «с тобой что-то явно не так». — Я не пытаюсь оболгать тебя, я просто хочу сказать… не особо удачно… — Он замолкает, меняя тему: — Послушай, ты сам сказал — это не то, что ты себе представлял: сидеть и разговаривать о деньгах весь день.       Выражение лица Драко становится снисходительным.       — Ты думаешь, я этим занимаюсь?       Гарри морщит нос. Он никогда не заботился и не понимал многое о деньгах, а тем более о финансовом мире, но это первый раз, когда недостаток знаний заставляет его почувствовать себя невежей.       — Разве нет? — бросает он вызов, решив наглеть.       Драко принимает от официантки свежую чашку кофе с мягким «Спасибо», но не смотрит на нее, даже когда она тяжело вздыхает и кладет заварной крем на блюдце Гарри. Серые глаза, светящиеся весельем, не отрываются от Гарри.       — Наверное, — бормочет он. — Это действительно ужасно, блять, скучно.       Гарри прикусывает губу от торжествующей улыбки.       — У меня печенье, — говорит он, показывая его Драко.       Драко с впечатляющей злобой добавляет в кофе сливки и сахар.       — А у меня работа, — возражает он, и Гарри, который подумывал о том, чтобы отдать заварной крем в попытке компенсировать катастрофу с розовыми вафлями, теперь отбрасывает эту идею и съедает все в два укуса.       — У тебя скучная работа, — бормочет он с набитым печеньем ртом.       — Ах, самодовольство новоиспеченного безработного, — вздыхает Драко, вдыхая пар от кофе и презрительно глядя на Гарри, пока тот не заканчивает жевать.       — Не мог бы ты позволить мне насладиться этим хоть немного? — восклицает Гарри, ухмыляясь. — Немного терпимости одного разведенного мужчины к другому?       Драко фыркает.       — Об этом я ничего не знаю. Во всяком случае, я еще не развелся.       Гарри сочувственно морщит нос.       — Как обстоят дела? — спрашивает он.       — Никак. Однако гарпия умудряется опускаться до новых подлостей — на днях она пыталась проникнуть за мою спину и добраться до матери. Астория была в ярости, когда узнала. — Драко хмурится и поправляет серебряные запонки. — Часть меня думает, что будет чудесно, если она просто уволит гнилую землеройку, но тогда, конечно, весь этот ужасный процесс начнется заново.       Гарри морщится.       — Полагаю, если конец уже на горизонте…       — Трудно сказать. Я сомневаюсь, что Астория вообще понимает… к сожалению, у нее патологическая ненависть к конфронтации, так что она, вероятно, даже не спрашивает, — Драко горько вздыхает, а затем, кажется, берет себя в руки. — Как я уже сказал, я еще не развелся, а до тех пор я буду утверждать, что из нас двоих разведен один ты.       Гарри потягивает свой напиток, смакуя горячее жало керамики на нижней губе и густую горечь кофе.       — Может, и так, — соглашается он. — Но не потому, что я больше не хочу сидеть за столом.       — Ты действительно пытаешься завербовать меня, да? — бормочет Драко, делая вид, что осматривается в поисках ловушек, людей с сетями или чего-то еще, что может твориться у него в голове. — Я должен был догадаться, что ты не пригласишь меня на кофе без скрытого мотива.       — Заткнись, — вздыхает Гарри, со звоном ставя чашку на блюдце. — Я просто… говорю. Что-то. Ох, хуй его знает. Когда был моложе… каким ты хотел стать, когда вырастешь?       — Живым, — сухо говорит Драко.       Биение сердца Гарри учащается, он медленно выдыхает.       — Ладно, этого следовало ожидать.       Драко выгибает бровь.       — Я хотел стать Главой Аврората.       — Не хотел.       — Да, не хотел. — соглашается Драко. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.       — С тобой так тяжело, — высказывает свое мнение Гарри, а Драко только моргает. Тяжело, но Гарри не возражает.       — Я абсолютно не сочувствую тебе, — говорит Драко, подбирая кончиком пальца сахар, а затем протягивая другую руку через стол, чтобы повторить этот процесс.       Уравновесь меня, думает Гарри. Задумчиво жует губу.       — И почему же?       — Потому что, — бормочет Драко, не отрывая глаз от своей задачи, — ты знаешь меня очень давно. Ты должен знать, чего ожидать. Любые осложнения… — он делает паузу, хмурится, отряхивает руки и смотрит на Гарри со странной легкой улыбкой, — полностью твоя ответственность.       — Ты говоришь, как в книге, — сообщает Гарри, растягивая губы в ответной улыбке. — Так ты хочешь услышать о моей мастерской или нет?       Драко запускает пальцы в волосы и слегка взъерошивает их, озадаченно глядя.       — О твоей мастерской?       Его растерянность окутывает Гарри, как теплое одеяло, и он наклоняется через стол на скрещенных руках, сияя от удовольствия.       — Ага. Ну, это еще не мастерская, но будет — это маленькое здание на Косой аллее рядом с гастрономом «Драгондейл»; раньше оно принадлежало этой сумасшедшей греческой семье, и они использовали его для хранения всяких вещей… — он замолкает, понимая, что болтает слишком много.       — Ты собираешься рисовать? — спрашивает Драко.       — Нет, в этом я бесполезен. Я собираюсь выдувать стекло.       — Ты умеешь выдувать стекло? — слабым голосом говорит Драко, протягивая руку к своей чашке и изучая ее так, будто секрет безумия Гарри лежит внутри.       — Да, — подтверждает Гарри, раздуваясь от гордости. — Я не совсем эксперт, но у меня хорошее предчувствие.       Драко ставит чашку и смотрит на Гарри с нескрываемым удивлением.       — Только ты мог сделать ставку на то, что карьера изменится к лучшему.       — Это был комплимент?       — Это было наблюдение.       — Я понимаю. Не хочешь посмотреть на мою новую мастерскую? Много ящиков, много пауков, — поддразнивает он, наслаждаясь выражением лица Драко. — Нужно сделать генеральную уборку…       — Как бы заманчиво это ни звучало, через несколько минут я должен быть в Портсмуте, — говорит Драко, бросая взгляд на часы и протягивая руку за пальто. — «Работа», помнишь?       Гарри только кривится. По какой-то причине, которую он не может определить, сердце бьется в радостном ритме, и он чувствует, что ничто в мире не может расстроить его прямо сейчас.       — Я пытаюсь забыть, — говорит он наконец, снова потянувшись (все еще небрежно) за газетой. — Развлекайся.       Драко фыркает. С явной неохотой он встает, отряхивает пальто и просовывает в него руки. Какое-то мгновение он стоит, глядя на Гарри сверху вниз с непонятным выражением лица.       — Было интересно. И я все еще думаю, что ты сошел с ума, но спасибо за кофе. Но не за печенье, — добавляет он, нахмурившись.       Гарри ухмыляется.       — В следующий раз никаких розовых вафель. Обещаю.       Драко делает глубокий вдох. Гарри забывает выдохнуть.       — Это правда, что гриффиндорцы всегда держат свои обещания?       Гарри смеется, скорее от облегчения, чем от чего-то еще.       — Скоро увидимся, Драко.       Светлая бровь приподнимается, кивок официантке, звякает колокольчик, хлопает дверь, и Гарри остается один за столом.       — Снова в одиночестве? — раздается не-совсем-скучающий-как-обычно голос.       Гарри открывает Пророк и смотрит на результаты квиддича.       — Да.       — Хотите еще кофе?       Гарри колеблется, думая о предстоящей уборке. Он протягивает свою чашку.       — Да, пожалуйста.

**~*~**

      В конце концов, после третьей попытки прочитать газету, Гарри бросает ее, относит пустые чашки на стойку и расплачивается с пожилой официанткой, которая мило улыбается ему и желает приятного вечера. Гарри благодарит ее с кривой улыбкой, зная, что мероприятия, которые он запланировал на следующие несколько часов, не дадут ему самого «приятного вечера», который у него когда-либо был. Тем не менее, эти мероприятия необходимы — завтра с ним будет Лили, и он хочет показать ей чистую, светлую мастерскую, а не пыльную старую кладовую.       С этой мыслью он быстро шагает к Косой аллее, наслаждаясь свежим воздухом, который треплет волосы и развевает шарф за спиной, окрыляя ту часть его, которая не хочет ничего больше, чем растянуться на скамейке и думать о руках Драко, его глазах или удивительном разнообразии выражений лица. Сейчас ему нужно сосредоточиться.       Добравшись до мастерской, он выуживает ключ и поднимает руку, чтобы поприветствовать Кари, которая машет ему лопаточкой через открытое окно. Он улыбается, качает головой и входит в здание.       — С чего, черт возьми, начать? — бормочет он, скребя себя по волосам и медленно поворачиваясь кругом, осматривая грязь, венки паутины, брошенные мешки и ящики на полу. Уже темно. Слишком, блять, темно.       Точно.       Гарри снимает пальто и шарф и аккуратно вешает их на край ближайшего ящика, затем закатывает рукава и оглядывается в поисках чего-нибудь похожего на тряпку.       — Вот блять.       Проклиная свою неподготовленность, Гарри снова выходит на вечернее солнце. Он возвращается через пять минут с горстью мягких тряпок, щеткой для чистки, ведром горячей воды и пахнущей сосной моющей жидкостью, любезно предоставленной Кари, и сбивающей с толку лекцией о правильном (греческом) способе мытья окон от ее отца.       Он оставляет дверь открытой, надеясь очистить мастерскую от запаха затхлости, и нападает на самое большое окно, сначала снаружи, сжимая тряпку и погружая руку в ведро, не заботясь об обжигающей температуре воды. Грубо отжав тряпку, он шлепает ею по окну, вдыхает ароматный пар и яростно трет грязное стекло до тех пор, пока не смывается вся грязь. Волосы начинают прилипать ко лбу к тому времени, когда он кидает тряпку в ведро и направляется внутрь, но Гарри продолжает скрести и протирать стекло, пока его прозрачность не восстанавливается. Удовлетворенный, он останавливается на мгновение и смотрит на Косую аллею, переводя дыхание, прежде чем попытаться очистить два световых окна. Несколько долгих секунд он смотрит в потолок, его рука дергается к поясу, но в конце концов он стряхивает искушение и тянется за ведром. У него возникает странное ощущение, что маленький старичок наблюдает за ним, просто чтобы убедиться, что он все делает правильно.       Требуются добрая часть часа, очень скрипучая лестница и стальные нервы, чтобы оба световых люка сверкали, внутри и снаружи, и к тому времени, когда Гарри снова ступает на твердый камень, он измучен и пропитан грязной теплой водой, но нет абсолютно никаких сомнений, что сделал свою работу должным образом.       — Чертовы окна, — бормочет он, опускаясь на холодный пол и вытягивая ноги. Он достает волшебную палочку и накладывает на одежду неряшливое Подсушивающее заклинание, прежде чем решает немного облегчить задачу и одним удовлетворяющим движением руки уничтожает беспорядок из ящиков и мешков.       Сумерки превращаются в темноту, когда он обходит стены и углы комнаты, осторожно снимая старую рваную паутину. Он оставляет занявших территорию новых пауков на месте и знакомится с каждым из них, а затем протирает стены, подметает и моет пол, пока к тому времени, как он готов упасть, маленькая мастерская не становится безупречно чистой.       Гарри опирается на метлу и осматривает аккуратные ряды пустых полок, готовых к заполнению странными и фантастическими вещами. Он усталый, липкий и покрытый пылью, но ему все равно — он чувствует, что эта комната снова принадлежит ему.

**~*~**

      — Здесь намного лучше, чем в твоем кабинете, — восторженно говорит Лили, кружась по каменному полу. Яркое утреннее солнце отражается от блесток на ее вязаной шапочке и разбрасывает крошечные круги света по голым стенам.       Гарри с улыбкой наблюдает за ней от двери.       — Я тоже так думаю.       Она поворачивается к нему, и лицо ее светится одобрением.       — Тут есть световые люки!       — Конечно. Для дела мне понадобится много света.       Лили серьезно кивает.       — Ты точно не собираешься снова стать аврором?       — Да, — говорит Гарри, волнуясь все больше, несмотря на то, что такой же разговор состоялся всего несколько дней назад без серьезных инцидентов. — Да, Лил, я не вернусь. Если тебя это волнует…       — Я не волнуюсь, папа, — перебивает она. — Я просто проверяла. Мне нравится, что ты теперь счастливее, и… может быть, у тебя будет больше времени, чтобы заняться делами.       Гарри улыбается, позволяя своему беспокойству ускользнуть.       — Какого рода делами? — дразнится он.       Лили корчит гримасу.       — Прикольными делами.       — И правда. Ну, может быть, тебе придется помочь мне с этим, ведь это было давно.       Лили складывает руки и вздыхает.       — Ох, папа, у нас столько работы.       Выражение ее лица настолько серьезное, что Гарри изо всех сил пытается сдержать смех, клокочущий в груди, но когда она качает головой и вздыхает, он проигрывает битву, грубовато фыркая и смеясь, пока Лили не начинает хмуриться.       — Я не понимаю, над чем ты смеешься, — посмеивается она, — это очень серьезно.       — Я знаю, знаю, — бормочет Гарри, натягивая на свое лицо серьезную маску. — Что ты предлагаешь?       Лили моргает.       — Ну, я думаю, мы могли бы пойти в зоомагазин… а потом в кафе-мороженое. А потом ты можешь выбрать, куда пойти, если захочешь.       — Спасибо, — весело говорит Гарри. — Мороженое — еще ладно, но что подумает бедный Фрэнк, когда ты пойдешь в зоомагазин? Он подумает, что ты ищешь замену!       — Нет, — настаивает Лили, выглядя шокированной. — Я никогда так не сделаю! Мне просто нравится смотреть на пушистиков, ящериц и все такое, но мама не любит туда ходить, потому что думает, что я уговорю ее принести что-нибудь домой.       — Понятно, и откуда мне знать, что ты не собираешься провернуть такое со мной? — бросает вызов Гарри, сурово глядя на дочь и думая о коте, который, вероятно, сеет хаос в его доме, пока они разговаривают.       — Нет, папа, я просто хочу посмотреть, — говорит она, широко раскрыв глаза. — Обещаю.       Гарри задумчиво покусывает губу. Вот так все и начинается. Он задается вопросом, не пришло ли Лили в голову, что ее рычаги воздействия на отца за последние несколько недель выросли в несколько сотен раз. Она очень умная девочка, но и очень добрая, и он оптимистично говорит себе, что все будет хорошо. Он просто должен быть настороже, чтобы не начать не вовремя хлопать глазами и не купить какую-нибудь ящерицу.       — Ну… — задумчиво тянет он.       — Пожалуйста? — вкрадчиво спрашивает она.       Гарри поддается, как и предполагал. Прости, Джин, тихо говорит он, запирая мастерскую, и они с Лили выходят в субботнюю утреннюю толпу.       Волшебный Зверинец остался таким же, каким он его помнил со своего визита с Роном и Гермионой много лет назад. Первое, что бросается в глаза, — это землистый, затхлый, слегка влажный запах, исходящий от множества животных, которых он не может опознать, за которым следует удивительный шум, производимый пищащими крысами, мрачными воронами, воющими кошками и постоянным низким гулом большого скопления жаб в одном углу. Когда он поворачивается, чтобы осмотреть клетку, полную белоснежных кроликов, он почти сталкивается с огромной зеленой улиткой, которая медленно взбирается по ближайшей стене.       — Воу! — изумленно выдыхает он, и усики улитки медленно поворачиваются в его сторону.       — Воу! — передразнивает она его странным высоким голоском и исчезает в своей раковине.       Позади него хихикает Лили.       — Перестань пугать всех, папа, — шепчет она.       — Не волнуйтесь, сэр, эти улитки очень драматичные, — раздается хриплый голос, и Гарри поворачивается, чтобы посмотреть на бородатого мужчину примерно своего возраста, опершегося на стойку и тыкающего похожую улитку пальцем. Она, кажется, уже прикрепилась к кассе и издает странный звук, как будто ползает по клавишам. — Я могу вам чем-нибудь помочь?       — Спасибо, но мы просто смотрим, — твердо говорит Гарри.       Лили отрывает взгляд от восхищенного осмотра клетки, полной пыхтящих и ухмыляющихся пигмеев.       — Просто смотрим, — эхом отзывается она.       Гарри и бородач обмениваются взглядами, и он задается вопросом, сколько же у него дома убедительных детей. И действительно, сколько странных животных они убедили его купить. Внезапно поняв, что ему повезло, что он не работает в зоомагазине, Гарри следует за Лили по помещению. Оно небольшое, но так забито аквариумами, клетками и ящиками (не говоря уже о множестве существ, которые, похоже, свободно передвигаются внутри), что почему-то кажется, что никогда не будет достаточно времени, чтобы осмотреть все.       — Посмотри на этих полосатых морских свинок, — говорит Гарри, подталкивая Лили локтем.       Она улыбается и нежно прижимает пальцы к клетке.       — Они как хумбуг.       — Как думаешь, что захотел бы сделать Фрэнк, увидев их?       — Фрэнк довольно ленивый, — говорит Лили, тихо смеясь, когда одна из морских свинок шмыгает носом у кончика ее пальца. — Он, вероятно, просто попытался бы их вылизать.       — Возможно, — соглашается Гарри, думая о другом Фрэнке, который, он не сомневается, рассматривал бы морскую свинку только как вкусную закуску. Он и правда скучает по нему.       — Шарлотта Росс говорит, что это я виновата, что вы с мамой расстались, — вдруг говорит Лили.       Сердце Гарри ноет, когда он бросает косой взгляд на дочь. Она не смотрит на него, вместо этого слишком сильно сосредотачиваясь на спутанной полосатой шерсти перед ней. Он хмурится.       — Шарлота Росс не знает, о чем говорит, — хмурится он. — Кто такая Шарлотта Росс?       — Девочка из моего класса.       — Я должен был это знать, — вздыхает Гарри, в основном для себя. — Когда это было?       — На прошлой неделе. Ее мама в родительском комитете, и они говорили об этом…       — Они говорят о разводах людей в родительском комитете? — в ужасе перебивает Гарри.       — Я никогда там не была, — говорит Лили, наконец встретившись с ним взглядом. — Но полагаю, что да. Шарлотта сказала, что всегда виноваты дети. И особенно младшие, потому что они занимают все внимание родителей, поэтому те ссорятся и разводятся.       — Ох, Лили, — вздыхает Гарри.       — Ох, Лили! — кричит птица Майна с соседней клетки.       — Ты помолчи, — упрекает ее Гарри. — И еще, Лил… ты ведь знаешь, что это неправда?       Она пожимает плечами, осторожно выуживает со дна клетки кусочек морковки и протягивает его ближайшей морской свинке.       — Я знаю, ты сказал, что это потому, что вы с мамой не были счастливы, но она просто продолжала говорить об этом, — вздыхает Лили, сморщивая свой веснушчатый нос. — Она в моем классе по математике, так что я даже не могла от нее уйти.       Переполненный, вероятно, неуместным уровнем гнева, Гарри на мгновение закрывает глаза и делает спокойный вдох. Скорее всего, это не его вина, хотя он не возражал бы против пяти минут наедине с матерью этой девочки.       — Мне жаль, что тебе пришлось это выслушать, Лил, но уверяю тебя — Шарлотта Росс несет полную чушь. Мы с твоей мамой расстались из-за нас, а не из-за тебя. Если бы она знала, какая ты замечательная, она бы не посмела так сказать. — Гарри делает паузу, чтобы подтолкнуть Лили локтем. — Все, что она говорит, делает ее полной задницей.       Лили фыркает, хотя выглядит так, будто пытается сдержаться.       — Я тоже не идеальна.       — Боюсь, что так оно и есть, — с предельной серьезностью говорит Гарри, обнимая дочь за плечи. — И последнее слово за мной.       Лили издает задумчивый звук и наклоняется к нему.       — Я и раньше видела, как она говорит… людям, у которых родители разошлись. До сих пор я не понимала, насколько это противно. Я должна была сказать ей что-нибудь.       Сердце заходится, и Гарри обнимает дочь крепче.       — Может быть, ты сделаешь это в следующий раз.       — Да. — Лили мрачно улыбается, а потом светлеет. — Жанетт приклеила ей на спину записку, когда та не смотрела.       — Что там было написано?       Лили смущенно посмеивается.       — «Я ковыряю в носу и ем козявки».       Гарри смеется.       — По-моему, Жанетт — хорошая подруга. И думаю, что та девочка глупая и эгоистичная и не понимает, как обстоят дела. Тебе должно быть жаль ее.       — Мама так не говорила, — мрачно говорит Лили.       — Да?       — Она хотела поговорить об этом с миссис Харботтл. И тетя Гермиона сказала, что Жанетт оказывает плохое влияние на меня, но я не уверена, действительно ли она имела это в виду.       — Тетя Гермиона знает все обо всем, — бормочет Гарри, и Лили озадаченно смотрит на него. — Не обращай внимания. Не хочешь взглянуть на ящериц?       — Ладно.       Лили кивает и отпускает прутья клетки морской свинки, поворачиваясь и пробираясь по загроможденному полу к теплому жужжанию чар, окружающих секцию рептилий. Когда он следует за ней, воздух внезапно наполняется шепотом сотен змей, занятых ленивым разговором со своими товарищами по аквариуму.       — Пора?       — Так нельзя…       — Она спит.       — Она всегда спит.       — Кто смотрит?       — Эта еда моя, плоскоголовая.       — Очень не люблю, когда кончается вода.       Гарри отыскивает источник последнего заунывного голоса и достает палочку, бросая приглушенный Агуаменти и с удовлетворением наблюдая, как чистая вода наполняет огромную каменную чашу в резервуаре в нескольких футах от пола магазина. Его обитатель, тяжелая черная змея с переливающейся чешуей, нетерпеливо щелкает языком и скользит в воду спутанной кучей.       — Знаешь, Ал хочет ящерицу, — говорит Лили, наклоняя голову, и огромное, мерцающее игуаноподобное существо в аквариуме перед ней делает то же самое. — Или дракона.       — Да, я так и думал, — бормочет Гарри, отвлеченный довольно жаркой перепалкой между двумя ярко раскрашенными королевскими змеями из-за лучшего места для сна. Он думает, что на раскаленном камне им обеим хватит места, но решает, что лучше не вмешиваться.       — Папа? Пап? — зовет Лили. Гарри встряхивается, и тут она оказывается рядом с ним, широко раскрыв глаза. — Они с тобой разговаривают?       — Нет. Они разговаривают друг с другом, — говорит Гарри. — Я сомневаюсь, что они хоть немного заинтересованы в том, что мы делаем. Змеи могут быть немного самовлюбленными.       — Ой. Я думала, ты любишь змей, — неуверенно говорит Лили.       — Я люблю. Но это не значит, что они не могут быть немного… say-urath-sah, — пытается Гарри, не в состоянии найти английский эквивалент слова, которое каким-то образом описывает лучшие и худшие качества змей.       Лили кусает ободранный ноготь большого пальца и на мгновение становится очень похожа на свою мать.       — Что это значит?       Гарри вздыхает.       — Это не так-то просто объяснить. Это просто слово для обозначения того… какие змеи.       Задумавшись, Лили присаживается на корточки и вглядывается сквозь стекло в тонкий клубок красных и зеленых полос.       — Ты можешь меня научить?       — Парселтангу? Я сомневаюсь, Лил, я едва знаю, как сам могу говорить, извини. Но могу перевести, если хочешь, — предлагает он, опускаясь на колени рядом с ней.       — Там их много, — бормочет она, прижимая пальцы к стеклу с величайшей осторожностью.       — Они еще маленькие, — говорит Гарри, прищурившись, чтобы различить мелькание голов, хвостов и маленьких язычков. — Я уверен, что продавец переместит их в другие резервуары, когда они станут больше.       — Спроси, сколько им лет, — просит Лили.       Гарри трет лицо, пряча ухмылку за ладонью. У него такое чувство, что Лили не получит прямого ответа на свой вопрос, но все равно задает его.       Ответ — неразборчивая путаница тихих шипений. Гарри ждет, и спустя почти целую минуту его терпение вознаграждается. Одна маленькая узорчатая головка возвышается над остальными, как перископ, и смотрит на Гарри крошечными глазками-бусинками. Раздвоенный язык мелькает туда-сюда, когда маленькая змея скользит к передней части резервуара и мягко покачивается из стороны в сторону.       — Привет. Это странный вопрос.       Гарри ухмыляется.       — Она говорит, что это странный вопрос. На самом деле они не слишком беспокоятся о времени, — говорит он ей. — Но мы можем спросить кого-нибудь, кто здесь работает, — предлагает он, поворачиваясь, чтобы взглянуть на бородатого мужчину, который изучает ухо хорька через странный, жужжащий монокль.       — О! — говорит Лили, восхищенно глядя на маленькую змею. — Извини. Откуда ты узнал, что это девочка?       — Она говорит как девочка, — предлагает Гарри, за неимением более конкретного объяснения.       — Спроси, как ее зовут?       Гарри повинуется, ерзая на холодном полу в ожидании ответа. Уже очевидно, что эта змея сильно отличается от Фрэнка. Неясно, вызваны ли это рвение и почти постоянное движение молодостью или натурой, но Гарри заинтригован.       — Она говорит, что ее зовут… трудно сказать точно, но это означает что-то вроде… маленькая речка… маленькая лента воды? Что-то вроде этого.       Лили сияет.       — Это прекрасно.       Гарри передает сообщение змее, которая почти полностью поворачивается, чтобы ответить.       Он смеется.       — Она говорит, что блестящая очень добрая. — Он толкает Лили локтем. — Думаю, она имеет в виду тебя.       Лили поправляет свою блестящую шапку и краснеет.       — Как ты думаешь, ее братья и сестры не любят болтать? Мы можем спросить ее об этом?       Гарри спрашивает, а потом задает маленькой змее каждый вопрос Лили, потому что он великолепно проводит время и неважно, что колени просто убивают или что у него есть смутное ощущение, что птица Майна скинула что-то неприятное на его пиджак со спины.       Он совсем теряет счет времени, когда бородач появляется, чтобы покормить ящериц, и слегка дергается при звуке его голоса.       — Я должен начать взимать с вас арендную плату? — шутит он, соскребая ближайшую крышку бака, чтобы высыпать сверчков и другие разнообразные угощения из большого мешка.       Лили смотрит на него с извиняющейся улыбкой.       — Простите. Мы с папой разговаривали со змеями.       Мужчина смеется, продолжая свою работу.       — Много вы от них узнали, да?       — Много, — серьезно спрашивает Лили. — Эта правда болтливая.       Бородач хмурится, медленно поворачиваясь, чтобы проследить за указательным пальцем Лили. Его щетинистые брови взлетают вверх, когда он видит энергично вертящуюся маленькую змею по другую сторону стекла.       — Правда? А вы? Это… — мужчина замолкает, заметив Гарри, и смотрит на него так, словно видит впервые. — Мистер Поттер! Я почти вас не узнал! Не могу сказать, что ожидал увидеть вас здесь… Хотя это прекрасный сюрприз, — с энтузиазмом говорит он, лицо его светится искренним удовольствием, когда он комкает свой мешок и смотрит на Гарри.       — Спасибо, — говорит Гарри, удивленный тем, что в этой реальности есть еще один вежливый, дружелюбный и уважительный человек. С удивлением приходит стыд, но Гарри с некоторым усилием стряхивает его. — У вас тут есть несколько чудесных животных. Некоторым из них есть что сказать.       — Да, мы… О, черт возьми, Колин, — вздыхает мужчина, глядя на спину Гарри и подтверждая его подозрения. — Он делает это нарочно, я уверен, — разочаровывается продавец в Майне, который уже успел скрыться. — Извините, я помогу вам почистить. — Холодное ощущение на мгновение скользит по левой лопатке Гарри, а затем исчезает. — Могу я заинтересовать вас одной из них? — Он показывает на маленьких змеек. — Уникальная разновидность кукурузной змеи. Около шести недель. Я сам их разводил, — гордо добавляет он, когда Гарри и Лили наконец встают и отряхиваются.       Гарри сглатывает укол желания, который пронзает его. Мысль о маленьком компаньоне, достаточно маленьком, чтобы носить его в кармане или на запястье, и достаточно умном, чтобы поддерживать беседу, чрезвычайно привлекательна. Но он пришел сюда не для того, чтобы покупать змею.       — Они прекрасны, — говорит он с сожалением. — Но мы просто смотрим.       — Папа, — шепчет Лили, дергая его за рукав. — Папа, я думаю, ты должен ее купить. Тебе будет полезно поговорить с кем-нибудь. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя одиноким.       Гарри опускает глаза в пол и неловко проводит рукой по волосам, сбитый с толку откровенной заботой дочери. Смущенный, он поднимает подбородок и улыбается бородатому мужчине.       — Я не одинок, — уверяет он.       — Уверен, что нет, — серьезно говорит продавец, но Гарри видит, что он старается не улыбаться.       Лили вздыхает.       — Так ты будешь брать змею или нет?

