Turn

      Гарри бежит к углу Маршалл-стрит, тяжело дыша и пригибая голову под ледяным дождем; ливень теперь такой свирепый, что от каждого контакта капель и кожи становится больно, но он едва замечает это, сосредоточившись только на повторении как мантры слов из записки Драко самому себе.       Бассейн на Маршалл-стрит, Сохо. 4 часа дня. Горан. Бассейн на Маршалл-стрит, Сохо. 4 часа дня. Горан. Бассейн на Маршалл-стрит, Сохо. 4 часа дня. Горан.       Горан. Несомненно, один из мерзких друзей Фицуильяма. Гарри правда не хочет думать о логике всего этого беспорядка, но когда он останавливается, прижимая пальцы к холодному мокрому камню стены, и смотрит вниз по улице, кажется, не может подавить бесполезную гонку мыслей. Он, блять, убьет Драко, когда… Гарри с трудом сглатывает. Промокшие рукава кардигана цепляются за грубую кирпичную кладку, Гарри дрожит. Встряхнувшись, он бросает еще один взгляд за угол и берет себя в руки. В любом случае, это все его вина. Он позволит Драко обругать себя за то, что вообще втянул его в эту ситуацию, а потом убьет за то, что тот напугал его до смерти.       Вот так это будет.       — Ладно, — бормочет он себе под нос, постукивая пальцами по кирпичам. — Думай как аврор… если помнишь, как это.       И, несмотря на сомнения, инстинкты возвращаются так же легко, как если бы он натягивал старое знакомое пальто. Через несколько секунд Гарри видит тихую улицу, припаркованные машины, пару, выгуливающую собаку, которая тихими извилистыми шагами проходит мимо него. Маршалл-стрит освещена тускло, но достаточно, чтобы Гарри мог разглядеть белые каменные арки и тротуары, которые уводят внутрь. Хотя покалывание темной магии отсутствует, Гарри вытаскивает палочку и бросает серию чар обнаружения, немного опечаленный тем, что больше не доверяет собственной интуиции в такие времена.       — Лучше перестраховаться, чем потом жалеть, — бормочет он, пряча палочку в рукав и медленно сворачивая за угол. — Никто не слышал, как я это сказал, — добавляет он, ужаснувшись самому себе.       Смахнув мокрую челку, Гарри осторожно подходит ко входу и осматривает фойе в поисках движения, но все внутри кажется спокойным. Он пытается открыть дверь, обхватывая пальцами холодную ручку и сильно дергая на себя, но та не поддается.       Гарри сильно прикусывает губу и не позволяет панике овладеть собой, хотя одно знает наверняка.       Это определенно то самое место, и ему не нужно использовать какие-либо навыки расследования, чтобы быть уверенным в этом факте. Он знает Драко и уверен, что он где-то здесь. В каком он состоянии, Гарри не знает, и эта мысль заставляет сердце биться в тошнотворном ритме. Решив не думать, он нацеливает простое Отпирающее заклинание на дверь перед собой, лениво размышляя, что сумасшедший старик был более эффективен в том, чтобы не пускать его внутрь здания, чем куча предположительно профессиональных преступников.       Он задерживает дыхание, когда входит внутрь, радуясь, что дверь бесшумно поворачивается на петлях. Запах хлорки сразу же обрушивается на него и мгновенно возвращает к урокам плавания в начальной школе, принося с собой множество бесполезных воспоминаний о том, как он погружался под воду до тех пор, пока в носу не горело и не жглось, кричал, когда очки срывали с лица, и шарил по влажным раздевалкам в поисках одежды, которую спрятали Дадли и его приспешники.       Нахмурившись, Гарри заставляет себя привыкнуть к теплому, пахнущему химикатами воздуху. Он знает, что должен дождаться Рона, но нет ничего плохого в том, чтобы быстро взглянуть. Так сказать, разведка места преступления. Не то чтобы он собирался ворваться к Фицуильяму с палочкой наготове — помимо всего прочего, разум подсказывает ему, что если Драко здесь, то он уже в беде, и все, что Гарри может сделать прямо сейчас, вряд ли поможет против черт-знает-скольких проклятых членов банды.       Разум, однако, не является чем-то, чему он привык повиноваться, и искушение помчаться по коридорам в темноте — это то, что он изо всех сил пытается контролировать. Мысль о том, как маскировка Драко растворяется, наполняет Гарри ужасом, и его пальцы сжимают палочку до боли. Он понятия не имеет, на что способны эти люди в подобной ситуации; думает, что хорошо понимает Фицуильяма, но нет никакой гарантии, что Глава ДМПП за главного и здесь.       Гарри крадется мимо старомодной билетной кассы, пальцы свободной руки скользят по рельефу резного красного дерева — так он пытается успокоиться. Когда он приближается к дверям бассейна, волнистые тени начинают мерцать на коже и привлекают его взгляд к странным чуждым узорам, скользящим по стенам и полу. Вода, видимо, открыта.       Гарри хмурится, охваченный ощущением, что что-то не так. Что-то еще, кроме очевидного. Когда волосы на затылке встают дыбом, он поворачивается к билетной кассе. Узкая обшитая панелями дверь слегка приоткрыта, и он осторожно толкает ее, крепко стискивая палочку в одной руке, в то время как другая прижимается ладонью к свинцовому стеклу.       Помещение тесное и темное, но при свете волшебной палочки он различает три фигуры, прислонившиеся к деревянным стенкам маленькой будки, помятые и без сознания. С колотящимся сердцем Гарри заходит внутрь, вдыхая вызывающий воспоминания запах резины, химикатов и старой бумаги, присаживаясь на скрипучие доски, чтобы осмотреть команду магловского персонала… Черт, он надеется, что их просто оглушили. Что-то худшее не сулит Драко ничего хорошего, и есть еще один момент — где, черт возьми, Рон?       Сосредоточься.       Засунув палочку за пояс, Гарри тщательно проверяет пульс молодого человека и испускает прерывистый вздох облегчения. Девушка в шортах и рубашке поло, идентичной рубашке ее коллеги, тоже в порядке, и он переходит к третьей жертве, пожилой женщине с темной кожей и элегантным пиджаком, к которому прикреплена пластиковая карточка, идентифицирующая ее как Каро Мелиа — помощника менеджера. Ему требуется немного больше времени, чтобы нащупать ее пульс, и он почти готов в панике бросить Энервейт, когда ритм наконец подскакивает под пальцами, и он отстраняется, вытирая лицо и пытаясь прийти к разумному решению о том, что делать дальше.       Конечно, прошло довольно много времени, но он долго занимался подобными делами. Он привык справляться с подобными делами. Конечно, нет ничего нового в том, чтобы красться в темноте по зданию в поисках кого-то или чего-то злого, и он помнит время, когда это вызывало у него трепет. Однако сейчас, когда он сидит на корточках, перекрывая кровообращение в ногах, и тупо смотрит на бедную бессознательную Каро и двух ее спасателей, он внезапно не чувствует себя храбрым или взволнованным; он просто хочет схватить Драко, аппарировать их обоих в свою безопасную теплую кухню и забыть, что все это когда-либо происходило.       Он не уверен, просто ли он изменился, или разница в том, что человек, попавший в беду, — это Драко, а не просто еще один благодарный незнакомец. Это Драко. Драко попал в беду, и вот он сидит в маленькой деревянной каморке с тремя оглушенными маглами и ждет подкрепления. Конечно, он ведет себя нелепо. С тихим раздраженным звуком Гарри хватается за стойку и поднимается, встряхивая каждую ногу по очереди, пока кровь не начинает болезненно покалывать, разгоняясь.       — Я думаю, вам лучше остаться здесь, — говорит он, гадая, с кем именно разговаривает. Каро и ее коллеги его не слышат — во всяком случае, не отвечают. — Отлично, — бормочет он, направляясь обратно в фойе. — Я схожу с ума. Фантастическое выбрал время.       Он идет по кафелю к двери, планируя высунуть голову на улицу и проверить, нет ли Рона, прежде чем сделать какую-нибудь глупость, но знакомый голос останавливает его.       — Ты оставишь его в покое, Владимир? — рявкает Фицуильям, и его голос эхом разносится по огромной комнате за дверями позади Гарри. — Мы еще не закончили.       Гарри поворачивается, сердце неприятно подпрыгивает. Стиснув зубы, он достает палочку, направляет ее на двери, ведущие к бассейну, и накладывает одностороннее заклинание Прозрачности. Гарри осматривается, переводя взгляд с мерцающей поверхности воды на изящно изогнутый потолок, а затем на группу одетых в черное мужчин, которые собрались в одном конце бассейна, некоторые прислонились к стенам, держа палочки с небрежной угрозой, которую Гарри видел много раз раньше и которая очень беспокоит его. Другие, включая самого Фицуильяма, развалились на ветхих складных стульях, вид которых кажется неуместным среди круто одетых гангстеров и на этом красивом причудливом фоне.       За несколько секунд он оценивает ситуацию и прогоняет остатки желания броситься туда в одиночку, несмотря на отвратительную боль в груди, когда видит Драко, и тошнотворное чувство ужаса, которое распространяется прямо до кончиков пальцев, когда он продолжает смотреть на него, неловко растянувшегося лицом вниз на плитке у ног жилистого сурового мужчины, который, как предполагает Гарри, должен быть Владимиром. Драко оглушен — Гарри надеется, — и черная мантия, которая предположительно принадлежит Горану, по крайней мере, на три или четыре размера больше. Духота, даже там, где стоит Гарри, угнетает, а влажность добавляет блеска серо-бледной коже Драко. Его волосы прилипли ко лбу, и Гарри внезапно и необъяснимо хочется пригладить их.       Драко не хотел бы, чтобы его волосы были такими. Выглядят неопрятно и… несбалансированно.       И да, именно об этом он должен сейчас беспокоиться.       Гарри внутренне стонет, поднимая руку без палочки, чтобы провести по своим волосам, находя их влажными, теплыми и успокаивающе растрепанными. Его сердце бешено колотится, а пальцы начинают сводить судороги от постоянной мертвой хватки на палочке, и последнее, что он хочет делать, это оставаться неподвижным, но Драко выглядит нормально (если игнорировать сердитую рану над бровью, а Гарри решает сделать именно это в данный момент), а головорезы Фицуильяма, похоже, просто разговаривают. Сейчас он не может слышать их слов, но, что интересно, расслабленный язык тела Фицуильяма и тот факт, что он занимает стул, когда другие стоят, наводит Гарри на мысль, что его бывший босс действительно находится в доминирующем положении здесь. Что интересно, предполагает он, жуя губу и постукивая палочкой по бедру в ожидании.       — Гарри, — раздается через несколько минут шипящий голос его лучшего друга. — Гарри? Все чисто?       С облегчением вздохнув, Гарри поворачивается и кивает Рону, который что-то говорит через щель в двери.       — Да, ничего подозрительного. Трое заложников, без сознания, но стабильные, там, и один здесь, — говорит он, указывая по очереди на билетную кассу и темный бильярдный зал. — Всего девять подозреваемых, мужчины, вооружены, следы насилия; никаких чар, никаких полей, никаких заклинаний, наложенных за последние десять минут, — заканчивает он, не задумываясь перечисляя список наблюдений.       На краткий миг Рон выглядит ошарашенным, а затем серьезно кивает и отворачивается от Гарри, высовываясь на улицу, чтобы подать сигнал кому-то еще, и настает очередь Гарри вздрогнуть — он даже не подумал о том, что Рон привел кого-то — возможно, других авроров — с собой, и теперь понятия не имеет почему; Рон слишком благоразумен, чтобы броситься в опасную ситуацию без поддержки. Гарри вздыхает и оглядывается на Драко и Фицуильяма. Все выглядит почти так же, но когда он снова поворачивается к Рону, открывшееся перед ним заставляет его резко вдохнуть.       Вокруг Рона, с палочками наготове и застывшими лицами, стоят четыре человека в ржаво-коричневых мантиях. Гарри узнает их всех, и знает их как опытных, надежных членов команды авроров. Преисполненный неприкрытой привязанности к своему старому отделу, Гарри здоровается с ними и получает в ответ четыре почтительных кивка.       — С чего нам начать, сэр? — спрашивает женщина с ярко-голубыми глазами хриплым голосом.       — Уши в эту комнату, с обоих концов, а потом проверьте заложников, — указывает Рон, направляя двух авроров к прозрачным дверям позади Гарри, где они присаживаются и шепчутся друг с другом, пока работают.       — Это реально бассейн, — недоверчиво бормочет один из них. — Он сошел с ума?       Гарри хмурится. Он может только надеяться, что они говорят не о нем, но в данный момент все возможно.       Рон поворачивается к оставшимся аврорам.       — Фокс, Коффи, посмотрите, не сможете ли вы подойти к ним сзади… Гарри, ты случайно не знаешь, как здесь все устроено?       — Нет, — говорит Гарри, поворачиваясь обратно к бассейну, — но похоже, что есть еще один вход позади, если ты… — он замолкает, чувствуя, как воздух хлещет мимо него, когда два аврора разлетаются в противоположных направлениях. За дверью Фицуильям откидывается на спинку стула и улыбается, совершенно не обращая внимания на скрюченную фигуру у его ног. Кровь потрескивает в жилах от этого зрелища.       — Что нужно, чтобы сделал я? — спрашивает кто-то безошибочно узнаваемым голосом. Гарри медленно поворачивается. — Я предлагаю вам свою помощь, аврор Уизли.       — Кингсли? — слабым голосом произносит Гарри, глядя на впечатляющую и совершенно неожиданную фигуру Министра Магии, выходящего из тени в призрачный голубой свет с палочкой наготове и совершенно безмятежным выражением лица, как будто он еще не осознал, что стоит в темном влажном фойе магловской купальни, ожидая указаний от подчиненного.       — Не начинай, — говорит Кингсли, понижая свой богатый голос почти до шепота. — Мне уже пришлось солгать четырем охранникам, чтобы попасть сюда, а я не люблю лгать людям.       — Я… да, я в замешательстве, — признается Гарри, внезапно и неловко осознавая свое сердцебиение, когда вполуха слушает двух авроров, работающих позади, и переводит взгляд с Рона на Кингсли. Кажется, время ускользает быстрее, чем должно, время, чтобы спасти Драко, когда все это разыгрывается в сводящей с ума замедленной съемке. Все, что он хочет сделать, это схватить их обоих и потребовать объяснить, что, черт возьми, происходит, но, кажется, не может сдвинуться с места, а горло сжимается от паники.       — Скажем так, — говорит Кингсли, сузив глаза, — если Глава ДМПП — мошенник, я хочу увидеть это своими глазами. А потом хочу забрать этого ублюдка.       Гарри пристально смотрит на него. Он понятия не имеет, откуда Кингсли мог знать, что это имеет какое-то отношение к Фицуильяму. В этом нет никакого смысла.       — Как вы…       — Уши на месте, сэр, все готово, — окликает один из авроров у двери, когда оба поспешно собирают свое снаряжение и исчезают в темноте.       Гарри бросает последний любопытный взгляд на Кингсли, который пропускает его вопрос мимо ушей. Они с Роном и Кингсли берут длинные трубки и собираются около прозрачных дверей, чтобы послушать, пригибаясь и прижимаясь друг к другу для лучшего обзора. Когда голоса одетых в черное мужчин отделяются и становятся слышимыми, Гарри не может полностью подавить короткий всплеск благодарности за то, что ему позволили быть частью этого. Кингсли и Рон были бы абсолютно правы, если бы отправили его домой и сказали, чтобы он ждал новостей, и он не может не задаться вопросом, все потому, что он Гарри Поттер, или из-за человека, лежащего в синяках на кафельном полу. Не настолько ли Рон слеп, как Гарри всегда ожидал.       Гарри бросает взгляд на своего друга, на его взъерошенные волосы и повседневный выходной наряд из джинсов и синего свитера, который говорит, что Рон бросился в бой, получив сообщение, не задумываясь о внешнем виде. Рон оглядывается и толкает Гарри локтем, услышав голос Фицуильяма.       — Я не понимаю, почему ты не можешь объяснить мне яснее, — раздраженно говорит он.       — Горан — эксперт в Гринготтсе, — говорит один из стоящих мужчин тоном человека, который говорил это уже много раз. — Если бы вы только позволили мне присматривать за ним…       — Ни в коем случае, — говорит Фицуильям. — Я хотел, чтобы ты был здесь, где я смог бы тебя видеть. Это не моя проблема, что Горан взял и… вывел себя из строя, — говорит он тяжелым от презрения голосом, глядя на распростертое тело Драко.       Человек по имени Владимир фыркает и сплевывает на землю, слюна приземляется всего в нескольких дюймах от вытянутой руки Драко. Гарри едва сдерживает рычание. Рядом с ним Рон смотрит сквозь дверь, слегка приоткрыв рот.       — Она была права, — бормочет он с лицом, застывшим между недоверием и крайним ужасом.       — Кто? — спрашивает Гарри.       — Гермиона. Она ведь говорила, что Фицуильям что-то замышляет, да?       Гарри удивленно смотрит на него, все еще прижимая трубку к уху, чтобы следить за разногласиями между Фицуильямом и его людьми.       — Да, говорила. Но я думал, ты не поверил ей.       — Сначала не поверил, — признается Рон. — Но… то, что она сказала, застряло у меня в голове, и в конце концов я подумал… что ж, не повредит наложить на него Следящее заклинание. Просто на всякий случай, — говорит он, смущенно морща нос как для важного человека в напряженный момент.       Гарри совершенно бесполезно хочется улыбнуться.       — А она знает?       — Еще нет.       — Возможно, твоя жена хотела бы работать в Аврорате, — бормочет Кингсли с другой стороны Рона.       Рон фыркает.       — Спасибо за вотум доверия. В любом случае, она никогда не оставит своих гоблинов.       — Это бесспорно, — говорит Гарри, хотя ни на мгновение не сомневается, что из Гермионы получился бы фантастический аврор, если бы она захотела им стать.       Очевидно, он проводит свои встречи в некоторых действительно странных местах — магловских местах, прямо у всех под носом.       Ее слова эхом отдаются у него в голове, пока он смотрит, как Фицуильям читает стопку документов, переданных ему одним из сидящих головорезов, и слышит, как Владимир что-то бормочет другому, хмуро глядя на Драко. Гарри не понимает, что он говорит, но тон его голоса достаточно красноречив, настолько, что бросает в дрожь.       — Что мы будем делать? — спрашивает он, прежде чем может остановить себя.       — Ждать, — говорит Рон просто, и Гарри знает, что, несмотря на то, что каждая клеточка его тела настаивает на том, чтобы просто прыгнуть туда и вытащить Драко, сейчас это дело Рона.       — Ладно, — мягко говорит он, покусывая губу и пытаясь сдержать волнение.       — Я не тяну время, приятель, обещаю, — говорит Рон, продолжая смотреть вперед, пробегая глазами сцену у бассейна. — Я понимаю, что это, вероятно, немного столкновение методов, но… мне нужно выяснить, что они все собираются делать, прежде чем я отправлю туда своих ребят, понимаешь?       — Понимаю, — говорит Гарри. Рон всегда был лучшим стратегом из них двоих, и, как бы ему ни было неприятно это признавать, именно это им сейчас и нужно.       — Было бы полезно, если бы мы поймали его на разговоре о чем-то действительно компрометирующем, — довольно угрюмо говорит Кингсли. — Это облегчило бы дело на будущее.       Гарри вздыхает и неловко ерзает. Его промокшая от дождя одежда теперь теплая и прилипает к коже везде, где касается.       — Почему никто из вас не может писать разборчиво? — жалуется Фицуильям, и люди в черном угрюмо смотрят на него, но не говорят ни слова.       — Первая ошибка нечестного бюрократа, — бормочет Кингсли, крепче затыкая трубку в ухо для более четкого звука. — Ожидал, что настоящие преступники будут заботиться о деталях.       — Хорошо сказано, — кивает Рон, на секунду-другую приоткрывая рот, прежде чем его лицо снова становится серьезным.       Гарри оборачивается на звук мягкого шарканья позади них и немного расслабляется, когда видит возвращающихся первых двух авроров. Они снова кивают ему, проходя мимо, а затем ныряют за билетную кассу, закрывая за собой дверь.       — Я не ожидал, что будет так много народу, — говорит Гарри, размышляя вслух.       Рон хмурится.       — Это Фицуильям. Не совсем обычное дело по ловле изворотливых ублюдков, да?       — Я бы не назвал Požar Riba изворотливыми ублюдками, аврор Уизли, — говорит Кингсли почти весело.       — А почему нет? — рассеянно спрашивает Рон и хмурится, наблюдая, как один из мужчин в черном наклоняется со стула и проводит рукой по воде. — Думаешь, они обидятся?       — Думаю, да, — говорит Кингсли. — Им нравится воображать, что они гораздо более опасны.       Внутренности Гарри скручиваются от страха за Драко и от нереального, потустороннего чувства, которым является это место, эта ужасная игра в ожидание.       — Так это они? — спрашивает он с пересохшим горлом.       В наступившей тишине, окутавшей их троих, болтовня одного словенского гангстера с другим кажется оглушительной для Гарри. Рон и Кингсли смотрят на него и молча возвращаются к наблюдению, а сердце Гарри болезненно колотится в груди. Драко не шевелится.       Прости, произносит он одними губами, слишком тихо, чтобы его услышали. Пожалуйста, будь в порядке. Я люблю тебя.       — Ты в порядке?       Гарри смотрит на Рона и кивает, с некоторым усилием отталкивая чувства и оглядываясь вокруг, чтобы отвлечься.       — Так… как ты узнал, что это Фицуильям? Тебе что-то сказала миссис Малфой?       Рот Рона кривится в мрачной улыбке.       — Она сказала, что Драко пропал и что ты хочешь встретиться со мной здесь как можно скорее… местоположение немного подсказало, поэтому я просто сверил его с моим трекером, вызвал подкрепление, и вот мы здесь. — Рон пожимает плечами, голубые глаза на мгновение расширяются. — Я чуть из кожи не выпрыгнул, когда увидел ее голову в огне.       — Прости. Я вроде как торопился.       — И не начинай, — еле слышно произносит Рон, и затем надолго воцаряется тишина, нарушаемая только шепотом и шорохом авроров в билетной кассе и редкими разговорами мужчин у бассейна, пока Фицуильям продолжает читать. Гарри наблюдает, едва осмеливаясь моргнуть, с воспаленными глазами и учащенным дыханием, сосредоточившись на Драко и Владимире — к черту Фицуильяма; он знает, что важно.       — Гарри? — наконец зовет Рон решительно небрежным голосом.       — Да?       — Мне интересно… между мной и тобой… ну, между мной, тобой и Кингсли… я знаю, сейчас, вероятно, не время, но… между тобой и Малфоем что-то происходит, да?       Пораженный, Гарри открывает рот, чтобы ответить, но не издает ни звука. Когда пробует снова, то слегка откашливается и издает тихий недоуменный звук.       — Хм-м?       — Я не осуждаю, — заверяет Рон, и в его глазах внезапно появляется тревога. Он толкает Гарри локтем в бок. — Я просто подумал, что должен спросить.       — Сейчас? — слабо говорит Гарри, глядя прямо перед собой на случай, если случайно встретится взглядом с Кингсли и вспыхнет пламенем.       Рон пожимает плечами.       — Я подумал, что, может быть, тебе будет не так стыдно говорить об этом, если ты немного отвлечешься, — говорит он, задумчиво морща нос и глядя на мягкую рябь воды. — И… честно говоря, приятель, я не видел тебя таким взволнованным с тех пор, как Лили упала в реку, когда была маленькой… вообще… я начинаю думать, что ты должен держать людей, которые тебе дороги, подальше от воды. Кажется, для них вода не сулит ничего хорошего.       — Ты закончил? — говорит Гарри, и Рон кивает, сжимая губы. — И ты уверен?       Рон снова кивает, и фойе снова погружается в тишину. Кингсли благоразумно ничего не говорит, и Гарри благодарен ему за это.       — Ты реально не идешь по пути наименьшего сопротивления, да? — спрашивает Рон минуту или две спустя.       — Что ты имеешь в виду?       — Ну… посмотри на свой список побед. Чжоу — бойфренд только что убит, Джинни — сестра лучшего друга, Малфой… на самом деле только этого достаточно, правда, — размышляет Рон.       Гарри трет лицо и отчаянно пытается игнорировать подозрение, что Кингсли пытается не смеяться.       — Рон, сейчас серьезно самое время?       — Я не знаю. Но молчание заставляет меня чувствовать себя неловко.       Гарри вздыхает. Это, конечно, правда. Теперь, когда он думает об этом, каждый раз, когда они с Роном были в паре в наблюдении за тренировкой авроров, Рон говорил, говорил и говорил. Гарри не работал с Роном много лет, но, похоже, мало что изменилось.       — Я и забыл об этом, — вздыхает Гарри, сдерживая раздражение, хотя ему хочется улыбнуться и сплясать небольшой танец в честь удивительно невозмутимой реакции Рона на все это. Отчасти потому, что он никак не может отпраздновать что-то связанное с Драко, когда тот лежит там, без сознания, и его тычет тяжелым ботинком словенский гангстер, а отчасти потому, что… ну… ведь праздновать пока нечего, не так ли? Что бы ни чувствовал Гарри, они с Драко друзья и ничего больше. — В любом случае, — говорит он наконец, пытаясь отвлечь внимание от себя, — если мы говорим о том, что тебе нравится вызов, сколько лет ты гонялся за Гермионой? Шесть лет? Семь?       Рон строит гримасу.       — Да, хорошо. Не моя вина, что ей потребовалось так много времени, чтобы увидеть, насколько я очарователен, — шепчет он, и Кингсли издает тихий сдавленный смешок.       — Некоторые из нас скрывают свое очарование лучше, чем другие, — говорит он, и на этот раз уголки рта Гарри подрагивают совсем без его разрешения.       — Заложники-маглы в безопасности и готовы к транспортировке и модификации памяти, сэр, — говорит женщина-аврор, когда они с напарником выходят из билетной кассы и подходят к ним.       Гарри оглядывается, чтобы посмотреть на них, и они с блестящими глазами снова кивают ему, тяжело дыша. Он задается вопросом, что они должны чувствовать, берясь за операцию с тремя людьми, которые все, в то или иное время, возглавляли Аврорат, один из которых является нынешним Министром Магии. Если они и напуганы, то не показывают этого, и он находит для них улыбку.       — Хорошо, — бормочет Рон. — Берите уши и занимайте позиции.       Когда Гарри снова поворачивается к сцене у бассейна, два аврора мягко встают за его спиной и настраиваются на разговор Фицуильяма с седым мужчиной в соседнем кресле.       — Это то, о чем мы договаривались, Франц, — настаивает он.       — Вы, должно быть, думаете, что я глуп, — огрызается Фицуильям, размахивая пачкой бумаг перед стариком. — Это просто невозможно. У меня есть позиция, которую я должен поддерживать. Публика должна доверять мне…       Гарри тихо фыркает, и старик пренебрежительно машет рукой.       — Меня это не интересует, — говорит он. — Мы договаривались на это, так что…       — Может, ты прекратишь? — взрывается Фицуильям, поворачиваясь на стуле и глядя на Владимира, который продолжает тыкать Драко ногой.       Гарри резко вдыхает и чувствует на себе взгляд Рона.       Владимир хмурится, но воздерживается, бормоча что-то себе под нос.       — У вас не развито чувство лояльности, — жалуется старик. — Его брат пропал из-за этого человека. В Словении мы бы его уже убили.       Сердце Гарри падает в пятки. Он задерживает дыхание.       — Приготовиться, — бормочет Рон.       — Давайте проясним одну вещь, — говорит Фицуильям, и голос его звучит более повелительно, чем когда-либо слышал Гарри. Он медленно оглядывает всех одетых в черное мужчин. — Мы не будем никого убивать, как бы сильно они этого ни заслуживали. Понятно?       В ушах пробивается общий шепот согласия, и Гарри позволяет себе расслабиться на самую малость, ровно настолько, чтобы продолжать дышать.       — Стоп, — приказывает Рон, а затем достаточно громко, чтобы Гарри услышал: — Блядский Мерлин. Когда все это закончится, я хочу точно знать, как вы с Малфоем связались с этими ублюдками.       — Мы с ними не связаны, — горячо шепчет Гарри. — Драко занимался разоблачением Фицуильяма. Он… э-э… подумывает о смене карьеры.       — Не очень хорошее начало, тебе так не кажется? — угрюмо говорит Рон, и Гарри каким-то образом удается подавить желание сильно ткнуть его локтем в ребра.       — Да, спасибо, — вместо этого бормочет он и замирает.       Фицуильям и старик снова ввязываются в спор, и Владимир пользуется случаем, чтобы опять наброситься на Драко. На этот раз, однако, он не лениво подталкивает Драко носком ботинка, а именно что пинает его. Он оттягивает ногу назад и вонзает ее в ребра Драко жесткими, агрессивными ударами, бормоча себе под нос и заставляя бессознательное тело Драко скользить на несколько дюймов по плиткам при каждом контакте.       Несколько секунд Гарри смотрит, парализованный чувством ужаса, которое заставляет нервы и мышцы кричать от отчаяния. И тут что-то щелкает. Он смутно осознает, что Рон пытается что-то сказать, но его самообладание исчезает, и все, что он может делать, это крепко держаться, когда опускает ухо, поднимает палочку и толкает двери во влажную темную комнату. Что-то касается его запястья, когда кто-то — вероятно, Рон — пытается схватить его за руку и оттащить назад, прежде чем люди на другой стороне бассейна смогут заметить его, но он решительно стряхивает его и позволяет дверям тихо закрыться за собой.       Спор Фицуильяма продолжается. Владимир наносит особенно сильный удар ногой Драко в бок, сила которого почти отрывает того от пола. Гарри от ярости крепко сжимает палочку и начинает медленно идти по краю бассейна, вдыхая резкий, пахнущий хлоркой запах с каждым шагом.       — Вернись, — шипит один из авроров. — Мне звать его, сэр?       Гарри почти останавливается, понимая, что поступил невероятно глупо, но не может прекратить движение в сторону Драко так же, как не может прекратить дышать.       — Дадим ему минуту, — мягко говорит Рон, вызывая в нем такую вспышку уверенности, что к тому времени, как первый из мужчин оборачивается и поднимает палочку, Гарри уже выпрямляется во весь рост, изображает на лице лучшее подобие сильного безразличия и чувствует себя почти готовым ко всему.       Он направляет свою палочку на Владимира, который перестает пинать Драко, чтобы посмотреть на него и также поднять палочку.       — Прекрати это. Сейчас же.       Его голос звучит впечатляюще, отражаясь от кафельных стен и сводчатого потолка, и через секунду все девять мужчин вскакивают на ноги и направляют свои палочки в его сторону. Как ни странно, Гарри никогда не чувствовал себя менее обеспокоенным, находясь в таком уязвимом положении. Все, что он хочет сделать, это оглушить Владимира, но сомневается, что прямо сейчас это хорошая идея. Он и так уже испытывает свою удачу.       — Что это такое, Фицуильям? — спрашивает старик, скрюченными пальцами держа палочку с пугающей твердостью. — Ты заверил, что нас никто не потревожит!       На мгновение-другое в светлых глазах Фицуильяма появляется тревога, затем он надевает маску безразличия и, презрительно глядя на Гарри, отвечает:       — Тут не о чем беспокоиться, Рудольф, — бормочет он, и хотя он почти лениво направляет палочку в точку между глаз Гарри, его запястье заметно дрожит. — Просто аврор Поттер, как обычно, сует свой нос в дела, которые его не касаются.       — Поттер? — повторяет старик, щурясь на Гарри маленькими глазами-бусинками. — Это Поттер? Владимир, покончи с ним, мы не можем возиться тут.       — С удовольствием, — говорит Владимир, гадко скривив губы, но Гарри уже поднимает защиту, прежде чем заклятие успевает сорваться с палочки.       — Никто ни с кем не заканчивает! — кричит Фицуильям, и Гарри кажется, что слегка истерической нотки в его голосе настоящие. — Если вы все сможете контролировать свои палочки в течение пяти секунд, я узнаю, чего он хочет. Хорошо?       Мужчины продолжают молча смотреть на Гарри. Фицуильям продолжает:       — Что вы здесь делаете, аврор Поттер?       — Я больше не аврор, — спокойно говорит Гарри. — Я ушел в отставку, если вы помните.       — Ох, да. Чтобы делать красивые маленькие вазочки, — насмехается Фицуильям. Позади него Владимир фыркает и дергает ногой в сторону Драко, но, похоже, не осмеливается пнуть его снова теперь, когда палочка Гарри направлена прямо ему в лоб. — В таком случае, еще меньше смысла вам здесь находиться. Вам здесь не место, стеклодув Поттер… чего вы хотите?       Гарри смотрит на него, почти желая улыбнуться. Он знает, что эти слова предназначены для того, чтобы ужалить, запугать, но они, кажется, даже не задевают его. Внезапно, несмотря на лес волшебных палочек, направленных на него, Фицуильям и его банда преступников кажутся не более чем маленькими мальчиками, играющими в опасность. Реальная угроза существует в четырех мужчинах и женщинах за этими двойными дверями, а также в двух других, которые прячутся где-то позади, ожидая сигнала.       Он медленно выдыхает и смотрит на Драко. Порез на лбу свежий и постоянно кровоточит, но он дышит, и кажется, на его лице больше краски, чем было полчаса назад, хотя трудно сказать наверняка; свет в бассейне в лучшем случае пятнистый и искаженный.       — Поттер, — зовет Фицуильям. — Я с вами разговариваю.       Гарри поднимает голову.       — Точно, извините. Я здесь не из-за вас, Фицуильям. Как бы сильно вы ни разочаровали меня и всех, кому когда-либо приходилось работать под вашим началом, мне на самом деле наплевать, какая грязная маленькая схема у вас тут творится. Я здесь только ради Драко.       Старик издает странный звук и задает вопрос, который Гарри не может понять. К его удивлению, Фицуильям отвечает немедленно, с относительной легкостью произнося иностранные слова. Гарри знает, что говорят о нем, а это плохо.       — Ты знаешь, где Горан? — неожиданно спрашивает старик.       — Нет.       — Ты лжешь, — рычит Владимир.       — Нет, — повторяет Гарри со всей возможной вежливостью, пока они продолжают направлять палочки друг на друга. — Но я уверен, что он в порядке. Драко не навредил бы ему.       — Он подлец и лжец, — выплевывает один из мужчин и свирепо смотрит на Драко, и Гарри остается только гадать, насколько эти люди связаны друг с другом.       — Если вы хотите так выразиться, — уступает Гарри, — но это не очень разумный шаг — навредить кому-то, вроде Горана, и вы можете говорить о Драко, что хотите, но он слишком умен для этого.       — Недостаточно умен, чтобы сохранить свое прикрытие, — говорит Фицуильям, и глаза его светятся злорадством.       Гарри открывает рот, чтобы ответить, но что-то останавливает его с периферии, и он колеблется. Одно из век Драко дергается. Сердце Гарри подпрыгивает, и он делает вид, что уныло смотрит себе под ноги. Секундой позже его вознаграждают мельканием бледных пальцев на мокрой плитке, и да, Оглушающее исчезает. Все, что он может сделать, это молча молиться тому, кто может услышать, чтобы Драко помнил, где находится, и оставался на полу.       — Если вы так на это смотрите, — бушует Гарри, заставляя себя сосредоточиться на Фицуильяме. — Он не имеет к этому никакого отношения. Нет никаких причин держать его здесь.       — Позволь мне все прояснить, — говорит Фицуильям, и его лоб блестит от пота. — Ты здесь, рискуешь жизнью ради него? — Он указывает на Драко кивком головы. Взгляд, который он затем бросает на Гарри, полон отвращения.       — Да.       — Франц, мне становится скучно, — говорит старик, опасно подергивая палочкой. — А вы, Поттер, что вас интересует в этом человеке?       Гарри моргает. Ведет плечом руки, в которой зажата палочка так сильно, как только может, не вызывая паники. Он понятия не имеет, как ответить на этот вопрос… и все же отвечает. Он точно знает, почему сейчас здесь, и не думает, что есть какой-то смысл беспокоиться о последствиях, когда на него направлены девять палочек, а шесть авроров молча ждут за дверями, чтобы поддержать его. Элемент неожиданности тоже стоит попробовать.       Он сухо сглатывает.       — Так уж получилось, что я люблю его, — говорит он, и слова звучат гораздо громче, чем он хотел.       Лицо Владимира искажает гримаса. Гарри игнорирует его и продолжает пялиться на Фицуильяма, который выглядит приятно удивленным.       — Ты не серьезно.       — Я правда серьезен, — спокойно отвечает Гарри.       Старик бормочет что-то неразборчивое, а Фицуильям нервно смеется.       — Ты серьезно. И ты пришел сюда один?       Гарри хмурится. Сердце бешено колотится, он убирает свободную руку за спину и щелкает пальцами в знаке, который, как он надеется, Рон и Кингсли смогут увидеть со своего места.       — Боже, конечно, нет.       Следующие две секунды — самые долгие в жизни Гарри. Его глаза скользят между Фицуильямом, Владимиром, Драко, стариком и остальными, пока он ждет, затаив дыхание и напрягая мышцы от усилия сохранить лицо невыразительным. Глаза Фицуильяма расширяются за долю секунды до того, как Гарри слышит первый стук дверей, а затем второй, когда авроры Фокс и Коффи врываются в комнату.       Гарри удается мельком увидеть яркие волосы Рона и быстро приближающуюся темную фигуру Кингсли, прежде чем проклятия начинают летать вокруг. Он не уверен, но инстинкт подсказывает ему, что старик Рудольф бросает заклятье первым, а его люди не отстают. Следя одним глазом за Фицуильямом, Гарри отмечает положение каждого из авроров и вскидывает щит вокруг Драко как раз вовремя, чтобы отразить неприятное на вид заклятие от палочки Владимира.       — Не смей, мать твою, — шипит Гарри, кровь бурлит от ярости. Владимир ухмыляется, и где-то позади него раздается возглас удивления, когда мощное Инкарцерро Рона находит свою цель.       — Ты позорище, — сплевывает Владимир, низко сдвинув тяжелые брови. — Подумать только, мы знали твое имя в детстве, а теперь…       По мере того, как борьба вокруг них набирает обороты, Гарри слушает ядовитые, полные ненависти слова, чувствуя себя усталым и сбитым с толку, пока его истощенное терпение не лопается. Отбросив на долю секунды щит Драко, он поднимает палочку и оглушает Владимира резким движением запястья.       — Думаю, с тебя хватит, — бормочет он, с некоторым удовлетворением наблюдая, как ублюдок с тяжелым стуком падает на кафель.       — Гарри! — кричит Рон, и Гарри поворачивается, чтобы увидеть, как он аккуратно уклоняется от струи красного света, в то время как голубоглазый аврор двигается во впечатляющем тандеме с Кингсли, чтобы отправить двух гангстеров на пол сразу. — Слева, осторожно!       Гарри поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть Фицуильяма, шагающего к нему с поднятой палочкой, с глазами, похожими на камешки, горящими яростью и чем-то слегка расстроенными, что стоит Гарри секунды промедления. Фицуильям бросает заклинание беззвучно и энергично, перешагивая через распростертое тело Драко, оттягивая назад руку с палочкой, а затем Драко открывает глаза, и время, кажется, замедляется почти до полной остановки.       Лицо Драко искажается от ярости и боли, он неистово бьет ногой, и Фицуильям, подбитый чуть ниже колена, теряет равновесие, летит несколько футов по воздуху и тяжело приземляется на грудь со стоном и грохотом всего в нескольких дюймах от кромки воды. Волшебная палочка вылетает из его руки и падает в бассейн, посылая проклятие, предназначенное для Гарри, в секцию мокрых плиток, которые начинают дымиться и крошиться.       Когда Драко поднимается на ноги, Гарри взмахивает палочкой в сторону Фицуильяма, чувствуя, как приятное напряжение откатывает к плечу, когда веревки обвиваются вокруг пытающегося бороться мужчины и туго стягиваются. Всплеск позади привлекает его внимание, и он пытается обернуться, опасаясь, что Драко упал в воду, но шанса узнать не появляется, потому что внезапно старик оказывается прямо перед ним, подняв палочку и злобно глядя маленькими глазками. Отвлекшись на происходящее за своей спиной, Гарри не готов к атаке спереди, и луч яркого света летит в его сторону, прежде чем он успевает даже подумать о том, чтобы поставить щит.       Что-то шевелится у него на груди, и он с холодным ужасом осознает, что Мису все еще у него в кармане и прямо на линии огня. Инстинктивно он вскидывает руку без палочки, чтобы защитить ее, и как раз вовремя; проклятие ударяет, когда его пальцы накрывают ткань, и режущая, раскаленная добела боль проходит через его тело, крадет дыхание и выворачивает живот.       Без малейшего сожаления Гарри сбивает старика на пол мощным Оглушающим. Когда он падает на плитку, его морщинистое старческое лицо выглядит странно удивленным.       — С вами все в порядке, сэр? — кричит ближайший аврор, усмиряя мужчину, по крайней мере вдвое больше ее ростом, с помощью серии заклинаний.       — Я в порядке, — отвечает Гарри, повышая голос над хаосом. Когда он смотрит на нее, та не выглядит убежденной, но все равно кивает и продолжает связывать пойманных преступников.       Гарри бросает взгляд на свою пропитанную кровью рубашку и морщится. Сейчас нет времени разбираться с этим. Тем не менее, он задерживается на мгновение, чтобы проверить Мису, прижимая горячую пульсирующую руку к груди и заглядывая в карман.       — Ты в порядке?       Мису не отвечает. Когда Гарри легонько дотрагивается до нее, до его ушей доносится странный, неровный звук, слишком тихий, чтобы его можно было услышать. Он чувствует слабость, но на данный момент с этим ничего не поделаешь. Она хотя бы жива.       — Вот так-то! — рявкает Драко с края бассейна, и Гарри не думает, что он единственный, кто оборачивается на чистую ярость в его голосе. Одна сторона его туловища промокла насквозь, как и незнакомая палочка, которой он размахивает. Внезапно всплеск приобретает смысл, и, несмотря ни на что, Гарри чувствует некоторое облегчение. — Кто-нибудь еще? — бросает он вызов, избитый, но опасный. — Серьезно? Вы даже не представляете, как я сейчас не впечатлен!       Его голос отражается от стен, а когда затихает, тишина затягивается. Впервые осознав, насколько здесь тихо, Гарри оглядывается и понимает, что все до единого люди в черном в отключке, оглушены или крепко связаны кольцами магической веревки. Авроры покрыты ссадинами, вспотели и тяжело дышат, некоторые сжимают несколько палочек, а другие похлопывают маленькие дымящиеся пятна на своих одеждах. Воздух теплый и тяжелый от напряжения, химических веществ и последствий бурной магии. Гарри с благодарностью вдыхает его и позволяет пальцам на своей волшебной палочке немного расслабиться.       — Я почти уверен, что могу представить, насколько ты не впечатлен, Малфой, но… ну, о них всех в значительной степени позаботились другие, — наконец говорит Рон.       Драко, очевидно удивленный тем, что к нему обращаются так вежливо, ничего не отвечает. Его глаза бегают по комнате, разглядывая поверженных гангстеров и команду авроров сквозь дымку пара, и почти комично расширяются, когда он замечает Кингсли.       — Что, черт возьми, здесь происходит? — спрашивает он, медленно опуская палочку Фицуильяма.       — Всего лишь небольшая спасательная операция, — беспечно говорит Рон, переступая через лежащего без сознания мужчину и направляясь к краю бассейна. — Все в порядке?       Где-то среди последовавшего хора «Да», «Да, сэр» и одного «Фокса ударили в голову, но он в порядке, сэр», глаза Драко впервые встречаются с глазами Гарри.       — Ты в порядке? — спрашивает Гарри хриплым от беспокойства голосом.       — Я в порядке? — Драко приподнимает рассеченную бровь и морщится. — Это ты весь в крови.       — Я в порядке, — настаивает Гарри, хотя его рука и предплечье промокли и прилипли к рубашке, теплые, влажные и будто бы не его, а два пальца пульсируют от боли. Мису все еще двигается и издает странные тихие звуки, и, когда смотрит на нее во второй раз, Гарри понимает, что она не просто издает звук. Она плачет.       — Все в порядке, — успокаивает он, осторожно поддерживая ее поврежденной рукой. — Все будет хорошо.       — Тебе нужно позаботиться о ней, — высказывается Кингсли, подходя к Гарри сзади и заглядывая ему через плечо. — Почему бы вам с мистером Малфоем не пойти…       — Я хочу остаться, — твердо говорит Гарри. — Я не истеку кровью до смерти, а тебе все равно понадобятся официальные показания.       Кингсли вздыхает, и Гарри смотрит на Рона.       — Твой выбор, приятель, — говорит Рон, на мгновение опуская голову вперед и устало проводя рукой по лицу. — Однако если ты остаешься, то должен пообещать, что останешься на месте и позволишь Коффи взглянуть на твою руку, он прошел базовую подготовку целителя. Было бы хорошо получить твои показания сегодня… — признается он, бросив извиняющийся взгляд на Кингсли, который пожимает плечами и направляется к Фицуильяму.       — Отлично, — соглашается Гарри. — Давай, Драко, уйдем с дороги… Драко?       Драко моргает, но не двигается. Весь адреналин, кажется, покинул его, не оставив ничего, кроме бледной, усталой, раздраженной маски. Чувствуя, что каким-то образом берет жизнь в свои руки, Гарри осторожно пересекает плитку, засовывает палочку за пояс и кладет здоровую руку на спину Драко, мягко направляя его к выходу. К удивлению, Драко позволяет отвести себя на несколько футов, пока не останавливается прямо перед голубоглазым аврором.       — Это не мое, — говорит он, протягивая ей палочку Фицуильяма. — Я бы хотел, чтобы мне вернули мою.       — Она будет возвращена вам, как только мы найдем ее, мистер Малфой, — невозмутимо произносит она.       — Спасибо, — Драко хмурится. — Ты не слишком молода для работы аврором?       — Ну же, Драко, — вздыхает Гарри, усиливая давление на спину, но женщина кажется скорее удивленной, чем обиженной.       — Мне тридцать два, мистер Малфой. Подойдет?       — Полагаю, что да. Знаешь… Я думаю, что должен сесть, — говорит он слабо, и на этот раз нет никакого сопротивления, когда Гарри толкает его вдоль мокрой плитки и через двойные двери в фойе, оставляя тепло, шум и хаос позади и выходя в прохладную, тихую темноту. Как только двери за ними закрываются, Гарри слышит глубокий, безошибочно узнаваемый голос.       — Привет, Франц, — гремит Кингсли. — Разве ты меня не заметил?       В его голосе слышится легкая, но отчетливая нотка мрачного удовлетворения, и, когда Гарри подталкивает Драко к билетной кассе, он ловит себя на том, что пытается представить себе выражение лица Фицуильяма, столкнувшегося лицом к лицу с Министром Магии, когда тот, возможно, достиг предела своего терпения. Гарри улыбается.       — Вообще-то, я думаю, нам придется сесть на пол… в билетной кассе полно бессознательных маглов, — говорит Гарри, опускаясь и садясь спиной к резному дереву кассы. Он слегка вздрагивает от прикосновения холодных плиток к его теплым, влажным от пота бедрам, и Драко смотрит на него сверху вниз, каким-то образом умудряясь выглядеть невозмутимым, несмотря на то, что дрожит и начинает пошатываться.       — Это нелепое место для встречи, — говорит он, складывая руки на груди и заправляя длинные рукава своего большого черного костюма. — Здесь почти нет подходящих сидячих мест.       Гарри гортанно смеется.       — Как обычно, Драко, только ты можешь найти самые странные поводы, чтобы пожаловаться.       — Ну, если я буду слишком много думать об этом, то боль в голове станет невыносимой, — признается Драко, ступая по плиткам и осторожно опускаясь рядом с Гарри.       Гарри смотрит на него и закусывает губу. Откуда-то из прилива смятения и облегчения, бурлящего внутри, возникает необходимость спросить Драко, о чем именно, черт возьми, ты думал, но что-то подсказывает, что сейчас не время. Рядом Драко кладет голову на прочную опору билетной кассы и закрывает глаза. Гарри пользуется случаем, чтобы изучить его — потому что он красив, конечно, а также потому, что это отвлекает от жгучей боли в пальцах и жалобных, душераздирающих стонов, доносящихся из кармана.       Его лицо все еще бледнее, чем обычно, но далеко не такое ужасное, болезненно-серое, как раньше; рана на лбу рваная и кровоточащая, но при должном уходе и внимании заживет прекрасно, а светлые волосы падают на глаза печальными безвольными прядями. Изящные пальцы, высунутые из концов длинных рукавов костюма Горана, покрыты синяками и ссадинами, как будто кто-то отдавил их, и Гарри не нужно слишком много думать, чтобы представить, кто мог сделать такое.       — Ебаные ублюдки, — бормочет он себе под нос, свободной рукой яростно ковыряя линии затирки между плитками.       — Вы со мной разговариваете, сэр?       Гарри поднимает голову. Аврор Коффи с темными неуверенными глазами стоит в нескольких футах от него с черным с серебром портфелем.       — Нет, я разговаривал сам с собой, и тебе действительно не нужно называть меня сэром, — говорит Гарри, подзывая молодого человека с извиняющейся улыбкой.       — Ох… ну… ладно. Тогда, может быть, мне взглянуть на вашу руку?       — Не мог бы ты сначала взглянуть на мою змею, — просит Гарри, когда Коффи опускается рядом с ним на колени и со щелчком открывает портфель. Гарри рассеянно наблюдает, как слой за слоем выезжает наружу, демонстрируя ошеломляющий набор бинтов, мазей, зелий и порошков.       — Простите, вы сказали змея? — встревоженно спрашивает парень.       — Да, ее ударило то же проклятие, что и меня, и ей очень больно, — объясняет Гарри, затаив дыхание, когда осторожно вытаскивает Мису из кармана и баюкает ее в своих руках.       — Больно… больно… — выдавливает она, беспомощно глядя на него, и он смотрит в ответ, чувствуя себя таким же беспомощным.       — Все в порядке. Этот человек поможет тебе, — успокаивает он, но, когда наконец позволяет себе хорошенько рассмотреть ее, желудок противно сжимается. Ее тело с яркими узорами покрыто кровью, а последние несколько дюймов наполняют его ужасом. Конец хвоста Мису свисает, перерезанный проклятием старика, и неудивительно, что она плачет. — Прости, — шепчет он, испугавшись за нее. — Мне очень жаль.       — Э-э… ладно, я не особо обучен исцелению змей, но могу попробовать, — предлагает Коффи, внимательно глядя на Мису. — Я бы предпочел сначала разобраться с вами, сэр.       — Я в порядке, — лжет Гарри. — Пожалуйста… она не понимает, что произошло. Она напугана.       — Просто мне приказали…       — Отдай ее мне, — устало перебивает Драко, и Гарри с Коффи оборачиваются, чтобы посмотреть на него.       — Что?       — Отдай Мису мне, и я осмотрю ее, и, черт возьми, Гарри, позволь парню осмотреть твою руку. У тебя повсюду течет кровь.       — Нет, не течет, — бессмысленно возражает Гарри, но позволяет Драко взять Мису, наблюдая за тем, что делает, стискивая зубы и протягивая руку Коффи, чтобы тот осмотрел. Он не знает, есть ли у Драко опыт в подобных вещах, но все равно доверяет ему — Драко не из тех людей, которые просто так возьмутся за дело, и это так же хорошо отвлекает от того, что Коффи собирается сделать с его пальцами.       Драко нежно гладит Мису, сосредоточенно прищурив глаза, а затем вздыхает.       — Могу я одолжить твою палочку? — тихо спрашивает он.       — Да, конечно… Извини. — Гарри наклоняется под неудобным углом за своей палочкой и отдает ее, не задумываясь.       — Завтра тебе нужно будет найти для нее ветеринара, — бормочет Драко, обводя кончиком палочки поврежденный хвост Мису, окутывая его пузырем сияющего голубого света. — Боюсь, это лучшее, что я могу сделать.       Гарри впечатлено кивает.       — Что это?       — Простое заклинание Стазиса. — Драко поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — У меня большая практика.       Люциус, думает Гарри. Осознавая, что они не одни, он просто снова кивает, позволяя мыслям блуждать. Интересно, сколько разных способов усмирить и успокоить взбесившегося Люциуса испробовали Драко и его мать за эти годы.       А потом тошнотворная боль пронзает руку, и он вообще ни о чем не думает.       — Извините, сэр, — бормочет аврор Коффи. — Это действительно ужасная рана от проклятия. Я делаю все, что в моих силах.       Наконец Гарри смотрит на свою кисть.       — Ебать, — шепчет он. Теперь, когда большая часть крови смыта, он может видеть, что кончики его безымянного пальца и мизинца полностью отсутствуют. Раны сырые и грубые, рваные края ногтей блестят в мягком свете.       — Ну… да, — соглашается Коффи, в темных глазах беспокойство. — Но, по крайней мере, это не рука, в которой вы держите палочку.       — В жизни есть и другие вещи, — ядовито говорит Драко, не отрывая взгляда от Мису.       Сердце Гарри сжимается.       — Он имеет в виду, что для работы мне нужны обе руки.       — Точно, — вздыхает Коффи, как раз когда двери распахиваются и появляется голубоглазый аврор.       Обхватив рукой край одной из дверей, она с интересом смотрит на них троих, прежде чем заговорить.       — Мы нашли Горана, — сообщает она и теперь определенно смотрит на Драко. — Вы очень тщательно удерживали его, это все, что я могу сказать.       — Спасибо, — говорит он, на мгновение поднимая на нее глаза. — Скажи ему, что я верну одежду… возможно, ближайшим родственникам.       Аврор фыркает.       — Будет сделано. Теперь мы будем довольно часто входить и выходить, так что я закреплю двери, хорошо? — говорит она, ища металлические защелки в течение нескольких секунд, прежде чем потерять терпение и приклеить двери к стенам заклинанием. — Это выглядит отвратительно, сэр, — добавляет она, сморщив нос и направляясь обратно к бассейну.       — Да, спасибо, — бормочет Гарри, переглядываясь с Коффи. Глаза, пойманные мягким светом заклинаний Драко, поворачиваются. — Мису? Ты в порядке? — Плач совсем прекратился, но он понятия не имеет, хорошо это или нет. Она не отвечает.       — Я ее усыпил, — говорит Драко. — Мы можем найти ей ветеринара утром.       — Спасибо, — шепчет Гарри. Почему-то среди всего этого безумия мы звучит ободряюще.       Драко молча возвращает Мису, и в фойе воцаряется тишина. Коффи аккуратно перевязывает руку слоем за слоем бинтов, но Гарри едва замечает, что он делает. Опустошенный, он прислоняется спиной к билетной кассе и прислушивается к ошеломляющему множеству звуков, доносящихся из бассейна и через открытые двери: знакомый голос Рона, когда тот руководит своей командой; время от времени шквал ругательств на нескольких языках, когда повязанные, но в сознании гангстеры протестуют против своего положения; шарканье ног и потрескивание защитных и переносных заклинаний, когда людей одного за другим перемещают в фойе, готовясь к транспортировке.       Гарри наблюдает за работой авроров, зная, что не может быть вовлечен. И это просто замечательно. Потребуется гораздо больше, чем несколько словенских гангстеров и коррумпированный Глава ДМПП, чтобы оторвать его от Драко, хочет того сам Драко или нет. И в лучшие времена было трудно это сделать.       Наконец аврор Коффи перестает суетиться вокруг руки Гарри, собирает чемодан и направляется к своей команде, бросая несколько тревожных взглядов через плечо. Двое его коллег проходят мимо в дверном проеме, неся массивную полуобнаженную фигуру Горана. Мужчина без сознания, сильно ограничен в движениях и явно подвержен заклинанию Облегчения, но два аврора — ни один из них не низкорослый — все еще, кажется, испытывают с ним трудности.       — Почему он? — спрашивает Гарри, подтягивая колени и кладя на них забинтованную руку. — Он же огромный.       — У меня были его волосы, — говорит Драко, хмурясь. — Я видел, как он выходил отсюда прошлой ночью…       — Ты был здесь прошлой ночью? — пораженно перебивает Гарри.       — Я не все тебе рассказываю, ты же знаешь.       Гарри строит гримасу.       — Знаю.       — В общем, — продолжает Драко, — он вышел и закурил, а потом принялся чесать волосы как сумасшедший. Я подобрал несколько, когда он зашел обратно. Большая ошибка, правда. — Он раздраженно вздыхает.       Гарри поднимает бровь.       — Думаешь?       — Да. У него ужасная перхоть. Я все еще чешусь, — говорит Драко, не обращая внимания на тон Гарри. Он с отвращением смотрит на лежащего без сознания Горана всего в нескольких футах от них.       — А я-то думаю, что самой большой твоей ошибкой сегодня была потеря фляжки с Оборотным, — задумчиво произносит Гарри. Он понятия не имеет, зачем вообще задевает эту тему, но какая-то часть его хочет подтолкнуть Драко, узнать, как он, о чем думает, может быть, даже чего хочет.       Драко свирепеет.       — А ты ни разу не ошибался, я полагаю?       — Часто, — легко отвечает Гарри.       Драко находит вежливый кивок для голубоглазого аврора, когда она возвращается с его палочкой. Он рассматривает ее с близкого расстояния, а затем крепко держит на коленях, осторожно направляя в сторону Горана.       — Ты пришел, чтобы спасти меня, — говорит он наконец. — Меня не нужно было спасать.       Гарри на мгновение закрывает глаза и подавляет улыбку. Дело в том, что он уже достаточно хорошо знает Драко, чтобы понимать, что его раздражительность, его холодная гордость — не что иное, как защита, и это прекрасно.       — Я пришел не спасать тебя, идиот, — бесстыдно врет он. — Я пришел, потому что знал, куда ты делся, и знал, что ты приведешь нас к Фицуильяму.       Удивление Драко так остро, что Гарри почти чувствует его вкус.       — Вот блять, Поттер.       — Гарри. И ты оставил меня в Вертлявой Ящерке. Все смотрели на меня так, будто у меня совсем нет друзей.       — Это было очень невежливо с моей стороны, — вздыхает Драко, закатывая глаза. Он поднимает руку, проводит по волосам, так что они спадают еще большим беспорядком вокруг лица, но Драко, очевидно, не замечает этого.       На этот раз Гарри улыбается. Он не совсем уверен, что делает, но не в том положении, чтобы делать что-либо, кроме как доверять своим инстинктам.       — Я прощаю тебя.       — Я действительно не нуждался в твоей помощи, — говорит Драко, но глаза, которые блуждают по Гарри, ужасно его предают.       — Я же сказал тебе, что я не…       Драко драматично вздыхает.       — Просто скажи мне, что все это значит, чтобы я мог пойти домой и забыть об этом.       Гарри колеблется.       — Отлично. Я это признаю. Я не хотел, чтобы ты пострадал.       — Почему нет?       — Потому что я не психопат? — скрипит Гарри зубами, уронив лицо на сложенные руки и желая исчезнуть.       На какое-то бесконечно долгое время воцаряется тишина. Наконец, Драко тихо говорит:       — Я слышал, что ты сказал.       Прижавшись лицом к предплечьям, Гарри замирает абсолютно неподвижно. Он втягивает воздух так медленно и ровно, как только может, пытаясь сдержать внезапный стук сердца. Конечно, Драко мог иметь в виду все что угодно из того, что он сказал, но Гарри знает, что он имеет в виду, а обманывать себя никому не поможет.       Чувствуя себя глупым и беззащитным, он делает паузу, позволяя своему дыханию согреть влажный рукав кардигана и безнадежно ища в своей усталой, гудящей голове ответ, который не заставит его выглядеть еще большим идиотом, чем он уже есть. Где-то в глубине сознания тоненький голосок визжит, ругается, требует, чтобы он набрался храбрости, но Гарри никогда не чувствовал себя менее храбрым.       Наконец, с трудом вздохнув, он поднимает голову и заставляет себя посмотреть на Драко. Тот не двигается. Серые глаза пригвождают Гарри к месту, эмоции горят там сильно, но не читаемо.       Позади Гарри кто-то неловко откашливается. Он с облегчением оборачивается.       Рон стоит возле открытой двери билетной кассы, светя смущением, как маяк.       — Эм… извините… Я готов принять ваши показания прямо сейчас, если вы не возражаете. — Он делает паузу, все щелкая и щелкая ручкой. — Гарри, не хочешь сначала ты? Спасибо, что подождал… Малфой, — добавляет он, кивая Драко и быстро отступая в маленькую коробку.       — Не прошло и минуты, — говорит Гарри почти шепотом. С тупым осознанием того, что он уходит от возможности, о которой так мечтал, и по не более веской причине, чем глупый, беспорядочный страх, он поднимается с холодного пола и встряхивает онемевшими ногами.       На мгновение он смотрит в бассейн, наблюдая за голубоглазым аврором и ее напарником, как они вместе ремонтируют разбитые плитки, убирают обломки и медленно возвращают прекрасное старое место к тому, каким оно было до событий этого вечера. Он знает, что скоро все будет так, как будто ничего плохого здесь никогда не происходило, и хотя он не совсем хочет того же для себя, не может не чувствовать, что было бы проще вернуться к тому, как все было.       — Приятель?       — Иду, — откликается Гарри, протискиваясь в кабину и обнаруживая, что она уже почти заполнена. Он опускается на один из двух маленьких стульев, которые Рон то ли нашел, то ли наколдовал, и оглядывает троих заложников. Каро и ее коллеги все еще сидят, прислонившись к стене, но теперь они устроились более аккуратно, все в одну линию, и он почти верит, что они просто импровизированно дремлют.       — С ними все будет в порядке? — спрашивает он, поворачиваясь к Рону.       — Да. Очевидно, нам придется изменить их память, но, без сомнения, эти ублюдки сделали бы все иначе, потому что я не могу представить, чтобы они так же озаботились этим. Ты помнишь те случаи несколько лет назад — идиоты, которые пытались подправить воспоминаний невольных свидетелей и оставили их не знающими своих имен? — говорит Рон, хмурясь, и Гарри замечает, как он устал.       Он надеется, что Гермиона не сидит дома и не беспокоится о них… блять.       — Рон, мне нужно передать сообщение миссис Малфой, — говорит он, ужасаясь, что не подумал об этом раньше.       — Уже сделано, — заверяет Рон, устало улыбаясь. — Первое, что я сделал, когда место преступления было очищено. Я связался с Гермионой и попросил ее позвонить в Малфой-Мэнор и сообщить, что с Драко все в порядке. Я не хочу, чтобы ее голова снова оказалась в моем чертовом камине, поверь мне.       Гарри оседает, опершись локтями на маленький деревянный карниз с билетами, ручками и клочками бумаги.       — Спасибо.       — Нет проблем. Ты выглядишь довольно шокирующе, приятель, — предлагает Рон, изучая лицо Гарри и забинтованную руку. Он морщит нос от раскаяния. — Наверное, мне не следовало позволять тебе болтаться здесь. Ты должен идти домой, как только мы разберемся с этим… возьми Малфоя с собой.       Желудок Гарри неприятно переворачивается.       — Я не уверен, что так будет, — признается он.       Рон хмурится.       — Я думал, вы двое… знаешь, — он жестикулирует. — Ты сказал…       — Нет, — вздыхает Гарри. — Думаю, что да… ну, на самом деле только я.       Рон озадаченно смотрит, а потом его глаза расширяются.       — О. О-о-о, черт возьми, Гарри. — Явно не находя слов, он вытирает рукавом тяжелую челку и медленно качает головой. По какой-то причине его полное замешательство заставляет Гарри чувствовать себя немного лучше. Возможно, дело в том, что Рон и всеобщее недоумение, когда дело доходит до эмоциональных вопросов, — это такая знакомая комбинация, постоянная в центре этого водоворота. — Погоди, — вдруг говорит Рон. — Я бы так не сказал. Возможно, он спас тебе жизнь там — ты видел, что он сделал — мы все еще не уверены, какое проклятие использовал Фицуильям, без сомнения, парни из Riba его научили, но ты видел, что оно сделало с плитками… — Рон замолкает и пожимает плечами, как будто не пытается убедить Гарри, что Драко Малфой на самом деле испытывает к нему что-то помимо неудобного уровня сексуального влечения.       — Наверное, — тихо говорит Гарри, и в голове начинает стучать. — Но я бы сделал это и для тебя, или Гермионы, или Кингсли, или…       — Да, но мы говорим о Малфое, — перебивает Рон, указывая ручкой на Гарри. — Таких, как он, интересуют только они сами и их близкие. И это касается тебя. Это должно чего-то стоить, не так ли?       Гарри медленно выдыхает. Хотя он определенно заинтригован источником прозрений Рона, ему не хватает энергии просить и выслушивать объяснения. Зная Рона, он, наверное, опять брал книги Гермионы в туалет.       — Не знаю, Рон, — вздыхает он. — Я чувствую, что мне нужно проспать целый год. Ты не возражаешь, если мы просто уже сделаем это, чтобы я мог пойти домой и пожалеть себя где-нибудь в удобном месте?       — Как хочешь, приятель, — легко отвечает Рон. Он поднимает ручку и заговорщически смотрит на Гарри. — Вот что я тебе скажу: сокрытие всего этого будет кошмаром. В пресс-службе меня вздернут, когда я им расскажу.       — Ничего из этого не будет сообщено? — говорит Гарри. Он не может сказать, что удивлен. Министерству не стоит признавать, что кто-то из его старших сотрудников водится с бандитами. Тем не менее, он не может не думать о разоблачении Драко и желать, чтобы у него было такое же журналистское влияние в этой вселенной, чтобы донести правду до общественности. Возможно, когда-нибудь он так и сделает, если не решит отказаться от расследования как от плохой работы, и Гарри не сможет винить его за это.       — Нет. Кингсли говорит, что это будет слишком вредно, и я должен с ним согласиться, — вздыхает Рон. — Надеюсь, мы все-таки найдем способ объяснить, почему Фицуильяма отправили в Азкабан, чтобы люди знали, какой он колоссальный придурок.       — Хорошо, — с чувством говорит Гарри.       Рон кивает.       — Хорошо, давай начнем с самого начала, ладно? Не обращай внимания на Кингсли, если он зайдет, — я сказал, что он может сделать модификацию памяти. Очевидно, он скучает по этому, — признается Рон, и в глазах его мелькает веселье. — Я никогда не видел его таким взволнованным.       Невольно Гарри начинает свои показания с улыбкой на лице. Все это занимает чуть больше десяти минут, в течение которых он пытается снабдить Рона каждой важной деталью, которую может вспомнить, плюс несколько несущественных. Рон строчит в блокноте, одобрительно кивая на решение Гарри вызвать подкрепление и бросая на него предостерегающие взгляды, пока он пробегает минуты, предшествующие стычке в бассейне, как будто слышит о событиях в первый раз. Кингсли не появляется, пока Гарри сидит в билетной кассе, но приходит через минуту или две после того, как Гарри меняется местами с Драко. Гарри наблюдает, как он втискивает свое внушительное тело в переполненную деревянную каморку и неловко ерзает на кафельном полу, положив подбородок на колени и задумавшись, есть ли вообще смысл ждать Драко.       Когда он появляется в колючем, плохо сидящем пиджаке, плотно обтягивающем его стройную фигуру, он идет по плиткам так элегантно, как только может человек, чьи брюки, по крайней мере, на четыре дюйма длиннее, и встает перед Гарри, выжидающе глядя на него сверху вниз.       Гарри пристально смотрит в ответ, грудь разрывается от выкручивающего внутренности тепла к этому глупому ворчливому мудаку.       Драко приподнимает поврежденную бровь и морщится. Снова.       — Ты должен прекратить это делать, — советует Гарри.       Драко фыркает.       — Тебе нужно домой.       — Да, — тихо произносит Гарри и с огромным усилием поднимается на ноги. Всего в нескольких дюймах от Драко сейчас у него кружится голова, когда кровь стучит и бежит по венам. — Пойдешь со мной? — спрашивает он в спешке, и черт, он хотел бы, чтобы это звучало более достойно, чем вышло сейчас.       Глаза Драко горят в почти полной темноте. Прохладные пальцы крепко обхватывают запястье Гарри.       — Да.       В ужасе Гарри кивает и, сделав последний вдох насыщенного хлором воздуха, аппарирует.