**~*~**

      Менее чем через полчаса Гарри и Лили возвращаются домой, занимая противоположные концы дивана и разделяя большую ванночку шоколадно-вишневого мороженного Фортескью, размышляя над своей последней покупкой: книгой «Необычные имена и их значения».       Пока Гарри читает, крошечная змейка обвивается вокруг его запястья, положив голову на ремешок часов и высунув язык, чтобы попробовать воздух своего нового дома, в то время как Фрэнк, явно нервничая, наблюдает с конца дивана Лили широко раскрытыми глазами и с виляющим хвостом. Лили рассеянно гладит его по голове и погружает ложку в мороженое, поджав под себя ноги и сияя как человек, которому, несмотря ни на что, удалось добиться своего.       Гарри старается не слишком задумываться над этим.       Если быть абсолютно честным, он довольно взволнован и не собирается позволить, чтобы перспектива того, что могут сказать другие, испортила ему все. Не отрывая глаз от страницы, он зачерпывает ложкой мороженое и удовлетворенно мычит, смакуя горькую сладость вишни и темного шоколада на языке и хруст крошек хлопьев между зубами.       — Пахнет холодом, — с явным любопытством сообщает змея. — Странная еда.       Гарри облизывает ложку.       — Не думаю, что тебе это понравится.       — Да, спасибо. — Она скользит в его рукав, пока не высовывается только самый кончик морды.       — Вот, — говорит Гарри, протягивая книгу Лили. — Ты только посмотри. Я искал имена, которые имеют какое-то отношение к воде. Подумал, что мы должны постараться как можно точнее подобрать ее настоящее имя.       Лили берет тяжелую книгу и держит ее открытой у себя на коленях. Гарри наблюдает, как она сосредоточенно хмурит брови, пока его внимание не привлекает Фрэнк, который начал осторожно красться вдоль дивана. Неуверенный в его намерениях, Гарри протягивает руку, чтобы оттолкнуть кота, но когда он приближается к маленькой змейке на расстояние фута или около того, раздвоенный язык любопытно высовывается, и кошка бросается под диван, где затаивается и издает тихие жалобные звуки.       — Фрэнк боится, — говорит он, и Лили вздыхает.       — Бедный Фрэнк. По-моему, он никогда раньше не видел змей.       — Может быть, они привыкнут друг к другу, — с надеждой говорит Гарри.       — Может быть. Как насчет Таллулы? — предлагает Лили, поднимая глаза. — Это значит «взметнувшаяся вода».       Гарри жует губу и рассматривает своего почти незаметного нового друга.       — Не уверен, что это то, что нужно.       Лили кивает.       — Ладно. Есть еще Талис — это «прекрасная вода». Та-лис? Та-ли-сэй? — Лили морщит нос. — Я не уверена, как это произносится.       — Ну, может быть, но это не должно быть слишком сложным именем, — говорит Гарри. — Она ведь маленькая змея.       — Но ведь она станет больше, правда?       — Не совсем. Не как… э-э… не как питон или удав, — импровизирует Гарри, как раз вовремя, чтобы не сбить дочь с толку, сравнивая свою змею с ее котом.       — Такое теплое место, — внезапно воодушевляется змея, извиваясь на предплечье Гарри. — Теплое место для меня. Как чудесно.       Гарри улыбается. От благодарности змейки становится довольно приятно.       — Что она говорит? — спрашивает Лили с набитым мороженым ртом.       — Ей хорошо и тепло.       Лили улыбается и продолжает листать книгу. Внезапно ее брови сходятся на переносице.       — Разве у тебя уже не было книжки с именами? Когда мы родились?       Гарри качает головой и тянется за мороженым.       — Нет. Нам она была не нужна, мы уже знали, как назовем вас.       — Но что, если бы мы не были похожи на наши имена? Что, если бы я не была похожа на Лили?       — Я не знаю, — признается Гарри. — Но ты только что это сделала. Ты была так похожа на свою бабушку — мою маму — и до сих пор похожа. Хотя, — добавляет он, пристально глядя на дочь, — еще ты ужасно похожа на свою маму.       Лили смотрит на страницы и улыбается.       — Разве мама не хотела выбрать какое-нибудь имя?       — Она выбрала. Мы оба сошлись на всех ваших именах.       — О-о. — Лили поджимает губы в раздумье. — Но… в смысле… нас с Джеймсом назвали в честь твоих родителей, а Ала — в честь двух учителей. — Она неуверенно смотрит на него.       Гарри втягивает в себя воздух, не зная, к чему все это приведет.       — Да, верно.       — Разве она не хотела назвать кого-то из нас в честь кого-то из своей семьи?       Желудок Гарри неприятно сжимается, и он избегает взгляда Лили, вместо этого глядя на свою руку, где маленькая змея красивого цвета обвивает его большой палец, чего почти достаточно, чтобы отвлечь его от вопроса дочери. Справедливый вопрос и еще одна из тех вещей, о которых он никогда не позволял себе думать слишком серьезно. Он не уверен, что знает, как ответить, не показав себя полностью эгоцентричным.       — Я не думаю, что она этого не хотела, Лил, — осторожно говорит он. — Думаю, мы оба потеряли много людей и так хотели их вспоминать. Моих родителей, Альбуса Дамблдора, Северуса Снейпа и Сириуса…       Лили выковыривает целую вишню из ванночки, пока думает.       — Леди Луна жива, — задумчиво произносит она. — Мы были на ее свадьбе, я помню, это было очень странно и круто.       — Да, — уступает Гарри, едва заметная улыбка вырывается на поверхность его самобичевания. — Она очень, очень живая. Думаю, именно поэтому мы и выбрали ее имя. Важно помнить не только мертвых, но и живых.       — Как брат мамы? — вдруг говорит Лили. — У дяди Джорджа был близнец, да?       Гарри кивает, горло сжимается.       — Да. Твой дядя Фред.       — Каким он был? — спрашивает Лили, сжимая пальцами края книги и глядя на Гарри. Ее глаза так широко раскрыты и проницательны, что Гарри не в силах ничего сделать, кроме как ответить.       — Он был великолепным. Они с твоим дядей Джорджем были настоящими двойниками… они обычно заканчивали предложения друг за друга и вместе придумывали безумные планы. Ты никогда не знаешь, что произойдет, когда они рядом, но это всегда интересно.       Лили улыбается.       — Уверена, дядя Джордж очень по нему скучает, — тихо говорит она.       Гарри кивает, глаза печет.       — Мы все скучаем по нему, но, думаю, дядя Джордж больше, чем кто-либо.       — Я не знаю, что бы сделала, если бы что-нибудь случилось с Джеймсом или Алом, — говорит Лили, а потом добавляет: — Не говори им, что я так сказала, ладно?       — Не буду, — торжественно говорит Гарри, все еще чувствуя себя виноватым из-за первоначального вопроса Лили. Дело в том, что он не принуждал ее; Джин всегда знала, как много значат для него эти имена, и никогда даже не пыталась предложить что-то другое. И он согласился с этим, понимая, что у нее самой есть потери, память которых она хотела бы почтить, члены семьи и друзья. Неужели она так отчаянно хотела угодить ему, что стала невидимой? Неужели он был настолько испорчен и эгоцентричен, что позволил ей?       Он вздыхает, поднимая руку, чтобы потереть глаза под очками. Сейчас он мало что может сделать своему двадцатилетнему «Я», но полагает, что никогда не повредит признать прошлые проступки. Чтобы прочувствовать их и искупить, стараясь, где это возможно, быть менее эгоистичным в будущем.       Он задумчиво гладит голову маленькой змеи и прислушивается к скребущим звукам когтей Фрэнка по деревянным половицам, когда тот шоркается под диваном. Лили слизывает шоколадный соус с ложки и спокойно смотрит на него.       — Я рада, что у меня живое имя, пап.       Гарри улыбается.       — Хорошо.       Она возвращается к книге, и на несколько минут воцаряется тишина, пока перелистываются страницы.       — Думаю, вот оно, — наконец говорит она, постукивая пальцем по бумаге. — Мису — это индейское имя, означающее «рябь на воде». Очень красиво, да?       — Да, — соглашается Гарри, думая, что это очень подходит энергичной маленькой змейке, и, помимо всего прочего, кажется, пришло время кому-то другому выбрать имя. Даже имя для кошки Лили пришло от него. Теперь определенно ее очередь. — Думаю, оно то самое.       Лили сияет.       — Мису, — тихо говорит она. — Маленькая Мису.       Змея приподнимается и медленно качается туда-сюда, следуя за движениями пальцев Лили, как будто прекрасно ее понимает.       — Что думаешь? — спрашивает он. — Что думаешь, маленькая Мису?       — Прелестно, прелестно. А теперь поедим?       Гарри фыркает. Похоже, у нее с Фрэнком — по крайней мере, другой версией — все-таки есть что-то общее. Интересно, любит ли Мису бекон?

**~*~**

      Мису, как оказалось, любит все. Она щелкает языком в знак одобрения курицы, сосисок, консервированного тунца, ростбифа и даже чесночных грибов с ужина Гарри и Лили, хотя в то же время вполне довольна крошечной дохлой мышью, поставленной продавцом из Волшебного Зверинца. Ее безграничный оптимизм не ограничивается едой — маленькая змея бесконечно восхищается теплом дома, волнующим разнообразием запахов, лестничным пауком и маленьким аквариумом, который Гарри ставит для нее на кровати: «Пока ты немного не подрастешь, а потом сможешь спать, где хочешь».       — Спокойной ночи, — говорит она, сворачиваясь в аккуратную спираль под Согревающим заклинанием. — Спокойной ночи тебе, и спокойной ночи маленькой блестящей, и спокойной ночи прекрасному пауку, и спокойной ночи испуганной кошке.       — Спокойной ночи, Мису, — бормочет Гарри, выключая свет и гадая, во что же он умудрился вляпаться.       К утру понедельника одна вещь становится совершенно ясной. То, во что ему удалось вляпаться, действительно очень шумное, и не только в дневное время, потому что Мису разговаривает во сне.       В большинстве случаев слова, вылетающие из ее сознания, не имеют большого смысла, но Гарри находит что-то смущающее в пробуждении в три часа ночи, когда сонная змея настаивает на том, что «пришло время показать». И все же он подозревает, что привыкнет к этому.       После душа, быстрого завтрака и дозы кофеина он устраивает Мису на запястье и направляется в Министерство, чтобы проверить, что Рон и Хельга невредимы после проведенной большей частью наедине пятницы.       — Вот гадство, — выдыхает Рон, сбрасывая добрых двадцать лет и весь авторитет Главного аврора при виде Мису. — Он красавец.       — Это она, — сообщает Гарри, присаживаясь на край незанятого стола Хельги и протягивая руку Рону. — Рон, познакомься, это Мису.       — Круто, — улыбается Рон. — О, вау… мама с ума сойдет.       — Я не знал, что она не любит змей, — говорит Гарри, наблюдая, как язык Мису скользит по тыльной стороне веснушчатой руки Рона.       — Дело не в этом, просто… ну, она уже думает, что ты немного сошел с ума, разве нет? Вероятно, покупка змеи не заставит ее думать обратное, — указывает Рон, все еще ухмыляясь.       — Наверное, нет, — соглашается Гарри. — Еще один повод для слухов о кризисе среднего возраста, а?       Рон пожимает плечами, на мгновение отвлекаясь, когда Мису позволяет ему погладить ее радужный живот.       — Извини, приятель.       — Я справлюсь. В любом случае, это не я. Лили захотела пойти в зоомагазин.       Рон морщится.       — В таком случае, возможно, тебе повезло. Это просто змея — ты мог бы вернуться домой с нарвалом.       — Чего?       — Последняя навязчивая идея Розы, — объясняет Рон, показывая Мису имбирное печенье и смеясь, когда она пытается обхватить его и утащить. — И Ала тоже, если я хорошо знаю этих двоих.       — Тогда уверен, что скоро я узнаю об этом, — вздыхает Гарри. — Я бы посмотрел на это, если вы захотите оставить его; он не ест ничего, кроме мороженого, и сильнее, чем выглядит.       Позабавленный, Рон освобождает свое печенье, макая в чай, и сразу запихивает в рот.       — У нее хороший вкус, — бормочет он.       — Это плохо для тебя, — сообщает Гарри, пока Мису угрюмо вьется между пальцев.       — Но хорошо для него? — спрашивает она, и в ее голосе нет сарказма, только любопытство.       — Наверное, нет, но он достаточно большой и страшный, чтобы не страдать.       Мису смеется, и это довольно потрясающий звук.       — Ты говоришь обо мне? — спрашивает Рон, прищурившись.       — Почему все так думают? — уходит Гарри от ответа. — В любом случае, — продолжает он, понизив голос, хотя они одни в кабинете, — как дела с Хельгой?       — Ну, — говорит Рон, кивая. — Она немного вспыльчива, но определенно справляется со своей работой.       — Мне нужно еще кое-что обсудить с тобой, но теперь ты знаешь все самое важное, — признается Гарри, отстраняя Мису от своей чашки чая. — Если возникнут какие-нибудь проблемы… ты дашь мне об этом знать?       — Да, — заверяет Рон так, будто делает это уже в тысячный раз, и это не такое уж большое преувеличение, но Гарри полон решимости сделать все должным образом. — Перестань волноваться. Ты хороший учитель, а у меня есть Хельга, которая, кажется, знает все об этой работе. Даже Фицуильям пару раз спускался, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.       Гарри кивает, кусая губы при упоминании имени Фицуильяма.       — М-м. Хорошо.       — Ты ведь придешь сегодня на этот безумный ужин, который готовит мама? — спрашивает Рон, делая вид, что не замечает гримасы Гарри. — Очевидно, мы должны отпраздновать мою новую работу со всеми Уизли, которых она может собрать в одном месте в одно время.       — Конечно, я приду, — заверяет Гарри. — Она сказала…       — У нее есть все основания гордиться вами, мистер Уизли, — перебивает его Хельга, входя в приемную и усаживаясь за письменный стол. — Это очень важная работа.       — Да, я… Спасибо, Хельга, — бормочет Рон, слегка краснея. — Это хорошо, что она гордится, просто иногда это немного ошеломляет, понимаешь?       Гарри, который действительно понимает, одаривает друга сочувственной улыбкой, в то же время предвкушая, что будет прямо в центре всего этого, подпитывая энтузиазм Молли и с удовольствием помогая ей смутить Рона настолько, насколько это вообще возможно.       — Не знаю, мистер Уизли, на мою маму никогда не производило ни малейшего впечатления то, что я делала, — оживленно говорит Хельга, отталкивая Гарри с края своего стола деревянной линейкой. — Убирайтесь с моего ежедневника, мистер Поттер.       Забавляясь новой переменой в ее лояльности, Гарри повинуется, отступая, и с Мису, прижатой к груди, встречается лицом к лицу с Хельгой. Ожидание.       — Ради всего святого! — восклицает Хельга, хватаясь за четки. — Скажите мне, что в моей приемной нет змеи.