**~*~**

      В безмолвном коридоре наконец смолкает хлопок аппарации. Когда Драко отпускает чужое запястье, Гарри кажется, что его неровное дыхание и стук сердца должны быть оглушительными. Тем не менее Драко ничего не говорит, и все, что они могут сделать, это смотреть друг на друга, будто ни один из них не знает, что делать теперь, когда шум, жара и адреналин остались позади.       Наконец Драко заговаривает.       — Э-э… могу я воспользоваться твоей ванной?       — Третья дверь справа, — хрипит Гарри, тихо ненавидя себя. — Я спущусь, поставлю чайник.       Он отворачивается, прежде чем сказать что-нибудь глупое, прислушиваясь к удаляющимся шагам Драко.       Оказавшись на кухне, он начинает возиться с приготовлением чая, не обращая внимания на то, что делают его руки. Это его кухня, в этом нет никаких сомнений, но все место, кажется, приобрело сюрреалистическую, сказочную атмосферу; каждый скрип, всплеск и лязг кажется громким и резким в его голове, и в то же время он чувствует, будто череп набит ватой.       — Какого хрена я делаю, Ми? — спрашивает он бессознательную змею, мирно свернувшуюся в его кармане. Он не ожидает, что она ответит, но думает, что, возможно, высказав свое недоумение вслух, сам себе поможет распутать некоторые из них.       Это не работает. В его ванной мужчина, в которого он болезненно влюблен, мужчина, который знает это, и все же Гарри имеет еще меньше представления, чем раньше, о том, на какой ступени сейчас находится. Он понятия не имеет, что происходит в голове у Драко, и, как обычно, Драко отлично варится в своих мыслях.       Гарри вздыхает и прислоняется к стойке, прижимая ладони к лицу — кожа влажная, а повязка шершавая. Ароматный чайный пар плывет вокруг него, и он вздыхает, разрываясь между усталым беспорядком в голове, который просто хочет, чтобы он забыл все это и свернулся калачиком в постели, и горячим, ноющим стрекотом в груди, животе и паху, который требует чего-то совершенно другого. Драко жив и невредим, как и он сам, и уже одно это стоит отметить.       — Я уверен, что раньше моя жизнь была не такой сложной, — бормочет он.       — Ты со мной разговариваешь?       Гарри опускает руки и делает вид, что не удивлен Драко, стоящему рядом с кухонным столом и с любопытством разглядывающему его.       — Нет. Просто размышляю вслух.       Драко моргает.       — Оу. Ты знаешь, что на лестнице сидел до смешного большой паук?       — Что ты с ним сделал? — спрашивает Гарри, внезапно насторожившись.       — Инсендио, — пожимает плечами Драко. — Исчез за долю секунды. Не за что.       Гарри в ужасе смотрит на него, и сердце его разрывается.       — Что? Зачем ты это сделал?!       — Я этого не делал, идиот. Он тут. — Рот Драко кривится в странной короткой улыбке, и он протягивает руку, где счастливо сидит лестничный паук.       Гарри ничего не говорит, опасаясь на один ужасный момент, что Драко может раздавить его, и не может избавиться от чувства, что это будет каким-то очень плохим предзнаменованием, но Драко просто слегка тычет его пальцем.       — Да, ты впечатляющий, — шепчет он, когда паук быстро-быстро передвигает лапками в одну сторону, а затем в другую.       С некоторым усилием Гарри скрывает огромную волну облегчения, которая накатывает на него.       — Ну, тогда отнеси его обратно.       Драко хмурится.       — Зачем?       — Потому что он живет на лестнице, и ему потребуется целая вечность, чтобы вернуться туда, — говорит Гарри, чувствуя, что указывает на очевидное.       На лице Драко мелькает мимолетное удивление.       — Ладно. Не возражаешь, если я сначала выпью чай?       — Конечно, — говорит Гарри, раздраженный формальностью, которая, кажется, прокрадывается в его голос.       Столь же напряженно Драко кивает и медленно идет через кухню, чтобы забрать свой чай. Он берет полосатую чашку, не спрашивая, ту, что содержит крепкий чай с сахаром, который Гарри сделал для него, не задумываясь. Он прислоняется к стойке, повторяя позу Гарри, медленно пьет и время от времени поглядывает на паука, который осторожно ходит по тыльной стороне его ладони. Гарри берет свою чашку и медленно пьет чай, просто чтобы чем-то заняться. Вкус у него какой-то нехороший, и, кроме того, он думает, что может лопнуть, если в ближайшее время не найдет способ снять это безумное напряжение.       — Кстати, Рон передал сообщение твоей матери, — говорит он после нескольких минут напряженного молчания.       — Я знаю. Он сказал мне.       — Ох, — Гарри ерзает на месте и кивает, ни к кому конкретно не обращаясь. — Хорошо.       — Да, — спокойно отвечает Драко. — Он очень эффективно работает.       Гарри едва замечает первый в своей жизни комплимент, переданный Малфоем Уизли, потому что не может думать ни о чем, кроме того, как тусклый свет кухонных ламп высвечивает резкую линию челюсти Драко, когда он откидывает голову назад и осторожно расправляет плечи. Сухо сглотнув, Гарри отворачивается и сосредотачивается на мерцающей поверхности своего чая.       — На один шаг вперед приходится два шага назад. Он не строит из себя недотрогу… просто его… на самом деле трудно добиться. — Голос Блейза эхом отдается в голове, богатый и уверенный, почти насмешливый. — Если он вообще впустит тебя в свою жизнь, это будет огромный скачок доверия для Драко. Но ты должен помнить, что все это для него в новинку — у него не было ни малейшего представления о том, каким должно быть его будущее.       Гарри жмурится. На другом конце кухни Драко с интересом наблюдает, как паук взбирается по рукаву его позаимствованного костюма.       Ты когда-нибудь пытался… откровенно сказать ему о том, что ты чувствуешь? Может быть, это было бы началом, старина.       Или, может быть, думает он бунтарски, это будет просто унизительно и не принесет ничего, кроме полного разрушения нашей дружбы. Он не собирается думать о том, что, возможно, лучше не признаваться в любви человеку, очевидно находящемуся в отключке, перед толпой авроров, коррумпированных чиновников и членов словенской банды. Потому что это не поможет.       Гарри допивает остатки чая и со звоном ставит чашку рядом с собой. Драко бросает взгляд на паука на своем плече и поднимает руку, чтобы неловко почесать свои жесткие волосы.       — Точно! Почему бы тебе не принять душ? — говорит Гарри внезапно и чуть громче, чем намеревался, испытывая облегчение от того, что наконец-то на него нашло вдохновение.       Пораженный, Драко неуверенно смотрит на него.       — Что ты хочешь этим сказать?       Гарри колеблется. Маленькая часть его настаивает на том, чтобы он применил здесь некоторую чувствительность, но он подавляет ее и прет дальше.       — Что на тебе… грязная одежда, да и к тому же чужая… и, может быть, чья-нибудь перхоть.       — Спасибо, — сухо говорит Драко.       — Послушай, просто приведи себя в порядок, тебе станет лучше, и я найду тебе что-нибудь из своей одежды. Что-нибудь… со вкусом, — добавляет он, заметив сомнение на лице Драко.       После минутного раздумья Драко кивает, и Гарри следует за ним вверх по обоим лестничным пролетам, наблюдая, как он оставляет паука на лестнице, а затем направляется в спальню, где осторожно помещает Мису в ее аквариум и активирует заклинание, которое держит ее в тепле.       — Первым делом утром, обещаю, — шепчет он, поглаживая ее узорчатую головку и чувствуя боль от отсутствия ответа, хотя и знает, что сейчас это к лучшему.       Выходя из спальни, он замечает стопку чистых полотенец и хватает одно, вспоминая, что у него еще не было времени разложить чистое белье в ванные, и понимая, что Драко вряд ли будет впечатлен тем, что ему придется стоять там мокрым после душа. Дверь в ванную приоткрыта, восхитительный пар только начинает вырываться в коридор, и Гарри тихонько стучит.       — Драко? Я принес тебе полотенце, — зовет он.       Ответа нет, но дверь легко поворачивается на петлях, и Гарри оказывается обнаруженным в дверном проеме с полотенцем в руках и глазами, безнадежно устремленными на сцену, развернутую перед ним. Драко снял рубашку и пиджак Горана и теперь стоит с обнаженной грудью перед зеркалом в ванной, глядя на свое отражение в немом отчаянии. Его бледная кожа покрыта ссадинами, порезами и синяками, самые страшные из которых гротескным красно-фиолетовым поясом пересекают грудь, ребра и талию. Чувствуя тошноту, Гарри прогоняет воспоминание о злобных пинках Владимира и смотрит на спину Драко, где синяки продолжаются, перемежаясь ожогоподобными следами темных проклятий, нанесенных с близкого расстояния.       Сердце разрывается от ярости, сочувствия и той боли, которая приходит только от того, что видишь, как кто-то, кого ты любишь, пострадал абсолютно бессмысленно. С силой прикусив губу, он крепко сжимает мягкие волокна полотенца и пытается придумать, что сказать, потому что ноги, кажется, прилипли к полу, и Драко наверняка заметит его очень скоро.       — Мне действительно жаль, — говорит он наконец, стараясь контролировать свой голос.       На этот раз Драко оборачивается, его глаза блестят и полны ярости, как будто он борется со слезами.       — Я не помню, как я получил большинство из этого, — шепчет он и поднимает руку, чтобы провести по ране на лбу. — Даже вот это.       — Хорошо, — говорит Гарри, делая неуверенный шаг в комнату, все еще прижимая полотенце к груди. — Я знаю, что ты, вероятно, не поверишь мне, но будет лучше, если ты не вспомнишь.       Драко обхватывает руками плечи и смотрит куда-то слева от Гарри.       — Не знаю, правда это или нет, но… я не… это идиотизм, но я не понимал, насколько все плохо, когда снимал одежду.       — Это не идиотизм, — мягко заверяет Гарри. — Немного жизнеутверждающе для тебя, но это не обязательно плохо. — И черт возьми, он понятия не имеет, почему шутит в такой момент, но Драко издает болезненный тихий звук, и уголки его рта всего на мгновение дрожат.       Гарри входит в ванную. С тихим щелчком закрывая за собой дверь, он задерживает дыхание, но Драко никак не реагирует. Все еще неуверенный, Гарри наблюдает за ним и слушает шипение и стук душа, держась за успокаивающий шелест воды и позволяя ему успокоить себя. Драко невероятно уязвим, готов разбиться вдребезги, и Гарри должен быть здесь самым сильным.       И он может это сделать. Быть большим для кого-то маленького — это то, что приходит естественным образом, и именно с этим осознанием он может снова почувствовать почву под ногами.       — Хорошо… ты позволишь мне обработать? — спрашивает он, кладя полотенце и указывая на рану на лице Драко.       — Если нужно, — говорит Драко и опускается на край ванны, пока Гарри роется в шкафчиках в поисках аптечки.       — Я не смогу сделать так, чтобы выглядело красиво или что-то в этом роде — тебе придется сходить к целителю, — но я могу начать, — говорит Гарри, хватая баночку Универсальной Мази Профессора Би и несколько ватных тампонов. Он садится рядом с Драко на край ванны. — Драко?       Серые глаза поднимаются на него, удивительно напряженные, а затем закрываются.       — Продолжай. Я обещаю не плакать.       Гарри сдерживает улыбку и принимается за работу. Тяжелый ароматный запах мази пересиливает, и нос Драко морщится, когда Гарри осторожно прикладывает тампон к ране. Он наклоняется так близко, как только осмеливается, задерживая дыхание, когда его бедро прижимается к бедру Драко, и прядь влажных светлых волос скользит по его щеке. Только один раз Драко вздрагивает, когда Гарри приклеивает на место полоску непромокаемой марли. Глаза Драко распахиваются от удивления.       — Извини, — бормочет Гарри, и их разделяет всего несколько дюймов. Что-то теплое и настойчивое мелькает у него в животе. — Теперь я закончил.       — Ты уверен? — шепчет Драко. Он подрагивает.       — Да, — говорит Гарри, сжимая баночку с мазью обеими руками.       — Ты что-то хочешь от меня, — бормочет Драко, почти удивленно. Это не вопрос.       — Да, — легко соглашается Гарри, позволяя себе наконец улыбнуться. — Но только то, что ты хочешь дать.       Драко медленно выдыхает, теплое дыхание касается щеки Гарри.       — Я хочу принять душ, — говорит он, и эти слова настолько решительны, что Гарри не может сдержать дрожь.       — Ладно, — шепчет он, позволяя баночке с мазью скользнуть в ванну и с грохотом остановиться на дне.       Он не может отвести глаз от Драко, когда тот встает на ноги и кладет руки на пояс своих слишком больших брюк; все, что он может делать, это продолжать дышать, потому что это действительно происходит. Поколебавшись лишь мгновение, Гарри тоже встает, не обращая внимания на боль в спине и сосредоточившись на намерении в серых глазах, которые не отрываются от него. Слова «Я хочу, чтобы ты пошел со мной» не звучат да и не нужны — он никогда не нервничал больше, но и никогда не был более уверен.       Дрожащими руками он просовывает пальцы под подол рубашки и кардигана и сразу стягивает их через голову, роняя на пол влажным комком и чувствуя на себе взгляд Драко. Ему никогда не было особенно удобно раздеваться перед кем-то, но есть что-то в этой наглой новой уязвимости, что волнует, потрескивает на коже и срывает с губ тихую улыбку, которую Драко мгновенно отражает. Сердце болит самым чудесным образом, Гарри в считанные секунды сбрасывает джинсы и нижнее белье и открывает стеклянную дверь душевой кабины. Пар вырывается наружу и окружает его, лаская холодную, влажную кожу, и он позволяет ему это, откидывая голову назад и наслаждаясь теплом, прежде чем снова повернуться к Драко.       И он прямо там, прямо за ним, и Гарри позволяет себе смотреть на него, всего секунду, потому что этот Драко — его Драко — всегда максимально застегнут, а видеть его голым почти шокирует. Потрясающе и красиво, Гарри молча хочет все исправить, потому что за синяками и ожогами от заклинаний стоят те же острые углы и длинные тонкие линии, которые требуют прикосновений, раскрытой ладонью по прохладной коже, и Гарри делает это, потому что потребовалось бы больше, чем немного нервов, чтобы остановить его сейчас, мягко, хотя и осторожно, ища неповрежденную кожу и восстанавливая дыхание, когда Драко тихо вздыхает и закрывает глаза.       Потерявшись в дымке пара, Гарри отступает назад, под горячую воду, ловит Драко за запястье и мягко втягивает его в кабину. Закрывая дверь и запирая их, отгораживаясь от холодного воздуха ванной и останавливая остаток ночи до этого момента, он понимает, что это, вероятно, не самое лучшее для его забинтованной руки — повязки уже становятся влажными и рваными — но ему все равно. Ему все равно. Все, что имеет значение, — вот это, потому что это, наконец, реально. Это существует, несмотря на все его глупые решения, и он хочет каждую секунду происходящего.       Он хочет, чтобы пальцы Драко обвились вокруг его бедер, чтобы большие пальцы скользили по чувствительным линиям и заставили его задохнуться. Он содрогается и становится горячим и твердым под водой. Гарри хочет, чтобы Драко крепко прижался к нему, грудь к груди, и их губы почти… почти слились. Он хочет, берет и имеет, наблюдая, как пламя вспыхивает в глазах Драко, прежде чем он наклоняется на последнюю долю дюйма и целует его. Сначала неуверенно, вопрошающе, прикосновение губ с таким трудом сдерживаемое, но когда Драко отвечает горячим прикосновением языка и оцарапыванием ногтями поясницы, нерешительность смывается, и Гарри бросается в поцелуй. Облегчение разрывается в груди, когда он запускает обе руки во влажные волосы Драко и целует его с намеренной, медленной интенсивностью. Их губы сходятся точно так, как он и предполагал, но все же в этом так много другого, что он не мог даже представить.       Он и не пытается. Ему все равно, потому что Драко скользит пальцами по его влажной коже, вверх по спине, плечам и шее, заставляя дрожать, притягивая его сильнее в поцелуй и выпуская грубые короткие вздохи в его рот, каждый из которых, кажется, летит прямо через позвоночник к члену, теперь твердому и ноющему у живота Драко. Все горячее, туманное и восхитительное-скользкое, и это чертовски прекрасно.       Когда Драко отстраняется, задыхаясь, и начинает покрывать шею Гарри мягкими горячими поцелуями открытым ртом, он стонет и протягивает руку к плиткам для поддержки, внезапно чувствуя шаткость и головокружение, когда воспоминание о проблеске вспыхивает в жизни.       Он наблюдает, как по плечам Драко пробегает дрожь. Наблюдает, как он поднимает руки и проводит пальцами по волосам, насквозь пропитанными золотистым светом. Наблюдает.       — Присоединишься?       Желудок делает небольшое сальто.       — В… в… душе? Там? С тобой?       Гарри улыбается, благодарный за каскад горячей воды, стекающей по спине, когда вздрагивает, вспоминая, как просто стоял там, наблюдая, в ужасе от своих чувств. Импульсивно он хватает Драко за запястье здоровой рукой и проводит пальцами по скользким от воды черным линиям метки и мягкому участку кожи возле сгиба локтя, где все еще почти ожидает найти четыре знакомые буквы.       — Что ты делаешь? — бормочет Драко, отстраняясь от его шеи и позволяя втянуть себя в еще один мучительно медленный поцелуй.       — Просто смотрю на тебя, — шепчет Гарри ему в губы, позволяя ладони соскользнуть с руки Драко на талию, бедро, а затем с тихим стоном прижаться к его эрекции твердой и настойчивой ладонью.       Драко низко, гортанно стонет и отодвигается достаточно далеко, чтобы посмотреть на Гарри потемневшими от желания глазами.       — Меня всегда учили, что нужно смотреть глазами, — говорит он с легкой улыбкой.       — Я не думаю, что еще одно нарушенное сегодня правило повредит, — заключает Гарри, пытаясь удержать эту улыбку и, возможно, поощрить яркую, ослепительную, которой так и не было этим вечером.       Драко ничего не говорит, но его улыбка на долю секунды становится шире, и хотя она все еще выглядит довольно устало, сердце Гарри одобрительно колотится. Он чувствует себя храбрым, когда сжимает пальцы вокруг члена Драко; смотрит в глаза все это время, зная, что ему, наконец, нечего скрывать, и желая видеть его лицо, когда будет ласкать его.       — Ох, — выдыхает Драко, крепче прижимаясь к Гарри, когда его бедра дергаются от прикосновения, а колени слабеют. — Ох, блять, да.       Уже ошеломленный, Гарри притягивает его ближе под горячую воду, игнорируя мокрые бинты, которые начинают слезать с руки, и скользит кулаком по эрекции Драко в медленном, устойчивом ритме.       — Хорошо, — шепчет он, не имея лучшего ответа, и Драко улыбается, закрыв глаза, и обхватывает пальцами член Гарри, заставляя его потерять дыхание.       Это происходит на самом деле, повторяет он про себя, когда снова тянется к губам Драко, ощущая вкус собственной зубной пасты и желая улыбнуться, но тут пальцы Драко ласкают гладкую чувствительную головку его члена, и это все, что он может сделать, чтобы не забыться и просто беспомощно всхлипывать. Это было так давно, и… он потратил на размышления об этом больше времени, чем хотел бы признать. А теперь он здесь, и, блядский Мерлин, он чувствует себя хорошо.       Задыхающиеся и промокшие под безжалостным потоком воды, они двигаются вместе, находя общий ритм и погружаясь в него, крепко поглаживая горячую твердую плоть, хватаясь за плечи, бедра и ягодицы, напрягаясь для как можно более тесного контакта, нуждаясь в прикосновении, ощущении, разделяя быстрые вдохи и беспорядочные поцелуи, когда неизбежно, отчаянно движутся к оргазму. Осознавая, что Драко ранен, Гарри делает свои прикосновения легкими и осторожными, скользя своей поврежденной рукой по волосам Драко, обводя его подбородок и привлекая в поцелуи, которые воспламеняют и подталкивают к краю.       У него перехватывает дыхание, когда Гарри обнаруживает, что его прижимают к холодным плиткам, но не останавливается ни на мгновение; ощущение того, что он в ловушке, когда Драко прижимается к нему, только подстегивает, и когда Драко открывает глаза, стонет, вздрагивает и врезается в его кулак, член Гарри дергается, и он теряет себя, роняя голову на плечо Драко и прижимаясь ртом к его чистой коже, когда жар выливается из него.       Некоторое время никто из них не двигается. Гарри это вполне устраивает; теперь плитки приятно согревают спину, а голова довольно уютно лежит на плече Драко. Он отпускает член Драко и обнимает его обеими руками за талию, удовлетворенно вздыхая. Да, он был бы совершенно счастлив остаться здесь. К сожалению, похоже, у Драко есть другие идеи.       — Мне действительно нужно вымыть волосы, прежде чем я потеряю способность пользоваться руками, — вздыхает он, целуя кожу чуть ниже мочки уха Гарри.       — А такое возможно? — спрашивает Гарри, совершенно не желая двигаться.       — Нет, но я бы предпочел не рисковать, — говорит Драко, высвобождаясь и ища шампунь. — Тебе тоже нужно помыться. Ты же в курсе, что просто постоять под водой недостаточно.       — Я не просто так стою под водой, — замечает Гарри, сдаваясь и протягивая Драко нужную бутылку. — Я делаю кучу других дел. И ты тоже.       Драко фыркает.       — Да. Все это еще одна причина, чтобы помыться. Вот. — Он бросает Гарри мочалку.       Гарри вздыхает, выжимает немного пряного апельсинового геля для душа на мочалку и начинает очень осторожно тереть Драко спину. На самом деле он ни в малейшей степени не сопротивляется и не раздражается; он плывет в восхитительном тумане сытости, тепла и любви к этому человеку, который рассматривает совершенно обычную бутылку шампуня, как будто она может отравить его.       — Я имел ввиду, что нужно вымыться самому, — озадаченно говорит Драко.       — Кто сказал, что романтика умерла? — удивляется Гарри, заканчивая работу и улыбаясь, когда Драко наклоняется к нему, чтобы вымыть голову медленными, томными движениями пальцев.       — Не знаю, — говорит Драко, — но мне кажется, у чистых людей больше возможностей для романтики, чем у грязных.       Гарри смеется. Он намыливается апельсиновой дрянью и бегло моет волосы — он не менялся телом с гангстером с перхотью, — затем притягивает Драко обратно к себе, целуя его с преданностью, пока горячая вода и свежие, пахнущие теплом пузырьки смывают остатки ночи.       Они пробираются в спальню, не зажигая ламп, и плюхаются на кровать, завернувшись в простыни, от их разгоряченной кожи все еще идет пар.       — Прекрасный матрас, — говорит Драко, сворачиваясь калачиком на боку и лишь слегка морщась от боли в ушибах.       — Спасибо, — шепчет Гарри, ударяя кулаком по подушке и кладя руку на талию Драко. В темноте этот вопрос начинает терзать его. Он жует губу. — Драко… о том, что ты слышал?       Ответа нет, Драко дышит медленно и ровно.       Гарри вздыхает. Может быть, завтра.

**~*~**

      Когда Гарри открывает глаза, первое, что он ощущает, — это тупую пульсирующую боль в пальцах и скованность спины. Голова, однако, на удивление ясна, и в ту секунду, когда его взгляд падает на Драко, растянувшегося на животе, крепко спящего и ровно дышащего, Гарри уже не волнует, какие части его тела нестерпимо ноют. Он улыбается, осторожно проводя ладонью по спине Драко, а потом вспоминает Мису.       Гарри приподнимается на локте и заглядывает в ее аквариум, паника быстро скручивается в нем. Она не сдвинулась с места, где он оставил ее прошлой ночью, но, кажется, шевелится; ее движения медлительны и смутны, лишь короткое движение головы по кольцам и малейшее подергивание поврежденного хвоста. Гарри с облегчением думает; он понятия не имеет, куда ее отвезти, и сразу чувствует себя колоссальным неудачником как владелец домашнего животного, но на это нет времени. Все еще размышляя, он наклоняется и тычет в часы-помидор.       — Девять шестнадцать, — объявляет он, глядя на него одним глазом-бусинкой.       Гарри оглядывается мгновение, пораженный тем, что ему удалось проспать так долго, а затем, рассудив, что это определенно достаточно цивилизованный час для открытия ветеринарной клиники, он вылезает из постели, потягивается в осторожном солнечном свете и пытается стряхнуть странное ощущение, которое приходит только от того, что ложишься в постель мокрым и наполовину завернутым в полотенце. Он останавливается на полпути к шкафу и смотрит на Драко. Думает, не разбудить ли его, но тот выглядит таким умиротворенным, несмотря на синяки и ожоги. С ним все будет в порядке, это главное, синяки исчезают. Раны заживают. Но сейчас ему нужно поспать, и Гарри неохотно возобновляет движение.       Натянув чистые джинсы и тонкий свитер, Гарри царапает записку и оставляет ее на прикроватном столике рядом с Драко.       Пойду поищу ветеринара для Мису. Не должен задержаться надолго.       Если останешься, я, может быть, даже приготовлю завтрак.       Г       Вздохнув, он подхватывает Мису и достает картонную коробку со дна шкафа, пробивая в ней отверстия для воздуха палочкой и осторожно помещая змею внутрь. Когда он тихо открывает дверь, то замечает свое отражение — волосы представляют собой что-то очень странное, но он не собирается сейчас это исправлять.       — Куда мы? — слабым голосом спрашивает Мису. — Я возвращаюсь к другим змеям?       Гарри останавливается на лестничной площадке, глядя на коробку.       — Да, почему нет, — говорит он решительно; это самое подходящее место для начала, как и любое другое. — Но не волнуйся, потом ты вернешься домой.       — Вернусь домой, — сонно повторяет она. Гарри аппарирует.       Через несколько секунд он мчится по Косой аллее с маленькой коробочкой под здоровой рукой, направляясь к Волшебному зверинцу. Оказавшись внутри, он вдыхает теплый затхлый запах животных и оглядывается, с огромным облегчением увидев за прилавком знакомого бородатого мужчину. Мужчина не замечает его до тех пор, пока он не ставит коробку и не откашливается, занятый тем, что вытаскивает из блокнота одну из тех огромных зеленых улиток. Услышав кашель Гарри, улитка с любопытством машет усиками и довольно сносно имитирует этот звук.       — Здравствуйте, мистер Поттер, — весело говорит мужчина. — Как поживает ваша кукурузная змея? Я видел ее в газете вместе с вами несколько недель назад, знаете!       Гарри колеблется, обхватив руками края коробки Мису.       — Отлично… у нее все отлично, но она ранена. Мне нужен ветеринар.       — Ох… Мне очень жаль это слышать, хотите, я посмотрю? — предлагает он.       Гарри одаривает его мрачной улыбкой и подвигает коробку через прилавок.       — Вот так, малышка, — бормочет продавец, подсовывая большие пальцы под крышку и осторожно приподнимая ее. Он бледнеет.       Гарри тревожно кусает губу.       — Вы сможете что-нибудь сделать?       — Даже не знаю, с чего начать. Святой Франциск ваш лучший выбор. — Бородач закрывает коробку с Мису и смотрит на Гарри. — Вы знаете, где находится госпиталь Святого Мунго?       Гарри кивает, забирая коробку.       — Ветеринарная клиника прямо через дорогу. Вы не пропустите.       — Большое спасибо, — говорит Гарри, настолько воодушевленный от благодарности, что делает все, на что способен, чтобы просто направиться к двери, а не перепрыгнуть через стойку и не обнять бородача.

**~*~**

      В Центре Святого Франциска для животных всех видов чистота. Стены и полы сверкают ослепительной белизной, и кажется, что все вокруг блестит. В приемной полно народу — дама с огромным ирландским волкодавом, пара маленьких девочек с потрепанными пушистиками, мальчик-подросток с перебинтованной кошкой и сморщенная пожилая пара, которая изо всех сил пытается удержать свою шишугу, которая выглядит вдвое больше обычного, — но запах животных едва различим над всепроникающим, чистым-чистым-чистым ароматом мяты, который, кажется, доносится с потолка.       Гарри велят сесть, и он повинуется, выбирая самый дальний стул от огромной шишуги, которая кажется слишком громкой и шумной для едва находящейся в сознании Мису. Он не сводит с нее глаз, пока ждет, время от времени просовывая руку в коробку, чтобы погладить ее, но решая не начинать разговор, опасаясь встревожить других обитателей приемной неожиданной демонстрацией знаний парселтанга. Маленькие девочки с пушистиками часто оглядываются на него, и их неспособность должным образом скрыть свой шепот и хихиканье дает Гарри совершенно ясно понять, что они обсуждают его.       Странно, но он действительно не возражает. На самом деле, в следующий раз, когда они смотрят на него, он улыбается им. Они разражаются беспомощным смехом, а Гарри, все еще улыбаясь, поворачивается, чтобы посмотреть на происходящее в приемной. Несколько мгновений он забавляется, наблюдая, как блестящие сережки секретарши отбрасывают мерцающие блики на потолок, а затем обращает внимание на маленькую светловолосую девочку, которая, видимо, помогает ей. На вид ей лет восемь-девять, одета она в парусиновые туфли с развязанными шнурками и пурпурный комбинезон, и ее явно распирает от энергии.       — Элли, найди мне карту Мерфи… ах… Бейкер, пожалуйста, — тихо просит секретарша, прежде чем повернуться к приемной и почти что прореветь: — Миссис Бейкер и Мерфи, ветеринар готов вас принять.       Маленькая девочка, спрыгнувшая с края стола, чтобы порыться в картотеке, выскакивает как раз в тот момент, когда леди и ее огромная собака приближаются к стойке регистрации. Она протягивает карту с сияющей улыбкой, и Гарри внезапно узнает ее. Он видел эту маленькую девочку раньше, но будь он проклят, если вспомнит, где и когда. По мере того как приемная медленно пустеет, он снова и снова прокручивает в голове ее лицо, но ничего не добивается.       К тому времени, как его зовут, места снова начинают заполняться, и Гарри понятия не имеет, который час. Без сомнения, Драко уже проснулся; Гарри надеется, что он решил исследовать кухню вместо того, чтобы сделать вывод, что Гарри бросил его.       Он берет свою карту у маленькой девочки и улыбается про себя, когда молодая секретарша смотрит на него на секунду слишком долго, краснеет и притворяется, что сильно интересуется своим пером.       Наконец он толкает дверь в кабинет ветеринара, и все сразу обретает смысл. Однако он сдерживает триумф, потому что должен, и просто улыбается женщине, стоящей перед чистым, вычищенным столом.       — Привет, — говорит он, ставя коробку.       — Здравствуйте, — отвечает Дженни, беря карту и листая ее. — Здесь не так уж много… Я так понимаю, это ваше первое посещение?       — Да, — признается Гарри, чувствуя себя неловко. — До сих пор она ни в чем не нуждалась, но я знаю, что должен был… зарегистрировать ее или что-то в этом роде.       — Не беспокойтесь. — Дженни закрывает папку и улыбается. — Что я могу сделать для вас с Мису?       Гарри вздыхает, кладя обе руки на край стола.       — Вам лучше просто взглянуть.       — Хорошо, — говорит Дженни, бросая взгляд на искалеченные пальцы Гарри, которые были поспешно завернуты в старый (чистый) носовой платок и закреплены заклинанием Быстрого Прилипания. — Тогда давайте посмотрим.       Она осторожно вытаскивает сонную Мису из коробки, умело придерживая ее за голову и поддерживая на одной руке. Хмурится, сосредоточенно поджимая губы, изучая рваную массу, которая когда-то была концом хвоста Мису.       Она бросает взгляд на Гарри.       — Это рана от проклятия.       — Да, — признается он, и ее глаза задерживаются на нем, словно желая, чтобы он сказал больше. Он держится твердо, думая о ночном кошмаре Рона и о том простом факте, что он действительно не хочет говорить об этом. Наконец острый взгляд Дженни снова скользит на Мису, и она, кажется, оставляет эту тему.       — Боюсь, хвост не заживет.       Гарри резко выдыхает.       — Совсем?       — Нет. Кончик хвоста придется купировать… Но с ней все будет в порядке. — Дженни опускает Мису на землю и нежно гладит ее тыльной стороной пальца. — Это может на какое-то время нарушить ее равновесие, и с этого момента вам придется следить за тем, как она линяет — просто чтобы убедиться, что конец хвоста полностью облезает.       — Точно. — Он смотрит на Мису, которая пытается перевернуться на спину, но безуспешно. — Равновесие, говорите?       Дженни кивает.       — Да, но она скоро привыкнет, не волнуйтесь.       — А что, если ее равновесие было не тем, чем она могла похвастаться, с самого начала? — спрашивает Гарри, думая о ночных скольжениях и падениях в аквариуме на его кровати.       Дженни улыбается, явно забавляясь.       — Ну, тогда, может, она и не заметит разницы.       Гарри усмехается.       — Будем надеяться, что нет. Она не самое грациозное создание в мире.       — Хотя она красивая змея, — сообщает Дженни, оценивающе глядя на Мису. — Прекрасные необычные отметины.       Гарри раздувается от гордости. Теперь, когда он знает, что Мису поправится, все кажется легче и многообещающе.       — Спасибо.       Дженни достает палочку и постукивает ею по плечу, словно борясь с какой-то внутренней дилеммой. Когда она поднимает глаза, черты ее лица застывают.       — Это были вы в ту ночь на Косой аллее… перед Рождеством.       — Э-э, да, — соглашается Гарри, сердце колотится от совпадения, и на какое-то мгновение он думает, не стоит ли ему оглянуться в поисках Бориса. — За кого вы меня приняли?       — Ну… Я начала сомневаться в этом через некоторое время… А потом Элли сказала… — она замолкает и теребит серебряную заколку, удерживающую ее тяжелые светлые волосы.       — Что? — давит Гарри.       — Элли сказала: «Нет, мама, Гарри Поттер повыше», — признается она, сморщив нос.       Гарри выпрямляется во все свои пять футов десять с копейками дюймов, а затем расслабляется, улыбаясь.       — Боюсь, что это не так, извините.       Дженни улыбается в ответ.       — Простите. Дети всегда фантастически честны, не так ли?       — Да. Мой старший теперь выше меня, и любит напоминать мне, что я практически миниатюрный, — со вздохом говорит Гарри. — И что древний, конечно.       Глаза Дженни светятся весельем и сочувствием, когда она снова обращает свое внимание на Мису.       — Отличная работа над заклинанием Стазиса, — бормочет она, снимая заклинание длинными взмахами палочки, а затем рисуя мерцающее голубое поле вокруг Мису. — Вы сами это сделали?       — Нет, — признается Гарри. — Друг.       Дженни приподнимает светлую бровь.       — Ну, если вашего друга не будет рядом в следующий раз, вот подробная информация о моем нерабочем времени, — говорит она, вызывая карточку из ближайшей стопки в руку и вручая ее ему, даже не отводя глаз от Мису.       — Спасибо.       — Что это? Чувствую себя… странно, — шепчет Мису, пытаясь потянуться к Гарри, но каждый раз плюхаясь обратно на стол.       — Все в порядке, — успокаивает Гарри, присаживаясь на корточки возле стола, чтобы она могла его видеть, обхватив пальцами твердые деревянные края, чтобы не потревожить жужжащее голубое поле Дженни. — С тобой все будет хорошо, обещаю.       — Что случилось? Я… сломана, — тихо говорит она, и Гарри переполняет чувство вины. Если бы Гарри хоть раз в жизни сумел подумать, прежде чем действовать, она могла бы спокойно сидеть дома в своем аквариуме, а не находиться в кармане прямо на линии огня.       — Я… — Гарри вздыхает. Он бросает взгляд на Дженни, которая, как завороженная, наблюдает за их разговором.       — Это блестяще. Жаль, что я не могу так разговаривать со всеми своими пациентами… пусть она знает, что ей не нужно бояться.       — Что я должен ей сказать? — спрашивает Гарри, наблюдая за попытками Мису извернуться и посмотреть на свой поврежденный хвост.       — Скажите ей, что дальше произойдет, — советует она. — Скажите, что она была поражена заклинанием, и теперь мне нужно использовать другое заклинание, чтобы убрать поврежденную часть. Скажите, что это не будет больно и что она может чувствовать себя немного странно потом, но быстро привыкнет. Пожалуйста, передайте ей, что она может мне доверять… если, конечно, вы считаете, что она может.       Гарри кивает и начинает тихо разговаривать с Мису, отвлекая ее внимание от травмы и переводя слова Дженни. Закончив, он выпрямляет протестующую спину.       — Мы оба полностью вам доверяем, — объявляет он, и Дженни улыбается.       — Я очень рада. Не могли бы вы подержать ее? Очень медленно протяните руку в коробку, и все будет в порядке… хорошо, — говорит Дженни, когда Гарри повинуется, держа Мису крепко, но осторожно и оставаясь настолько неподвижным, насколько может, пока ветеринар срезает поврежденную плоть своей палочкой. Ее глаза сужаются, а выбившиеся пряди светлых волос падают на лоб.       Незнакомое заклинание потрескивает и шипит, наполняя маленькую комнату странным, почти металлическим запахом. Мису не борется под руками Гарри, а лежит неподвижно, ей не больно, но определенно тревожно, и Гарри трудно наблюдать за точными движениями палочки Дженни, когда та отделяет последние два дюйма хвоста и запечатывает рану с впечатляющей аккуратностью. К тому времени, как она заканчивает, Гарри почти верит, что смотрит на змею, которая родилась со слегка обрубленным хвостом, и Мису, теперь свободная в движении, кажется, испытывает облегчение, избавившись от запутанного беспорядка, который балластом висел на ней последние двенадцать часов.       — Так намного лучше! — объявляет она, и от радости в ее голосе у Гарри поднимается сердце. — Хотя и короче, чем раньше. Надо продолжать расти!       Гарри смеется.       Дженни разгоняет голубое поле и осторожно проводит пальцами по аккуратному обрубку.       — Что она сказала?       — Она немного расстроена, что не такая большая, как раньше, — признается Гарри.       Дженни улыбается и тянется за стопкой бланков.       — Она вырастет. Она всего лишь малышка.       — Попробуйте убедить ее в этом.       — Значит, змеи так же капризны, как дети, — размышляет она, заправляя волосы за ухо и начиная строчить в верхней строчке. — Вы можете забрать ее сейчас, если хотите, она может отправиться домой.       С большой осторожностью он подхватывает Мису на руки — ей холодно, поэтому он помогает ей забраться в рукав своего свитера, пока только кончик ее мордочки не высовывается наружу. Порыв облегчения приносит с собой внезапную усталость, и он позволяет себе прислониться к столу Дженни, пока та записывает детали процедуры и болтает с ним.       — Знаете, я не сразу согласилась с ней, — говорит она, бросая серьезный взгляд на Гарри. — Я имею в виду с тем, что мы видели не вас.       Гарри на мгновение озадаченно хмурится.       — О, — говорит он, наконец понимая. — Не волнуйтесь, я не обижаюсь.       — Я подумала, что, может быть, вы узнали нас из магазина приколов — ну, знаете, Волшебные Вредилки Уизли — мы часто бываем там, и я знаю, что вы друзья с Джорджем Уизли. Это самое любимое место Элли в мире.       — Я не виню ее, — говорит Гарри. — Мои дети такие же.       Дженни улыбается.       — Я всегда удивляюсь, откуда берутся все эти странные идеи. Уверена, он очарователен, — размышляет она, обмакивая перо и продолжая яростно писать.       — Он довольно интересный парень, — соглашается Гарри, и когда он смотрит на нее, странная, но довольно блестящая идея вспыхивает в голове. Он думает о ярком, счастливом Фреде из проблеска, о том, кто сделал бы все для своего брата, и о том, кто был помолвлен с умной, непринужденной блондинкой по имени Дженни. Он удивляется. В приемной сидит ее дочь, но на пальцах у нее нет колец; и все же это далеко не убедительное доказательство того, что человек не замужем.       — Нет, я разведена, — говорит Дженни, отрываясь от своих записей.       — Извините?       — Вы спросили, замужем ли я. — Она снова начинает писать, вид у нее довольный. — Я подумала, вы хотели сказать это вслух.       Внутренне съежившись, Гарри закрывает глаза и надеется исчезнуть.       — Нет, я действительно не хотел. Простите.       — Все в порядке, — бормочет она, и он слышит улыбку в ее голосе вместе со скрипом пера.       Гарри неохотно открывает глаза.       — Знаете, я правда не пытался… э-э…       Дженни усмехается.       — Знаю.       Гарри закрывает рот и сосредотачивается на том, чтобы держать его закрытым.       — Все готово, — наконец объявляет она, поворачивая бланк, чтобы он поставил свою подпись. — Кроме…       — Что?       Она снова морщит нос с извинением в глазах, прежде чем указать на его плохо перебинтованную руку.       — Хотите, я взгляну на нее?       Гарри нерешительно колеблется. Там все не может выглядеть хорошо. Мужчина со змеей приходит в ее операционную с одинаковыми отвратительными проклятыми ранами… она, скорее всего, гадает, что, черт возьми, с ними произошло. И все же он не думает, что сейчас есть хоть какой-то шанс спасти ее впечатление о нем.       — Я знаю, что не целитель, — продолжает она, — но у меня такое чувство, что вы не собираетесь ее лечить.       — Я перевязал ее… — пытается он. — То есть аврор…       — Я не собираюсь спрашивать… ну, разве что скажу, что не верю, что аврор мог перевязать вам руку старым носовым платком.       — Ну, нет… Я… это правда долгая история, — признается Гарри.       Дженни пожимает плечами и протягивает ему руку, и Гарри не может избавиться от ощущения, что у него нет особого выбора. Лицо у нее суровое, как у Гермионы, или Молли Уизли, или еще хуже — у Хельги. Он вздрагивает и позволяет Дженни взять себя за руку. Если она может так красиво вылечить Мису, ему не о чем беспокоиться.       Нахмурившись, она снимает импровизированную повязку и вытирает остатки засохшей крови, прилипшей к ногтям.       — Боюсь, здесь та же история, — говорит она, указывая на необработанные поверхности двух поврежденных пальцев, каждый из которых почти на полдюйма короче, чем раньше. — Восстановить эти участки невозможно, но заживут они нормально. Это хорошие чистые порезы, в отличие от ее, — добавляет она, глядя на Мису, которая, кажется, заснула в рукаве Гарри.       — Да, мне повезло, — хрипит Гарри, наблюдая, как Дженни обматывает его пальцы пропитанной зельем тряпкой, а сверху накладывает несколько слоев бинтов. Все это пряно пахнет и окутывает руку приятным пульсирующим теплом, которое он находит довольно успокаивающим.       — Вам нужно носить перевязь по крайней мере пару дней, чтобы случайно не удариться ими, — говорит Дженни, отпуская его руку, но не смягчая грозного выражения. — Я бы также посоветовала вам держаться подальше от этой вашей грязной мастерской, но…       — Моя мастерская не грязная, — возмущается Гарри.       Дженни вздыхает.       — Я уверена, что там очень гигиенично, но также уверена, что там полно дыма, осколков и людей, каждый из которых потенциально вреден для вашего исцеления.       Гарри пытается сложить руки, затем вспоминает о Мису и своей громоздкой перевязи и сдается, решив вместо этого ответить на суровый взгляд Дженни собственным.       — Я не могу закрыть магазин. Серьезно.       — Ладно… ну, в таком случае, я настоятельно рекомендую вам не делать ничего нового и найти кого-то, кто поможет вам поднимать, носить, чистить и забирать деньги, пока рана не перестанет быть открытой. Хорошо?       Гарри медленно выдыхает, понимая, что потерпел поражение. Он полагает, что должен быть благодарен ей — несмотря на то, что, очевидно, все замечает, она не задает ни одного трудного вопроса. Это большее, на что он может надеяться.       — Ладно.       — Отлично. Я не знаю, то ли ужаснуться, то ли впечатлиться, что вы принесли змею к ветеринару, даже не подумав о себе.       Гарри пожимает плечами, улыбаясь.       — Самосохранение — не самый сильный мой инстинкт.       Уголки губ Дженни дергаются.       — Ну, многие из нас должны быть благодарны за это.       — Не понимаю, о чем вы, — бормочет Гарри.       — Я понимаю. Вот счет.       — Хорошо, — слабо говорит Гарри, надеясь, что он не выглядит таким испуганным, каким себя чувствует.       — Вам повезло, что я взяла с вас деньги только за змею, — говорит Дженни.       Гарри отрывается от счета, глядя в ее спокойные глаза и легкую улыбку, которые отражаются на лице маленькой девочки за стойкой регистрации, той, которая любит Волшебные Вредилки Уизли.       — Ладно. Скажем так, я у вас в долгу.