**~*~**

      Сразу после полудня Гарри покидает Министерство. Воодушевленный временем, проведенным со старыми друзьями, и благодарный возможности уйти от душной бюрократии в солнечный полдень, он улыбается, пробираясь по Косой аллее, а когда желудок урчит от аппетитного аромата свежего хлеба, он откладывает свои дневные планы и направляется в Драгондейл.       Он не удивлен, увидев очередь, но удивлен, заметив высокого блондина в длинном черном пальто во главе ее, так что он смеется — искреннее удовольствие пронзает грудь.       — Сэндвич из индейки, пожалуйста. — Драко оборачивается на смех, жесткое выражение лица немного смягчается, когда он видит Гарри. — Ты правда повсюду, да?       — Привет, Гарри, — зовет Кари из-за прилавка, и он робко машет ей рукой. — Хотите пирожных или выпечку? — спрашивает она Драко, умело складывая его сэндвич. — У нас действительно отличные…       — Нет, — перебивает Драко, оглядываясь на нее на долю секунды. — Спасибо. Только сэндвич.       Гарри протискивается в переднюю часть переполненного гастронома, виновато улыбаясь людям в очереди, большинство из которых, кажется, разрываются между «О, это Гарри Поттер!» и «Он толкается, он толкается!»       — Все еще не уверен, стоит ли принимать сладости от странных женщин? — дразнится он, и Драко, очевидно вспомнив о розовой вафле, хмурится.       — Кого это ты назвал странной? — добродушно спрашивает Кари. — Два сикля двадцать пять кнатов, пожалуйста, сэр.       Драко бросает недоуменные взгляды то на нее, то на Гарри, обменивая несколько монет на свой обед и отходя от прилавка, к большому облегчению старой ведьмы, стоящей позади него в очереди, которая немедленно шаркает вперед и начинает описывать конкретное оливковое масло, которое «просто убийство» найти в это время года.       — Я вон там, — говорит Гарри, указывая на свою мастерскую через боковое окно.       — Да, я… Боже мой, что это? — Серые глаза расширяются от удивления, а затем сужаются, чтобы сфокусироваться на Мису, которая спит свободным кольцом вокруг запястья Гарри, засунув голову под хвост для безопасности.       — Это Мису, — говорит Гарри, прижимаясь к стене, чтобы освободить место для маленькой круглой ведьмочки с огромной корзиной с надписью «Качественные принадлежности для квиддича». — Моя дочь решила, что мне нужен домашний питомец, и в данный момент я не очень хорошо умею говорить ей «Нет».       Губы Драко печально кривятся, даже когда он вздыхает:       — Тобой манипулирует десятилетний ребенок, — и качает головой.       Гарри фыркает.       — И я уверен, что ты непреклонен, когда дело касается твоего сына.       — Очевидно. Слушай, я бы с удовольствием и дальше становился на пути всех, кто находится здесь, чтобы с тобой поговорить, но у меня жутко скучное собрание в конференц-зале через несколько минут, а я на самом деле хочу попробовать это сегодня, — говорит он, держа в руках бутерброд, и хотя он явно думает, что его слова хлесткие и язвительные, Гарри совсем в этом не уверен.       — Хорошо, — признает он, жуя губу. — Во сколько ты заканчиваешь?       Удивление Драко длится примерно полсекунды, а затем знакомая пелена усталого беспокойства снова опускается на его лицо.       — Я выйду к четырем. Встретимся в кафе угрюмой барышни.       Гарри открывает рот, чтобы ответить, но Драко задерживается лишь для того, чтобы коротко кивнуть, а затем стремительно выходит из гастронома на улицу, шурша длинным пальто за спиной. Гарри с улыбкой смотрит в пол и рассеянно потирает затылок. Он не совсем уверен в том, что только что произошло, но это должен быть шаг в правильном направлении.       — Все в порядке, Гарри?       Он поднимает голову на голос Кари и с удивлением видит, что очередь уже почти разошлась, и в магазине тихо, если не считать негромкого жужжания старика в пурпурной мантии, который, облокотившись на стойку, ждет свою чашку кофе.       — Э-э, да. Хорошо. Все хорошо, — уверяет он, чувствуя себя немного неуравновешенным.       — Ты хотел что-нибудь поесть? — спрашивает она медленно, как будто разговаривает с сумасшедшим.       Гарри моргает. Внезапно есть перехотелось.       — Нет, спасибо.       Кари облокачивается на стойку, приподняв темные брови.       — Тебе нужно было что-то еще? Горячая вода? Губка?       Гарри приходит в себя и корчит ей рожу.       — Не сегодня, спасибо. — Он направляется к двери и распахивает ее.       — Так зачем же ты пришел?       — Это очень хороший вопрос, — говорит Гарри. Он ухмыляется Кари и позволяет двери захлопнуться за собой, пока идет по булыжной мостовой к своей мастерской, составляя мысленный список полезных вещей, которые можно сделать до четырех часов.

**~*~**

      — Итак, как прошло в Портсмуте? — спрашивает Гарри, потягивая кофе несколько часов спустя.       Драко добавляет сахар в чай и морщит нос.       — Дождливо.       — И это все?       — Нет, но это самое интересное, что я могу сказать по этому поводу, — признается он. — Клиенты Гринготтса всегда, без исключения, такие унылые, что я испытываю искушение вырвать себе глаз, чтобы было с чем поиграть, — говорит Драко как ни в чем не бывало, его глаза наполнены такой тоской, что Гарри не может сдержать смех.       — Я рад, что ты этого не сделал, — удается ответить ему, привлекая странный взгляд Драко. — И я не могу сказать, что шокирован тем, что ты предпочитаешь работать на себя.       Драко пожимает плечами.       — Некоторые из нас не созданы для того, чтобы следовать указаниям.       Гарри фыркает.       — Тогда давай, — снова пытается он, подперев подбородок рукой. — Скажи мне, что ты действительно хотел делать. Рискни для меня.       Глаза Драко становятся напряженными. Он наклоняется вперед и поправляет свои безупречные манжеты, одну за другой, а затем повторяет снова, просто чтобы быть уверенным.       — Гарри, — серьезно говорит он, — я хотел стать тренером гиппогрифов.       Гарри смотрит на него слишком долго, потом, не успев остановиться, шлепает Драко по руке и бормочет:       — Отъебись, ты этого не хотел.       Драко моргает, осторожно осматривая свое предплечье на предмет повреждений. Тихо ужасаясь самому себе, Гарри ничего не говорит, задаваясь вопросом, кто-нибудь из других друзей Драко когда-либо хлопал его и оставался ли жив. Это нетрудно, даже если напрячь воображение, ничто по сравнению с дружескими шлепками, которые Гарри получал от разных Уизли на регулярной основе, но все же.       — Ты только что ударил меня? — спрашивает Драко, его серые глаза непроницаемы.       — Совсем чуть-чуть, — говорит Гарри, цепляясь за свой контроль, когда необъяснимый и бесполезный намек на веселье дает о себе знать посреди смятения.       — А теперь ты смеешься надо мной?       — Абсолютно нет, — бормочет Гарри, отводя глаза и сдаваясь, посмеиваясь, как псих, в ладонь, так что даже в какой-то момент начинает задыхаться. — Извини, — наконец выдавливает он, заставляя себя поднять глаза.       Драко потягивает свой чай, его глаза блестят.       — Я думаю, что с тобой что-то не так.       — Определенно, — говорит Гарри, протягивая руку и похлопывая Драко по другой руке, позволяя остаткам рассудка уплыть с внезапной потребностью сохранить равновесие.       — Ты прекратишь? — резко бросает Драко, хотя в его голосе нет злобы, когда Гарри тянет обе руки к себе и скрещивает их на столе.       — Извини, — бормочет он и уже собирается оставить все как есть, когда что-то внутри него — что-то злое и порывистое — заставляет его добавить: — Я заметил, что ты любишь быть уравновешенным.       Драко бледнеет. Пальцы сжимаются в последовательности — один, два, три, четыре, пять — вокруг предплечий, когда он смотрит на Гарри.       — Что ты имеешь в виду?       С колотящимся сердцем Гарри смотрит на него, пытаясь запихнуть визжащую тварь обратно в коробку, прежде чем она сможет причинить еще какой-нибудь вред.       — Я просто хотел сказать, что заметил… то, что ты делаешь… — Он слабо показывает на руки Драко, которые все еще дрожат. — Не надо… Я имею в виду… Я не хотел, чтобы ты смущался из-за этого — это незаметно, на самом деле, — просто… один знакомый делал то же самое… э-э, что-то похожее… так что я… заметил. Это все. Не волнуйся, я сейчас просто убью себя этой ложкой, — вздыхает Гарри, беря ложку с блюдца и прикрывая глаза.       На долгие секунды за столом воцаряется тишина, и все, что слышит Гарри, — его собственное дыхание и приглушенный голос угрюмой официантки, которая повторяет заказ другому клиенту. Затем ложку выдергивают из его руки, и Драко легонько пинает его под столом.       — В этом нет необходимости, — говорит он, откладывая ложку, и когда Гарри позволяет себе встретиться с Драко взглядом, осторожное любопытство, которое он там находит, пугает его.       — Такие глаза, этот другой, — говорит Мису, очевидно, впервые заметив Драко.       — Да, я знаю, — отвечает Гарри, не глядя на нее. — Он прекрасен.       — Важно, чтобы вокруг тебя были красивые вещи, — говорит она, высовывая язык.       Гарри не может с этим спорить.       Драко хмурится.       — Я, честно говоря, не знаю, что и думать о тебе, Поттер.       — Гарри, — машинально поправляет Гарри, поглаживая Мису по голове.       — Да, и это тоже, — соглашается Драко, рассеянно махнув рукой. — Сидишь тут и разговариваешь со змеей, как будто это самая обычная вещь в мире, и замечаешь… замечаешь… — Драко замолкает, выглядя странно уязвимым. — Раньше ты никогда не казался мне особенно наблюдательным.       Гарри пожимает плечами.       — На самом деле, это и не так. Наблюдательность, я имею в виду. И я смирился с разговором со змеями несколько лет назад… Помнишь?       Драко сдерживает странную улыбку.       — О, да. — Он замолкает, встречая взгляд Гарри с какой-то хрупкой решимостью. — В любом случае, это ничего такого.       — Я знаю, — тихо говорит Гарри, хотя и знает, что это неправда.       — Равновесие — это здорово, — настаивает Драко, обращаясь к своей чашке, а не к Гарри.       — Я знаю, — повторяет Гарри, пытаясь смягчить тон. — У меня это не очень хорошо получается.       Драко издает тихий, слабый веселый звук.       — Ты говоришь, как моя мать, — небрежно говорит он. — До терапии.       Гарри колеблется, ему так много хочется спросить, но он слишком хорошо понимает, что родители Драко, похоже, не являются любимой темой для разговора. И все же на этот раз он сам поднял это, не так ли?       — Я не знал, что она была на терапии, — осторожно говорит Гарри.       Драко кивает, глядя на стол.       — Она много лет встречалась с целителем разума. После того как отец вернулся из Азкабана, ей было очень тяжело.       — Мне очень жаль, — говорит Гарри, отчасти потому, что так оно и есть, а отчасти потому, что не знает, что еще сказать.       — Это не твоя вина, — говорит Драко, резко поднимая глаза, и что-то в выражении его лица скручивает внутренности от стыда; знание того факта, что его вмешательство означало бы более счастливое будущее для всех Малфоев, означает, что Гарри едва может смотреть на Драко сейчас. Вместо этого он пожимает плечами и смотрит на свои руки, где Мису радостно крутится, не обращая внимания на все это. — Никто не виноват, кроме него самого, — продолжает Драко, сурово глядя на него. — Мы все делали ужасные вещи во время войны, но мой отец сделал больше, чем большинство. Азкабан действительно испортил ему жизнь. Его рассудок был довольно хрупким с самого начала, но к тому времени, когда это место покончило с ним, его разум был разрушен.       Гарри с трудом сглатывает внезапную волну тошноты, которая поднимается внутри.       — Я правда… — не подумав, начинает он и замолкает. — Это ужасно, Драко, — говорит он наконец.       Драко пожимает одним плечом.       — Некоторые сказали бы, что он это заслужил.       — Я не уверен, что кто-то такого заслуживает, — говорит Гарри. — Твоя мать присматривает за ним? — спрашивает он, внезапно вспомнив слова Драко.       — Да.       Гарри делает глубокий вдох и ерзает в своем скрипучем стуле, думая о безмятежной, философствующей Нарциссе Малфой и ее азалиях, и гадая, какие ужасы ей приходится терпеть от человека, который когда-то был ее мужем.       — Я сожалею, что ей приходится с этим мириться. И сожалею о тебе тоже.       — Сейчас все не так уж плохо, — говорит Драко, поднимая глаза. — Он много спит и почти все время меня не узнает.       Как по мне, звучит довольно плохо, думает Гарри, но сомневается, что это поможет.       — Он приберегает большую часть своих трудных минут для матери, — говорит Драко. — А потом она просто исчезает в саду на несколько часов. Это была идея целителя разума — заняться садоводством.       — Кажется, ей это подходит, — мягко говорит Гарри, и ответная улыбка Драко говорит ему больше о его отношениях с матерью, чем любые слова.       — Она говорит, что нашла свое место, — доверительно говорит он, глядя на Гарри теплыми глазами в течение самого долгого мгновения, прежде чем внутренние стены с грохотом обваливаются.       — Я рад, — говорит Гарри, и он действительно так думает.