**~*~**

      Десять минут спустя Гарри с грохотом спускается по лестнице в кухню. Надежно спрятав Мису в рукаве, он ставит чайник на огонь и достает две чашки. Выдвигает ящик, чтобы достать чайную ложку, и в этот момент видит записку Драко, лежащую на столе с сахарницей сверху. Сдувшись, он отодвигает тяжелую банку и берет послание. Оно короткое.       Я должен пойти заверить маму, что все еще жив. Поверь, я сожалею, что пропустил завтрак. Пошлю тебе сову.       Драко.       Гарри вздыхает и откидывается на стойку, когда настроение начинает падать. Он не совсем уверен, чего именно ожидал от сегодняшнего утра, но, пережив, сразу же понимает, что его просто отшили. Знает наверняка.       — Ебанный в рот, Драко, — бормочет он, снимая очки и прижимая забинтованную руку к глазам, понимая, что даже после всего, что произошло между ними, он вернулся туда, где был прошлой ночью.       Конечно, пытается рассуждать он, выключая чайник и направляясь к лестнице, есть вероятность, что Драко на самом деле не хотел уходить, и что он вернется на связь к полудню, а Гарри будет чувствовать облегчение и немного собственного идиотизма, но, если честно, он не верит в это. Люди делают странные вещи, когда потрясены, устали и поражены тем, что выжили. Вещи, о которых легко пожалеть, как только мир встает на свои места, и вещи, которые можно быстренько списать небрежной запиской и «Я не должен был этого делать, прости». И нет, Гарри не специалист в таких делах, но в отсутствие реального опыта он видел достаточно фильмов и читал достаточно глупых журналов, чтобы понять, что происходит.       Когда он входит в свою спальню и видит безупречное постельное белье, его охватывает удивительно сильное желание послать все нахуй, задернуть шторы, бросить одежду на пол и рухнуть в постель на весь остаток дня. Это заманчиво, но он не собирается этого делать. Все в порядке, и он в порядке, и если смог притащиться на работу на следующее утро после расторжения брака, он, черт возьми, сможет сделать то же самое и после такого.       — Давай, пойдем, — говорит он, делая глубокий вдох и выталкивая Драко из головы.       — Куда? — спрашивает Мису, высовывая голову из-за края его рукава, глаза снова блестящие и любопытные.       — Отвлекаться, — говорит он, ухитряясь полуулыбнуться ее насмешливому выражению. — В мою ужасно грязную мастерскую.       Когда Гарри приходит, уже почти одиннадцать, и он обнаруживает очередь клиентов, ожидающих его снаружи. Ну, это скорее нетерпеливая кучка, чем очередь, но, тем не менее, при виде ее ему становится немного легче.       — Он здесь! — объявляет высокая дама в огромной красной шляпе, взволнованно показывая на Гарри свернутой газетой, и в течение нескольких секунд все взоры устремляются на него.       — Доброе утро, мистер Поттер! — кричит старичок, одетый в пурпурное.       — Я так рада, что вы пришли — завтра у моей мамы день рождения, и она очень хочет одну из ваших ваз, — говорит с чрезвычайным облегчением женщина с двумя маленькими детьми на буксире.       — Где вы были? Вы в порядке? — спрашивает остроглазая дама с седыми волосами, проталкиваясь вперед.       — Не поторапливайте его, — упрекает дородный мужчина с удивительно мягким кельтским акцентом. — Он ранен, смотрите!       Гарри, который до этого момента пытался пробиться к двери, чтобы открыть ее, застывает. По меньшей мере десять пар глаз теперь устремлены на его забинтованную руку, и вопросы сыплются густо и быстро.       — Как вы так умудрились?       — Вы сильно ранены, сэр?       — На вас напали?       — Мой брат — целитель, могу ли я чем-нибудь помочь?       Гарри делает глубокий вдох и лжет так убедительно, как только может.       — Я в порядке, — кричит он, пытаясь перекричать какофонию. — У меня был… несчастный случай на производстве, и я повредил несколько пальцев, но не о чем волноваться, уверяю вас.       На мгновение или два слышен только мягкий говор кучки покупателей над булыжниками — люди обсуждают его объяснение, а потом дверь в Драгондейл распахивается и Кари выходит на улицу со стопкой стаканчиков в одной руке и дымящимся котлом в другой.       — Итак, — громко говорит она, с легкостью отвлекая внимание толпы от Гарри. — Кто хочет тыквенный сок с пряностями за полцены?       Перехватив взгляд Гарри, она улыбается, и он улыбается в ответ, благодарный за попытку спасения.       — Сейчас апрель, — фыркает дама в красной шляпе, наклоняясь, чтобы осмотреть содержимое котла.       — Да, — пожимает плечами Кари. — Но еще довольно холодно.       — И правда, юная леди, — говорит старик в пурпурном, шаркая вперед и засовывая монету в сумку, висящую на поясе Кари. — Я возьму один.       — Я тоже, — сообщает мать двоих детей. — Вообще-то, я возьму три.       На пороге Гарри дрожит от холода и думает, что тоже предпочел бы кружку горячего тыквенного сока с пряностями, но зайти в мастерскую без него — небольшая цена в данных обстоятельствах. Он наблюдает за группой, которая толпится вокруг Кари, сжимая дымящиеся чашки и болтая с ней, как будто совсем забыли о Гарри. Естественно, они вовсе не забыли, и он знает, что у него не так много времени до тех пор, пока все не забьются в мастерскую, поэтому он быстро заходит внутрь и зажигает лампы. С уколом сожаления он оставляет печи незажженными; он знает, что Дженни права, но без мерцающего пламени магазин кажется холодным и безжизненным. Чувствуя себя бунтарем, он направляет палочку на ближайшую печь, и она с ревом возвращается к жизни. Он сразу чувствует себя лучше, и никто не должен знать, что он не собирается использовать ее.       Он кладет Мису на ее любимую полку и ждет. Конечно же, люди из не-совсем-очереди вскоре начинают просачиваться в мастерскую гораздо более управляемыми парами и тройками, и во время короткого затишья в обслуживании клиентов он смотрит в окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кари тащит свой котел обратно в гастроном. Он думает, что она вряд ли заработала много денег в этой кампании, но предполагает, что дело не в этом — она все еще пытается компенсировать отцовскую эксплуатацию. Что касается Гарри, он им обязан — всем, — но всегда приятно иметь кого-то, кто готов тебя спасти.       Его сердце колотится. Всегда приятно иметь кого-то, кто готов тебя спасти.       Даже если тебя не нужно спасать?       Он вздрагивает от прикосновения к руке и оборачивается, чтобы увидеть остроглазую даму.       — Да?       — Вы были где-то в другом месте, — сообщает она, поднимая стеклянную чашу. — Такая бывает в других цветах?       Гарри кивает, улыбается и пытается ухватиться за блуждающие нити своего профессионализма. Когда магазин полон покупателей, не время для мечтаний о Драко, даже если единственное, что он хочет сделать, это сползти на пол, закрыть глаза и снова пережить горячую-воду-гладкую-кожу-осторожно-внимательно-о-боже-да из прошлой ночи. С огромным усилием он фокусируется и находит коробку, полную таких же чаш всех цветов радуги. Дама в восторге и, кажется, совсем забывает о его невнимательности, покупая три штуки в оттенках богатого расплавленного рубина, и Гарри по очереди разбирается с каждым покупателем (принимая деньги только здоровой рукой), пока маленькая очередь не рассеивается и поток людей, входящих и выходящих из мастерской, не возвращается к своему обычному постоянному уровню, оставаясь таким до конца утра и даже до полудня.       К трем часам от Драко нет никаких вестей, но он решительно не думает об этом, потому что меньше всего на свете хочет быть одержимым или нуждающимся даже в своей собственной голове. Но дело в том, что… все не так просто. Речь идет не о первой (вроде как) встрече с мужчиной, который свалил утром. Речь идет о Драко, мужчине, которого он ненавидел и наблюдал, и хотел, и любил, и скучал, и снова наблюдал, и снова хотел. Речь идет об отношениях, настолько чертовски сложных, что попытка рационализировать их заставляет раскалываться голову, и тревогу превращает в холодный страх тот факт, что Драко услышал его признание — Драко услышал «Так уж случилось, что я люблю его», а Гарри не услышал в ответ… ничего. Он понятия не имеет, что происходит в голове Драко, и это мрачно и очень нервирующе.       Но с ним все в порядке. Его вполне устраивает необходимость объяснять нескольким разочарованным клиентам, почему он сегодня не выдувает стекло, и его вполне устраивают их сочувственные вздохи, когда он не-совсем-лжет о несчастном случае с заклинанием. Он отлично справляется с тем, чтобы смастерить себе перевязь из запасного фартука, когда, как и предсказывала Дженни, слишком часто ударяется поврежденными пальцами о слишком многие предметы и решает, что неконтролируемая ругань, вероятно, вредна для бизнеса.       Когда дверь распахивается около четырех, он улыбается. Ему еще не удалось закрепить эту чертову перевязь после нескольких попыток, но он не собирается вымещать злость на потенциальном клиенте.       — Тебе нужна помощь?       Гарри с облегчением расслабляется, позволяя своему лицу снова превратиться в разочарованную гримасу.       — Привет, Гермиона. Да, пожалуйста.       Она бросает свою огромную сумку на верстак и берет у него кусок грубой ткани.       — Очень плохо? — спрашивает она, взглянув на перевязанную руку, а затем на него, темные глаза светятся беспокойством.       — Все будет хорошо, не волнуйся, — говорит он, пытаясь ободряюще улыбнуться. — Я просто должен позволить ей зажить.       Гермиона умело складывает ткань и мягко направляет его руку в нужное положение.       — Судя по тому, что рассказал Рон, у тебя не хватает пары пальцев, — говорит она, хмурясь и завязывая перевязь у него на шее, прежде чем отступить назад, чтобы осмотреть свою работу.       — Нет, только пары кончиков пальцев, правда. В ближайшее время я не выиграю ни одного конкурса за лучшие руки, но я не думаю, что это каким-либо образом ограничит меня, как только они перестанут болеть. Так гораздо лучше, спасибо, — говорит он, испытывая облегчение от поддержки и защиты перевязи и понимая, что ему следовало прислушаться к Дженни.       — Не за что. Я пришла проверить, как ты… и Мису. С ней все в порядке? — Гермиона оглядывается по сторонам, и Гарри испытывает странное удовлетворение от того, что она беспокоится за Мису так же, как и за него.       — Вон там, — указывает Гарри. — Ее очень хорошо подлатали.       Гермиона оглядывается.       — О, малышка, — бормочет она, подойдя к полке и поглаживая Мису с величайшей осторожностью. Когда она поворачивается, чтобы посмотреть на Гарри, выражение ее лица меняется с беспокойства на злость, так что когда она возвращается к нему, он обнаруживает, что делает шаг назад на каждый ее шаг вперед.       — Что? — требовательно спрашивает он, оказавшись рядом с ревущей печью.       Она неверяще качает головой.       — «Что»? Ты серьезно? Ты можешь сказать мне точно, о чем ты думал, когда прошлой ночью прыгал в неизвестную и нестабильную ситуацию, в которой численность превосходила десять к одному? Броситься в какой-то жуткий старый бассейн, потому что Драко Малфой умудрился сделать что-то идиотское, как будто это в последний раз? Что-нибудь из этого кажется тебе знакомым, Гарри, потому что это, безусловно, очень четко запечатлелось в моей памяти после того, как я услышала об этом от Рона в два часа ночи!       Гарри моргает.       — Да, это так, но… Ты можешь говорить потише? Кто-нибудь может услышать тебя и…       — Нет, не могу. Я наложила на дверь Заглушающее. И нет, я не буду говорить тише — я сердита на тебя! — огрызается она, складывая руки на груди и свирепо глядя на него.       Взволнованный и немного испуганный, Гарри тщательно обдумывает свои следующие слова.       — Прости, Гермиона, — говорит он, и она слегка расслабляется. — Я и так уже понял, что это было глупо.       Она вздыхает и подходит, чтобы прислониться к печам рядом с ним, с раскрасневшимся лицом и локонами, спадающими на одно плечо. Она смотрит в пол.       — Это было глупо. Спустя годы в поле ты все еще умудряешься забывать протоколы, которые были разработаны, чтобы защитить вас. Это не война, Гарри, и ты не непобедим. Кроме того, сейчас у тебя слишком много обязанностей, чтобы рисковать своей жизнью. — Гнев покинул ее тон, оставив что-то спокойное, отрезвляющее и болезненно сжимающее сердце Гарри.       — Я знаю. Ты права, — почти шепчет он, протягивая здоровую руку, чтобы сжать ее плечо. — Я просто запаниковал, когда понял, что происходит, потому что… ну… наверное, я тоже нес ответственность за то, что там было.       Она поднимает глаза.       — Ты имеешь в виду Драко Малфоя?       Гарри кивает, стряхивая с себя неприятное воспоминание о злобных пинках, обрушивающихся на неподвижное тело Драко.       — Он был там из-за меня.       Гермиона хмурится и отпускает его ладонь, чтобы снова сложить руки на груди.       — Вряд ли у него не было выбора, — замечает она.       — Конечно, но он никогда не поставил бы себя в такое положение, если бы я не поощрял его… не убеждал его… на самом деле…       — Это не твоя вина, — перебивает она. — Он взрослый человек и может сам принимать решения. И он это сделал. Да, ты мог сказать ему, чтобы он бросил свою скучную работу и занялся чем-нибудь интересным, но Гарри… во-первых, ты добился успеха, сделав именно так — почему бы тебе не поощрять других людей следовать своим собственным тайным маленьким амбициям? И во-вторых… ты действительно думаешь, что все, что случилось с Драко прошлой ночью, было из-за тебя? Он хотел что-то попробовать; ты подтолкнул его, и все пошло наперекосяк… но подумай об этом так — вы разоблачили подлого высокопоставленного министерского чиновника и отправили кучу неприятных гангстеров в Азкабан. Вы с Драко оба в порядке, и я не думаю, что у Рона была такая захватывающая ночь с тех пор… ну, наверное, лучше об этом не думать. Так что, — заканчивает она, блестя глазами и слегка задыхаясь, — ты можешь чувствовать себя виноватым, если хочешь, но я думаю, что это пустая трата времени.       Гарри пялится на подругу, не зная, что ответить.       — Наверное, ты права, — наконец выдавливает он. С глубоким вздохом он продолжает, потому что она заслуживает знать правду, или, по крайней мере, столько правды, сколько он может сказать ей без очередного визита Бориса: — Дело в том, что Драко… что я… ну, это довольно сложно, — заканчивает он, пытаясь и не находя нужных слов. Взрослый, зрелый, выросший в эмоциональном плане… держащий слово. Каким бы оно ни было.       — Я знаю, — говорит Гермиона мягким и осторожным голосом.       Гарри отряхивает руки и скребет свои растрепанные волосы, внезапно чувствуя себя неловко. Конечно.       — Верно. Рон рассказал тебе, что я сказал там.       Раздается странный тихий звук, и когда Гарри поворачивается к Гермионе, она храбро борется с улыбкой.       — Что?       — Да, он упомянул об этом, но… — Гермиона качает головой, и на ее лице расцветает теплая улыбка. — О, Гарри. Я люблю тебя, но иногда ты можешь быть таким… забывчивым. Ты действительно думал, что я не знаю о Драко?       Пораженный, Гарри просто смотрит на нее, чувствуя, как сердце вырывается из грудной клетки и подпрыгивает.       — Мне и в голову не приходило, — тихо говорит он.       Она смеется, но это скорее нежный звук, чем насмешливый.       — Я знаю тебя достаточно долго, чтобы понять, как выглядит твоя влюбленность, — сообщает она. — Так что сейчас мне нужно было только выяснить объект, а ты совсем не усложнил мне задачу.       Гарри стонет.       — Почему ты всегда все знаешь?       — Я не знаю. Я просто наблюдательная. Это немного раздражает иногда, на самом деле, — признается Гермиона, морщась, когда замечает время. — Мне нужно идти, но послушай, не теряй самообладания, все будет хорошо. Приходи сегодня вечером, я приготовлю нам ужин после того, как уложу Хьюго спать. Ладно?       — Звучит неплохо.       Она неловко обнимает его сбоку, чтобы избежать перевязи, и он обнимает ее здоровой рукой, понимая, что ему нужно хорошенько выговориться, а также понимая, что это только начало.       У двери она останавливается, снимая Заглушающее заклинание.       — Кстати… Рон сказал, что вчера вечером дал тебе хороший совет. Мне немного любопытно.       Гарри хмурится.       — Ох. Не уверен, что назвал бы это советом… скорее критикой моей способности выбирать себе достойных партнеров. Там определенно было что-то интересное… что-то вроде, проницательности.       Гермиона ухмыляется.       — Вообще-то, это своего рода облегчение. День, когда Рон начал давать разумные советы по отношениям… — Она вздрагивает. — Увидимся позже, Гарри.

**~*~**

      Так и не заприметив сову, Гарри аппарирует в Оттери Сент-Кэчпоул вечером и идет через деревню, когда солнце садится. Краски красиво мерцают и легкий ветерок доносит запах весны, когда Гарри идет по извилистой дороге в Холлибраш. Хьюго, который, видимо, настоял на том, чтобы не спать достаточно долго, чтобы увидеть своего дядю Гарри, ждет его у двери и бросается в объятия с максимальной скоростью. Он не замечает перевязи, и боль рикошетит вверх-вниз по руке Гарри, когда ему почти удается удержать извивающегося, одетого в пижаму ребенка одной рукой, но на самом деле он не возражает. Всегда приятно, когда кто-то так рад тебя видеть.       — Хьюго, пожалуйста, будь осторожен, — предупреждает Гермиона, встречаясь взглядом с Гарри поверх взъерошенной головы сына. — Прости. Я говорила ему.       — Все в порядке, — заверяет Гарри. — Почему бы мне не почитать ему сказку, пока ты готовишь ужин? — Он поворачивается к Хьюго, который смотрит на него огромными круглыми глазами. — Может, почитаем про крокодилов?       Хьюго драматически вздыхает.       — Дядя Гарри, ты должен быть более темным. У меня много книг о крокодилах.       — Точным, — машинально бормочет Гермиона. Она улыбается. — Спасибо.       В разноцветной спальне Хьюго Гарри читает три истории, прежде чем глаза мальчика начинают закрываться: одну о короле крокодилов, одну о крокодиле, который учился в Хогвартсе, и одну о семье крокодилов-вегетарианцев. Он так наслаждается, что ему почти не хочется идти за Гермионой на кухню, когда она приходит за ним. В этой комнате безопасно и тихо, и никто не собирается расспрашивать его о чувствах или, что еще хуже, о том, что он мог или не мог сделать прошлой ночью. Тем не менее, теплый аромат куриного пирога соблазнителен, и он притягивает его прямо к столу, прежде чем Гарри осознает это. Желудок жадно урчит, заставляя его задуматься, не забыл ли он поесть сегодня.       Кажется, скорее всего, да, но он не скажет об этом Гермионе.       Рон плюхается на стул и бросает в сторону Гарри усталую улыбку.       — Все в порядке, приятель? Как рука?       Гарри смотрит на перевязь, надеясь, что Гермиона вспомнила, что ему придется есть одной рукой.       — Все в порядке, немного побаливает. Мису тоже в порядке, я оставил ее сегодня дома. Ты хоть немного поспал?       Рон потирает лицо.       — Не очень много. — Он широко зевает. — И все же я молод, полон сил и все такое, а?       — Абсолютно, — бормочет Гарри, ловя зевок. Когда он открывает глаза, на столе уже стоят три дымящиеся тарелки и соусник. Он смотрит на свою и улыбается. Гермиона позаботилась о том, чтобы все на его тарелке было аккуратно разложено; овощи и картофель миниатюрные, и она даже нарезала ему шесть или семь маленьких кусочков пирога вместо одного большого, что позволит ему спокойно есть, не прося помощи. Он берет вилку и принимается за еду. — Спасибо, Гермиона.       Пока они едят, серьезных вопросов не возникает, и Гарри благодарен за отсрочку. Он ест свою щедрую порцию, пока Рон и Гермиона говорят о том, как прошли их дни, о золотой звезде, которую Хьюго получил за свой художественный проект, о последнем письме Роуз, и Гарри просто купается в теплой комфортной домашней обстановке, естественно, не позволяя себе ни на секунду задуматься, о чем Драко говорит с родителями за своим ужином, если вообще говорит о чем-либо.       — Хочешь бокал вина, Гарри? — наконец спрашивает Гермиона, отодвигая тарелку с довольным вздохом.       Гарри улыбается.       — Один не повредит.       — Рон, твоя очередь вставать — в кладовке бутылка белого, — инструктирует Гермиона, дожидаясь, пока Рон с шутливым салютом встанет со стула и исчезнет из виду, прежде чем повернуться к Гарри. — Думаю, неудобные вопросы не за горами, — сообщает она, понизив голос.       — Откуда ты знаешь? — шепчет он, хотя тоже готовится.       — Потому что я знаю, что он умирает от желания спросить тебя, но не стал бы начинать такой разговор слишком рано, если бы это помешало ужину, — шепчет она в ответ, и улыбка, которая дергает уголки ее рта, совершенно заразительна.       — Почему ты шепчешь? — спрашивает Рон, появляясь с бутылкой и стаканами.       — Эм… Мне показалось, что я слышала Хьюго, — быстро говорит Гермиона. — Но все в порядке.       Рон кивает и каждому щедро наливает по бокалу. Он занимает свое место и делает благодарный глоток вина, а затем устремляет на Гарри задумчивый взгляд.       — Так… ты хорошо добрался до дома вчера?       Гарри колеблется. Внезапно ему хочется рассмеяться.       — Да, — торжественно отвечает он.       — Отлично, — Рон медленно кивает. В нем есть что-то необычное, как будто он воображает себя членом Визенгамота. Гарри ждет. — И я заметил, что вы с Малфоем ушли… с места преступления… примерно в одно время.       — Мы точно ушли в одно время, — поправляет Гарри, голос его опасно дрожит.       — Вот как? — гремит Рон, и Гермиона совсем теряет самообладание. Она оставляет вино, закрывает лицо руками и беззвучно смеется. Гарри фыркает. Рон вздыхает, явно раздраженный, и когда заговаривает снова, то опять становится самим собой. — Что у вас такое?       Гермиона поднимает голову.       — ВОТ как? — передразнивает она, издает легкий писк и снова прячется за руками.       Сбитый с толку, Рон переводит взгляд с жены на Гарри, как бы спрашивая, что именно здесь смешного.       — Я думаю, у нее просто был длинный день, — пытается Гарри, все еще не в силах сдержать улыбку. — Но если ты хочешь спросить меня, пришел ли Драко ко мне вчера… да, пришел.       Рон несколько секунд смотрит на него через стол широко раскрытыми глазами, а потом тоже ухмыляется.       — Я же говорил, да?       Гарри потягивает вино, пытаясь вспомнить такой момент.       — Говорил?       — Да, — возмущается Рон. — Ты сказал, что не думаешь, что между вами что-то произойдет, а я сказал, что такие люди, как Малфой, не спасают чью-то жизнь, если они для них ничего не значат.       — Ах, да. — Внезапно Гарри возвращается в билетную кассу, усталый и потрепанный, и не в состоянии оценить рационализацию Роном поведения Драко. — Ты действительно так сказал. Впрочем, я не знаю… он свалил и оставил мне записку сегодня утром, когда я пошел с Мису к ветеринару. С тех пор я ничего о нем не слышал.       Гермиона, снова взяв себя в руки, прищуривает глаза.       — В записке говорилось, что он свяжется с тобой?       — Он сказал, что ему нужно навестить мать и что отправит мне сову, — говорит Гарри.       — Наверное, это хорошо, что он так поступил, приятель — она была просто в бешенстве прошлой ночью, да? — говорит он, глядя на Гермиону.       Она кивает.       — Я бы не стала придавать этому слишком большое значение, Гарри. И это прекрасно, когда люди хорошо относятся к своим матерям, — говорит она жестко, улыбаясь Рону, который густо краснеет.       — Да, — соглашается Гарри, подпирая подбородок здоровой рукой. — Я просто… расстроен. Каждый раз, когда чувствую, что чего-то добиваюсь, он отступает или делает какой-то странный маленький шаг в сторону, который просто сбивает меня с толку. — Он бросает взгляд на друзей. — Простите… Это действительно странно для вас?       — В какой части? — тихо спрашивает Гермиона, кружа бокал по столу.       — В… э-э… части про Драко Малфоя, — говорит Гарри, утопив внезапное беспокойство в огромном глотке вина, когда сухость царапает небо.       Гермиона качает головой.       — Гарри, мы наблюдали, как вы становитесь друзьями последние несколько месяцев — почему у нас вдруг возникнут возражения теперь, когда речь идет о сексе?       — Не знаю, но довольно странно слышать, как ты говоришь слово «секс», — признается Гарри.       — Я не ханжа, Гарри, — ворчит она, допивая вино и откидывая назад волосы с небрежным видом. — Как ты думаешь, как Роуз и Хьюго появились?       Рон смеется и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.       — Я тоже там был, — серьезно говорит он.       Гарри стонет и прикрывает глаза, изображая отвращение.       — Об этом я действительно не хочу думать.       — Наверное, так будет лучше; я не хочу, чтобы ты слишком уж испугался, чтобы когда-либо снова раздеться, — говорит Рон, ухмыляясь и берясь за бутылку вина. — Дело в том, что… Малфой не самый мой любимый человек в мире, но ты, так что… Подожди, неправильно сказал. — Веснушчатый нос Рона морщился в замешательстве, когда Гарри смеется, а Гермиона с притворной обидой бросается на руки на столе. — Я имею в виду… я имею в виду, что ты мой лучший друг, и не мне судить, чего ты хочешь, и знаешь… судя по всему, он не такой уж плохой парень сейчас; даже Джинни так говорит, — торжествующе заявляет Рон.       Теплый и немного шаткий внутри, Гарри улыбается друзьям. Рон поднимает бокал, а затем одним глотком осушает его, а Гермиона отрывает голову от рук и одаривает его той улыбкой, которую он знает с одиннадцати лет, улыбкой, которая говорит, даже если он сам в это не верит, что все будет хорошо.

**~*~**

      Несмотря на то, что Гарри покидает коттедж Рона и Гермионы, чувствуя себя вдохновленным, сон прерывистый и неспокойный, и когда Помидор хлюпает утром, первое, что он чувствует — уныние. Он, конечно же, один в своей спальне. Не то чтобы он думал, что тут будет кто-то еще. На самом деле, он не может сказать, что был бы слишком впечатлен, если бы кто-то сумел прокрасться в его комнату ночью.       — Ты идиот, — говорит он, уставившись в потолок. Тот не отрицает.       За неимением лучшего занятия он скатывается с кровати, принимает душ и одевается, едва не забыв засунуть руку в перевязь перед тем, как выйти из дома. Мису надежно спрятана в кармане. В середине утра, устав сидеть и смотреть на все свое стеклодувное оборудование, он выходит в теплое дождливое утро и направляется на почту, выискивая второе — или третье, как он предполагает, — мнение.       Вернувшись в мастерскую, он выдерживает всего несколько минут, прежде чем его сдержанность ослабевает. Ему скучно, но дело не только в этом. Он не просто хочет что-то сделать — он должен это сделать. Он поражен открытием, что за относительно короткий промежуток времени стал полностью полагаться на свою творческую отдушину для снятия стресса, для заземления, для борьбы со странными мелочами, которые посылает ему жизнь, и теперь, когда он не только выведен из строя, но и даже не может вытащить трубки, зажечь печи и сделать что-то новое, он неугомонен и воспламенен волнением.       Отбросив книгу, которую безуспешно пытался прочесть, он достает палочку и одним взмахом зажигает все три печи. Он один и может быть настолько драматичным, насколько ему нравится. Одной рукой и с изрядной долей упрямства он тащит на верстак коробку серого стекла и тончайшую медную трубку. Едва сдерживаясь, чтобы не швырнуть перевязь через всю комнату, он берет высокий табурет и садится на скамью, находя, после нескольких неудачных попыток, положение, в котором может положить свою забинтованную руку на поверхность и работать только правой рукой, используя палочку и туго натянутую ткань перевязи, чтобы двигать стекло, трубки и инструменты по столу.       Это трудная и неудобная работа; вскоре он становится липким от пота и задыхается от дыма и испарений, но ему все равно. Если выбирать между этим и тем, чтобы сидеть, пить кофе и грызть пахлаву в ожидании клиентов и Драко, то пусть ему будет немного неудобно. Ему приходит в голову, когда он переносит свою пятую изящную серебристо-серую фигуру охлаждаться на стойку, что ничто не мешает ему сначала послать сову Драко. Однако по пятам за этой мыслью следует воспоминание о его последней попытке «невзначай» поговорить с ним, и, учитывая все обстоятельства, Гарри думает, что скорее подождет, чем потом умрет от смущения.       Вздохнув, Гарри засовывает очередную порцию стекла в печь и поднимает Мису, обнимает и танцует с ней по мастерской с поразительным отсутствием координации.       Он становится слишком стар для этого дерьма.       К счастью, Блейз, возможно, почувствовав разочарование за его сообщением, добирается до магазина уже на следующий день.       — Итак, ты собираешься рассказать о характере чрезвычайной ситуации? — говорит он, усаживаясь на свой обычный верстак и беря недоеденный пакетик чипсов. — Очень странные.       — Вот почему я их не доел, — сообщает Гарри. — Я и не говорил, что что-то случилось.       Блейз усмехается.       — Я читаю между строк, — говорит он, переворачивая пакет и опрокидывая его содержимое в рот.       Гарри фыркает. Он не может с этим спорить. Вместо этого он усаживается на верстак рядом с Блейзом, забирает у него пустой пакет и оборачивает его вокруг пальцев.       — Я просто подумал, не видел ли ты Драко, — говорит он наконец, складывая пластик и позволяя зазубренным краям шкрябсти по ладони. — Я понимаю, что начинаю походить на чересчур заботливую мать или что-то в этом роде, но я типа… волнуюсь.       — Не видел, друг, — говорит Блейз. — Что-то случилось?       Гарри невольно смеется.       — Да, можно и так сказать.       — Я весь внимание, — заявляет Блейз, перемещая свое огромное тело так, чтобы было легче смотреть в глаза. — Ну, в течение следующего часа или около того, а потом мы с Невиллом должны встретиться с мистером Уиклоу в Абергавенни.       — С мистером Уиклоу?       Глаза Блейза драматически расширяются.       — Тем самым.       Гарри закусывает губу.       — Хорошо. Я постараюсь изложить тебе короткую версию.       Короткая версия событий (которую, по крайней мере, заслуживает Блейз, и Гарри не сомневается, что ему можно доверять) все же занимает большую часть часа, в течение которого Блейз издает все нужные звуки и ни разу не отводит взгляда от Гарри. Ну, один раз, но только потому, что их прерывает клиент, так что Гарри может справиться с этим.       — Гарри, — наконец говорит Блейз, — в твоей жизни действительно нет ни одного скучного момента.       — Да, есть такое.       — Если я знаю Драко, а я думаю, что знаю его настолько хорошо, насколько он позволяет кому-либо знать его… кроме тебя, кажется, — поправляется он, дергая бровью в сторону Гарри.       — Не помогает, — слабым голосом говорит Гарри.       — Прости. Я пытаюсь сказать, что Драко — очень гордый человек.       — Я заметил, — говорит Гарри, на этот раз выдавив сухую улыбку.       — Ну, это уже кое-что. Есть много тех, кто не замечает, — серьезно говорит Блейз. — Он должен смириться с мыслью, что его нужно спасать, и что это ты его спас. Если он чувствует к тебе то, что я подозреваю, это будет для него вызовом.       — Он был очень расстроен всем этим спасением, — вздыхает Гарри, вспоминая крайне возмущенное выражение лица Драко, когда они вместе ждали на холодном полу возле билетной кассы.       — Это похоже на человека, которого я знаю и люблю, — говорит Блейз, наполняя магазин своим грохочущим смехом. — Серьезно, Гарри, он не тот человек, чтобы… э-э… помыться и сбежать, если ты понимаешь, что я имею в виду.       Пылая лицом, Гарри делает вид, что очень интересуется свернутым хрустящим пакетом. Почему он упомянул именно эту деталь, он не знает, но теперь уже слишком поздно. У Блейза просто талант заставлять его говорить самые нелепые вещи.       — Ну, я хочу тебе верить, но всегда есть шанс, что… не знаю, он получил удар по голове и забыл, кем является, или подхватил исчезающую болезнь, или…       — Я бы не беспокоился об этом, старина, — перебивает его Блейз.       Гарри пожимает плечами.       — Очень хорошо, что ты так говоришь.       — Нет, правда, — настаивает Блейз, вдруг опускается на пол и толкает Гарри в бок.       — Почему нет?       Блейз одаривает его серафической улыбкой.       — Потому что он только что прошел мимо твоего окна.       Сердце Гарри подпрыгивает. Инстинктивно он оборачивается, чтобы посмотреть на улицу, но булыжники пусты.       — Поверь мне, — говорит Блейз, ухмыляясь, и когда резкий стук эхом разносится по мастерской, он аппарирует, оставляя Гарри одного сжавшегося в ожидании.       Охваченный желанием казаться как можно более занятым, Гарри бросается через всю комнату и начинает рыться в коробке со стеклом, как будто от этого зависит его жизнь.       — Заходите, — зовет он, ненавидя хрипотцу своего голоса. — Мы открыты, вам не нужно стучать.       Через мгновение дверь распахивается, и Драко входит внутрь, осторожно закрывая ее за собой.       — Я подумал, что, возможно, осторожность будет целесообразна в данных обстоятельствах, — говорит он, и Гарри рад, что может видеть сквозь его попытку быть беспечным.       — Какие же это обстоятельства? — спрашивает он и уже знает, что его собственная попытка так же плоха. Не в силах оторвать глаз от Драко, он скользит пальцами между осколками стекла, и острые края царапают кожу.       — Это довольно сложно, но… ты был там почти все время, Гарри.       Драко делает пару шагов по каменным плитам, слабо улыбается и складывает руки на груди. В рубашке с короткими рукавами, расстегнутом жилете и темных брюках он выглядит почти непринужденно, но Гарри не сразу понимает, что в нем такого необычного. Его волосы, теперь чистые и сухие, не прилизаны всеми теми странными уходовыми средствами и спадают на лоб. Явно непривычный к тому, что они свисают на глаза, Драко часто качает головой и теребит мягкие светлые пряди, а Гарри улыбается, его пульс учащается.       — Да, наверное, так и было. Ты выглядишь… хорошо… здоровым, я имею в виду.       Драко кивает, постукивая пальцами по предплечьям в тщательной последовательности.       — Спасибо. Я чувствую себя намного лучше.       — Отлично. Синяки заживают?       — Да. Ты не удивишься, если услышишь, что мы с мамой знаем пару очень хороших, очень осторожных целителей. И судя по всему, ты хорошо потрудился.       Гарри рассеянно кивает, глядя на свою забинтованную руку.       — Это уже кое-что. Кажется, я не так хорошо справился со своими травмами — ветеринар Мису разобралась и со мной.       Драко поднимает бровь.       — Ты серьезно?       — Ага. — Гарри поднимает руку и показывает забинтованные пальцы. Он чувствует себя неловко и косноязычно, разрываясь между желанием накричать на Драко за то, что тот оставил его в подвисшем состоянии, и очень реальным желанием прижать его спиной к верстаку, схватить за запястья, вдохнуть теплый запах его кожи, завладеть ртом и заставить последние три дня исчезнуть в ничто. Сделав глубокий вдох, он берет себя в руки. — Но хорошо, что с тобой все в порядке, — говорит он наконец.       — Да.       — Я очень рад это слышать, — спокойно говорит Гарри, умудряясь вытащить пальцы из коробки со стеклом, прежде чем они порежутся на ленточки. — Раз уж ты в порядке, может, скажешь мне, где, черт возьми, ты был с утра понедельника?       Драко медленно выдыхает, смотрит в пол, и у Гарри создается впечатление, что он ждал этого вопроса. А это уже кое-что, полагает он; это означает, что исчезновение на несколько дней кряду, возможно, не является его стандартной позицией в сложных ситуациях. Для Драко Малфоя еще есть надежда.       Драко поднимает голову и встречается взглядом с Гарри.       — Я думал.       Гарри хмурится.       — Ты думал об этом? Все это время?       Сухой смех Драко неожиданно согревает.       — Да, все это время. Не всем из нас нравится вести свою жизнь на острие ножа внезапного решения.       — Я понимаю тебя, но как именно ты бы назвал воскресный вечер? — спрашивает Гарри и не может сдержать улыбку, потому что гул ожидания разливается по венам, тянет вверх и сжимает пальцы в кулаки.       В серых глазах мелькает веселый огонек.       — Не в характере? — предполагает он.       Гарри фыркает.       — Мы говорим о бассейне или о том, что случилось после… э-э… после?       — В твоих словах сейчас нет особого смысла, — говорит Драко, подходя ближе, все еще скрестив руки, пока они с Гарри не оказываются всего в трех или четырех футах друг от друга. — Даже для тебя.       — Дай мне передохнуть, я бесполезен в таких вещах, — жалуется Гарри, и Драко смягчается.       — Я говорю обо всем. Вообще-то, с тех пор как мы с тобой подружились, я делал много необычных вещей, — признается он странно мягким голосом. — Ты так странно на меня действуешь.       Гарри прикусывает губу.       — О-о?       — Ты собираешься притвориться, что ничего не заметил? — спрашивает Драко, уставившись на Гарри с усталым выражением лица и поднимая руку, чтобы снова взъерошить волосы. На этот раз он достаточно близко, чтобы Гарри заметил тонкий серебристый шрам, тянущийся от брови до линии волос — все, что осталось от злой раны, которую залатали три дня назад. Он едва заметен, но Гарри, безусловно, может сопереживать желанию Драко не позволять другим смотреть на его лоб, и, как он считает, нынешняя прическа Драко отнимает у него годы.       По крайней мере, так было до сих пор. Теперь Драко хмурится, и Гарри понимает, что не может вспомнить вопрос, на который должен ответить.       — Прости, что?       Драко вздыхает.       — Ты опять это делаешь. Это очень расстраивает.       — Что делаю?       — То, что ты делаешь — бесцельно смотришь на меня и не обращаешь внимания ни на одно мое слово.       Гарри надеется, что румянец, заливающий его лицо, не так яростен, как кажется, но в любом случае, он будет держаться за зрительный контакт, потому что сейчас не время быть побежденным смущением. Он ловит себя на мысли, беспомощно выискивая достойный ответ, почему разговоры вроде этого никогда не идут так, как он себе представляет. Тем не менее, он не знает, как мог ожидать, что разговор о чувствах с Драко Малфоем будет чем-то не запутанным и не окольным.       — Ты опять это делаешь. — Голос Драко теплеет от веселья.       — Нет, не делаю, — бессмысленно отвечает Гарри. — Я думаю. И да, я заметил. По крайней мере… — Он глубоко вдыхает пахнущий стеклом воздух и прыгает. — По крайней мере, я на это надеюсь.       Губы Драко кривятся в осторожной полуулыбке.       — Ты имел ввиду то, что тогда сказал?       Сердце Гарри сжимается, и он колеблется, но только на мгновение.       — Да, безусловно.       Драко не произносит ни слова. Ему это и не нужно. Он подходит ближе, его глаза становятся серебристо-зелеными и переливчатыми в свете ламп; Гарри чувствует тепло его тела, когда он подходит на расстояние прикосновения и опускает барьер из сложенных рук, обхватывая одной рукой край рабочего стола, а другую осторожно кладя на пояс Гарри. Гарри чувствует, что, возможно, никогда больше не сможет дышать, но это не мешает ему скользнуть пальцами здоровой руки под жилетку Драко, положить их на мягкую ткань рубашки, проследить за плавным подъемом ребер и удивиться волнующей, небрежной легкости, с которой ему это позволено.       — Это был первый раз, когда кто-то, кроме моей матери, сказал такое обо мне, и я хотел сказать это в ответ, — говорит Драко, проводя кончиками пальцев по чувствительной коже на талии Гарри и заставляя его дрожать. — И конечно, я притворялся, что без сознания, — вздыхает он, и на его лице появляется такое разочарование, что Гарри невольно смеется. — Ты смеешься надо мной, ужасный ублюдок, — упрекает Драко, но не отстраняется и не прекращает поглаживать кожу Гарри ни на секунду.       — Нет… я просто… — Гарри колеблется. Поскольку слова, кажется, покинули его на какое-то время, он наклоняется ближе и касается губ Драко, легко падая в мягкий, без колебаний поцелуй, который, кажется, ждал целую вечность. Закрыв глаза, он перестает думать и просто двигается, не замечая ничего, кроме жара рта Драко, до боли знакомого вкуса чая и сахара, сильных, прохладных пальцев, когда они обхватывают его запястье и крепко сжимают. Драко отвечает на поцелуй, и на этот раз Гарри знает, что он нужен, желанен, что это не какая-то импульсивная реакция на травму, это реально. Это обдумано. Драко думал об этом. О нем. И вот он целует Гарри с неторопливой, искусной томностью, как будто ни один из них никуда не собирается уходить.       Даже если это мастерская, и даже если сейчас середина дня.       — Ты собирался что-то сказать? — бормочет Драко, когда они отстраняются друг от друга. Какое-то мгновение он пристально смотрит на него, а затем поднимает забинтованную руку, изучая ее острым, любопытным взглядом.       Гарри моргает.       — Э-э… не знаю.       Драко медленно улыбается.       — Неужели я действительно так хорош?       Гарри фыркает и убирает руку, притягивая ухмыляющегося ублюдка поближе.       — Да, ты так искусен в поцелуях, что я сразу же забываю все, что хочу сказать, и могу говорить только о том, какой ты удивительный, — говорит он, добавляя насмешливый тон в голос, хотя он слишком хорошо знает, что это утверждение, по крайней мере, частично правдиво.       — О да, — говорит Драко, хмуро сдвинув брови и положив подбородок на плечо Гарри, а его горячие слова щекочут ухо. — Ты смеялся надо мной. Теперь я вспомнил.       Теперь и Гарри вспомнил.       — Я не смеялся над тобой. Ну, немного смеялся, но только потому, что… в тех редких случаях, когда я получаю именно то, что хочу, я вроде как глупо посмеиваюсь, — признается он, отводя волосы Драко в сторону и проводя большим пальцем по едва заметному шраму. — Я думаю, что какая-то часть меня всегда ищет подвох, и я становлюсь немного… истеричным.       Драко отстраняется и смотрит на него насмешливым и немного настороженным взглядом.       — Ты сошел с ума.       Гарри пожимает плечами.       — А разве не все мы?       — Ладно, — соглашается Драко, снова скрещивая руки на груди и отступая назад, не так далеко, чтобы Гарри встревожился, но достаточно далеко, чтобы его руки, губы и кожу покалывало в знак протеста. — В чем подвох? Подвох во мне. Подвох в тебе. Подвох в том, что мы оба иногда принимаем нелепые решения. Подвох — это дети, бывшие жены и Уизли, которые могут возмутиться, а могут и не возмутиться, и мой отец, который определенно не возмутится. Подвох в том, что все это выплеснется на страницы Ежедневного Пророка, когда они узнают — а они узнают. Подвох в том, что все люди будут говорить тебе, как именно все пойдет не так, и подвох в том, что все они скажут «Я же говорил», когда это произойдет.       Чувствуя себя странно безмятежно, Гарри ждет, пока не убеждается, что Драко закончил.       — Если все пойдет не так, — спокойно поправляет он.       — Если все пойдет не так, — соглашается Драко, очевидно, так же пораженный самообладанием Гарри, как и сам Гарри. — Так… мы делаем это или нет?       Гарри улыбается.       — Ты действительно все обдумал, да?       — Конечно, — говорит Драко, выглядя почти обиженным.       Прислонившись к верстаку, Гарри тоже складывает руки. В кои-то веки ему кажется, что он сам за себя отвечает; он знает, чего хочет, и это фантастическое чувство.       — И не посмотришь на все эти подвохи?       — Я рискну, — бормочет Драко, и глаза его теплеют, когда осторожность сменяется надеждой.       Начни свой путь по непротоптанной дороге, думает Гарри, почти не заботясь о том, каким идиотом выглядит, когда улыбается Драко, поглощенный и воодушевленный волной ужаса и эйфории, которая заставляет его снова чувствовать себя семнадцатилетним, но в самом хорошем смысле.       — Думаю, я тоже, — говорит он, как будто и так не знал этого с самого начала. И он полагает, что это не так.       Улыбка Драко яркая и беспечная, и хотя она длится всего секунду или две, Гарри чувствует ее всем телом. Затем дверь распахивается, впуская пару состоятельных дам, которые с энтузиазмом приветствуют его и находят осторожное «Добрый вечер» для Драко, который, к счастью, больше не прижимается к Гарри, но теперь, кажется, небрежно осматривает ближайшую полку, полную ваз. Дамы, Агата и Луиза, завсегдатаи магазина, и, несмотря на неудачное время, Гарри не собирается грубить им.       — Чем могу быть вам полезен, леди? — спрашивает он, шагая им навстречу и надеясь, что не слишком очевидно, что они чуть не застали его в очень непрофессиональном положении.       Агата и Луиза лучезарно улыбаются ему из-под остроконечных шляп и кокетливо взъерошивают бархатные мантии, как будто их каждонедельный флирт с прелестным молодым стеклодувом — самый яркий момент их жизни.       — Я пришла купить что-нибудь зеленое, — сообщает Луиза, сверкая глазами. — Весна определенно наступила, и мой дом выглядит ужасно унылым.       — Луиза, вы выглядите преисполненной радости, — серьезно говорит Гарри, любуясь ее новыми серьгами в форме скворцов. Откуда-то из-за спины доносится приглушенное фырканье. Он заставляет себя не обращать на это внимания и вместо этого показывает Луизе целую полку весенних предметов, сделанных за неделю до того, как рука стала бесполезной.       — Что вы сделали, мистер Поттер? — спрашивает Агата, протягивая морщинистую, украшенную драгоценными камнями руку, чтобы обхватить его запястье. Она пристально смотрит на него сверкающими голубыми глазами. — Моя внучка, кажется, думает, что вас укусила эта ваша змея — это правда?       Гарри в ужасе качает головой.       — Нет, ни в коем случае. Мису никогда не укусит меня, она правда хорошая девочка, — настаивает он, расширяя глаза и пытаясь воззвать к той части Агаты, которая верит каждому его слову. Она умная женщина, это уж точно, но Гарри совершенно уверен, что она питает к нему слабость.       — Ох, — говорит она, немного сдуваясь, и Гарри снова обнаруживает, что вынужден игнорировать тонко завуалированный звук веселья из угла магазина, в котором стоит Драко. Он думает, что это отвлечение раздражает его, но не может удержаться от улыбки. Что, если подумать, тоже бесполезно.       — У меня был небольшой несчастный случай с заклинанием, вот и все, — объясняет он, настолько уверенный в своей лжи, что может почти убедить себя, что ничего из неприятностей на Маршалл-стрит никогда не случалось. По крайней мере, может, пока не посмотрит на Мису, и тогда все встанет на свои места с мрачной ясностью, угрожающей ночным кошмарам. — Через пару недель все будет в порядке.       — Я вижу. Вы уверены, что должны работать? — спрашивает Агата, ястребиным взглядом указывая на верстак, возле которого сейчас стоит Драко, заваленный осколками стекла, трубками и всякой всячиной.       — Именно об этом я и твержу, — говорит Драко, как будто был частью разговора все это время.       Гарри хмурится.       — Ничего ты не твердишь!       — Это подразумевается, — говорит Драко, игнорируя его и поворачиваясь к Агате с поразительно очаровательной улыбкой.       Она немедленно отпускает запястье Гарри и улыбается в ответ.       — Это ваш друг, мистер Поттер?       — Он хорошенький, Агги? Я без очков, — кричит Луиза. Она не отворачивается от полки, где в упор рассматривает маленький стеклянный шарик.       Агата хихикает, лукаво поглядывая на Гарри, прежде чем ответить подруге.       — Очень красивый и очень хорошо сложенный, Лу-Лу.       Луиза поворачивается, серебристо-седые волосы развеваются вокруг ее нетерпеливого лица. Она с трудом прижимает к груди огромную чашу с узором из листьев, и Гарри бросается вперед, чтобы забрать ее. Она явно нуждается в помощи, и это такой же хороший способ удержаться от того, чтобы не сказать какую-нибудь глупость.       — Хотите это? — спрашивает он, перенося громоздкий предмет к запасному верстаку и ставя его.       — Да, пожалуйста, — говорит она, сияя. — Я наполню его маленькими светящимися шариками, которые купила на прошлой неделе, и поставлю на обеденный стол. Как вы думаете, будет хорошо смотреться? — спрашивает она, внезапно встревожившись.       Гарри делает все, что от него требуется, но не может совсем остановить свой взгляд, постоянно дрейфующий к Драко, который стоит там с изящно изогнутыми бровями, всем своим видом громко и ясно говоря: «С каких это пор ты — последнее слово стиля?»       — Я думаю, это будет выглядеть фантастически, — говорит он уверенно, улыбаясь Луизе и посылая Драко «Пошел нахуй, я художник» через всю комнату, когда здоровой рукой и с помощью нескольких заклинаний упаковывает стеклянную чашу в плотную коричневую бумагу.       — Тебе нужна помощь с этим? — спрашивает Драко, делая почти незаметное ударение на слове «помощь», достаточно, чтобы Гарри заметил и закатил глаза.       — Как смешно.       — Но у него действительно красивые глаза, правда, Агги? — высказывает свое мнение Луиза, изучая Драко с относительной легкостью теперь, когда он подошел к верстаку, чтобы услужливо заглянуть через плечо Гарри.       — Да, — соглашается Агата, подергивая пальцами за кончик своей длинной косы, как нервная школьница. Она смотрит на Драко и, кажется, встряхивается. — Как невежливо с нашей стороны говорить о вас, как будто вас здесь нет, дорогой. Мы хотим сказать, что у тебя красивые глаза.       Удивленный Драко выдыхает с теплым раздражением, и Гарри подавляет дрожь, когда это ощущение омывает его затылок. Он не может быть уверен, делает ли Драко это нарочно или нет, но в любом случае, у него действительно нет веской причины стоять так чертовски близко.       — Спасибо, — бормочет он, и от его обычной колючести не остается и следа. Как будто она проскользнула сквозь пальцы, когда Драко собирался поцеловать Гарри, а после он забыл найти ее снова. И хотя часть Гарри думает, что было бы неплохо, если бы Драко остался без своей язвительности, большая часть его, которая любит этого человека именно таким, какой он есть, знает, что Драко без почти постоянного раздражения был бы как мир без магии, или Роуз без Ала, или картошка без кусочков жука.       Улыбаясь про себя, он заканчивает заворачивать чашу Луизы.       — Сорок пять галеонов… специально для вас, — говорит он, наслаждаясь восхищенным выражением лица старой леди и подавленным вздохом Драко в равной мере. Он знает, что не должен подрезать жесткую ценовую структуру Драко для кого-либо, но это всего лишь пять галеонов, и у Луизы, должно быть, уже полный дом его скульптур. Если кто и заслуживает скидки, так это она.       — Прелестно, прелестно, — восхищается она, подходя к рабочему столу и роясь в кошельке в поисках нужных монет. — Вот, мистер Поттер… — Она поднимает глаза и замолкает, не сводя глаз с Драко. На секунду или две Гарри озадачен, а затем понимает, что выражение на утонченном старом лице — это узнавание; теперь, когда она отделена от Драко только столом и Гарри, она может видеть его ясно в первый раз. — Вы Малфой, — тихо говорит она. Ее тон ни теплый, ни обвиняющий, но Гарри чувствует себя напряженным, и ему приходится бороться с желанием встать перед Драко — в конце концов, она всего лишь маленькая старая леди… что она собирается делать? Заколоть его шляпной булавкой?       — Да, это так, — говорит Драко без эмоций.       Гарри переводит взгляд с одной дамы на другую. Луиза продолжает пялиться и рассеянно рыться в своем мешочке с деньгами, а подруга смотрит на нее, морщинистое лицо превратилось в маску огорчения.       — Вы сын Люциуса Малфоя, — продолжает Луиза.       — Да, — говорит Драко напряженным голосом.       — Я так и думала. Я училась в школе с его отцом, ну, знаете, с вашим дедушкой, конечно. Дорогой Абраксас, — вздыхает она, серьезно глядя на Драко. Гарри не знает, радоваться ему или печалиться, что он не видит выражения лица Драко. — Его так огорчало то, что случилось во время войны, — говорит она как бы между прочим. Боковым зрением Гарри видит, как Агата вздрагивает и подносит руку к глазам. — Он никогда в жизни не ожидал подобного… ну, никто из нас не ожидал, но он был спокойным человеком. Ненавидел конфликты. Многие из нас думали, что то, что сделал Люциус, в конце концов и погубило его.       Луиза замолкает, моргает и смотрит на Драко, как будто впервые осознает, кто перед ней.       У Гарри нет слов, как, видимо, и у Агаты, которая сейчас наблюдает за ними сквозь щели между пальцами. К счастью, у Драко такой проблемы нет.       — Что ж, спасибо вам, — говорит он, хорошие манеры вливают поразительный уровень любезности в слова, пока они не звучат почти саркастично. — Всегда приятно познакомиться с другом семьи, хотя, уверяю вас, мой отец сполна заплатил за свои неверные решения.       Луиза медленно кивает, глаза ее блестят от ужаса.       — Пожалуйста, простите меня… Я правда не знаю, откуда это взялось. Мне ужасно жаль. Это было совсем не то, что я хотела сказать! Я думаю… Я думаю, что вы прекрасный пример того, как можно изменить жизнь… думаю, это замечательно, что вы забыли о своих разногласиях… думаю, что ваш дедушка очень гордился бы вами.       Она замолкает, сжимая губы, когда на ее щеках появляются два ярких пятна румянца.       — Спасибо, — говорит Драко с огромным достоинством. Гарри наконец позволяет себе расслабиться.       — Давай, Лу-Лу, заплатим и пойдем, — говорит Агата.       Ее подруга кивает.       — Спасибо, мистер Поттер, — тихо говорит она, пересчитывая оставшиеся монеты в руке и бросая еще один извиняющийся взгляд на Драко, когда поворачивается, чтобы уйти. — Мне очень жаль, мистер Малфой. Не знаю, что на меня нашло.       — Я знаю, — бормочет Агата, выводя Луизу на улицу. Она колеблется на ступеньке. — Пожалуйста, не думайте о ней плохо, джентльмены, но это последний раз, когда я отпускаю ее в Дырявый котел на пустой желудок.       Гарри смеется; он ничего не может с собой поделать. Он осторожно поворачивается, чтобы посмотреть на Драко, когда голоса двух женщин доносятся через открытое окно.       — Ты же знаешь, что это делается не для того, чтобы упоминать… неприятное, — ворчит Агата.       — Знаю, знаю, — хнычет Луиза. — Мне кажется, бренди развязал мне язык.       — Правда? — едко говорит Агата. — Я не могу поверить, что ты не узнала его сразу! Я сразу же определила его как сына Люциуса, как только увидела.       — Тогда почему ты мне не сказала?       — Я думала, ты заметила! Я не знала, что у тебя такое плохое зрение, Лу-Лу…       — Пожалуй, мне лучше обратиться к целителю, — вздыхает Луиза, когда они ковыляют прочь по булыжной мостовой, снова оставляя Гарри и Драко наедине. — Хотя у него действительно красивые глаза…       — Думаю, мне не помешала бы чашка чая, — тихо произносит Драко, глядя на закрытую дверь, словно ожидая, что она вот-вот распахнется.       Взглянув на часы, Гарри принимает поспешное решение. Когда Драко пришел, он держался за дурацкую идею оставить магазин открытым до обычного времени, но где-то между поцелуем и откровенными старушками ему удалось отказаться от нее. Почти без четверти пять — всего час или около того до закрытия — и перспектива кофеина с сахаром настолько привлекательна, что все, что он может сделать, это подхватить Мису и приклеить записку с извинениями к двери, прежде чем выйти на вечернее солнце с Драко.       Они направляются, не нуждаясь в обсуждении, к Угрюмой. Гарри чувствует, что было бы неправильно идти куда-то еще — сегодняшний день кажется важным в том смысле, который он не может полностью объяснить, и определенно не временем экспериментировать с новыми кафе. Мису томно обвивает его шею, пока они идут, вытягивая голову в золотистый солнечный свет, который согревает спину и обнаженные предплечья Гарри. Он не может придумать ни одного слова, которое казалось бы важным, но когда смотрит на Драко, идущего рядом с ним с почти безмятежным выражением лица, он знает, что это не имеет значения.       Когда они прибывают, угрюмая официантка делает паузу в своей работе по сбору чашек, чтобы послать им ужасающую почти-улыбку и спросить, хотят ли они «как обычно, да?» Ее хорошее настроение, однако, длится недолго, особенно когда она замечает очень необходимое Заглушающее, которое Гарри наколдовывает вокруг стола. Она приносит какое-то странное облегчение, когда снова появляется, хмурясь, и ставит на стол их чашки с чуть большей агрессивностью, чем необходимо. Гарри улыбается ей, и она хмурится еще сильнее.       Гарри потягивает слишком горячий кофе — он обжигает язык, — но не может заставить себя думать. Ждет, лениво наблюдая, как один голубь борется с другим за половину сосиски на улице снаружи, пока уровень в чайной кружке Драко не падает на добрую пару дюймов, прежде чем заговаривает снова.       — Итак, к какому же выводу ты пришел? Я заинтригован.       Драко обхватывает пальцами чашку и спокойно смотрит на Гарри.       — Выводу?       Гарри кивает, с притворной серьезностью хмуря брови.       — Да. Это решение, к которому ты приходишь в конце попытки что-то понять.       — Какой ты смешной, — бормочет Драко, но его глаза и тон удивительно не совпадают. Гарри улыбается. — Во всяком случае, вывод здесь ни при чем — я при чем. Ты уже знаешь это. Я подозреваю, тебя интересует мой анализ ситуации.       — Я передумал, — стонет Гарри, пряча лицо в ладонях.       Смех Драко искренний и грубый от удивления, как будто он не ожидал, что в ближайшее время ему будет весело. Гарри думает, что это лучшее, что он слышал за очень долгое время.       — Другой меняется, — сообщает Мису, задумчиво проводя языком по его шее. Гарри вздрагивает, но ничего не говорит, надеясь, что она воспримет его молчание как поощрение к продолжению. — Он свободнее, — говорит она через мгновение. — Легче у него на душе.       Гарри смотрит на Драко, который теперь тоже смотрит на него, его серые глаза светятся теплым интересом. Он не знает, откуда и даже знают ли змеи о таких вещах, но Мису права. В том, как Драко держится сейчас, есть что-то такое, что сильно отличает его от человека на железнодорожной платформе семь месяцев назад или даже от человека на квиддиче меньше четырех. Он уже не хмурится так сильно, как раньше, и хотя морщины на его лбу постоянно напоминают о годах постоянной серьезности, они ничуть не углубляются, как когда-то.       Он приподнимает бровь, и Гарри пытается вспомнить последнее, что говорил.       — Хорошо… Так что там с анализом, профессор?       Драко вздыхает, постукивая пальцами по чашке быстро, но ритмично.       — На самом деле это не очень интересно. В основном это был разговор с матерью. — Он смотрит на Гарри, слегка приподняв подбородок, словно бросая ему вызов.       Гарри не посмеет. Он странно тронут этим признанием, и в любом случае он отдал бы свою правую руку, чтобы иметь мать, которая могла бы дать совет в таких запутанных вещах, как сложные чувства к старым врагам. Он любит Молли беззаветно, но скорее разденется догола посреди Вертлявой Ящерки, чем попросит у нее совета насчет Драко.       — И что она сказала?       — Она сказала, что если я перестану рисковать в моем возрасте, то с таким же успехом могу умереть.       Гарри фыркает. Он готов побиться об заклад, что всего несколько месяцев назад не поверил бы в столь откровенное заявление Нарциссы Малфой. Для более приземленной женщины, с которой он познакомился, с ее азалиями и острыми, как бритва, прозрениями, это вовсе не преувеличение. В конце концов, это второй шанс ее сына пойти на риск, на неизвестную дорогу, на прыжок веры, подаренный ему после того, как он пережил ужас.       — Она права, — соглашается Гарри. — Жизнь без риска — это полная хуйня, и все такое.       — Ты действительно за словом в карман не лезешь, да? — говорит Драко, подавляя улыбку.       Гарри ухмыляется.       — Я надеялся, что ты научишься ценить и другие мои способности.       — Когда я узнаю о них, то постараюсь так и сделать, — серьезно говорит Драко, и от этого улыбка Гарри почему-то становится еще шире.       — Буду ждать с нетерпением, — говорит он, взволнованный тем, как потемнели глаза Драко. — Кстати, как поживает твоя мама? — спрашивает он, переводя разговор на более безопасную тему, когда замечает официантку, парящую за соседним пустым столиком и пытающуюся ткнуть пальцем в край безмолвного поля.       Драко осушает чашку и вздыхает.       — О, она сейчас в прекрасном настроении. Она проверила меня на наличие очевидных травм, а затем тщательно отчитала за то, что разволновал ее до полусмерти.       — Что случилось с «не рискнешь — умрешь»?       — Я задавался тем же вопросом, но не осмелился ее спросить. Видимо, для этой конкретной теории есть ограниченный простор, — говорит Драко с кривой улыбкой, которая скручивает внутренности Гарри в узлы, несмотря на молчаливое утверждение, что в его возрасте он не должен отвлекаться на улыбки вспыльчивого аристократа.       Он отражает улыбку в ответ. Нет смысла спорить с тем, как обстоят дела.       — Я получил то же самое от Гермионы, если тебе от этого станет легче.       — На самом деле, немного, да.       Гарри смеется и как можно вежливее просит еще две порции. Очевидно, он недостаточно вежлив, потому что официантка сердито смотрит на него, и когда возвращается с горячими чашками, забрызгивает брюки Гарри кофе и «забывает» молоко Драко. После пары бесплодных попыток вернуть ее внимание Драко решает выпить свой черный чай.       — Напомни мне еще раз, зачем мы сюда пришли?       — Это традиция, — твердо говорит Гарри. — И еще потому, что тут за мной никогда не следили идиоты из Пророка.       — Это так, — вздыхает Драко. — Ты читал его на этой неделе? Ни единого слова о том, что произошло в воскресенье вечером.       Гарри кивает, ловя Мису ладонью, когда та теряет равновесие и чуть не падает в его кофейную чашку. Он привыкает к ее нарушенному равновесию гораздо быстрее, чем она сама.       — Рон сказал, что Министерство постарается все замять. Очевидно, это не очень хорошо для их имиджа — признавать, что глава ДМПП якшался со словенскими гангстерами черт знает сколько времени.       Губы Драко презрительно кривятся.       — Нет, пожалуй, нет. Там была крошечная заметка, моргни, и ты ее пропустишь, в которой говорилось, что Фицуильям взял отпуск по состоянию здоровья…       — Это ненадолго, — уверяет Гарри. Его вера в Министерство может быть шаткой, но он знает Рона и знает Кингсли, и это только вопрос времени, когда какая-то версия истины попадет на глаза общественности. — Наверное, они просто решают, как выставить его нечестным ублюдком, не впутывая в это дело никого другого.       — Полагаю, это хорошо, — задумчиво размышляет Драко. — Я, конечно, выставил себя идиотом, но, с другой стороны, было бы неплохо, если бы мое имя упоминалось рядом с… знаешь, справедливостью, честностью и всем таким.       Гарри улыбается.       — Может быть, в следующий раз.       Драко молчит. Гарри наблюдает за ним, улыбка исчезает, когда выражение его лица меняется от огорчения к искреннему сожалению. С колотящимся сердцем он крепко сжимает свою кружку, стараясь не протянуть руку через стол, чтобы переплести свои пальцы с пальцами Драко и предложить какое-то утешение, даже раскаяние. Внезапно каждая частичка его тела болит от этого, и он не знает, что делать, кроме как выпустить все наружу.       — Мне жаль, что я не сделал больше, чтобы помочь тебе, — хрипит он, желая, чтобы Драко посмотрел на него.       Пораженный, Драко поворачивается к нему.       — Когда?       — Когда мы учились в школе, — грубо отвечает Гарри, подгоняемый болью в пальцах без бинтов, прикипевших к горячей керамике. — На шестом курсе. У тебя было… у тебя было задание, и у меня тоже, и я знал, что с тобой что-то происходит, но ничего не сделал. Я не… — Я не спас тебя, заканчивает его подсознание, но слова не выходят.       Драко сухо сглатывает. Когда он заговаривает, его голос звучит мягче, чем Гарри того заслуживает.       — Это было очень давно, Гарри. Двадцать лет назад.       — Я знаю, — шепчет Гарри. — Но я подумал, что ты заслуживаешь извинений.       Драко вздыхает. Его глаза впиваются в Гарри, и он внезапно не может дышать.       — Неужели ты думаешь, что я бы позволил тебе помочь мне? Как ты думаешь, тот человек, которым я был тогда, позволил бы?       Гарри смотрит на него в ответ, тяжелый расплавленный жар лижет внутренности, стуча пульсом сдерживаемой реки, которая вот-вот выйдет из берегов.       — Да, — говорит он. — Я думаю, ты бы позволил.