**~*~**

      Праздничный ужин Рона хаотичен, восхитителен и чрезвычайно шумен. Рон не преувеличивал насчет огромного списка гостей своей матери — ей удалось собрать так много Уизли, что Нора переполнена восторженными рыжеволосыми людьми, несущими самодельные подарки из еды и вина для недавно назначенного Главы Аврората. Гарри и Гермиона — оба почетные Уизли, но все еще способные быть переполненными энергией такого громадного количества людей — наблюдают с конца гостиной, как родственник за родственником обрушиваются на Рона со своими поцелуями, хлопками по спине и подарками. Даже двоюродная бабушка Милдред присутствует, видимо, полностью выздоровевшая и, по словам Молли, более требовательная, чем когда-либо.       — Привет, Мису, — шепчет Гермиона, поглаживая маленькую змеиную голову, выглядывающую из рукава Гарри. — Привет. Интересно, что подумает о тебе бабушка Молли?       И правда, гадает Гарри, наблюдая, как Молли болтает с седым стариком с эффектными медными усами; она сияет от гордости, глаза блестят, руки прижаты к груди.       — Ты в порядке? — спрашивает он, глядя на Мису. — А то тут так много людей.       — Все эти люди такие захватывающие! — говорит она, просовывая голову между указательным и средним пальцами.       Гарри задается вопросом, каково это — позаимствовать такой оптимизм хотя бы ненадолго. Но, как оказывается, ему это не нужно. Молли поразительно очарована Мису. Лили, сидящая за обеденным столом между Гарри и бабушкой, находит бесконечно забавным, что Молли постоянно наклоняется к ней, чтобы задать вопросы о маленькой змейке, или нежно погладить ее по голове, или предложить ей вкусные — хотя и вредные — объедки со своей тарелки.       — Вот ты где, дорогая, — напевает она, протягивая кусочек жареного фазана на сморщенном пальце, щурит глаза в улыбке, когда Мису хватает его, и отворачивается. Гарри вздыхает и вытаскивает кусок мяса изо рта Мису.       — Слишком большой для тебя, — тихо говорит он, стараясь не встревожить своих собратьев по столу.       — Эта тоже хороша, — говорит Мису, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Молли вверх ногами.       — Хороша, — бормочет Гарри себе под нос, — и немного весела.       — Мам! Твой стакан пуст! — объявляет Джордж тоном притворного ужаса, немедленно опустошая бутылку меда и подтверждая подозрения Гарри.       Когда Хьюго извиняется и тащит Лили в сад с каким-то таинственным заданием, Джинни наклоняется к Гарри с другой стороны.       — Как дела, псих? — спрашивает она, положив руку на спинку пустого стула Хьюго и рассеянно разливая вино по бокалу.       — Совсем неплохо, — говорит Гарри, радуясь ее спокойному, мирному выражению лица. — Я так понимаю, Лили держит тебя в курсе всего.        Джинни криво улыбается.       — О, ей нравится следить, чтобы я ничего не пропустила.       Гарри потягивает свое черносмородиновое вино и отвечает на улыбку извиняющимся наклоном головы.       — Прости.       — Не стоит. Мне интересно. И вообще, до сих пор это было довольно забавно, — признается она, и улыбка становится игривой.       Гарри смеется.       — Я понимаю, как это должно выглядеть, но собираюсь пойти на риск и сказать, что знаю, что делаю.       Джинни тоже смеется, поднимая свободную руку и играя с ожерельем из бисера, которое Гарри подарил ей на Рождество.       — Если кто и знает, Гарри, так это ты, — говорит она, и Гарри быстро сжимает ее руку, прежде чем осознает, что делает.       — Я думал, вы расстались.       Как один, они оборачиваются, чтобы увидеть источник знакомого озадаченного голоса.       — Да, Перси, — вздыхает Джинни, бросая на брата взгляд, полный чисто сестринского раздражения.       — Оу. — Перси хмурится, поправляет очки и неловко ерзает на месте. Гарри находит для него небольшую улыбку; он неплохой парень, на самом деле, но определенно не научился тактичности за последние пару десятилетий. — Я просто подумал… ну… подумал, что, возможно, вы передумали.       — Нет, — твердо говорит Джинни поверх своего бокала. — Определенно нет.       — Думаю, мы лучше ладим, когда не вместе, — прямо говорит Гарри, глядя на Перси, который болтается за их стульями, и не упуская из виду приглушенное фырканье Джинни. Он подозревает, что это испуганное выражение лица Перси забавляет ее, но иногда с Джинни трудно сказать наверняка даже после всех этих лет.       — Точно. Ну что ж, я просто пойду и буду… э-э… — Перси неопределенно указывает в сторону коридора и, не сказав больше ни слова, ретируется.       Гарри ухмыляется, вдыхая смешанные ароматы вина, жареного мяса и лучших мантий каждого.       — Мне не хватало мучить Перси. Мы его почти не видим.       — Говори за себя, — говорит Джинни. — Если бы у него не было рыжих волос и папиного носа, я бы подумала, что мама привела домой не того ребенка.       Гарри фыркает.       — Она тебя услышит.       — Она не услышит, — говорит Джинни, наклоняясь в сторону и качая головой. Гарри оборачивается и видит Молли, хихикающую и опирающуюся на плечо Артура, с раскрасневшимся лицом и высоко поднятой рюмкой. — Она опьянела вконец.       Гарри не может спорить, когда доказательства прямо перед ним.       — Она гордится, — дипломатично говорит он.       — Да, гордится, как тритон, — смеется Джинни. — В общем, — говорит она, указывая на него бокалом и деловито прищурившись. — Как Малфой?       Пораженный, Гарри выплевывает вино.       — Что ты имеешь в виду? — выдавливает он, пытаясь сдержанно кашлянуть и преуспевая только в том, что вино идет через нос.       — Я не дура, Гарри, — говорит она мягче, чем он того заслуживает.       — Я знаю. Просто иногда я забываю, что ты, кажется, знаешь все.       Джинни улыбается уголком рта и осторожно гладит Мису пальцем.       — Я не знаю ничего, но я знаю вас давно, и была бы очень удивлена, если бы ты не сделал какой-нибудь импульсивный шаг в деле Малфоя.       — Он не дело, Джин, — говорит Гарри, прежде чем может остановить себя.       — Ты не веселый, — лепечет она, но глаза ее теплые, и от этого у него немного болит живот.       — Я веселый. А он… в порядке. Он в порядке, — хрипит Гарри, в горле внезапно пересыхает.       Джинни смотрит на него долгую секунду.       — У тебя действительно все плохо, не так ли?       Гарри тревожно оглядывается на стол, но никто не обращает на них никакого внимания, да и зачем им это, когда все, кажется, соревнуются, чтобы рассказать самую неловкую историю о Роне, который закрывает свое огненно-красное лицо и стонет во главе стола.       — Мы несколько раз ходили выпить кофе, вот и все, — бормочет он.       Брови Джинни взлетают вверх.       — Ты видел его сегодня днем?       — А что?       — Гарри, не будь занудой. Я пытаюсь понять.       Гарри улыбается, снова наполняя их бокалы.       — Прости. Да, мы виделись. Могу я спросить, почему это важно?       — Я видела, как он сидел возле Гринготтса. Ел сэндвич. — Джинни хмурится. — Но что самое странное — он выглядел почти… счастливым. **~*~**       В течение следующих нескольких дней у Гарри вырабатывается привычка. Часы-помидор будят его каждое утро в семь тридцать (гораздо более разумный час, думает он) шквалом хлюпающих звуков и глазом-бусинкой. Гарри потягивается, зевает и смотрит в ответ, скучая по Алу и лениво размышляя, сможет ли он научить Помидора извергать цветной дым.       Он принимает душ, одевается в удобную, но не коричневую одежду, заливает в рот кофе и запихивает тосты, просматривая Ежедневный пророк, забирает Мису из ее прикроватного аквариума и направляется в мастерскую. Все ужасно цивилизованно, и ему это нравится. Он любит гулять по булыжной мостовой Косой аллеи, когда большинство магазинов еще не открылось, а запах свежего хлеба и молотого кофе только начинает проникать в прохладный воздух. Ему нравится тишина и возможность поболтать с утренней радостной Мису в рукаве или кармане или торчащей из-за воротника, и ему нравится, как некоторые работники магазинов и ранние утренние любители кофе начинают кивать и улыбаться ему на улице, как будто видеть Гарри Поттера по дороге в его мастерскую — совершенно обычное явление.       Но больше всего Гарри наслаждается возможностью назначить себе рабочие обязанности в соответствии с собственными возможностями и желаниями. У его второго «Я» были отличные идеи, думает он, но еще он тратил много времени на вырезание безумно сложных предметов мебели, чего этот Гарри абсолютно не намерен делать. Он расстилает на каменном полу огромные свитки пергамента, набрасывая планы, в то время как Мису счастливо перекатывается в пятне падающего сверху солнца и делает «полезные» предложения о том, что куда должно идти.       Очарованный идеей мастерской, предназначенной исключительно для выдувания стекла и скульптуры, Гарри скручивает свои неоригинальные, несколько консервативные схемы и начинает заново, рисуя карандашом три огромные печи, несколько специально разработанных холодильных стеллажей, пространство для инструментов и материалов и целые две стены стеллажей для книг, пластинок и готовых изделий. Он игнорирует ту часть себя, которая настаивает на том, что он на самом-то деле не знает, что делает, потому что начинает верить, что другая его часть знает точно, и этого достаточно на данный момент. Он никогда не возражал против импровизации, и если он смог сделать это в проблеске, когда все смотрят и ждут, то сможет сделать и здесь.       С небольшой помощью своей быстро растущей библиотеки стеклодувных книг он размещает заказы для сов в различных компаниях, к большому удивлению продавцов, большинство из которых отвечают личным визитом в магазин и жгучим любопытством, почему Гарри Поттер тратит несколько тысяч галеонов на специальное художественное оборудование.       — Мы просто хотели подтвердить ваш заказ, — объясняет молодой представитель Магловских Печей Монтегю с широко раскрытыми глазами. — Это стандартная процедура с более крупными предметами, мистер Поттер.       Гарри не очень верит ему, но не возражает. По мере того как прибывает все больше и больше предметов, Гарри проводит свое утро, расставляя и передвигая их, устанавливая полки и выбирая идеальные места для двух новых рабочих столов. В четверг утром он отправляется к Риченде, которая, как всегда, великолепна, и продает Гарри совершенно новый проигрыватель и стопку альбомов (включая «Вейлы, Нимфы и Сквибы», просто потому что).       — Должна сказать, мистер Поттер, какой сказочно эклектичный выбор, — заявляет она, и алые губы расплываются в ослепительной улыбке. — Это действительно потрясающе — снова видеть вас здесь.       Гарри улыбается.       — Вы помните? Должно быть, это было…       — Пятнадцать лет назад, — говорит Риченда, постукивая отполированными ногтями, когда умело заворачивает покупки Гарри в коричневую бумагу, а затем кладет их в сумку на веревочке. — Знаете, я помню каждого клиента, который у меня когда-либо был, — лучезарно улыбается она. — Хотя некоторые из них более запоминающиеся, чем другие!       Гарри чувствует, что краснеет каждый раз, когда вспоминает ее слова, но это того стоит, потому что он любит петь во время работы, хотя и не очень хорошо. Он поет, расставляя на полках новые книги, распаковывая одну за одной яркие стеклянные и медные трубки, и поет, разжигая новые печи и снова и снова ошибаясь, прежде чем все исправить, шатаясь от жара, с обожженными руками и лицом, испачканным дымом, к большому удовольствию Кари, которая легонько стучит в полуоткрытую дверь и входит.       — У тебя что-то на лице, — замечает она.       Гарри поворачивается к ней, вытирая предплечьем беспорядок, который сотворил своими хитрыми заклинаниями.       — Думаешь?       Она ухмыляется.       — Ты немного похож на Дариуса, когда он находится в одной из своих фаз «ванная комната как средство организованности».       — Я и не знал, что Дариус такой многогранный, — усмехается Гарри.       — Можно сказать и так. Я принесла пантеспани, — сообщает она, протягивая маленький бумажный пакет.       Желудок Гарри одобрительно урчит, и он снова благодарен своим соседям, которые обеспечивают его едой. С семьей Кари по соседству он знает, что никогда не будет голодать, даже когда забывает накормить себя сам. Кари каждый день стучится в дверь мастерской и приносит торты, свежий хлеб и другие угощения прямо из духовки. Он никогда не знает наверняка, делает ли она это потому, что беспокоится о нем сама, или потому, что ее отец продолжает наблюдать за ним из окна верхнего этажа, беспокоясь о сумасшедшем, который пытается выдувать стекло в его старой кладовой. В любом случае, он не жалуется, даже если Кари отказывается от предложений оплаты с уничтожающим взглядом, который мог бы пристыдить даже Гермиону.       В субботу утром Гарри и Лили осматривают новую партию товара — разнообразные бруски березы и красного дерева, — когда раздается стук в дверь.       — Доброе утро, — бодро говорит Кари, входя в мастерскую с большой белой коробкой в руках. — Я увидела, что у тебя гость, и принесла еще.       Лили испуганно моргает.       — Привет, — говорит она наконец.       Кари улыбается.       — Привет.       — Лил, это Кари из соседнего магазина — она… э-э, она меня кормит, — признается он, потирая затылок, внезапно почувствовав неловкость. — Кари, это моя дочь, Лили.       Кари прислоняет коробку к бедру и серьезно пожимает Лили руку. Лили выпрямляется, аккуратно скрещивает ноги, свисающие с рабочего стола, и встряхивается, практически сияя от удовольствия, что незнакомка обращается с ней как со взрослой.       — Твой отец еще не успел взорвать себя сегодня? — спрашивает Кари.       Лили кусает нижнюю губу.       — Пока нет.       — Еще есть время, — говорит Кари, одаривая Лили загадочным взглядом.       — Э-э, я здесь, вы же знаете! — напоминает им Гарри.       Лили и Кари обмениваются взглядами. Когда Кари благополучно выходит за дверь и возвращается в гастроном, Лили поворачивается к Гарри с серьезным лицом.       — Пап?       Гарри открывает коробку и наслаждается резким сладким ароматом меда.       — Да?       — Ты что, передумал? О том… что любишь мальчиков?       Гарри смеется.       — Нет, Лил. Почему ты так решила?       — Просто… она милая леди… и очень хорошенькая. — Лили пожимает плечами и смотрит на дверь.       Сердце Гарри болезненно подпрыгивает.       — Понятно, — тихо говорит он, бросая коробку с лакомствами и запрыгивая на стол рядом с дочерью. — Кари — прелестная девушка… леди, — поправляется он, когда Лили бросает на него неодобрительный взгляд. — Но все не так. И я не передумал.       — О, — говорит Лили, нахмурив брови.       — Ты разочарована? — спрашивает Гарри, не уверенный, что хочет услышать ответ.       Лицо Лили проясняется, и она качает головой.       — Нет, папа. Я просто хотела убедиться, что ты не запутался.       Облегченно вздохнув, Гарри смеется и обнимает ее, затем тянется за коробкой.       — Ну же. Мне нужно, чтобы ты помогла мне съесть эту пахлаву.       — Тоже хочу помочь, — предлагает Мису, высовывая голову из кармана кардигана Лили.       — Ты можешь подождать, пока мы не вернемся домой и не поедим чего-нибудь приличного, — говорит Гарри, слова которого несколько искажены набитым орехами и печеньем ртом.       Мису ждет, не слишком терпеливая, и когда они возвращаются домой, Гарри держит свое слово и дает питательную, хотя и не особенно будоражащую мысли мышь. Пока она поглощает свою еду, Гарри и Лили падают на диван, Фрэнк сворачивается калачиком на коленях Лили, когда она рассказывает Гарри о своем последнем школьном проекте.       — Мы разбираем оспу, коклюш и туберкулез, — говорит она с удовольствием.       Гарри хмурится.       — Почему ты не выбираешь ничего, кроме болезней?       Лили закатывает глаза.       — Это всего лишь история. И наука. И мы занимаемся другими вещами, но скучно говорить о математике и понятийных вопросах.       — Хорошо, я тебя понял, — говорит Гарри, — но… Лил… смотри! — шипит он, осторожно указывая на ее колени.       Она смотрит, изгибает губы в улыбке и снова переводит взгляд на Гарри.       — Вау.       — И правда, вау, — бормочет Гарри.       На полосатой голове Фрэнка, свернувшись в крошечный красно-зеленый клубок, лежит Мису. Оба крепко спят. **~*~**       Гарри проводит большую часть своих будних дней в Министерстве с Роном, втянутый в обучение, которое к настоящему времени в основном состоит из отдыха в свободном кресле, ответов на случайные вопросы, повторного объяснения некоторых из излишне сложных процедур, связанных с управлением Авроратом, и довольного хрумканья почти постоянного запаса фантастического печенья Рона. Он пару раз задумывается о своей талии, но, похоже, несмотря на все усилия Рона и Кари, Гарри и правда стал стройнее, и, благодаря всем этим уборкам, отделке и прогулкам, он к тому же начинает чувствовать себя лучше.       Ко второй неделе обучения Гарри назначается главным кофеваром и Хельго-отвлекателем, а к третьей неделе с облегчением и разочарованием осознает, что Рон больше не нуждается в нем. По крайней мере, не здесь, в этом кабинете, который определенно больше не принадлежит Гарри, с ковром Пушек Педдл и постоянным запахом выпечки, точно таким же, как в проблеске. В ту последнюю пятницу Гарри деловито пожимает ему руку у двери: «Молодец, приятель», — и это длится всего несколько секунд, прежде чем Рон заключает его в крепкие объятия, одной рукой хватаясь за ткань пальто, а другой хлопая по спине с такой силой, что Гарри подозревает, что будет синяк.       — Спасибо, — бормочет он в воротник Гарри.       — Всегда пожалуйста, — бормочет Гарри в ответ, отпуская Рона и отступая назад, ухмыляется.       — Кто-то умирает? — спрашивает Хельга, поднимая глаза от своего стола.       Гарри корчит ей рожу, потому что может.       Рон смеется и говорит:       — Не сегодня, Хельга.       Вернувшись в мастерскую, Гарри прислоняется к верстаку, откидывает голову назад, навстречу полуденному солнцу, и отпускает Министерство, этот последний ноющий кусочек его прежней жизни. Сделав долгий, медленный выдох, он улыбается.       — Что нам теперь делать? — спрашивает Мису, вылезая из-за воротника Гарри и опутываясь петлей на его левое ухо.       Гарри отталкивается от стола, зажигает свои печи — теперь уже умело — и тянется за коробкой зеленого стекла.       — Будем делать что-то.

**~*~**

      Когда февраль подходит к концу, Гарри обретает новые привычки и становится спокойнее, чем когда-либо прежде. Он создает странные, красочные, любопытные на вид предметы, смешивая стекло, дерево и магию, чтобы создать мерцающие аморфные скульптуры того, что в данный момент занимает его голову. После письма от Ала он делает гладкую круглую стеклянную лампочку, усыпанную маленькими зелеными огоньками; в угасающем свете прекрасного заката он смешивает красное, оранжевое и золотисто-желтое стекло над изогнутым куском дуба, пока тот не начинает светиться, а когда сталкивается с Драко в Драгондейле или на Косой аллее, получающиеся осколки стремятся к остроте и серебру, и Гарри вынужден признать, что они, как и сам мужчина, поразительно красивы.       Человек, с которым он теперь регулярно встречается в кафе Угрюмой Барышни, более резок, более едок и более защищен, чем человек, которого Гарри узнал в проблеске, но с каждой чашкой кофе и случайным оскорблением Гарри обнаруживает, что этот человек нравится ему так же сильно. Он во многом другой, но все тот же Драко. Он — человек, которого формируют его жизнь, опыт, отцовство, брак и работа, которую он не любит, как и Гарри. И под резкими замечаниями и хмурыми взглядами он умный и забавный, и он видит Гарри насквозь, даже не стараясь. С этим Драко Гарри чувствует себя голым. Уязвимым. И этот Драко понятия не имеет, что Гарри беспомощно влюблен в него, но, кажется, это не так значимо.       Это странное ощущение. Ему нравится.       Взбегая по ступенькам на верхушку шаткой деревянной трибуны морозным субботним утром, он надеется, что Драко будет там. Они не договаривались встретиться здесь, но игра была упомянута вскользь, и ему трудно поверить, что Драко пропустит ее, хотя Слизерин и не играет. Как и Джеймс, и все же Гарри здесь, хотя решает, появившись на вершине трибуны только слегка запыхавшимся, что не собирается слишком много думать об этом.       На звук его шагов Драко оборачивается, пальто развевается, а глаза сужаются.       — Где тебя черти носили?       Гарри моргает.       — Нигде, — говорит он, протягивая дымящийся бумажный стаканчик. — Я столкнулся с МакГонагалл по дороге из замка, и она хотела немного наверстать упущенное.       — Ох, — тихо выдыхает Драко, принимая стаканчик. — Спасибо. Ладно. Я думал, ты не придешь.       Втайне обрадовавшись, Гарри греет руки о бумажный стаканчик и присоединяется к Драко у передней части трибуны, глядя вниз на пустое поле. Он прячет улыбку. Он даже не опоздал.       — Извини, — бормочет он, наклоняясь за трибуну и втягивая запах холодной травы глубоко в легкие.       — Да, хорошо. — Драко складывает руки на барьере. Хмурится. — Где змея?       — Вот, — говорит Гарри, расстегивая две верхние пуговицы пальто, чтобы показать клубком спящую Мису во внутреннем кармане. — Не думаю, что она заинтересована в квиддиче.       Драко слегка улыбается и смотрит на поле.       — Ах. Тогда выбирай команду.       — Что?       — Выбирай команду, — настаивает Драко, указывая на две кучки игроков, выходящих на поле. — Совсем не весело, если тебе все равно, кто победит.       — А я-то думал, что ты пурист в квиддиче. Хочешь сказать, что дело не только в форме? — дразнится Гарри, ухмыляясь.       — Заткнись. К тому же ты слишком тупишь, поэтому я выбираю Пуффендуй.       Гарри чуть не давится кофе.       — Ты? Серьезно?       Драко бросает в него испепеляющий взгляд.       — Видишь вон ту девушку? — Он показывает на маленького игрока с оливковой кожей, одетого в канареечно-желтую мантию, с темными вьющимися волосами, собранными в хвост.       — Да?       — Это Фрэнсис Маллендер. Она — лучший ловец, которого Хогвартс видел с тех пор… ну, после тебя, так они говорят. Ее уже хотят пригласить несколько профессиональных команд, а она всего лишь на четвертом курсе.       Гарри удивленно моргает, наблюдая, как девушка натягивает перчатки и смеется с одним из своих товарищей по команде.       — Это инсайдерская информация, — жалуется он. — Это нечестно.       Драко фыркает.       — Ничего подобного. Нынешний комментатор в нее влюблен. Упоминает об этом в каждой второй игре, на случай, если мы забыли.       — Ладно, — вздыхает Гарри. — Я за Когтевран. Во всяком случае, их загонщики выглядят так, будто могут хорошенько наподдать.       Драко кивает, потягивая кофе.       — Они твой лучший шанс на победу. У них вроде бы восемьдесят пять процентов точности с бладжером, и за этими битами стоит большая сила.       — О, правда? — удивленно говорит Гарри. — Значит, у меня есть шанс?       — Абсолютно, — подтверждает Драко, когда раздается свисток и игроки поднимаются в воздух. — Проигравший покупает кофе у Угрюмой.       Гарри слегка откидывается назад, когда первый из нескольких скоростных бладжеров проносится мимо трибуны.       — Договорились.       По ходу матча становится ясно, что может случиться все, что угодно, и Гарри быстро приходит в восторг. Он наблюдает, как охотники Когтеврана — абсолютно точно более сильные игроки — сбиваются с курса энергичными усилиями загонщиков Пуффендуя, которые затем, в свою очередь, атакуют точными ударами бит двух огромных парней в развевающихся синих мантиях. Когда Гарри отрывает глаза от вихря цвета в центре поля, он наблюдает за двумя ловцами, которые переключаются между медленным настороженным кружением и вспышками стремительной активности. Через десять минут он почти забывает, что стоит рядом с Драко, пока тот не заговаривает.       — Я хотел быть журналистом, — говорит он, слегка пододвигаясь и касаясь локтем руки Гарри.       Гарри поворачивается к нему, нисколько не удивленный содержанием признания, но удивленный тем, что наконец-то добровольно услышал его.       — Что, как Рита Скитер? — беспечно говорит он.       — Нет, — бормочет Драко, опустив брови. — Ну, может быть, когда был совсем маленьким. Я был глупым ребенком, и мне нравилась мысль о том, что мое имя будет каждый день появляться в газетах.       Гарри прячет улыбку, когда снитч проносится мимо трибуны, за ним следует размытое желто-голубое пятно.       — В этом нет ничего плохого.       — Знаю, — защищаясь, говорит Драко, обхватывая руками барьер и наклоняясь, чтобы проследить за продвижением ловцов. — Блядский, он снова исчез.       — Так что же тебя остановило? — давит Гарри.       Драко вздыхает.       — Ты действительно думаешь, что кто-то захочет читать серьезное разоблачение, написанное кем-то вроде меня? Думаешь, кто-нибудь поверит хоть одному моему слову?       — Почему нет? Они верили Рите Скитер, — указывает Гарри.       — О, ну, это ужасно обнадеживает, — говорит Драко с сухой улыбкой.       Гарри смеется, наслаждаясь прикосновением теплой руки в пальто к своей, когда Драко снова наклоняется к нему.       — Прости. А если серьезно, то почему нет? Люди верят, когда ты говоришь им, что делать с их деньгами, не так ли?       — Конечно. Я же эксперт.       — Ты заноза, вот кто ты, — бормочет Гарри, растягивая губы в неохотной улыбке. — Я уверен, что из тебя вышел бы отличный разоблачитель, если бы ты решился на это. Ты всегда был таким раздражающе упрямым.       — Уверен, где-то тут был комплимент.       — Я же говорил, что мы работаем над этим.       Драко фыркает и наклоняется, чтобы понаблюдать за короткой стычкой между двумя охотниками, посылая короткий поток цитрусового воздуха в ноздри Гарри и заставляя его вздрогнуть. Он наблюдает за Драко, думая о его успехе в проблеске и его папке с интригующими фотографиями, и чувствует надежду.       Выбранная им команда проигрывает, как и предсказывал Драко. Игроки Когтеврана сильны, но их ловец не может сравниться с Фрэнсис Маллендер, которая хватает снитч в воздухе всего в нескольких футах от их трибуны, выходя из крутого пике в своей яркой одежде, развевающейся позади. Когда Гарри присоединяется к реву аплодисментов, она выравнивает свою метлу и улыбается ему, прежде чем улететь, чтобы присоединиться к своим товарищам по команде, и он радостно смеется.       — Даже лучший ловец-любитель в стране хочет покрасоваться перед тобой, — замечает Драко, в равной степени удивленно и недоверчиво. — Наверное, быть тобой очень интересно.       Гарри ничего не говорит, просто следует за ним вниз по лестнице и выходит на площадку. Другие трибуны начинают пустеть, на траву высыпаются смеющиеся, болтающие студенты, закутанные в легкие мантии и цвета факультетов. Когда они с Драко возвращаются в замок, с разных сторон доносятся два одновременных крика: «Пап!». Он поворачивается как раз в тот момент, когда Ал уже бежит к нему через лужайку, а за ним, чуть более спокойным шагом, следует Джеймс. Драко рядом с Гарри тоже останавливается, не в силах уйти, показав свой дискомфорт.       — Привет, пап! Это была блестящая игра, да? — сияет Ал. — Здравствуйте, мистер Малфой!       — Здравствуй, — говорит Драко приятным тоном, но с настороженным взглядом. — Мой сын где-то поблизости?       Ал оглядывается, его растрепанные волосы развеваются на ветру.       — О, он где-то здесь, сидел рядом со мной всю игру… — Он поворачивается, встает на цыпочки, чтобы осмотреть толпу. — Не знаю, извините. Они с Роуз о чем-то спорили — впрочем, все в порядке, она просто злится, потому что Когтевран проиграл. — Он смотрит на Драко с умоляющей улыбкой.       — Они хорошо играли, — серьезно говорит Драко. — Ей нечего стыдиться.       — Как дела, пап? — спрашивает Джеймс, наконец поравнявшись с ними.       — Хорошо, спасибо. — Гарри смотрит на своего сына, в чьих волосах теперь видны фиолетовые пряди, и улыбается. — Ты недавно посылал письма своей бабушке?       Джеймс закатывает глаза и засовывает руки в карманы слишком длинного свитера.       — Нет, пап. Недавно купил змею?       Гарри колеблется, и ему кажется, что он слышит, как Драко (который слушает несколько искаженный рассказ о последних приключениях Ала, Роуз и Скорпиуса в клубе Плюй-камней) сдерживает смех.       — Кто рассказал тебе о Мису?       — Лили, — признается Джеймс. — Покажешь?       Гарри немного неохотно беспокоит сон Мису, но он не слишком часто видит Джеймса во время семестра, поэтому осторожно просовывает руку в карман пальто и вытаскивает ее. Согретая и сонная, Мису лениво извивается на ладони Гарри и легко скользит к Джеймсу, когда тот протягивает ей руку.       — Ему холодно, — жалуется она, но быстро находит способ спрятаться в рукав.       — Она классная, — говорит Джеймс, искренне впечатленный. Через мгновение он смотрит на Гарри, нахмурив брови. — У тебя кризис среднего возраста, пап?       На этот раз Драко определенно смеется, а Гарри определенно толкает его локтем в ребра.

**~*~**

      Вечером Лили расстилает на полу в гостиной клетчатое покрывало, чтобы она, Гарри, Фрэнк и Мису могли устроить то, что она называет «пикник на ковре», и умоляет Гарри приготовить фондю, потому что миссис Харботтл рассказывала классу сказки семидесятых годов, и теперь это, видимо, «лучшее блюдо на свете». Гарри не уверен в рецепте, но готовит, и к тому времени, как Лили переодевается в пижаму и пушистые тапочки, достает горячую кастрюлю расплавленного сыра и огромное количество добавок.       — Великолепно, — восхищается Лили, беря вилку и устраиваясь по-турецки на покрывале. — Э-э-э, что тут? — Она указывает на одну из многочисленных мисок, сгруппированных вокруг кастрюли с фондю.       Гарри опускается на пол напротив нее.       — Маринованный лук, — смущенно говорит он. — Сыром с луком? Типа того? Нет?       Лили морщит нос, но все равно накалывает дольку на вилку, храбро погружая лук в сыр, а затем в рот.       — На самом деле, довольно вкусно.       Гарри улыбается, думая о Мауре и гадая, что бы она хотела попробовать с сыром. Наверное, кусочки жуков. В их отсутствие, однако, они с Лили макают кусочки хлеба, маленькие помидоры, молодой картофель, крекеры, холодные сосиски и все остальное, что могут найти, пока вилки не скребут дно кастрюли, и Лили объявляет эксперимент оглушительным успехом.       Наевшись до отвала, она плюхается на спину на покрывало, а Гарри несет миски и кастрюли на кухню, чувствуя себя согретым и наполненным. Дожидаясь, пока закипит чайник, он размышляет о том, что в этом году стал отцом больше, чем когда-либо, и это осознание приходит с острой, сладкой грустью. Он не был плохим отцом, он знает это, но потребовались разлука, проблеск, Борис и даже Драко, чтобы он понял, что ему нравится быть отцом. Он думает о своем другом «Я», у которого никогда не было возможности узнать это, и возвращается к Лили с двумя кружками горячего шоколада и сияющим чувством благодарности.       Он находит Лили свернувшейся калачиком на боку, сжимающую в руках плюшевую рыбу и просматривающую Ежедневный пророк.       — Что-нибудь интересное?       Лили морщит нос.       — Не совсем. Впрочем, ты часто появляешься в газетах, — говорит она.       — Да, знаю, — вздыхает Гарри, устраиваясь рядом с ней и прислоняясь к дивану. Хотя он больше не появляется на первой полосе, спекулятивные маленькие статьи почти не прекращаются с тех пор, как Гарри покинул Уиллоуби-драйв. Он почти не замечает их больше, но, похоже, то же самое нельзя сказать о Лили, и он внезапно вспоминает, что она ожидала, что Скорпиусу было неприятно, когда развод его родителей стал достоянием общественности. Он тычет в нее пальцем, пока она не отводит взгляд от газеты и не берет свой горячий шоколад. — Лил?       — Да? — Она моргает, ее карие глаза светятся золотом в свете камина.       — Тебя не беспокоит, что они пишут обо мне и маме?       — Они не пишут о маме, — говорит она, поглаживая Фрэнка, когда он проходит мимо и падает на спину перед Гарри, который лениво потирает ему живот, в то время как Мису шевелится у него за воротником. — Ну, было немного, когда вы только расстались, но больше нет. Но меня это не беспокоит.       — Ты уверена?       Она кивает.       — То, что о тебе пишут, немного глупо, да? Но смотреть колдофото круто, — признается она, положив подбородок на рыбу и ухмыляясь. — Но ты всегда выглядишь смущенным.       Гарри облегченно смеется.       — Мне не очень нравится, когда меня фотографируют.       — Но должно. Теперь ты выглядишь очень хорошо.       — А раньше я выглядел ужасно, да? — дразнится Гарри, отцепляя когти Фрэнка от своей руки.       Лили стонет.       — Нет. Но теперь ты выглядишь модно и все такое.       — Ну, все бывает в первый раз, разве нет?       — Да. — Лили задумчиво потягивает горячий шоколад. — Шарлотта Росс заработала себе проблемы на этой неделе, знаешь.       — О-о? — Это научит тебя не лезть к моей дочери, с мрачным удовлетворением думает он.       — Она списывала на тесте по математике.       — У тебя? — возмущенно спрашивает Гарри.       Лили качает головой.       — Нет. Но она все равно подлая. Уверена, она не стала бы так относиться ко мне, если бы знала, что мой отец знаменит, — размышляет она.       — Уверен, она не стала бы так относиться к тебе, если бы знала, что ты ведьма, — замечает Гарри, и Лили краснеет и улыбается.       — Папа.       Гарри пожимает плечами и ерошит ей волосы.       — Выходит, я даже не ставлю тебя в неловкое положение. Какой же я отец?       — Хороший. Могу я тебя кое о чем спросить?       — Да, конечно.       Лили крепко обнимает свою рыбу и пристально смотрит на него.       — Вы с мистером Малфоем теперь друзья?       Сердце Гарри учащенно бьется.       — Да, думаю, так и есть.       — О… — Лили задумчиво жует губу. — А он хороший?       Подавляя маленький пузырь веселья в груди, Гарри медленно кивает.       — Конечно, хороший.       — Ал говорит, что он классный. Ал сказал, что мистер Малфой дал ему несколько советов по игре в Плюй-камни, — говорит Лили.       — Ал не бездействует, да? — бормочет Гарри, в основном для себя. Маленький мерзавец, видимо, написал письмо сестре практически в тот же момент, как они с Драко ушли.       — Он знает, что я не люблю ничего упускать, — загадочно говорит Лили и смотрит в свою кружку. — У нас есть маршмеллоу?

**~*~**

      Гарри более чем благодарен Лили за беспечную терпимость к его дурной славе в понедельник, когда открывает Пророк и находит большую фотографию себя и Драко в Хогвартсе под заголовком: «Старому соперничеству положен конец?» Забавляясь, Гарри хрустит намазанным маслом тостом и смотрит на фигуры на фотографии. Они опираются на барьер трибуны, бок о бок, локти почти соприкасаются, когда они оба смотрят в одну и ту же точку вдалеке; фото-пальцы Драко мелькают на краю ограждения, а фото-волосы Гарри развеваются на невидимом ветру. Там нет настоящей статьи, о которой можно было бы говорить, только несколько строк смутных предположений о довольно нетрадиционной дружбе.       — Вторая страница, — говорит Гарри, доставая Мису из масленки. — Хорошо, а?       — Не уверена, — отвечает Мису. — Почему они всегда фотографируют?       У Гарри нет ответа на этот вопрос. Однако, когда он приходит к Угрюмой поздно вечером в пятницу, Драко приводит ему самый убедительный аргумент.       — А, вот и ты, — говорит он, нетерпеливо пиная стул Гарри и закрывая папку в кожаном переплете перед собой. — Я заказал тебе кофе.       Гарри приподнимает бровь, но садится, стряхивает с джинсов остатки опилок и тянется за все еще дымящейся чашкой.       — Ты заказал мне кофе, — соглашается он, делая огромный глоток слишком горячего кофе и удовлетворенно вздыхая, когда горько-сладкая жидкость согревает его внутренности. — Спасибо. Что за срочность?       — Гнилая землеройка сдалась, — объявляет Драко, обнажая зубы с самым неосторожным выражением триумфа, которое Гарри когда-либо видел на его лице.       Гарри наклоняется вперед, опираясь на локти.       — Ты имеешь в виду адвоката Астории?       — Ее самую. Сегодня днем я получил сову от Астории — видимо, я должен ожидать окончательные бумаги для подписания до конца выходных. Что ты об этом думаешь? — говорит Драко, и его глаза горят вызовом.       — Это блестяще! — ухмыляется Гарри. — Что, блять, случилось?       — Вот это, — просто говорит Драко, вытаскивая из папки клочок бумаги и показывая его Гарри. Это страница из Пророка. Вторая страница из Пророка понедельника.       У Гарри перехватывает дыхание.       — Да… ты меня обыграл.       — Поразительно. Если бы я продолжал счет…       — Продолжай убеждать себя в этом, Драко.       Драко вздыхает, бросает газету и скрещивает руки на столе.       — Очевидно — и не спрашивай меня о логике, потому что, насколько я понимаю, эта женщина действует в своем собственном ужасном маленьком мире — но, очевидно, она увидела эту фотографию и убедилась, что ее стремление запятнать мою репутацию и очистить мое хранилище больше не жизнеспособно.       Гарри приподнимает брови.       — И почему же?       Губы Драко кривятся в ангельской улыбке.       — Потому что для нее ты неприкасаемый. И теперь, по ассоциации, я тоже, — произносит он с театральным жестом, который Гарри находит совершенно очаровательным.       — Ты шутишь.       — Уверяю тебя, это не так. Конечно, все не так просто, но, по сути, правда в том, что ты каким-то образом спас мой развод, — говорит Драко, недоверчиво качая головой. — Я правда больше не знаю, что думать об этом мире.       Гарри смеется.       — Я думаю, тебе стоит просто смириться с этим, — советует он, потягивая кофе. — Странные и удивительные вещи могут случиться, когда ты перестанешь беспокоиться о том, что имеет смысл, а что нет.       Драко небрежно проводит рукой по волосам, глядя на Гарри сквозь прядь выбившихся светлых волос. На секунду или две его глаза выражают только недоумение, но затем он улыбается, и Гарри улыбается вместе с ним, потому что он — Драко Гарри, очевидно, и осознание этого поражает Гарри так сильно, что он внезапно не знает, куда смотреть. Он моргает и смотрит в свой кофе.       — Я лучше пойду, — говорит Драко, осушая свою чашку и протягивая руку за пальто. — Я должен сообщить маме новость, она будет в восторге. — Он бросает взгляд на часы и морщится. — Сегодня у нее вечер игры в бридж, так что у меня мало времени.       — Твоя мама играет в бридж? — спрашивает Гарри, ухмыляясь.       — Пожалуйста, не заставляй меня начинать, — вздыхает Драко. — Я пришлю тебе сову, — добавляет он и с характерной быстротой вылетает за дверь, улыбка все еще играет в уголках его рта.       — Что это с ним? — спрашивает официантка, останавливаясь у стола, чтобы забрать пустую чашку и блюдце Драко.       Гарри пододвигает свою чашку и позволяет ей снова наполнить ее.       — Он счастлив. Тебе стоит попробовать.       Официантка закатывает глаза, но, кажется, Гарри не выдумывает себе ее мимолетную неохотную улыбку, когда она отворачивается. Откинувшись на спинку стула, он замечает гладкую папку в кожаном переплете, брошенную на краю стола. Гарри протягивает руку и тянет ее к себе, наслаждаясь мягкостью кожи под пальцами и изо всех сил борясь с инстинктивным любопытством, которое требует открыть папку и просмотреть содержимое. Он не собирается этого делать, потому что содержимое принадлежит Драко, а он чертовски хочет, чтобы тот ему доверял.       Пальцы зудят, Гарри качает головой и скрещивает руки на папке, используя почти весь свой вес, чтобы подавить волнение своего любопытства.       Нет.       И все же, думает он, что, если Драко понадобится эта папка? Что, если это важная, незаменимая, критическая папка, без которой он не может обойтись? Гарри задумчиво жует губу и барабанит пальцами по коже.       — Ты обеспокоен, — говорит Мису, продеваясь через петлю на поясе.       — Со мной все в порядке, не волнуйся, — отвечает Гарри, понизив голос, но официантка все равно бросает на него странный взгляд. Импульсивно он оставляет на столе пару сиклей, кивает ей и выходит из кафе, держа Мису у пояса и папку Драко под мышкой.       У ворот Мэнора Гарри встречает небольшую стайку дам, всем далеко за шестьдесят, и все они красиво одеты в шелковые мантии и аккуратные пальто. Решив сэкономить время, Гарри ныряет за куст, прежде чем его заметят, и бросает быстрые Чары незаметности, затем, когда ворота распахиваются, он пристраивается позади маленькой группы и идет по подъездной дорожке, чувствуя самодовольство.       Когда члены бридж-клуба Нарциссы — видимо, это они — исчезают в западном крыле Мэнора, Гарри идет по противоположному коридору в поисках кабинета Драко. На третьем повороте в обшитом панелями коридоре раздаются громкие голоса. Гарри замедляет шаг.       — Болтающие обезьяны здесь! Они все знают о тебе, Драко! — кричит кто-то дрожащим, тонким голосом, слишком знакомым.       Затаив дыхание, Гарри поворачивает за угол, и зрелище, которое его встречает, одновременно тревожит и не удивляет. Драко стоит в дверном проеме своего кабинета, одной рукой держась за ручку, в то время как на другой стороне коридора, опустошенный и неопрятный, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как будто не в силах остановиться, стоит Люциус Малфой.       — Думаю, тебе следует вернуться в свои комнаты, — спокойно говорит Драко. — Мама знает, что ты тут бродишь?       — Ей все равно, Драко, — шипит он, дико жестикулируя деревянной тростью, которая кажется слишком простой для него. — Она привела этих женщин, чтобы говорить обо мне — и о тебе, Драко, — настаивает он. — Они все знают, почему ты не смог удержать свою жену, — все знают. — Люциус смеется, и это глухой, мучительный звук, который в сочетании с громким вздохом Драко вызывает у Гарри желание прокрасться по коридору обратно и выйти из Мэнора, но ноги, кажется, прилипают к полу, и все, что он может сделать, это смотреть.       — Отец, — обращается Драко тихим натянутым голосом. — Просто возвращайся в свои комнаты. Я позову Билби, он отведет тебя…       — Я не подчиняюсь твоим приказам, — шипит Люциус, подходя ближе и умудряясь выглядеть крайне устрашающе для пожилого мужчины в бархатном халате. Он вытирает слюну вышитым носовым платком и свирепо смотрит на сына, подчеркивая свое ничтожное преимущество в росте. — Ты позоришь меня, и все это знают — ты хоть представляешь, какой урон наносишь моей репутации?       Гарри вонзает ногти в кожаную папку, которую держит в руках, и стискивает зубы от ярости, пробегающей по венам, но Драко не шевелится. Почти незаметное сжатие его пальцев вокруг дверной ручки — единственный внешний признак его замешательства, за которым, как наблюдает Гарри, следует прикосновение другой руки к деревянной дверной раме, но он не сводит глаз с отца.       — Я думаю, ты погубил свою репутацию, когда начал пытать маглов, разве нет? — спокойно говорит он, и что-то в его голосе заставляет Гарри заподозрить, что в этом разговоре нет ничего нового.       — Как ты смеешь? — шепчет Люциус мягким и опасным голосом, похлопывая себя по карманам мантии, и Гарри инстинктивно тянется за палочкой, на всякий случай.       — Не знаю, — устало отвечает Драко. — Теперь ты собираешься меня заколдовать?       Люциус с дикими глазами шагает в личное пространство сына.       — Ты взял мою палочку? — требовательно спрашивает он, поднимая трость и прижимая ее к щеке Драко с каждым словом. — Знаешь, если бы тебя почаще наказывали, когда ты был мальчиком, возможно, ты не стал бы таким-ужасным-разочарованием.       Гарри ощетинивается, сжимая пальцами палочку. Только осознание того, что Драко непременно убьет его, мешает ему отправить Люциуса в бессознанку простым движением кисти. Ему наплевать, если он психически неустойчив; ему не стоит этого делать, но желание защитить Драко горит так яростно, что уничтожает всякую логику на своем пути.       — Что ж, это всегда приятно слышать, — бормочет Драко, не отводя взгляда от отца. — Нет, я не брал твою палочку. Есть ли какая-то особая причина, по которой ты так разочарован мной сегодня?       — У тебя хватило наглости, мальчик, — шипит Люциус, крепко сжав щетинистую челюсть. — Мы дали тебе все — шанс создать образ жизни, соответствующий твоему происхождению. Все, что тебе нужно сделать… все, что нужно было делать, — повторяет он, отрывисто бросая каждый резкий слог в лицо Драко с нервирующим балансом осознанности и безумия, — все, что тебе нужно было сделать, Драко, это забыть твое… небольшое отклонение, но ты не смог этого сделать — потому что ты слаб! — сплевывает Люциус, трость прижимается к шее Драко.       Пригвожденный к месту чарами, Гарри резко вдыхает. Намек обрушивается на него, как град бладжеров, выливая смутную смесь облегчения и ярости, от которой хочется рухнуть на пол и решительно прижать тяжелую папку ко лбу.       — Я не собираюсь спорить с тобой об этом, — говорит Драко, стиснув зубы. — Просто… отойди… назад.       Люциус наклоняется невероятно близко, понижая голос до хриплого шепота, который неприятно пробегает по спине.       — Она всегда знала, что ты всего лишь содомит.       Через долю секунды Драко выхватывает палочку, и Люциус оказывается прижатым твердо, но не грубо к противоположной стене, глаза затуманены, а губы растянуты в бескровной улыбке. С резким хлопком в коридоре между отцом и сыном появляется Билби.       — Мистер Малфой… Мастер Драко! — вопит он, тревожно поглядывая между ними, а затем вскрикивает от удивления и боли, когда трость Люциуса подлетает и бьет его под колени, сбивая с ног с громким стуком.       Гарри наконец позволяет себе прислониться к стене, поднимая руку к лицу и потирая разгоряченную кожу.       — Отец, прекрати, — глухо говорит Драко. Убрав палочку, он поднимает испуганного эльфа и, наклонившись, шепчет ему: — Принеси Успокаивающее зелье — синее — и скажи матери, что у него случился приступ.       Когда Билби исчезает, Люциус, кажется, рассыпается. Прямо на глазах Гарри безумная ярость растворяется в ничто, а высокая угловатая фигура становится маленькой и умоляющей. Жесткие серые глаза смягчаются, пока не становятся настолько такими же, как у Драко, что у Гарри ноет в груди, и бледная рука, не сжимающая трость, дрожащая тянется через пространство коридора.       — Драко, — шепчет он, — дорогой Драко, я хочу только поговорить с тобой.       — Да, — вздыхает Драко, глядя на отца с непонятным выражением лица, которое помогает осознать, что Гарри нечаянно вторгся во что-то более печальное и сбивающее с толку, чем мог себе представить.       — Ты выглядишь таким несчастным, Драко, — бормочет Люциус, шаркая обратно в центр коридора. Драко не останавливает его.       Серые глаза мерцают, и Драко натянуто кивает.       — Я в порядке, пап.       Неофициальное обращение только, кажется, делает ложь Драко более очевидной для слуха. Гарри ждет, прикусывая нижнюю губу, пока не чувствует во рту привкус крови, медно-соленый. В конце концов Билби возвращается с зельем, которое теперь пугающе покладистый Люциус пьет без возражений; он следует за домовым эльфом по коридору, тяжело опираясь на трость и оглядываясь через каждые несколько шагов на сына. Драко остается неподвижным и выпрямленным до тех пор, пока маленькая и шаткая фигуры не исчезают из поля зрения, а затем прислоняется к дверному косяку и прижимает обе ладони к лицу, внезапно становясь таким уязвимым, что Гарри едва может это выдержать.       Он не может просто развеять чары и признаться, что был свидетелем всей этой сцены. Гарри предполагает, что он может прислать папку совой, хотя она достаточно тяжелая, чтобы потребовать пойти на почту, думает он, взвешивая ее в руках и рассеянно задаваясь вопросом, сколько птиц потребуется, чтобы…       — Что за…? — Гарри дергается, когда что-то — кто-то — Драко — на скорости врезается в него. — Гарри?       — Блять, — бормочет Гарри, злясь на себя. Он рассеивает заклинание и заставляет себя посмотреть Драко в глаза. — Прости.       — Как давно ты здесь? — голос Драко холоден, но на его лице мелькает настоящий страх.       — Не слишком долго, — отзывается Гарри. Он протягивает папку. — Ты оставил это в кафе… Я подумал, что это может быть важно, и принес.       Несколько секунд Драко смотрит на забытую папку, как будто не узнает, а затем берет ее у Гарри и прижимает к груди, как щит.       — Понятно. И есть ли какая-то особая причина, по которой ты прятался в моем доме, скрываясь под чарами? Чтобы стоять в коридорах и подслушивать чужие разговоры?       Гарри скребет себя по волосам, ему ужасно стыдно.       — Я ничего не хотел подслушивать, правда… Я знаю, что это выглядит не очень хорошо, и я не уверен, что поверил бы себе сам, но я использовал заклинание, чтобы дамы из бридж-клуба твоей матери не заметили меня по дороге, а потом забыл… избавиться от него, — заканчивает он слабым голосом, уже уверенный по выражению лица Драко, что у него не получилось быть убедительным.       — Ты шпионил за мной.       В ужасе Гарри едва удерживается, чтобы не сделать опрометчивый шаг вперед.       — Нет! Драко, я правда не… Когда я вышел из-за угла, вы с отцом уже спорили, и я просто… — …запаниковал, замер, стал очень тихим и не очень гриффиндорским? предлагает мозг, но Гарри опускает конец предложения в пользу извиняющегося жеста.       — И ты вроде как решил остаться и послушать, — холодно говорит Драко. — Понимаю. Ну что ж, теперь ты сам стал свидетелем того, как мой отец теряет рассудок. Я не сомневаюсь, что у тебя найдется что сказать по этому поводу.       Гарри сухо сглатывает.       — Нет, я… Это не было намеренно, Драко, правда не было. Что я могу на это сказать? Я понимаю, почему ты все преуменьшил…       — О чем ты?       — Просто… когда ты упоминал своего отца раньше, ты говорил об этом так, будто это было не так уж и сложно, но я понимаю… Я понимаю, почему ты не хочешь тратить много времени на размышления о том, насколько все скверно, — тихо заканчивает Гарри, сразу же понимая, что выбрал не те слова и окончательно все испортил.       — Что именно ты пытаешься сказать? — требует Драко.       Гарри делает долгий, осторожный вдох.       — Просто я понимаю, что с ним, должно быть, трудно иметь дело.       Глаза Драко опасно вспыхивают.       — Потому что он скверный? — тихо говорит он.       — Я не это имел в виду, — пытается возразить Гарри, но стены восстановлены, и он знает, что это бесполезно. Но это не мешает ему попытаться.       — Он сломлен, Поттер. Он болен. Он не знает, о чем говорит, и определенно не помнит этого потом. Когда не оскорбляет меня или не доводит мать, он похож на растерянного ребенка… или хуже того, — говорит Драко, костяшки пальцев белеют от мертвой хватки на папке. — Не знаю, удивляться мне или нет, что из всех людей именно ты такой осуждающий.       Гарри хмурится, сочувствие перерастает в негодование.       — Я не осуждаю его, но если мы решили поговорить об этом, то, кажется, именно ты ругал его за то, что он сделал в прошлом. Я думал, что ты хочешь, чтобы люди учились на своих ошибках.       Драко издает тихий, резкий звук недоверия.       — Ты невыносим.       — И ты знал об этом, — огрызается Гарри, ничего не понимая и не заботясь об этом.       Глаза Драко блестят, разжигая ярость Гарри и обеспечивая болезненное и неудобное возбуждение. На какую-то бесполезную долю секунды он задается вопросом, сможет ли разрушить этот спор, толкнув Драко к стене и крепко поцеловав его.       — Пошел ты нахуй.       Гарри смеется.       — Да, тебе бы это понравилось, — бормочет он себе под нос, уставившись в пол и пытаясь придумать ответ, который не заставлял бы его звучать как четырнадцатилетнего.       Драко доходит до этого первым.       — Прости? Если ты имеешь в виду то, что сказал мой отец, то…       Гарри поднимает голову, лицо его пылает.       — Нет, черт возьми, не имею, ты, оборонительный идиот! Мне все равно, гей ты или нет! Не могу сказать, что я так уж удивлен, но мне все равно! Я сомневаюсь, что твоему отцу вообще есть дело, вероятно, это просто еще один момент, из-за которого он может устроить тебе неприятности, — выдает Гарри, быстро теряя нить своего аргумента, но все равно продолжая. — Ты женился, завел ребенка, и теперь, если хочешь быть геем, то, блять, просто будь!       Драко смотрит на него широко раскрытыми глазами и со слегка приоткрытым ртом, и о боже, он так наглухо застегнут, что все, чего Гарри хочет сделать, это расстегнуть эти пуговицы.       Наконец он хмурится и, кажется, стряхивает с себя тираду Гарри.       — Дело не во мне. Дело в моем отце, и что бы ты ни услышал или увидел, я сделаю для него все, что в моих силах, потому что мы — семья, а именно это и делают семьи.       — Я знаю, как устроены семьи, Драко.       — О, правда? — бросает Драко. — Потому что, насколько мне известно…       — Послушай, — перебивает Гарри, складывая руки в защитном жесте, — Артура Уизли, возможно, и не было там, когда я родился, но он никогда не назвал бы меня ужасным разочарованием.       Драко свирепо смотрит на него.       — Ну, возможно, ему следовало бы это сделать.       — Отлично. Я понял. — Уязвленный, Гарри разворачивается и шагает прочь от Драко, торопливо проходя коридор за коридором, не видя, куда идет, пока, наконец, не оказывается в вестибюле. К счастью, не видно ни Люциуса, ни Билби, ни Нарциссы, ни кого-либо из ее подружек, пока Гарри топает по дорожке и аппарирует прочь, злясь на себя и на всех остальных.