**~*~**

      Гарри не совсем уверен, что происходит дальше, но ему кажется, что Драко говорит: «Пойдем?» — и официантка бросает на них самый странный взгляд, который они до сих пор видели. Ему кажется, что это он совершает прыжок в свой таунхаус, но не может быть уверен в этом точно; важно то, что они добираются туда, оба в целости и сохранности, и заползают на кровать, захваченные приливом тепла, печали и отчаяния, настолько интенсивным, что он поглощает их. Ему кажется, что пуговицы отрываются, кожа оцарапывается, а зубы кусают губы. Ему кажется, что Мису захватывают бледные руки, которые слегка дрожат, и осторожно помещают ее в аквариум. Он знает, что Драко пахнет солью, цитрусовыми и домом, и что его рот горячий-влажный-настойчивый, когда он касается шеи Гарри, его рта, бедер, члена. Он знает, что не так осторожен, как, возможно, следовало бы, когда проводит руками по голой спине Драко, притягивая его вниз в жаркий, грязный поцелуй, когда требует того, что они оба хотят, гладя, направляя и вскрикивая от жжения, открытости и чистой волны облегчения, которая разливается внутри.       Ему кажется, что он очень громкий, а еще он знает, что Драко совсем не такой, но это не имеет значения, потому что все, что Гарри нужно увидеть, есть в его глазах, темных от похоти-страсти-волнения, когда они горят перед Гарри, горячем прерывистом дыхании, разделенном на двоих, отчаянных толчках и знании того, что на этот раз все части сходятся вместе по-настоящему.       Ему кажется, что пламя проносится сквозь него и уничтожает все рациональные мысли и чувства, слишком быстро сводящее с ума, быстро-стремительно-медленно, одновременно. Ему кажется, что он полностью отказывается от своего достоинства, знает, что поднимает бедра от смятых простыней, желая больше, глубже, прикоснись-ко-мне-сейчас, потому что это чертовски приятно. Ему кажется, что лицо Драко, когда он кончает, с затуманенными и полузакрытыми глазами, сильно прикусив губу, слишком красиво, чтобы позволить ему увидеть это. Точно знает.       Он замирает на долгие секунды, тяжело опираясь на руки, глядя на Гарри из-под тяжелой, влажной от пота челки. Гарри смотрит в ответ, липкий и тяжело дышащий, задаваясь вопросом, ждет ли он тоже, чтобы мир и, возможно, понятие времени вернулись к норме. Драко устало улыбается и наконец отстраняется, плюхаясь рядом с тихим, удовлетворенным стоном.       — Моя мать была права, — говорит он весело. — Ты никогда не будешь слишком стар.       Гарри морщит нос.       — Не думаю, что даже хочу знать об этом.       Драко ничего не говорит, но Гарри чувствует его довольную ухмылку. Он вздыхает, смотрит в потолок и, когда Драко переплетает пальцы с пальцами Гарри и крепко сжимает их, очень плохо скрывает свою улыбку.       Гарри больше не теряет времени в тот вечер; он полностью осознает, что происходит — просто осознавать не так уж много. Когда солнце садится, они лежат, запутавшись в простынях и друг в друге, сонно наблюдая за сменой цветов за окном, обмениваясь ленивыми оскорблениями, поцелуями и случайными почти комплиментами. Когда у Драко урчит в животе, Гарри игнорирует его протесты и шарится по спальне, пока не находит недоеденную пачку печенья, которую бросает Драко, и направляется в ванную, голый и подрагивающий, чтобы наполнить пустую кружку с прикроватного столика свежей холодной водой. Они делят печенье и воду с натянутыми вокруг них простынями, и Гарри ничего не говорит о крошках на подушке. На этот раз.       — Это мой флаг, — бормочет Драко, устраиваясь на кровати с ладонью под щекой несколько часов спустя, ледяные ноги прижимаются к бедрам Гарри.       Гарри кладет подбородок на плечо Драко и смотрит на крошечный предмет, сонно улыбаясь.       — Думаю, ты понимаешь, что это мой флаг. Ты сам мне его дал. И я поставил его сюда.       — И правда, — соглашается Драко, зевая. — Ничего страшного. Все остальные все еще у меня дома.       Гарри смеется и плюхается на подушку, даже не потрудившись ее взбить. Завернувшись в теплое одеяло удовлетворения, он засыпает через несколько секунд.       Глухой стук, Мису шевелится.       Драко рывком просыпается.       — Что это было, черт возьми? — шипит он.       Вдвоем они полностью разрушили сон Гарри об игре на Чемпионате мира по квиддичу на гигантской палке ревеня, и теперь он тоже проснулся. Со вздохом он открывает один глаз и приподнимается на локте. Он полагает, что Драко привык к тишине в собственной спальне. Здесь этого не получится, потому что Мису была тут первой…       — Это Мису. — С некоторым усилием он тянется за своей палочкой и освещает аквариум, высвечивая кукурузную змею в углу, с любопытством высунувшую голову, как будто пытается понять, что пошло не так. — А еще она разговаривает во сне. Тебе лучше узнать это сейчас.       Драко сонно моргает, наблюдая, как змея начинает разворачиваться.       — Ладно, ладно, — бормочет он, зевая и снова укладываясь спать.       Успокоенный, Гарри сворачивается калачиком у Драко за спиной и закрывает глаза.       — Хоть что-то, связанное с тобой, нормально? — раздается шепот в темноте.       Гарри улыбается и целует его в плечо.       — Нет, Драко.

**~*~**

      Когда Гарри просыпается рано утром, его первая осознанная мысль не более сложна, чем: он все еще здесь?       И так оно и есть. Драко здесь, проснулся и развалился на подушках со снисходительным выражением лица и неприлично растрепанными волосами.       На этот раз он остается и на завтрак.

**~*~**

      В субботу Гарри, как обычно, сидит в мастерской с Лили. Они еще не открылись, отчасти потому что Гарри все еще немного медленнее и неуклюже, чем обычно, справляется с повседневными задачами из-за поврежденной руки (которая, как заверила его Дженни, меняя повязку в пятницу утром, хорошо заживает, и пройдет не слишком много времени, когда уже можно будет не носить перевязь), а отчасти потому, что у Лили много вопросов о том, как он умудрился пораниться.       Он ожидал этого, особенно от Лили, чье природное любопытство легко соперничает с его собственным, и, хотя у него нет желания лгать ей, он сомневается, что невинному десятилетнему ребенку нужно знать мрачные подробности. Вместо этого, пока они подметают, топят печи и пересчитывают вчерашнюю мелочь в пакеты для Гринготтса, он рассказывает ей, что его хороший друг попал в беду с какими-то плохими людьми и ему пришлось помочь.       Лили, кажется, принимает это объяснение достаточно легко, но это не останавливает вопросы, и Гарри делает все возможное, чтобы ответить на каждый.       — Кто твой друг? — спрашивает она, проводя мягкой тканью по рядам синих ваз. — Это кто-то, кого я знаю?       Гарри колеблется, глядя на список перед собой, а не на свою дочь. Они с Драко решили немного подождать, прежде чем обрушить новость об их отношениях на детей, и он полностью поддерживает это решение. В то же время, о правде намного легче проговориться. (В твоем возрасте, добавляет его подсознание, и он хмуро смотрит на кусок пергамента.)       — Да. Это был мистер Малфой, — говорит он наконец.       — О! — восклицает Лили. Гарри оборачивается. Она перестала вытирать пыль и хмурит брови.       — Что такое, Лил?       — Мне очень нравится мистер Малфой. С ним все в порядке?       Уловив легкую дрожь искренней озабоченности в ее голосе, Гарри не может не бросить список и крепко обнять ее.       — С ним все в полном порядке. На самом деле, я уверен, он будет очень польщен, узнав, что ты так беспокоилась о нем.       Лили морщит нос.       — Не говори ему! Он подумает, что я идиотка.       Гарри ухмыляется, щиплет одну медную косу.       — Обещаю. Пока ты обещаешь не волноваться — я думаю, Мису и твой отец остались после всего с самыми тяжелыми ранениями.       — Но с тобой все будет в порядке, правда? — с тревогой спрашивает она, а когда он кивает, берет Мису с полки и с тяжелым вздохом рассматривает ее короткий хвост. — Она всегда будет такой.       — Я знаю, Лил. Но с ней все в порядке. Ей совсем не больно, — пытается он, но глаза дочери становятся огромными и печальными, когда она смотрит на него.       — Но… что, если она не хочет выглядеть так? Что, если она расстроилась?       — Ну, мне хотелось бы думать, что в таком случае она бы сказала мне, но она ничего не говорила. Вообще, нет ничего плохого в том, чтобы быть немного другой, Лил, — мягко напоминает он ей.       Она вздыхает.       — Да… Я знаю, пап. Но… не очень-то приятно лишаться чего-то. Как будто мне отрубили руку. Я бы знала, что все еще остаюсь собой и все такое, но я бы чувствовала себя не в своей тарелке. — Лили замолкает, наблюдая, как Мису скользит в ее рукав. — В школе есть мальчик с протезом вместо руки. Однажды он снял его на детской площадке, и одна из обедающих дам упала в обморок.       Гарри приподнимает брови.       — Что ты сделала?       — Отдала ему половину своего Китката, — пожимает плечами Лили. — Мне это показалось забавным.       Гарри улыбается, раздуваясь от гордости за свою умную добрую дочь.       — Ты хорошая девочка, Лил, — бормочет он, оглядываясь вокруг в поисках способа заставить ее почувствовать себя лучше. В конце концов ему в голову приходит идея. — Почему бы нам не сделать ей новый хвост?       Лили озадаченно хмурится.       — Как?       — Вот так, — говорит Гарри, доставая из-под ближайшего верстака тонкий деревянный ящик.       Лили наклоняется вперед, глаза блестят от любопытства, когда он открывает его. Даже Мису поворачивается в рукаве Лили и изгибается, чтобы положить голову на свой обрубленный хвост и наблюдать.       — Я еще не использовал ничего из этого, — говорит он, осторожно отодвигая салфетку, чтобы показать тонкий лист зеленого стекла. — Он прибыл как раз перед тем, как я повредил руку, так что у меня не было возможности поиграть с ним.       — Для чего оно? — спрашивает Лили. — Ты собираешься его растопить?       — Не так, как обычно, — говорит Гарри. — Это особый вид стекла, очень, очень прочного, но и очень легкого. Вот. — Он берет маленький лист зеленого стекла и протягивает Лили, которая берет его с величайшей осторожностью, держа в кончиках пальцев, как будто ей передали взрывное устройство.       — Вау. — Она протягивает его Мису, которая с любопытством щелкает языком по стеклу. — Ты действительно можешь сделать что-нибудь для Мису из этого?       — Я не знаю, — признается Гарри. — Но если ты положишь ее обратно на полку, то поможешь мне попробовать.       Лили улыбается и сажает Мису под тепловую лампу, осторожно поглаживая ее маленькую головку пальцем.       В течение следующего часа мастерская Гарри превращается в лабораторию, когда они с Лили вместе работают над новым хвостом для Мису. Гарри зажигает серию маленьких магических огоньков, точно так же, как делал это в проблеске, избегая тяжелых печей, чтобы согнуть и придать форму тонкому стеклу точными маленькими инструментами и усилиями своей единственной здоровой руки. Лили измеряет Мису снова и снова, называя измерения Гарри и всовывая ему в руки инструменты, когда он просит их.       К тому времени, когда магазин должен открыться, Гарри слегка взмок, а глаза болят от необходимости щуриться долгое время на эту маленькую чертову штуку, но он изготовил сносный протез для раненой змеи.       — Теперь, пройдя через все печи, он должен быть очень крепким — даже когда она упадет со своей полки в аквариуме, он не разобьется, — говорит Гарри Лили, пока она ждет, вибрируя от волнения, чтобы попробовать только что остывший стеклянный конус на его новом владельце.       — Это здорово, папа… И ты сможешь сделать ей новый, когда она вырастет! — восклицает Лили.       Гарри мысленно вздыхает. Он почему-то забыл о росте.       — Тогда давай. Посмотрим, насколько это ей понравится. Будь хорошей девочкой, Мису, — добавляет он, надеясь убедить ее перестать ерзать на верстаке. — Лили хочет… чтобы ты выглядела еще красивее.       В конце концов, Мису подчиняется, и Лили осторожно надвигает стеклянный наконечник на обрубок ее хвоста. Он идеально подходит. Вздрогнув, Мису оборачивается, с легкостью помахивая перед глазами покрытой стеклом частью своего тела. Она раскачивается взад-вперед, осматривая новый аксессуар, и Лили кусает нижнюю губу, явно отчаянно желая услышать вердикт.       — Я целая, — заявляет она. — Блестящая. Вы с блестящей сделали мне шляпку!       Гарри смеется, восхищенный такой оценкой.       — А разве шляпка не должна быть у тебя на голове?       — Конечно, но если у меня два конца, то шляпа может быть на любом? — говорит она, игриво щелкая своим новым хвостом по пальцам Гарри.       Гарри не знает, как с этим поспорить.       — Ей нравится, — говорит он Лили, и она сияет.       — Может, мне пойти и впустить посетителей? — спрашивает она, подпрыгивая к двери.       — Пожалуйста. — Гарри смотрит в окно, где начинает собираться не-совсем-очередь.       Лили с размаху открывает дверь, и через несколько минут мастерская Гарри снова гудит от людей и разговоров. Над всем этим — тихое звяканье, звяканье, звяканье, когда Мису скользит по своей полке, снова целая.