**~*~**

      Не желая возвращаться в свой безмолвный пустой дом, Гарри выходит на Косую аллею и медленно идет сквозь пятничную вечернюю толпу, опустив голову и засунув руки в карманы пальто. Окруженный теплым смехом и смешанными запахами горячей еды, духов и дыма, он чувствует себя все более и более несчастным с каждым шагом и не может даже заставить себя ответить на все более тревожные вопросы Мису.       Он входит в мастерскую и пинком захлопывает за собой дверь, заглушая мерцающие огни и веселую болтовню. Мрачно бормоча что-то себе под нос, ставит пластинку на проигрыватель и запускает световые шары в пять маленьких зеленых ламп, которые сделал на прошлой неделе и повесил на стропила. Маленькое пространство светится оттенками изумруда и нефрита, и игла падает на трескучую запись сердитой подрагивающей песни, которая соответствует его настроению. Полностью сознавая, что ведет себя, как взбалмошный подросток, и изо всех сил старается не обращать на это внимания, Гарри расхаживает по каменному полу взад-вперед, взад-вперед и вокруг рабочих столов. Он сбрасывает пальто, проводит пальцами по волосам, поднимает Мису, которую швырнул на ближайший стол вместе с пальто, едва сдерживаясь, чтобы не разбить все стекло, которое видит.       А потом останавливается.       — Ебаный в рот! — орет он, останавливаясь посреди комнаты. Он трет глаза за стеклами очков и выгибает спину, выпуская длинный беспорядочный вздох и заставляя разочарование улетучиться.       — Не верю, что ты не сердишься, — настаивает Мису, более резким тоном, чем Гарри когда-либо слышал от нее. — Я это чувствую. Я чувствую это в тебе. Послушай!       — Я слушаю. Извини. И да… Я… я злился. — Гарри замолкает, моргая в мягком зеленом свете. — Я все еще немного злюсь. Иногда он такой ебаный придурок.       — Я мало что знаю о другом, — признается Мису, обвиваясь вокруг запястья Гарри. — Но, полагаю, ты будешь думать по-другому, когда успокоишься.       — Легче сказать, чем сделать, — говорит Гарри, но Мису просто щелкает языком и засыпает.       Гарри вздыхает, тяжело поднимаясь на рабочий стол. Он откидывается на локти и смотрит на звезды, сверкающие по ту сторону окна. Конечно, он ведет себя как идиот. Это совершенно очевидно. Конечно, Драко — защищающаяся, несгибаемая заноза в заднице; он всегда был таким. Гарри это знает. Он был язвительным и злым, но позволив себе подумать об этом, Гарри понимает, что у Драко были для этого все основания. Призрак человека, который когда-то был Люциусом Малфоем, проплывает перед глазами Гарри, и он подавляет дрожь. Драко никогда не хотел, чтобы он это видел. И хорошо, он упрям и слишком горд для своего же блага, но Гарри знает, что не может претендовать на лучшее, и что-то в его груди сжимается от осознания того, что он не прав.       — В любом случае, это был глупый спор, — вздыхает он в комнату, и внезапно от грохочущей музыки у него начинает болеть голова. Щелчком запястья он выключает проигрыватель и садится прямо, обхватив пальцами жесткие края стола. Он знает, что должен сделать, и ему нужно действовать, прежде чем он передумает. — Прости, Мису, — вздыхает он, осторожно снимая ее со своего запястья и укладывая на любимую полку — ту, где стояла маленькая тепловая лампа и коллекция деревянных трубок, которые он сделал для нее, чтобы прятаться внутри. — Думаю, для тебя будет лучше пока побыть подальше от меня.       — Что мы будем творить? — спрашивает она, стряхивая с себя сонливость и свешиваясь с края полки.       Гарри закатывает рукава, зажигает печи и достает свою самую тонкую медную трубку.       — Извинения, — говорит он, и это признание успокаивает его.       — Какими будут твои извинения? — спрашивает Мису, не сводя с Гарри крошечных черных глазок.       — Я не знаю, — признается Гарри. — Давай выясним.       Когда печи нагреваются, Гарри зло запускает музыку и роняет иглу на пластинку, которая всегда вызывает у него улыбку; сейчас ему все равно, кто что думает, и к тому же единственный свидетель — Мису, а она не привередливая; она просто любит чувствовать вибрации в своей полке и довольна всем, от Моцарта до Странных Сестер.       Вейлы, Нимфы и Сквибы — значит, так тому и быть, и когда Разрушитель проклятия с треском оживает, он увеличивает громкость настолько, насколько это возможно. Мису радостно ерзает на своей полке, а Гарри принимается расплавлять кусочки зеленого, синего и дымчато-серого стекла.       Он не знает, что делает, но очень редко знает, так что это нормально. Все, что он может делать, это концентрироваться на дыме, на меняющейся форме стекла, на повороте трубки, когда вкладывает в свою работу все, что чувствует к Драко — любовь, раздражение, желание, смятение, раскаяние, — и надеется, что, когда он отойдет от одуряющей жары, у него получится что-то прекрасное или, по крайней мере, что-то интересное.       Быстро становится очевидно, что это не похоже на другие скульптуры для Драко. Углы более мягкие, более тонкие, и он понятия не имеет, как достиг этих тонких, похожих на ленты нитей синего и зеленого стекла, но в сочетании с тонким, как бумага, мерцанием скрученной серой луковицы, которая почти скрыта внутри, все это производит эффект нежной, очищающей волны, мерцания морской пены и хрупкого тепла большинства, если не всех, сожалений, которыми Гарри полон.       Подпевая одной из самых театральных песен Селестины, Гарри осторожно засовывает свою почти законченную скульптуру в зеленое пламя последней печи, с размаху захлопывает тяжелую дверь и начинает подметать мусор с пола. Когда он вытряхивает из щетины метлы большого коричневого паука, кто-то стучит в дверь. Пораженный, Гарри наблюдает, как паук убегает под рабочий стол и исчезает из виду, прежде чем выкрикнуть имя единственного человека, который когда-либо стучал в эту дверь. Уже произнеся ее имя, он понимает, что сейчас слишком поздно, чтобы она могла болтаться поблизости.       — Кари?       Раздается тихое покашливание.       — Э-э, нет.       Сердце подрывается к горлу. Все еще сжимая метлу, он спешит к двери и открывает ее.       — Драко.       — Да. — Драко смотрит на него, плотно сжав губы и неуверенно глядя. — Мы можем поговорить?       Гарри кивает, немного нервничая из-за формальности.       — Да, — тихо говорит он, отступая назад, чтобы впустить Драко в мастерскую.       Он медленно выходит на середину комнаты, оглядывая мерцающие куски, сложенные вдоль стен, лижущее пламя печи и блеск медных трубок и горшков в свете лампы.       — Темная, темная магия течет по моим венам; темная, темная магия, я никогда не буду прежней! — восклицает Селестина. Гарри не видит сейчас лица Драко, но может себе его представить. Он раздумывает, не стоит ли ему сначала вмешаться и принести свои извинения, но что-то в положении плеч Драко заставляет его пока молчать. Глубоко вздохнув, он присоединяется к Драко у верстака, опирается на твердую поверхность и ждет.       — Я был очень груб с тобой, — наконец говорит Драко, все еще стоя спиной к Гарри.       — Я понимаю, ты не…       — Боже, позволь мне сказать это, ладно? — рявкает Драко, поворачиваясь к нему со скрещенными руками и обиженным выражением лица. — Я не очень часто такое говорю, поверь мне.       — Извини, — бормочет Гарри, поднимая руку в знак согласия.       — Спасибо. Я был очень груб с тобой, в этом не было необходимости, и я прошу прощения, — сухо говорит Драко. И добавляет: — Ты слушаешь Селестину Уорбек?       — Э-э, — хмурится Гарри, не зная, с чего начать. — Да, боюсь, что да, — признается он, смущенно сморщив нос. И во всем виноват твой отец, думает он. Твой другой отец, поправляет он себя, внутренне поморщившись, и с некоторым усилием берет себя в руки. — По какой-то причине ее песни создают хорошую рабочую атмосферу. Мне тоже жаль, — добавляет он. — Я действительно не хотел вмешиваться.       Драко вздыхает.       — Я знаю, что ты не хотел, и тебе действительно придется дать мне закончить, иначе мне придется уйти и начать все сначала.       Изо всех сил стараясь сдержать улыбку, Гарри кивает.       — Ладно. Пожалуйста, продолжай.       — На чем я остановился? Ах, да. На принесении извинений. В основном. Тебе не следует соваться в чужие дома, и ты иногда бываешь ужасно бестактным, но я сожалею о том, что сказал о твоей семье. В этом не было необходимости, и я хотел бы, чтобы ты простил меня, потому что… потому что, вопреки здравому смыслу, я думаю, что ты довольно хороший друг, — заканчивает он с мрачным выражением лица и прищуренными глазами, как будто ожидает насмешек или даже нападения.       Пораженный, но тронутый, Гарри медленно кивает.       — Теперь все? — спрашивает он почти шепотом.       — Да, — говорит Драко, складывая руки.       — Ладно. Хорошо. Я принимаю твои — немного странные, давай будем честными — извинения, и я сожалею о том, что сказал, и о том, что видел, и о том, что… э-э… выскочил из твоего дома, как идиот. — Гарри снова садится на рабочий стол и ерзает, пытаясь выиграть время. — Не так-то просто наблюдать за тем, кому на самом деле не плевать, что с ним так разговаривают, а ты знаешь, что самоконтроль никогда не был моей сильной стороной.       Драко фыркает.       — Полагаю, ты неплохо справился, учитывая обстоятельства, — признает он. Смотрит на Гарри, серые глаза светятся в зеленом свете лампы. — Это очень вежливый разговор, — говорит он озадаченно.       — Так и есть, — соглашается Гарри, слегка улыбаясь. — Это плохо?       Драко снимает пальто, кладет его вывернутым наизнанку на рабочий стол напротив Гарри, а затем подтягивается, чтобы сесть на твердую поверхность одним характерно грациозным движением.       — Нет. Но когда я представлял себе разговор, который у нас мог бы быть, если бы мы когда-нибудь снова заговорили после войны, он никогда не был похож на этот.       Сердце Гарри колотится, и на мгновение все, что он может сделать, это смотреть на каменные плиты, разделяющие их.       — Я не знал, что ты думал об этом.       — Один или два раза за эти годы, — говорит Драко, его пальцы дергаются, защищаясь. — Иногда мне казалось, что мы упустили возможность поговорить друг с другом.       Гарри на мгновение закрывает глаза.       — Да? — говорит он наконец грубым голосом. — Ты думаешь, это были бы извинения или «Какого хрена ты так со мной поступил?»       Драко тихо смеется.       — Уверен, и то и другое.       — Наверное, ты прав, — говорит Гарри, голова полна приглушенных голосов в больничном крыле, ярких глаз, мантий-невидимок и начни свой путь по непротоптанной дороге. Среди спутанных воспоминаний о том, что извинения так и не были принесены, что-то настойчиво стучится в разум Гарри, и когда он проясняется, Гарри спрыгивает на пол с приглушенным ругательством.       — В чем дело?       — Забыл кое-что, — говорит Гарри, бросая заклинание Теплового Щита, прежде чем открыть печь и вытащить свою сине-зеленую скульптуру лопатой с длинной ручкой.       Драко соскальзывает на пол и подходит к столу, где на миниатюрной подставке остывает стекло. Он прижимает кончики пальцев к краю стола и наклоняется вперед, как будто приличия и возможность получить травму — единственное, что мешает ему протянуть руку и дотронуться.       — Что это?       — Это… ну, извини, что вел себя как мудак, — признается Гарри, убирая лопату и поворачиваясь к Драко через стол.       — Ты сделал это? Только что? Вечером?       — Да.       Драко переводит взгляд с Гарри на остывающее стекло и хмурит брови.       — Я и не знал.       — Что это ты ешь? — бормочет Мису во сне.       Гарри хмурится.       — Что ты не знал?       — Я не знал, что ты… талантлив, — говорит Драко, с трудом выговаривая слова.       Гарри фыркает, используя заклинание, чтобы повернуть фигурку так, чтобы можно было рассмотреть ее со всех сторон.       — Спасибо, Драко, — иронично говорит он, хотя втайне трепещет от такого двусмысленного комплимента. — Ты правда думаешь, что я бы затеял все это, если бы был совершенно бездарен?       Драко поднимает бровь.       — Я видел, как ты делал и более странные вещи.       — Заткнись.       Драко улыбается.       — Ну, как ни больно мне это признавать, но он прекрасен. Похож на воду.       — В таком случае, — медленно произносит Гарри, надеясь, что не совершает колоссальной ошибки, — он твой.       — Ты совершенно уверен?       — Да, Драко, я совершенно уверен, — говорит Гарри, не в силах удержаться от того, чтобы немного поиздеваться над ним.       — Ты меня бесишь. Спасибо, — добавляет Драко, тон его становится любезным. — Я поставлю его в свой кабинет, где отец не сможет использовать его для стрельбы по мишеням.       Гарри морщится, но ничего не говорит; он все еще не уверен, как ему следует относиться к теме Люциуса Малфоя, даже теперь, когда они с Драко решили свой спор. Сам Драко, кажется, колеблется между обороной, яростной преданностью и черным колким юмором без предупреждения, так что у него нет никакой надежды поспевать.       — Тебе не нужно так волноваться, — наконец говорит Драко со странной короткой улыбкой. — Я не откушу тебе голову, если ты посмеешься.       — Уж прости меня за осторожность, — бормочет Гарри, теребя рукава и глядя на вращающуюся стеклянную фигурку, чтобы не смотреть на Драко.       Драко постукивает пальцами по столешнице.       — Да. Это сложно, признаю. Но иногда единственное, что я могу сделать, — это отнестись к этому легкомысленно. Возможно, это не имеет смысла… Возможно, это бессердечно с моей стороны… но в противном случае, я думаю, что могу…       — Захлебнуться? — бормочет Гарри в тишине.       — Да. Именно, — тихо подтверждает Драко, и теперь Гарри смотрит на него — должен смотреть — и, несмотря на его напряженную позу, жесткие плечи и плотно сжатый рот, барьеры исчезли, и Гарри видит его так ясно, что у него перехватывает дыхание и тянет в груди.       Он делает болезненный вдох.       — Я не думаю, что ты бессердечный.       — Нет?       — Больше нет, — признается Гарри, растягивая губы в полуулыбке. — Может, я и думал так, долгое время.       — Я много думал о тебе давным-давно, — говорит Драко, и глаза его весело блестят.       — Уверен, так и было, — говорит Гарри, интерес вспыхивает в нем, когда он взмахом руки останавливает стеклянную фигурку и улыбается Драко. — А теперь, уверен, ты ужасно сожалеешь об этом.       Драко фыркает, а затем смотрит вниз на свой живот, который издает впечатляющий рычащий звук.       — Не знаю, как насчет этого, но я сожалею, что пропустил ужин… кстати, это была полностью твоя вина, — сообщает он, обвиняюще выгибая бровь.       — Думаю, тебе нужен урок того, как работает ответственность. Я уверен, что Лили могла бы помочь тебе с этим… или ее кот; кажется, он понимает это лучше, чем ты, — говорит Гарри, отражая презрительное выражение Драко, но все равно отступает от рабочего стола и отправляется на поиски пищи, роясь в коробках и на полках, пока не находит коробку с оставшейся едой, которая, как он знал, где-то у него есть.       — Вот, — говорит он, открывая коробку и ставя ее перед Драко.       Серые глаза сужаются в недоумении, и бледные пальцы осторожно тянут картонные створки коробки.       — Что это?       — Еда, — сообщает Гарри, но смягчается при виде выражения лица Драко. — Милые греческие штучки из соседнего магазина. Там есть кусочек апельсинового пирога… — показывает он. — Миндальное печенье, а это что-то вроде жареного теста с медом. Все вкусно, просто ешь.       Драко колеблется, прежде чем взять кусочек пантеспани и посмотреть на него с подозрением.       — Откуда мне знать, что ты не пытаешься меня отравить?       — Драко, если ты действительно думаешь, что я пошел бы на все эти хлопоты, чтобы убить тебя, тогда не стесняйся пойти за собственной едой, — сообщает Гарри, потянувшись за печеньем и откусывая его с преувеличенным удовольствием. — Но, — продолжает он с полным ртом миндальных крошек, — если ты хочешь играть в кости с опасностью и рисковать, будь моим гостем.       — Ладно. Пусть это будет на твоей совести, — вздыхает Драко и откусывает кусочек.       Гарри аплодирует. Драко показывает ему средний палец.

**~*~**

      — Он не злой, ты же знаешь, — говорит Драко, слизывая мед с кончиков пальцев и пристально глядя на Гарри, который кивает и пытается игнорировать бесполезную вспышку интереса внизу живота. — Он сумасшедший.       — Я не думаю, что очень многие люди по-настоящему злые, — говорит Гарри.       — Интересно, что это говоришь именно ты, — говорит Драко. — Ты вырос со злом.       Гарри пожимает плечами, хотя и чувствует что угодно, только не беспечность.       — И ты тоже, если посмотреть на это с другой стороны.       Драко издает негромкий согласный звук и засовывает в рот несколько фисташек. Гарри зачарованно наблюдает за ним с расстояния всего в несколько дюймов; они оба сидят, скрестив ноги, лицом друг к другу на запасном верстаке, точно так же, как они с Маурой, а теперь они с Лили делали много раз раньше. Между ними стоит коробка с угощениями, теперь почти пустая, и хотя Гарри полностью потерял счет времени, возгласы и шумные песни снаружи говорят ему все, что нужно знать о позднем часе.       Остаточное тепло от печей и пылающих зеленых ламп заставило Драко снять пиджак и жилет, и теперь он склоняется над коробкой с тортом, глаза его сужаются, волосы блестят, рукава закатаны, верхняя пуговица расстегнута. Во рту пересыхает, а сердце бешено колотится, как у идиота, Гарри теребит рукава своего тонкого свитера и пытается не думать о том, что произойдет, если он наклонится вперед и просто схватит его за воротник, пленит его рот и слизнет мед с его губ.       — Ты не слушаешь ни слова из того, что я говорю, да?       Гарри моргает. Драко смотрит на него, выжидающе приподняв одну бровь.       — Э-э… извини, кажется, я отключился на секунду. Так что ты сказал?       Драко качает головой и кладет недоеденный бисквит на кусок жиронепроницаемого пергамента, оторванного со дна коробки.       — Не обращай внимания. В любом случае, нытье о моем отце не поможет ему быть здоровым.       — Ну не знаю, — говорит Гарри. — Некоторые люди сказали бы, что лучше просто выпустить пар… выложить все.       Драко мрачно смеется.       — Некоторые люди ужасно идеалистичны, — говорит он, сверкая глазами, а потом меняется в лице, упирается локтями в колени и печально вздыхает. — Слушай… я не преуменьшал, как ты думаешь, когда говорил, что сейчас все не так уж плохо. Ты видел его в худшем состоянии, но он приходит в сознание только на полчаса в день, и моя мать действительно несет на себе всю тяжесть этого. В остальное время мы просто живем своей жизнью. Она сажает цветы и играет в карты, а я даю дельные финансовые советы и… видимо, сижу с тобой в кладовке.       — Это мастерская, а не кладовка, — бормочет Гарри, все еще переваривая слова Драко.       — Семантика, — пожимает плечами Драко, хрустя второй половинкой печенья.       — Ставлю… — Гарри неловко ерзает и роется в карманах, вываливая содержимое на стол, — семь галеонов, тринадцать сиклей и прелестный пинцет с острым наконечником… что ты делаешь больше, чем только это.       — Заманчиво, — бормочет Драко, беря изящный стеклянный пинцет и с интересом рассматривая его, — но я понятия не имею, что бы с ними сделал, если бы выиграл. Почему бы тебе просто не сказать мне, что именно ты хочешь знать, прежде чем решишь рискнуть своими сбережениями, чтобы узнать, чем я занимаюсь по выходным?       — Мне это не так интересно, веришь или нет, — врет Гарри, возвращая пинцет. — У меня есть смутный интерес к тому, что ты хранишь в своих больших черных папках, потому что то, что там, гораздо более увлекательно, чем бухгалтерские штуки.       — Я не бухгалтер, — машинально возражает Драко.       — Да, потому что именно об этом я говорил, — бормочет Гарри, потянувшись за последним кусочком торта.       — Почему ты хочешь знать?       — А что случилось с «просто спроси меня, прежде чем решишь рискнуть своими сбережениями», или что ты там сказал? — спрашивает Гарри, слизывая апельсиновый сироп с нижней губы и устало глядя на Драко.       — Ты действительно слышишь то, что хочешь услышать, да? — вздыхает Драко. Он берет сикль из стопки и заставляет его вращаться, наблюдая за движением по столу, пока тот не врезается в колено Гарри и не останавливается.       — Давай, — уговаривает Гарри, одаривая Драко своей самой привлекательной улыбкой. — Ты действительно думаешь, что нам есть что скрывать друг от друга? Посмотри на нас — сегодня вечер пятницы, и мы сидим в кладовке, делясь остатками греческой еды. Что ты теряешь?       Драко пристально смотрит на него, а потом, совершенно неожиданно, улыбается.       — Ты даже не представляешь.       Желудок Гарри переворачивается.       — Скажи мне.       — Сколько она стоит?       Гарри закатывает глаза; не стоит показывать Драко, что он наслаждается игрой. Он указывает на стопку рядом с собой.       — Как насчет семи галеонов, тринадцати сиклей и… собственно, вот это мне очень нравится, — говорит он, снова пряча пинцет в карман.       — Мне не нужны твои деньги… как насчет последнего кусочка торта? — с надеждой предлагает Драко.       — Я думал, больше ничего нет! — восклицает Гарри, опасливо опершись на одну руку, чтобы как следует осмотреть усыпанную крошками внутренность коробки; конечно же, в одном углу запрятан маленький квадратик пантеспани. Он вздыхает, но подозревает, что готов на такую жертву. — Тогда продолжай.       Губы Драко растягиваются в довольной улыбке, от которой у Гарри по спине пробегают мурашки. Он достает пропитанный сиропом кусочек пирога, и Гарри заставляет себя отвести взгляд, притворяясь, что с интересом раскладывает монеты в аккуратные кучки и ждет, когда Драко заговорит. Он делает это, но не раньше, чем проглатывает весь кусочек с низким, мягким стоном удовольствия, который, кажется, вырывается непроизвольно, но вызывает у Гарри желание громко застонать.       — С тобой все в порядке? — заботливо спрашивает Драко, вытирая пальцы об обрывок пергамента.       Гарри смотрит вверх с застывшим лицом.       — Я в порядке. Хватит тянуть время. Ты съел пирог, теперь выкладывай начистоту.       — Я начинаю думать, что ты одержим едой, — говорит Драко, прежде чем замечает выражение лица Гарри. — О, боже. Хорошо. Папки предназначены для моих заметок и фотографий. Меня интересуют люди, и я люблю записывать свои находки — теперь ты не жалеешь, что это не что-то более скандальное?       Гарри на мгновение замолкает, замечая легкий румянец на бледной коже Драко и позволяя себе наслаждаться этим. И ладно, может быть, это немного несправедливо, что у него есть информация, которой нет у Драко, но им обоим не стоит беспокоиться об этом.       — Я не искал ничего скандального. Мне просто любопытно узнать о тебе.       — Почему?       — А почему нет?       — О Мерлин, дай мне силы, — бормочет Драко, поднося обе руки к лицу и в отчаянии глядя на Гарри сквозь щели между пальцами.       — Итак, ты разоблачаешь людей, — говорит Гарри, прикусывая на губах торжествующую улыбку. — И это интересно, потому что мы обсуждали это буквально на днях.       Драко со стоном опускает руки обратно на колени.       — Знаешь, самодовольство ужасно непривлекательно.       — Я буду иметь ввиду. Так, как это работает? Типа… бухгалтер днем, частный детектив ночью? — размышляет Гарри, ухмыляясь и наклоняясь вперед, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от лица Драко.       К удивлению Гарри, Драко наклоняется ближе. Не отводя глаз, он открывает рот, чтобы заговорить.       — Я не бухгалтер.       Гарри стискивает зубы и смотрит в ответ.       — Я знаю.       — Ты так раздражаешь, — бормочет Драко, все еще слишком близко.       — Как и ты меня, — по-детски выпаливает Гарри, отстраняясь, прежде чем сделает что-то, о чем пожалеет. — Неужели ты действительно умрешь, если расскажешь мне о своей… шпионской штуке?       Драко вздыхает.       — Боюсь, в этом нет ничего драматического. Несколько лет назад я начал обращать внимание на приезды и отъезды нескольких интересных общественных деятелей, вот и все. Я беру фотографии, набрасываю теорию, когда мне хочется… больше ничего.       Хотя Гарри сильно в этом сомневается, он все равно заглатывает наживку.       — Может, и должно быть.       — Что-то еще? — Драко усмехается. — Нет. — Он поднимает заблудившийся сикль и снова отправляет его в шаткий путь. — Все, что я сказал на днях, остается в силе. Это просто хобби, хотя я ненавижу это слово со смертельной страстью, — говорит он, сморщив нос от отвращения.       — А что тебе сделало слово «хобби»? — удивленно спрашивает Гарри.       — Это тошнотворно. Разве ты никогда не замечал, что люди, у которых «куча хобби», всегда отвратительно много чирикают и смертельно скучные?       Гарри смеется.       — Нет, хотя теперь, когда ты упомянул об этом… ты реально сварливый, да?       — Тем не менее, — бормочет Драко, поправляя манжеты и давая Гарри увидеть на долю секунды выцветшую Метку, которая почему-то выглядит не совсем правильно без четырех маленьких букв — T.U.R.N.       — Так, и за кем ты следишь? — спрашивает Гарри, отрывая взгляд от внутренней стороны предплечья Драко.       Какое-то мгновение Драко пристально смотрит на него, на его лице ясно читается борьба.       — В основном политические деятели, — наконец говорит он, и Гарри не может сдержать дрожь предвкушения в груди, когда думает о едкой статье, написанной Драко в проблеске, он не может не надеяться, что с небольшим поощрением этот Драко может сбить здешнего Фицуильяма.       — Обычно именно за ними и нужно присматривать, — соглашается Гарри, решив пока не настаивать.       — Ты понимаешь, что до недавнего времени сам был почти политической фигурой? — указывает Драко, прикрывая зевок.       Поймав его, Гарри все же умудряется скорчить рожу.       — Пожалуйста, скажи, что ты не следил за мной.       Драко ухмыляется.       — Даже близко не интересно.       — Очаровательно.       — В такое время все может казаться только очаровательным, — вздыхает Драко, откидываясь на руки и потягиваясь, отклоняя голову назад и обнажая бледное горло, облизываемое мягким зеленым светом лампы. Разрываясь, Гарри смотрит мимо него на Мису, которая пробуждается от долгого сна и высовывает язык, чтобы попробовать воздух.       — Время ужина? — спрашивает она.       — Почти, — сообщает Гарри. — Когда вернемся домой, ладно?       Мису томно сворачивается клубочком под своей лампой и замолкает, без сомнения, обдумывая предстоящую трапезу. Гарри поворачивается к Драко, который, к счастью, закончил потягиваться и начал сползать на пол.       — Уже уходишь?       Драко устало улыбается.       — Может быть, тебе и не нужен сон, но мне он определенно нужен. Могу я аппарировать отсюда?       Гарри распутывает ноги и несколько неуклюже опускается на пол.       — Боюсь, тебе придется выйти наружу. Я подумал, что буду сам относиться внимательнее к безопасности.       Драко лишь приподнимает бровь, подбирая жилет и пиджак и перекидывая тяжелое черное пальто через плечо, каким-то образом умудряясь выглядеть безнадежно стильно, не прилагая ни малейших усилий. Гарри хватает водянистую фигурку из стекла и сует ее в руки Драко, прежде чем тот успеет передумать, затем надевает пальто, хватает Мису, гасит лампы и следует за Драко на холодный ночной воздух.       Заперев магазин, Гарри поворачивается к Драко и спрашивает себя, какого хрена ему теперь делать. Драко ничего не говорит, просто стоит на мостовой, глядя на него, и, кажется, долгое время стоит тишина; даже пьяные гуляки разошлись по домам, и представляется, что они с Драко — единственные бодрствующие люди на всей Косой аллее.       — Ну… — Драко откашливается и указывает на стеклянную фигурку, зажатую в его белых пальцах. — Спасибо.       — Не за что, — бормочет Гарри, и по какой-то непонятной причине он никогда в жизни так не нервничал.       — Ты завтра с дочерью?       — Да, — тихо говорит Гарри.       — В воскресенье я еду в Шеффилд, — говорит Драко, слегка притоптывая на месте.       — Для Гринготтса? — спрашивает Гарри, сбитый с толку внезапной неловкостью; как будто теплая фамильярность, созданная извинениями, сладким и светом лампы, смыта морозной ночью, и он внезапно понятия не имеет, что делать с Драко.       — Нет, к счастью, к одному из моих клиентов, — говорит Драко, его глаза блестят в темноте, а голос внезапно кажется невыносимо громким.       — Хорошо… что ж… хорошо. — Гарри трет волосы и использует все свое самообладание, чтобы не ударить себя по лицу.       — Я… э-э… значит, увидимся в понедельник у Угрюмой? — неуверенно говорит Драко.       Гарри улыбается, облегчение разливается по венам.       — Абсолютно.       Драко кивает, поворачивается, чтобы аппарировать, и колеблется.       — Тебе действительно все равно?       — О чем?       — О том, что сказал отец… обо мне.       — О, — бормочет Гарри, быстро все понимая. — Да. Мне все равно. — Он делает паузу, собирая нити своей уверенности и туго натягивая их. — На самом деле, я… — начинает он, но Драко уже исчезает, оставив его смотреть на пустой участок булыжной мостовой.       С покалывающими от разочарования пальцами Гарри идет домой. Он кладет Мису в ее прикроватный аквариум с размороженной мышью и обещанием приличного разговора позже и направляется в ванную, сбрасывая на ходу одежду и поворачивая краны на полную мощность. Когда горячая вода наполняет ванну и комнату окутывает восхитительный, пахнущий шалфеем пар, он раздевается и прислоняется к прохладному кафелю, сняв очки и прижав одну руку к усталым глазам, оставив другую скользить вниз по животу и обхватить ноющий, наполовину твердый член. Он был взвинчен большую часть вечера, и теперь легкое давление заставляет его застонать и вздрогнуть.       Он залезает в ванну, не проверяя температуру, и сбивается с дыхания, когда опускается в обжигающую воду, наблюдая, как кожа быстро становится розовой и блестящей, и остается совершенно неподвижным, пока не привыкает к жару. Наконец окунается по самые ноздри и вздыхает, отчего по поверхности воды пробегает мелкая рябь. День был интересным — совсем не таким, как он себе представлял, проснувшись утром от хлюпанья Помидора, — а теперь он измучен, неугомонен, немного растерян и так чертовски возбужден, что готов взорваться.       Прислонившись головой к прохладному фарфору, Гарри закрывает глаза, обхватывает себя руками и вздыхает, позволяя быстро твердеющей плоти скользить в кулаке. Он гладит себя медленно, лениво, зная, что ему не нужно слишком стараться; он готовился к освобождению несколько долгих часов, и голова полна ярких от гнева глаз Драко, сжатых кулаков, постукивающих пальцев, жестких, формальных извинений, улыбок и дразнящих слов, облизывания пальцев, липких от меда и сахара… все это слишком сильно, почти больно, и когда Гарри сжимает кулак и поднимает бедра на каждое скользкое от масла движение, он знает, что все почти закончилось, и все, о чем он может думать, это Драко.       Его Драко.       Мысленно он отпускает свою сдержанность, наклоняется через стол и притягивает Драко к себе, поднимаясь на колени и крепко прижимая их друг к другу, бедра к бедрам, пальцы в петлях ремня и сводящее с ума, прекрасное трение, вкус миндаля и острая сладость, когда их языки сталкиваются, горячие, голодные, и он проводит пальцами по волосам, которые ощущаются как шелк. По тому, что помнит, он сильно скучает, а то, что ему незнакомо, он жаждет каждой частичкой своего существа. Лимоны, зубная паста и кожа; полоски и темные костюмы, глаза оловянно-серые при свете лампы.       — Блять, — шипит он, выгибаясь и напрягаясь, когда острая волна чистого облегчения обрушивается на него, хлеща вниз по позвоночнику и закручиваясь там, когда он кончает горячими, мощными выплесками под водой.       Тяжело дыша, он снова погружается в ванну, медленно открывая глаза и смутно наблюдая, как вода стекает в слив, унося с собой остатки его напряжения. Он судорожно выдыхает, не обращая внимания на то, что глаза щиплет — он просто устал, — и тянется за мылом. Минут через двадцать он вылезает из воды, набрасывает на себя полотенце, шатаясь, идет в спальню и падает на простыни. И не шевелится до самого утра. **~*~**       — Ты опоздал, — сообщает ему Джинни, открывая дверь в три минуты одиннадцатого в субботу утром, но не выглядит слишком обеспокоенной и все еще вытирает волосы полотенцем, следуя за ним по коридору на кухню. — Как и я.       — Куда ты собираешься? — спрашивает Гарри, разглядывая ее яркую, бирюзового цвета рубашку и шикарные джинсы. — Ты подстриглась?       Джинни бросает полотенце на спинку стула и машет чайником в сторону Гарри. Он кивает.       — Да, совсем чуть-чуть, — говорит она, беря локон между указательным и средним пальцами и критически рассматривая его. Смена стиля не слишком резкая, но заметная; волосы Джинни теперь падают всего на пару дюймов ниже плеч, а передние пряди слегка касаются ткани рубашки. — Что думаешь?       — Мне нравится, — говорит Гарри, удивленный, что его спросили, но, очевидно, не так, как Джинни удивлена его одобрением.       Она моргает и отворачивается, гремя ложкой, молоком и пакетиками чая. Он принимает предложенную чашку, прислушиваясь к глухим звукам, доносящимся с верхнего этажа, когда Лили пытается запихнуть как можно больше своих вещей в сумку, как делает в каждый уик-энд.       — Спасибо. Мы с Роном собираемся посмотреть матч, — говорит она, наконец улыбаясь. — Гермиона пытается написать какую-то статью или что-то в этом роде, и хочет избавиться от него, так что я вызвалась — должно быть отлично: Гарпии против Ос.       Что-то в ее тоне воодушевляет Гарри, и он улыбается в ответ, пока потягивает чай и ждет Лили.       — Как работа?       — Не такая интересная, как твоя, полагаю, — говорит она, облокотившись на стойку и с интересом посмотрев на него поверх чашки.       — Без комментариев, — говорит Гарри, рассеянно поглаживая Мису, так как она высунула голову из кармана рубашки.       — У меня было несколько интересных встреч с Блейзом Забини.       Гарри сдерживает ухмылку.       — О, неужели? Что ты о нем думаешь?       Джинни бесстрастно пожимает плечами, делая вид, что вообще не поднимала эту тему.       — Пока не знаю, но он определенно считает себя очень обаятельным.       Гарри смеется.       — Как так? — спрашивает он, как будто не знает точно, как.       — О, ну, очень вежливый, но немного дерзкий, великолепный большой мужчина, очень самодовольный — ты знаешь этот тип, — говорит Джинни, закатывая глаза. — Лили! — кричит она в потолок.       Гарри не дергается и даже гордится собой.       — Да, я знаю этот тип, — бормочет он, улыбаясь про себя.       В тот день, когда они с Лили гуляют по парку и она пытается научить его болтаться вниз головой на обезьяньих решетках, Гарри не может полностью выкинуть из головы Блейза Забини и его буйную личность. К тому времени, как они возвращаются домой, он уже принимает решение. Проблема в том, что он не совсем уверен, где найти Блейза, а он, черт возьми, не собирается спрашивать Драко.       — Папа, тебе нужно полить свои растения! — сурово говорит Лили, поднимая с кухонного подоконника горшок с папоротником и покачивая им со слегка подсохшей землей у него под носом. Она садится за стол рядом с Фрэнком на коленях и смотрит, как кот дружелюбно обнюхивает хвост Мису, прежде чем исчезнуть в груде старых газет. — Кстати, что это за растение такое?       — Папоротник, кажется, — говорит Гарри, проводя пальцами по мягким листьям и смачивая почву струей воды из волшебной палочки.       — Какой?       — Не знаю. Зеленый?       — Папа.       — Лили.       Лили ухмыляется и высовывает язык, и Гарри приходит в голову довольно хорошая мысль.       Прошло слишком много времени с тех пор, как он видел Невилла.       Когда Лили устраивается в постели с Фрэнком, ее рыбой и древним экземпляром «Обитатели холмов», Гарри садится за кухонный стол и пишет письмо. Это короткая записка, дружеская, полная надежды просьба, и он не разочарован. Меньше чем через час сова возвращается с ответом.       Гарри,       Рад тебя слышать. Ты прав, прошло слишком много времени.       Приходи завтра днем, будет здорово наверстать упущенное. Я подумал, что мог бы испечь торт, но, может быть, будет лучше, если я просто куплю его…       До скорой встречи,       Нев.       P.S. Я все еще живу в том доме. В самом конце улицы с красной дверью. На случай, если ты забыл.       Гарри не забыл. Разделив гигантский завтрак с Лили (и, несмотря на его лучшие усилия, Фрэнком и Мису), он направляется в деревню Хартфордшир, где Невилл прожил практически все десятилетие. Аппарировав большую часть расстояния, Гарри решает пройти последние полмили или около того, наслаждаясь теплым солнечным светом и свежими ароматами наступающей весны. Дом Невилла занимает один конец небольшого уступа очаровательно обветшалых коттеджей, и если бы Гарри заранее не знал, какой из них принадлежит его другу, палисадник бы тут же выдал его. За крашеными деревянными воротами маленький клочок земли пылает красками и оживляется мягко колышущимися зелеными листьями, а посреди всего этого спит лоснящийся шоколадный лабрадор, подергивая хвостом и ушами на ковре из гальки.       Гарри гладит собаку по шелковистой голове, но она продолжает дремать. Кажется, проходит много времени, прежде чем дверь распахивается, и на пороге появляется Невилл, сияющий и слегка запыхавшийся, в потертом кожаном фартуке и перчатках.       — Гарри! Входи, входи, — говорит он, прижимаясь своим крепким телом к стене узкого прохода, чтобы Гарри мог протиснуться. — Извини, что заставил тебя ждать, у меня небольшие проблемы с кактусом, питающимся пауками.       Гарри встревоженно и весело кивает, как будто точно знает, насколько надоедливыми могут быть кактусы, питающиеся пауками.       — Мне стоит волноваться? — спрашивает он, ухмыляясь.       — Нет, он в саду за домом, хотя… — Темные брови Невилла сходятся на переносице. — Теперь я думаю, что мог бы поставить его поближе к пруду. Ты не мог бы дать мне одну минуту? — говорит он, пятясь по коридору и указывая на первую попавшуюся дверь. — Заходи, садись, я сейчас вернусь. Надеюсь.       — Удачи, — желает Гарри, наблюдая, как он исчезает за углом, и надеясь, что рыба не пострадает в отсутствие Невилла. Затем он входит в гостиную и останавливается как вкопанный.       Непринужденно сидя в кресле, положив лодыжку на противоположное колено, он, очевидно, поглощен тяжелой, серьезной на вид книгой. Гарри надеялся, что никогда больше не столкнется с ним.       — Голдштейн? — спрашивает он, несколько раз моргнув на всякий случай.       Человек в кресле поднимает голову, и глаза за очками в проволочной оправе искренне удивляются, как будто впервые замечают Гарри.       — Как хочешь, хотя в последнее время я предпочитаю, чтобы меня называли Энтони, — говорит он и улыбается. И Гарри не знает, что и думать, потому что эта улыбка использует те же губы и обнажает те же идеальные зубы, которые он ненавидел еще несколько месяцев, но это совсем не та улыбка. Она теплая и немного самоуничижительная, и если бы Гарри не был так смущен, ему бы захотелось улыбнуться в ответ.       — Верно, — неопределенно отвечает он. — Прости. Я Гарри.       Голдштейн закрывает книгу и кивает.       — Ты действительно предполагаешь, что я тебя не помню?       — Мне не нравится предполагать, — говорит Гарри.       — Ты не собираешься присесть? — мягко говорит Голдштейн, указывая на кресло, которое свободно, если не считать храпящей толстой полосатой кошки. — Ты можешь переложить ее, она может спать где угодно.       Гарри колеблется, раздраженный тем, что его пригласил сесть не-совсем Голдштейн в доме Невилла Лонгботтома. Однако, присмотревшись к Голдштейну поближе, он замечает, что тот без обуви, в рубашке с короткими рукавами и без верхней одежды; у его локтя стоит недопитая чашка чая, и Невилл, совершенно очевидно, знает, что он здесь, хотя и был слишком занят плотоядными растениями, чтобы сказать об этом Гарри.       Промычав со смущенным раздражением, Гарри мягко толкает кошку, пока та не плюхается на бок и не дает ему достаточно места, чтобы примоститься на краешке кресла, положив руки на колени. Голдштейн спокойно наблюдает за ним поверх очков для чтения, а Гарри ждет. Ждет, когда взгляд заострится до чего-то напряженного, похотливого. Ждет несносного замечания, вторжения в личное пространство, но ничего не происходит. Во всяком случае, Голдштейн выглядит расстроенным, и, возможно, это потому, что Гарри пристально на него смотрит.       Чувствуя себя неловко, Гарри вместо этого смотрит на кошку.       — Так… э-э… на улице сегодня тепло.       — Да, — спокойно отвечает Голдштейн. — Видимо, теплая погода делает кактусы… капризными.       Гарри поднимает глаза, ловя кривую улыбку Голдштейна, и на этот раз проникается; уголки его рта приподнимаются, и он ненавидит себя за это. Он понятия не имеет, что это за безумие, но думает, что хотел бы уйти от этого сейчас же. Он также не может не желать обвинить во всем Бориса.       — Ну… э-э… уверен, что Нев более чем способен поставить их на место, — предполагает он.       — О, я полностью верю в него. Он очень талантлив, когда дело доходит до живых существ, особенно более сложных разновидностей, — говорит Голдштейн, поднимаясь на ноги. — Он может задержаться на некоторое время. Выпьешь чашку чая?       — С удовольствием, — говорит Нев, шаркая в комнату и бросая перчатки на кофейный столик. Несмотря на защиту, на его руках несколько свежих царапин, а темные волосы прилипли ко лбу от пота.       — Я же велел тебе брать те перчатки на всю руку, — говорит Голдштейн, хватая Невилла за запястье и осматривая порезы прищуренными глазами. — В один прекрасный день я буду сидеть здесь, а ты будешь истекать кровью там.       — Не драматизируй, — говорит Нев, ухмыляясь и возвращая себе руку. Он энергично трет царапины перепачканными землей пальцами. — Все будет хорошо. Я посадил тот большой кактус в новый горшок, и это главное.       — Ты… О, ради бога, — вздыхает Голдштейн, вытаскивая палочку и очищая царапины заклинанием, которое Гарри использовал сотни раз. — Может быть, ты сумеешь урезонить его, — говорит он, раздраженно глядя на Гарри, прежде чем пройти мимо них на кухню.       — Как-то так, — бормочет Невилл, опускаясь в освободившееся кресло Голдштейна и встречаясь взглядом с Гарри. — Ты виделся с Энтони.       — Да, — говорит Гарри. — Вот это сюрприз.       Лицо Невилла, и без того раскрасневшееся от напряжения, становится свекольно-красным.       — Хм. Так и есть.       — Так, — подбадривает Гарри, — как это случилось? — И что ты с ним сделал? хочет он добавить, но удается удержать бесполезные слова во рту.       — С каких это пор ты стал таким сплетником? — Невилл смеется, борясь с веревкой на поясе своего кожаного фартука.       — Наверное, с тех пор, как развелся, — признается Гарри. — Мне очевидно, нужно хоть немного волнений в жизни.       — Мне действительно очень жаль, Гарри, — говорит Нев, поднимая глаза от узла. — Я хотел связаться с тобой, но… так трудно придумать, что сказать. Я знаю, что это не оправдание.       — Все хорошо. Мы оба в порядке. — Гарри делает паузу, возмущаясь безвкусицей своих слов. — Боже, это звучит как полная чушь, но у нас действительно все хорошо, и дети в порядке. — Он вздыхает, притягивая к себе на колени непротестующую кошку. — Полагаю, жизнь продолжается.       Невилл улыбается. Наконец с тихим торжествующим возгласом он развязывает узел, освобождается от фартука, с некоторым усилием складывает его на коленях и смотрит на Гарри.       — Рад это слышать.       — Спасибо. А теперь расскажи мне, как ты связался с Голдштейном… э-э, Энтони, пока он не вернулся и мы можем поговорить о нем.       Услышав, как собирают чайный поднос, Гарри и Невилл на мгновение поворачивают головы в сторону кухни.       — Это не очень интересно, — настаивает Невилл. — Мы были очень близки в школе в тот последний год — знаешь, когда ты, Рон и Гермиона ушли… Отряд Дамблдора был как семья. Мы должны были держаться вместе. Очевидно, мы потеряли связь с годами, но в августе в Министерстве был один из балов, и меня уговорили пойти… — Невилл гримасничает, и Гарри отражает выражение его лица.       — Мне удалось избежать этого.       — Ты не так уж много пропустил. Мы сидели вместе и всю ночь предавались воспоминаниям. — Нев пожимает плечами, не в силах скрыть улыбку, несмотря на явное смущение. — В этом все и дело, на самом деле.       Гарри не знает, что сказать. Его друг кажется счастливым и довольным, а человек на кухне — хотя это безошибочно Энтони Голдштейн — практически неузнаваем как психопатический идиот, который доставлял ему бесконечные хлопоты в проблеске. Все это не имеет никакого смысла.       — Нев… — Гарри колеблется. Закусывает губу. — Он… то есть… он хорошо к тебе относится?       Невилл моргает широко раскрытыми темными глазами и медленно кивает.       — Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?       — Просто… проверяю, — весело говорит Гарри, заставляя себя улыбнуться и надеясь, что это не выглядит слишком безумно. — Я беспокоюсь о друзьях, вот и все.       — Не о чем беспокоиться, — уверяет его Невилл. — Знаешь, вы с Энтони должны обменяться мнениями — он все время беспокоится обо мне. На самом деле это немного сводит с ума.       Гарри приподнимает бровь, стараясь не думать об образе, вызванном словами Невилла. На кухне яростно свистит чайник, поэтому он бросает еще один вопрос, хотя и делает это, зная, что ничто из сказанного им не опровергнет чувства тихого безумия, которое поселяется внутри.       — Так, он живет здесь?       Невилл понижает голос.       — Ну… мы, знаешь, как раз на этой забавной стадии. Здесь ужасно много его вещей, но у нас все еще ничего официального. — Он наклоняется через спутанный фартук к Гарри, широко раскрыв глаза. — Я понятия не имею, что делаю.       Гарри улыбается, несмотря на все свои сомнения.       — Не думаю, что кто-то из нас знает, что делает.       — Было бы здорово, если бы не только я, — вздыхает Нев.       — Это определенно так. И я очень рад за тебя, серьезно. Нет ничего плохого в том, чтобы возобновить старые дружеские отношения.       Невилл смеется.       — В последнее время было много такого, знаешь. Я видел тебя и Драко Малфоя в газете на днях.       — Мы с Драко просто друзья, — говорит Гарри, заставляя себя не смотреть Невиллу в глаза.       Невилл усмехается.       — Я был на матче в тот день, — говорит Голдштейн, бочком входя в комнату с полным подносом чая и ставя его на стол. — Это было ужасно. Нас раскатали.       — Э-э, спасибо, — говорит Гарри, принимая дымящуюся чашку от Голдштейна и позволяя ему бросить в нее кусочек сахара, тихо удивляясь, что он вообще думает о том, чтобы выпить что-то, что приготовил для него этот мужчина. Причем приготовил за закрытыми дверями. — Вообще-то я думал, что Когтевран играет очень хорошо. У них просто не было шансов против Фрэнсис Маллендер, — говорит Гарри, чувствуя самодовольство.       Голдштейн останавливается, проходя мимо чашки Невилла, и с удивленной улыбкой поворачивается к Гарри.       — Я и не подозревал, что ты на самом деле следишь за квиддичем в Хогвартсе, — говорит он с явным удовольствием.       — Не совсем, — признается Гарри. — Я пытаюсь заниматься самообразованием; мой сын играет, а Драко, кажется, нравится читать мне лекции.       Голдштейн вздергивает тонкую бровь, берет стул и придвигается к Невиллу, протягивает ладони, рассматривая его пораненную в очередной раз руку, мрачно нависнув, когда Нев протестует, что все нормально и он не умрет от укуса кактуса.       — Как ни странно, я бы предпочел не рисковать, — бормочет он, подхватывая большую книгу с полки позади Гарри и исчезая за ней, сдвинув очки для чтения на переносицу и сосредоточенно наморщив лоб.       Нев снисходительно улыбается Гарри и пожимает плечами, обхватывая грязными пальцами свою чашку.       — О, — выдыхает Гарри, вспомнив про цель своего визита. — Ты слышал о месте под названием Забология?       Нев вздыхает.       — Ага.       — Ты знаешь, где это?       — Недалеко от Оксфорд-стрит. На нем какая-то фантастическая антимагловская магия — для них это место похоже на заколоченную старую закусочную, — говорит Невилл задумчиво. — На прошлой неделе я подал туда резюме. Уверен, не выгорит.       — Не будь смешным, — говорит Голдштейн, хмурясь и продолжая листать книгу, которая, как теперь заметил Гарри, называется «Гербология и здоровье: как предотвратить худшее» и имеет толщину не менее четырех дюймов. — Ты идеально подходишь для этой работы. Наберись немного терпения.       — Я уверен, что им повезет с тобой, Нев, — говорит Гарри, и Невилл благодарно улыбается.       — Посмотрим. А вообще, зачем тебе это знать? Ты ведь не планируешь еще одну смену карьеры?       — Не сегодня, — весело говорит Гарри. — Просто хочу поболтать с тем, кто там работает.       — Звучит загадочно, — говорит Нев и откидывается на спинку стула, удивительно беззаботно.       — Эта вторая рана очень похожа на начало скрытого промонтита, — говорит Голдштейн, опуская книгу и поджимая губы. — Думаю, нам понадобится экстракт морозника.       — Это всего лишь царапина, — тихо говорит Нев, переглядываясь с Гарри, когда Голдштейн вскакивает, бросает книгу на стул и выбегает из комнаты. Несколько секунд спустя они оба поднимают глаза к потолку, чтобы проследить за скрипом древних половиц над их головами. Невилл пожимает плечами и невозмутимо пьет чай. — Ну вот… такой он.       Гарри медленно кивает и тянется за куском торта.       — Вот такой.

**~*~**

      На следующее утро, когда Гарри идет по хаотичным, скользким от дождя улицам центрального Лондона по пути в Забологию, его голова все еще кружится от визита к Невиллу и его совершенно неожиданному бойфренду. К тому времени, как он покинул дом, спустя несколько часов и бесчисленное количество чашек чая, одно было совершенно ясно: Энтони Голдштейн обожает Невилла; он практически боготворит его. Он был совершенно дружелюбен с Гарри на протяжении всего его визита, но не проявлял никакого интереса; не было даже намека на скользкие маленькие движения, которые ожидал Гарри, и это странно.       Его навязчивая личность, похоже, перелилась в некоторую фанатичную фиксацию на здоровье Невилла и, как Гарри догадывается из нескольких резких замечаний позже днем, на любом, кто мог бы осмелиться расстроить Невилла каким-либо образом. Гарри не может не думать, что такое невротическое поведение свело бы его с ума, но Невилл, похоже, преуспевает в этом, принимая более сложные причуды своего партнера с веселым добродушием, которое всегда делало его хорошим другом и хорошим человеком. Где-то в глубине души у Гарри селится ноющее чувство, что нет миллиона миль, разделяющих этого Голдштейна с Драко, и от этого болит голова.       Он думает, что хочет, чтобы ему понравился этот человек, этот другой Голдштейн, и, возможно, единственное, что он может сделать с чистой совестью, — это дать ему шанс. В конце концов, Гарри и его другое «Я» не были одним и тем же, хотя разница между Голдштейном и Энтони не тонкая, она ошеломляющая. И, неохотно размышляет Гарри, сворачивая на Оксфорд-стрит и спотыкаясь о гигантскую хозяйственную сумку пожилой женщины, единственная реальная разница между этим миром и миром из проблеска — это…       — Смотри, куда идешь, — хрипит она с резким Ист-эндским акцентом, свирепо глядя на Гарри и топая вниз по улице, на ходу отшвыривая с дороги мужчин, женщин, детей и собак.       Гарри вздыхает и на мгновение выходит из потока, чтобы вытащить Мису из кармана и проверить, нет ли у нее травм, игнорируя любопытные взгляды прохожих. Убедившись, что она действительно невредима, он позволяет ей заползти к нему в рукав и снова бросается в бой, неохотно возвращаясь к своим мыслям.       Разница в том, что он вернулся за Драко. Ведь все дело заключалось именно в этом, не так ли? В проблеске он не просто думал о спасении Драко, он сделал это. Могло ли это быть тем самым действием, которое вскружило Голдштейну голову? Гарри вздыхает, пробираясь сквозь толпу и моросящий дождь. Он думает, что никогда не узнает, но все равно не может перестать размышлять о каждой мелочи: разве он виноват в том, что Голдштейн повел себя так? Было ли его влечение к Невиллу — предположительно притворное — на самом деле подлинным?       — Так много странных запахов в этом месте, — говорит Мису. — Их так много от еды. Много, много разных видов еды…       Неохотно забавляясь, Гарри ничего не говорит, пока не сворачивает на более тихую боковую улицу и не видит здание. Его не так-то просто не заметить, если только ты не магл, полагает он. Компания Блейза Забини занимает высокое здание, покрытое чем-то похожим на полированную медь с большим «ЗАБОЛОГИЯ» изящными буквами, спускающимся по одной стороне. Он впечатлен и немного напуган, когда стоит перед массивными дверями, глядя на возвышающееся здание. Со знакомой усталой покорностью ему приходит в голову, что он опять совершенно не продумал, что будет делать, когда окажется внутри.       — Мне и правда стоит начать репетировать, — вздыхает он.       — Не понимаю, что это значит, — признается Мису, скользнув на тыльную сторону ладони Гарри и оглядывая внушительное здание. — Так что ты должен пойти туда.       — Я не уверен, что это самый мудрый способ принимать решения, — сообщает Гарри, но все равно входит в здание.       Секретарша — симпатичная молодая темноволосая женщина — бросает на него взгляд, краснеет и без вопросов направляет в кабинет Блейза. С облегчением, хотя и немного обеспокоенный их безопасностью, Гарри благодарит ее, и они с Мису поднимаются в сверкающем стеклянном лифте на двадцать пятый этаж. Ковры здесь очень мягкие, и аромат растительной жизни витает повсюду, когда Гарри идет по коридорам, проходя мимо нескольких дверей, пока не находит нужную.       Гарри улыбается про себя. На двери не только медная табличка с надписью: «Блейз Забини — генеральный директор», но под ней кто-то наколдовал: «Пожалуйста, стучите громко, жилец пожилой и глухой».       Он послушно стучит по деревянной панели и ждет. Через несколько секунд слышит грохот, и знакомый глубокий голос зовет:       — Вам придется открыть дверь самим; я только что опрокинул весь свой чайный поднос на чертов пол.       Напомнив себе, что он, по сути, незнакомец для этого человека, Гарри принимает нейтральное выражение лица и входит в кабинет. Зрелище, которое его встречает, мгновенно угрожает самообладанию. Блейз стоит на четвереньках, бормоча что-то себе под нос и поднимая упавшее содержимое чайного подноса массивными руками и короткими раздраженными взмахами палочки. Он выглядит точно таким, каким Гарри его помнит, прекрасно одетый в жесткий черный костюм-тройку и блестящие туфли, темная бархатистая кожа не выдает его возраста, но бочкообразный живот и широкие плечи красноречиво говорят о его ненасытном аппетите и силе.       Он все еще не совсем уверен, что делает здесь, даже когда закрывает за собой дверь и ступает на яркий ковер, но что бы это ни было, он, кажется, все равно делает это, и Гарри не думает, что должен удивляться.       — Э-э, доброе утро, — неуверенно начинает он.       Бормотание прекращается, и Блейз с удивительной грацией вылезает из-под стола, бросает пустую сахарницу обратно на поднос и садится на корточки, чтобы посмотреть на Гарри.       — Действительно, доброе утро, — бурчит он, темными глазами оглядывая волосы Гарри, его специально порванную футболку и серебристо-серый кардиган, потрепанные парусиновые туфли и Мису, которая вылезает из рукава, чтобы хорошенько рассмотреть комнату, вертясь туда-сюда, как разноцветный перископ. — Должен признаться, я думал, что моя секретарша меня разыграла, когда сказала, что Гарри Поттер идет ко мне.       — Боюсь, что нет, — говорит Гарри.       — Я не разочарован, — заверяет его Блейз, сверкая знакомой искрящейся улыбкой и поднимаясь на ноги. — Заинтригован, конечно, но немного тайны может только оживить скучное утро понедельника. Что я могу для тебя сделать?       Гарри наслаждается ощущением облегчения от того, что, в отличие от Голдштейна, Блейз Забини именно такой, каким он его помнит. Он полагает, что вполне естественно, что мир в конце концов исправляется.       — Это немного сложно, — признается он.       — Тогда тебе лучше присесть, — говорит Блейз, указывая на пару кожаных кресел рядом с огромным окном, занимающим целую стену кабинета. — Я бы предложил тебе чашку чая, но думаю, что большая его часть уже в ковре.       — Спасибо, все в порядке, — заверяет Гарри, устраиваясь на ближайшем стуле. Блейз, кажется, больше очарован, чем насторожен, и этого более чем достаточно прямо сейчас. Однако, даже когда опускается в кресло напротив Гарри, у Блейза, кажется, есть другие соображения на этот счет.       — Подожди. — Он хмурится, встает, пересекает комнату и кричит в огонь: — Керенса! Можно мне еще один чайный поднос, пожалуйста?       Гарри не особо слышит ответ, но Блейз вздыхает и бросает на него страдальческий взгляд, прежде чем ответить:       — С первым было все абсолютно нормально. Я совершенно случайно решил бросить его на пол. Теперь мне нужен еще один, потому что у меня в кабинете Гарри Поттер.       Забавляясь, но в то же время смущаясь, Гарри кусает губу и смотрит на Мису, которая скользит к нему на колени и сворачивается в маленький узелок у него на бедре.       — Правда, все в порядке, — бормочет он, но Блейз либо не слышит его, либо предпочитает игнорировать протесты.       — Не знаю, Керенса. Почему ты не спросила его сама, пока была такая возможность? — Он вздыхает. — Только чай. Нет, я сделал это не нарочно. Да, кубики сахара по всему полу… все чашки целы. А теперь я ухожу… Да. Просто зайди. Верно. Потрясающе.       Покачав головой, Блейз отходит от огня и снова занимает место напротив Гарри. Он кладет свои огромные локти на подлокотники кресла и складывает пальцы около груди.       — Что привело тебя в Забологию, Гарри Поттер?

**~*~**

      Десять минут спустя, когда Керенса приносит новый чайный поднос, Гарри все еще не может ответить на этот вопрос.       Он расспросил о бизнесе (Блейз основал его пятнадцать лет назад и управлял им из подвала, пока не стал крупнейшим заводом и компанией по производству лекарственных растений в Великобритании), похвалил мебель (некоторые предметы из Франции и некоторые из тех же магазинов на Косой аллее, которые Гарри использовал для заполнения своего нового дома) и на удивление легко вспомнил некоторых учителей из Хогвартса (Блейз, как интересно узнать Гарри, был и остается по сей день в ужасе от профессора МакГонагалл). Блейз кивает, жестикулирует и пьет свой чай, совершенно не обращая внимания на уклончивость Гарри, и хотя это только делает его еще более симпатичным Гарри, чувство вины начинает брать верх, и он знает, что должен что-то сказать.       Что привело тебя сюда? Это важный вопрос, но у него нет разумного ответа. Все, что он знает, — это то, что его притянуло сюда… любопытство, желание увидеть кого-то знакомого и потому, что он скучал по Блейзу. Теперь, когда он здесь, сидит в роскошном кресле в роскошном офисе и смотрит в красивое лицо, желание рассказать ему все становится непреодолимым. Этот человек знает Драко, и хотя у них, кажется, нет близких отношений, которые были в проблеске, они действительно видят друг друга в обществе, и Блейз, вероятно, знает о взрослом Драко столько же, сколько и любой другой, кроме Нарциссы, а он не собирается просить совета у нее.       Но он, конечно же, не может. Он не может рассказать ему.       Почему нет? спрашивает дьявольский голосок у него в голове.       — Самое смешное, что в школе я даже не очень хорошо разбирался в гербологии, — говорит Блейз, добавляя в чай несколько кубиков сахара. — У меня по СОВ «У».       Потому что он подумает, что я странный. Потому что он мне не поверит. Потому что мне нельзя никому рассказывать.       — Результаты экзаменов — это еще не все, — соглашается Гарри. — У тебя, очевидно, довольно впечатляющее деловое чутье.       — Никогда бы не подумал, что ты такой льстец, — ухмыляется Блейз.       Гарри улыбается в ответ и задается вопросом, когда перспектива нарушения правил его останавливала.       Он не понимает, почему бы ему не поговорить с кем-нибудь об этой сюрреалистической ситуации. Борис дал ему путеводную звезду, и хотя он ужасно скучает по Мауре, не только потому, что скучает по ней, но еще и по тому времени, когда рядом был кто-то, кто все понимает. Мису поразительно мудра для почти трехмесячной кукурузной змеи, но есть некоторые вещи в мире, которые Гарри просто не может ожидать, что она поймет.       — Я думаю, что был бы ужасным льстецом, — наконец говорит Гарри, сжимая чашку, сердце колотится, когда он принимает решение. — Я никчемный лжец, поэтому склонен говорить только правду.       — Гриффиндорец навсегда остается гриффиндорцем, да? — смеется Блейз.       — Не совсем. — Гарри делает паузу, чтобы сделать глубокий вдох. — Ладно. Дело вот в чем. Я знаю, что слизеринцы от природы должны быть подозрительными, но надеюсь, что ты поймешь, какой я дерьмовый лжец, когда расскажу тебе это.       Блейз пристально смотрит на него темными глазами.       — Расскажешь мне что?       — Историю, — тихо говорит Гарри.