**~*~**

      Остаток уик-энда проходит мирно и без происшествий; Гарри и Лили едят в парке мороженое и бросают фрисби (иногда одновременно) и проводят большую часть дождливого вечера на коврике у камина, проводя свой теперь уже привычный пикник на покрывале и наблюдая, как Мису пробирается на голову дремлющего Фрэнка, наконец устраиваясь спать с блестящей зеленой шляпкой, прислоненной к серому уху. Более трудных вопросов не возникает, по крайней мере сейчас, и Гарри чувствует облегчение.       Следующий уик-энд почти такой же, и после тоже, и это просто замечательно. Гарри, Лили, Фрэнк и Мису путешествуют по всему Лондону, исследуя достопримечательности, пробуя всю еду, какую могут найти, и делая бесконечные снимки для проекта Лили по географии.       — И никаких болезней, — заявляет Лили, фотографируя Гарри и Мису перед колонной Нельсона. Она права, и он обнаруживает, что почти разочарован.       Каждое воскресенье вечером он высаживает Лили дома, обменивается короткими, но дружескими приветствиями с Джинни, а затем направляется домой к Драко, который — по крайней мере в этом отношении — обнадеживающе предсказуем, выходит в гостиную Гарри в облаке дыма примерно через десять или пятнадцать минут в поисках чая и новостей.       На четвертую такую ночь с тех пор, как началась их обыденность, Гарри устало смотрит в зеркало ванной и вздыхает. Что-то должно измениться. Изображение расплывается по краям — кажется, очки где-то под одеялом, — но вина в глазах, которые смотрят на него, болезненно ясна. Да, это его жизнь, и да, он может делать все, что захочет, но он знает, что история с Драко — гораздо больше, чем огонек на полке, и он чувствует себя ужасно из-за того, что держит своих детей в неведении. После всего, что ему пришлось рассказать им за последние несколько месяцев, он понятия не имеет, почему это так трудно, но это трудно и начинает разъедать его изнутри.       — Тебе обязательно делать гнездо в моих волосах?       От раздраженного голоса Драко, донесшегося из спальни, Гарри слегка улыбается. Внутри почему-то становится теплее от того, что Драко решил поговорить с Мису, хотя и знает, что она понятия не имеет, о чем он. Позволив этой мысли рассеять смущение, он бредет, совершенно голый, обратно в спальню.       Садится на край кровати.       — Я должен…       — Сказать им, — бормочет Драко, поворачиваясь на бок под простыней. — Я знаю.       Гарри поворачивается, чтобы встретиться с ним взглядом.       — Как ты догадался, что я собираюсь сказать именно это?       Драко изящно пожимает обнаженным плечом.       — Иногда тебя пугающе легко прочесть.       — Отлично, это обнадеживает, — вздыхает он, упираясь локтями в колени и проводя пальцами по волосам.       — Перестань драматизировать и возвращайся в постель, — говорит Драко, толкая его коленом в спину. — Скажи им, когда захочешь. Я уверен, что ничем не смогу помочь, но обещаю быть здесь, чтобы отвлечь тебя, если все пройдет ужасно.       — Когда все пройдет ужасно, — бормочет Гарри, забираясь под простыни и снимая Мису с головы Драко.       Драко вздыхает и ничего не говорит. Гарри благодарен. Он закрывает глаза.

**~*~**

      В конце концов, именно Джинни становится следующей, кто слышит — как считает Гарри — его признание, потому что ему не приходится долго ждать возможности. В понедельник днем, как это уже вошло у него в привычку, он собирает мешки с деньгами и отправляется в Гринготтс, чтобы разделить выручку между личным хранилищем и тем, которое он открыл для благотворительной организации магловских бездомных, которая собирается, конвертируется и отправляется в бумажном виде в конце каждого месяца. Это аккуратная маленькая система, и Гарри доволен тем фактом, что она не имеет ничего общего с ним и очень много общего с Драко. Просто так уж заведено.       Направляясь в просторную гулкую комнату, он почти уверен, что видит Блейза или, по крайней мере, кого-то очень похожего на него (кого же?). Он шагает к мраморным ступеням и выходит на послеполуденное солнце, тяжелое пальто шуршит за спиной. Он слишком далеко, чтобы Гарри мог окликнуть его, не выставив себя на всеобщее обозрение, поэтому просто смотрит ему вслед и размышляет.       — Следующий, — зовет ближайший гоблин, и Гарри подходит к стойке со своими сумками.       — Добрый день, — говорит он, подчеркнуто вежливо обращаясь к гоблинам, ценят они это или нет. Он подозревает, что нет. — Шесть-восемь-семь и пять-три-четыре, пожалуйста.       — Хорошо, — отвечает гоблин, не поднимая взгляда и протягивая длинные пальцы, чтобы взять сумки.       Гарри ждет, заложив руки в карманы.       — Извините, Викстафф, я не оставляла отчет на столе? Нигде не могу его найти.       Гарри оборачивается на знакомый голос и видит расстроенную Джинни, облокотившуюся на стойку всего в нескольких футах от него и обращающуюся к следующему гоблину, который перестает тыкать ногтем в очень большой изумруд, чтобы посмотреть на нее.       — Вот этот? — хрипит он, доставая с полки за спиной пачку пергамента.       Джинни улыбается с явным облегчением.       — Большое спасибо, я уже представляла, как снова буду все это писать.       Она берет отчет и прижимает его к груди. Викстафф только качает головой и возвращается к своей работе, тем самым давая Гарри понять, что такое происходит не в первый раз. Гоблин с мешками денег машет ему и зовет следующего посетителя, а Гарри шарахается в сторону от огромного волосатого мужчины, от которого сильно пахнет свеклой.       — Привет, — здоровается он, похлопывая Джинни по плечу.       Она встревоженно поднимает глаза, но лицо ее проясняется, когда она видит Гарри.       — Привет, что ты здесь делаешь?       Гарри указывает на гоблина, который вынужден наклониться вперед, чтобы услышать удивительно мягкий голос огромного мужчины, следующего в очереди.       — Делаю пару вкладов.       Она кивает, а потом светлеет.       — Хочешь посмотреть мой новый кабинет?       Пораженный ее энтузиазмом, Гарри соглашается, следуя за ней прочь от главного этажа и вниз по извилистому гнезду коридоров. У него есть свободное время, и к тому же он заинтригован.       — Вот мы и пришли, — объявляет Джинни, провожая его через дверь и ожидая ответа.       Гарри оглядывается. Комната маленькая, без окон, коробочка, освещенная потрескивающей оранжевой лампой, которую она купила в Пурпурной Рыбе в день открытия. Ее стол, втиснутый в угол, представляет собой организованный хаос: фотографии детей, кажется, толкаются за место с коробками перьев, стопками отчетов, идентичных тому, что она все еще держит в руках, и самой большой кружкой, которую Гарри когда-либо видел, красной и блестящей, с надписью: «Самая прегрозная мама в мире».       Он усмехается, вспоминая тот день, когда шестилетний или семилетний Ал принес эту штуку домой из школы, и сопроводительную извиняющуюся записку от своего учителя, которому Ал строго-настрого запретил исправлять свою ошибку или каким-либо образом изменять свое видение. Джинни, конечно, это понравилось даже больше.       — Очень мило, — говорит он, отыскивая свободный клочок стола и усаживаясь на него. — Правда, немного холодновато.       Джинни сидит рядом с ним, все еще прижимая к груди драгоценный отчет.       — Знаю. К сожалению, нигде в здании не бывает тепло. Вот почему у меня есть они. — Она берет пару толстых шерстяных перчаток и криво улыбается.       — Ты должна позвать сюда Гермиону — у нее пугающий талант к согревающим заклинаниям, — говорит он, слушая, как гоблины топчутся взад и вперед по коридору за кабинетом, и гадая, что они думают о его присутствии здесь. Если, на самом деле, они вообще утруждают себя думать об этом. — В любом случае, холодный кабинет лучше, чем никакого.       Джинни фыркает.       — Да. Конечно, я была последней из нас четверых, кто получил свой собственный кабинет, но… ну, я самая младшая. Это должно что-то значить, — притворно мелодраматично говорит она.       Гарри улыбается, внезапно чувствуя себя с ней более комфортно, чем когда-либо за последние годы.       — Конечно. И вообще, у меня больше нет кабинета, — замечает он.       Она толкает его локтем в ребра.       — Да. Не пытайся даже. Теперь у тебя есть свой бизнес.       — Знаешь, я до сих пор не совсем понимаю, как это случилось, — признается он.       Джинни закатывает глаза.       — Ты просто раздражающе успешен, вот как. — Она наконец откладывает отчет, проводя пальцами по волосам, которые, как теперь прикидывает Гарри, снова стали короче. Она вздыхает, а когда поднимает голову, ее глаза сияющи и многозначительны. — Но я серьезно, Гарри… Я рада за тебя. Кажется, все… наконец-то идет так, как ты хотел. Это хорошо. — Ее улыбка слабая, но искренняя, и все же укол печали, который она вызывает, достаточно острый, чтобы у него перехватило дыхание.       — Ты уверена? — спрашивает он, прежде чем успевает остановиться.       — Да, конечно, — яростно говорит она, и на какое-то мгновение ему кажется, что она собирается ударить его за то, что он такой идиот. — Мне грустно из-за того, как все обернулось? Да, естественно, черт возьми, но, Гарри… посмотри вокруг — мир меняется. Посмотри, где сейчас Рон — это отчасти из-за тебя — он прекрасно проводит время, а Гермиона — разве ты не заметил, насколько счастливее она выглядит теперь, когда знает, что он не гоняется за преступниками? Она знает, что он будет приходить домой каждый вечер и пить чай, а не окажется мертвым или искалеченным в больнице Святого Мунго, потому что какой-то идиот бросил в него проклятие…       — Я правда не…       — Я знаю, что нет, потому что ты проводишь так много времени, беспокоясь о странных вещах, — вздыхает она.       — Хорошо, со мной все ясно, но как насчет тебя? — настаивает он.       — Я в порядке, Гарри. Как я уже сказала, все меняется. Джеймс и Ал растут, и в следующем году Лили тоже будет в Хогвартсе, и буду только я. Странная мысль, правда, но у меня есть друзья — и я очень надеюсь, что в их числе и ты…       — Конечно, — говорит Гарри, с трудом сглатывая.       — Ну вот. У меня есть семья… наша семья… Я кое-чего добиваюсь в этом месте, даже если это может показаться совсем не так. Не у всех есть кабинет, знаешь, — говорит она, оглядывая свою маленькую комнату с мрачным удовлетворением. — Я хочу, чтобы ты перестал беспокоиться обо мне. Я вполне могу о себе позаботиться. А как насчет тебя? — Она поворачивается на столе лицом к нему, в ожидании приподнимая брови. — Ты выглядишь очень нервным. Что-то случилось?       Сердце Гарри учащенно бьется, когда она смотрит на него, ее умные темные глаза изучают его лицо.       — Ну, я…       Резкий стук в дверь немедленно сопровождается появлением пожилого гоблина в крошечных золотых очках и парчовом жилете.       — Уделите мне минутку, пожалуйста? — просит он.       — Извини, Гарри, — говорит она, поднимаясь с натянутой улыбкой и следуя за гоблином к двери. — Не пройдет и минуты.       Гарри кивает, и тут же за ними захлопывается дверь. Оставшись один в кабинете, он гадает, что именно собирался ей сказать. Конечно, это не было «О, я в порядке, просто хотел сказать тебе, что мы с Драко теперь встречаемся, и ты должна знать, что все очень быстро становится довольно серьезным»?       Она сама спросила, старина, указывает та его часть, которая теперь, видимо, говорит голосом Блейза.       Да, а еще у нее середина рабочего дня, утверждает более устоявшаяся часть, которая звучит очень похоже на Гермиону. Конечно, ты можешь выбрать для такого время получше.       Раздраженный, Гарри отключает все голоса и пытается вместо этого сосредоточиться на разговоре, который, как он знает, должен состояться, так или иначе.       Каждый был таким терпеливым, таким понимающим, таким ободряющим перед лицом того, что должно казаться безумием — или, на самом деле, кризисом среднего возраста — от которого он страдал с тех пор, как вернулся из проблеска; теперь он не может полностью подавить ноющее чувство, что это, несомненно, та точка, в которой терпение иссякает.       С другой стороны, провоцирует еще один колючий голосок вины в его голове, это не просто кто-то — это твои друзья, твоя семья, твоя плоть и кровь — с чего, черт возьми, ты ждешь, что они отреагируют на новость о том, что твоя жизнь стала еще немного сложнее — с вилами и горящими факелами?       Гарри в отчаянии смотрит на сверкающую бронзовую табличку на краю стола. «Джинни Поттер», — гласит надпись. «Так будет лучше для детей, Гарри, и я не возражаю — Уизли более чем достаточно, чтобы возвращать девичью фамилию». Воспоминание об этом разговоре тянет Гарри прямиком на кухню на Уиллоуби-драйв, к горячим чашкам, зажатым в холодных пальцах, к зимнему воздуху и ветру, завывающему вокруг дома, бьющему в окна и заполняющему пробелы в разговоре.       Кажется, что это было очень давно, но суть в том, напоминает он себе, потирая волосы пальцами, которые все еще ощущаются странно без повязки, суть в том, что Джинни не просто член его семьи, как бы все не обстояло сейчас. Она мать его детей, его бывшая жена, черт возьми. Логика подсказывает, что то, что он должен ей сказать, расстроит ее, какой бы понимающей она ни была до сих пор. До сих пор идея Драко была… ну, на самом деле — просто идеей. Но теперь, когда все… несколько изменилось, она должна знать.       Гарри медленно выдыхает и пытается сесть прямо, как тридцатисемилетний мужчина, который знает, что делает, в смутной надежде, что если он будет думать об этом достаточно часто, однажды это может стать реальностью. А также для Джинни, которая должна знать и у которой должна быть уверенность, что он поступает правильно. Ему все равно, что напишут в газетах, как и когда, но он скорее потеряет пару пальцев, чем позволит ей услышать это от них первой.       Вернувшись, она бросает на него один взгляд и снова садится на край стола, обхватывая холодными пальцами его запястье и заставляя посмотреть на нее.       — Гарри… ты выглядишь ужасно. Ну же, в чем дело?       Он смотрит в лицо, которое любил два десятилетия — продолжает любить и всегда будет любить, — и знает, что любая попытка увертки теперь бессмысленна.       — Я в порядке, правда… просто… — вздыхает Гарри, внезапно скучая по теплому присутствию Мису и жалея, что оставил ее спать в мастерской. — Драко и я… мы… О, блять, Джин, я ненавижу это. Прости.       Он замолкает, сильно прикусывая губу и изучая ее лицо в поисках какого-то намека на то, что она чувствует. Долгие секунды ничего не происходит, а потом она делает глубокий, прерывистый вдох и медленно кивает.       — Вы вместе? — тихо спрашивает она.       Встревоженный, Гарри отвечает едва слышно:       — Да.       — Как долго? — спрашивает она, и отсутствие обвинения в ее голосе вызывает у Гарри тошноту.       — С тех пор как… э-э… с инцидента с Фицуильямом, — говорит он, машинально поднимая поврежденную руку и понижая голос — она одна из немногих, кто знает правду о той ночи, но он сомневается, что ее коллеги должны быть в курсе тайны.       Джинни закрывает глаза, улыбаясь через наполовину смешок наполовину тихий вздох.       — Удивительно. Я знаю, тебе неприятно это слышать, но у тебя талант спасать людей, Гарри.       Гарри краснеет и смотрит на свои руки, делая вид, что изучает блестящую новую кожу на двух коротких кончиках пальцев.       — Да. Ну, его нужно было спасать, и дело не в этом.       На этот раз она смеется, хотя, кажется, ей больно.       — Знаю. Я просто… я не знаю, что пытаюсь сказать. Все это все еще немного странно для меня, — признается она.       — Прости, — говорит Гарри, заставляя себя посмотреть на нее. Теперь ее глаза открыты и блестят от слез.       — Не стоит. Я рада видеть тебя счастливым, хочешь верь, хочешь нет. — Она шмыгает носом, вытирает глаза рукавом и качает головой, явно забавляясь собственным проявлением эмоций. Она смотрит на него огромными темными глазами. — Пожалуйста, будь осторожен, Гарри.       — Я обещаю, что буду осторожен настолько, насколько смогу, — говорит он, желая заставить ее улыбнуться.       — Я думаю, что так и должно быть, — вздыхает она, и улыбка ее дрожит, но она есть. — Что в нем такого? Ну правда?       Гарри хмурится, зная, что ни один ответ на свете не поможет.       — Джин…       — Расскажи мне, — настаивает она, слезящиеся глаза становятся суровыми. — Расскажи мне, что в нем такого, что бы означало, что он заслуживает тебя.       Гарри колеблется, но с ее выражением лица не поспоришь, и он это знает.       — Он пленит меня, — говорит он наконец, потому что это правда, и не может придумать лжи, которая убедила бы ее.       Она грустно улыбается.       — Так было всегда.       Уязвленный, он отводит взгляд. Она, конечно, права, но ему от этого не легче.       — Теперь он совсем другой человек, Джин. Мы все другие.       — Я знаю. Я проработала с ним достаточно лет, чтобы понять, что в конце концов он узнал, как быть человеком, — сообщает она.       Гарри хмурится.       — Обычно ты настаиваешь, что не работаешь с ним. Ты работаешь на Гринготтс, а он…       — Я знаю, — перебивает она. — Я решила, что мне пора перестать придираться к нему. Мы с ним больше не соперники.       Гарри удивленно смотрит на нее.       — Вы никогда ими не были!       Джинни качает головой.       — Это не имеет значения, Гарри. — Она кладет голову ему на плечо, и он совершенно естественно обнимает ее. Он прижимается лицом к ее макушке, вдыхая знакомый сладкий аромат волос и нежно вздыхая.       — Ты великолепна, — бормочет он, и щекотка ее веселья на его шее становится горько-сладкой.       — Не забывай об этом, — вздыхает она.       Гарри ничего не отвечает, просто прижимает ее к себе и смотрит на замысловатую сеть трещин, которая расползается по одной из стен кабинета. Он дышит, и она дышит, гоблины бегают по коридорам, и все спокойно.       В конце концов, он должен спросить. Вопрос с силой поднимается изнутри и вылетает в комнату прежде, чем он успевает даже попытаться засунуть его обратно.       — Что мне сказать детям?       Вздох Джинни согревает его кожу. Видимо, ей удобно, раз она остается на месте, когда отвечает:       — Правду. У папы новый парень.       Гарри фыркает.       — Спасибо, я использую именно эти слова.       Джинни выпрямляется, чтобы освободить волосы от одной из пуговиц рубашки Гарри.       — Все будет хорошо. Джеймсу будет все равно, Ал будет в восторге, а Лили… С Лили все будет в порядке. Не паниковать.       — Я не паникую, — протестует Гарри, но Джинни просто смотрит на него, очевидно видя его насквозь, и сползает со стола. Обойдя его, чтобы сесть на стул, она аккуратно толкает его в спину, понукая встать на ноги.       — А теперь оставь меня, — говорит она, берясь за перо. — У меня куча дел, и я не могу работать допоздна, потому что встречаюсь с Джорджем за ужином.       Гарри кивает, наблюдая, как она пишет, и позволяя себе насладиться приливом любви к ней, который ненадолго, но тепло окутывает его.       — Ладно. Увидимся в выходные, — говорит он, направляясь к двери. — А когда увидишь Джорджа, скажи ему, чтобы он связался со мной — я думаю, что встретил женщину его мечты.

**~*~**

      Субботнее утро ясное и светлое, с легким ветерком — идеальная погода для квиддича, думает Гарри, когда они с Драко поднимаются на вершину своей обычной трибуны. По крайней мере, он думал так.       — Если ты скажешь мне это еще раз, я задушу тебя твоим же шарфом, — бормочет Драко, подходя к ограждению трибуны и глядя на пустое поле.       Гарри делает гримасу ему в затылок и дергает шарф, пытаясь стянуть его с шеи. Погода определенно не для шарфа, даже в этой части страны, но так как матч Гриффиндор против Пуффендуя, он считает, что должен показать свою поддержку. Джеймс будет играть, а потом… ну, наверное, лучше не думать об этом «потом», пока оно не настанет. Прогнав эту мысль из головы, он присоединяется к Драко у трибуны и опирается на нее предплечьями, позволяя ветру перебирать волосы и ожидая прибытия игроков.       — Френсис сегодня играет?       Драко хмурится.       — Я очень на это надеюсь. Я бы услышал, если бы у нее была травма.       — Да, — бормочет Гарри, морща нос, когда Драко отворачивается. Насколько он знает, Маллендер — единственная реальная угроза команде Гриффиндора, и… о да, вот она, выходит на поле, темные волосы и канареечно-желтая мантия сверкают на солнце.       — Вот она, — ворчит Драко, указывая на нее, когда она поднимается в воздух и делает несколько пикирований и переворотов для толпы. — И судя по всему, в отличной форме.       — Наш ловец тоже довольно хорош, знаешь ли, — замечает Гарри.       — Он нерешительный, — говорит Драко с внушительным презрением.       — Приятно слышать это от тебя, — бормочет Гарри себе под нос, не зная, хочет ли он, чтобы Драко его услышал.       Естественно, Драко все слышит.       — О чем ты, черт возьми? — требовательно спрашивает он, прищурив серые глаза.       Гарри вздыхает. Поворачивается лицом к Драко, упираясь локтями в трибуну.       — Я говорю о вашем разговоре с Роном… пять дней назад? Том, где он выразил довольно острый интерес к твоим папкам участи и разгрома…       — Я никогда их так не называл, — отмечает Драко.       Гарри закатывает глаза, но не может сдержать улыбку.       — Идиот. Дело в том, что он сказал тебе, и я был там, так что даже не пытайся отрицать, что он заинтересован в консультации с тобой, если ты пообещаешь никогда больше не бросаться в опасность.       — По крайней мере, не сказав никому сначала, — добавляет Драко, как будто эта часть имеет жизненно важное значение.       — Вот именно. Значит, ты слушал.       — Да. Я просто еще не решил. — Под взглядом Гарри он продолжает, нахмурившись: — Из-за этого я все никак не решусь. Это заставило меня… все обдумывать сначала.       — Наш ловец все обдумывает, — заявляет Гарри, оборачиваясь, чтобы посмотреть, как объявляют игроков.       — Нет ничего плохого в том, чтобы что-то обдумывать. Особенно в таком важном деле, как согласие стать консультантом Аврората.       Когда объявляют имя Джеймса, Гарри воодушевленно аплодирует.       — Забавно, потому что мне показалось, я слышал, как ты сказал, что в Министерстве полно самодовольных болванов и ты не будешь работать на них и через миллион лет.       Драко пожимает плечами нарочито небрежно.       — Ну, конечно, это так, но все равно важно уделить этим вопросам должное внимание.       Гарри ухмыляется, кладя руку на плечо Драко и полностью переключая свое внимание на поле, когда раздается свисток и все четырнадцать игроков поднимаются в воздух. Он знает, что Драко доволен предложением, что бы он ни говорил, и хотя это не совсем прозрачный путь к карьере журналиста, это, безусловно, шаг в правильном направлении, и если он захочет, то сделает его.       Игра короткая и, для игроков Гриффиндора, разочаровывающая. Френсис легко ловит снитч через двадцать минут и всего четыре забитых мяча. Джеймсу удается сделать несколько хороших ударов, в какой-то момент чуть не сбив одного из загонщиков Пуффендуя с метлы, но он все равно выглядит удрученным, когда раздается финальный свисток, и Гарри сочувствует ему. Он задается вопросом, может быть, это не лучшее время для разговора с сыном, но также знает, что лучше покончить с этим, и, возможно, так не придется портить Джеймсу два совершенно хороших дня.       — Очень оптимистично, Гарри, — бормочет он себе под нос.       — Ты разговариваешь сам с собой? — спрашивает Драко, все еще торжествующе улыбаясь «своей» победе.       — Ага.       Драко пожимает плечами и продолжает опираться на барьер. Гарри наблюдает за ним, за его изящными линиями и мягко развевающимися волосами, и, боже, эти брюки хорошо на нем смотрятся. Все будет хорошо.       — Привет, пап, — мрачно говорит Джеймс, подлетая к трибуне на метле и зависая там. — Привет, мистер Малфой.       — Здравствуй, — неуверенно говорит Драко, выпрямляясь.       — Ну, это была катастрофа, — вздыхает Джеймс. Цвет его волос, как теперь с интересом отмечает Гарри, восстанавливается. Они все еще короче, чем обычно, но розовые пряди были окрашены черной краской, и Джеймс, по крайней мере, снова похож на себя.       — Нет, не была, — уверяет Гарри. — Ты не выиграл — такое случается, — но я наблюдал за тобой, и ты сыграл действительно хорошую игру. Я видел, как ты чуть не сбил Ходжсона с метлы.       Джеймс продолжает хмуриться, но в его голосе звучит почти надежда, когда он говорит:       — Да. Кажется, так и было. Сейчас мы не сможем выиграть Кубок, но сможем занять второе место, так что…       Гарри улыбается.       — Вот именно.       — Проблема в вашем ловце, — сообщает Драко.       Джеймс изумленно смотрит на него.       — Что?       — Ваш ловец. Он не может решить, куда лететь. Самое лучшее, что он мог сделать в этой ситуации, — это лететь на хвосте у Маллендер, куда бы она ни подалась. У этой девушки глаза как у ястреба, он не сможет победить ее, летая вокруг одного кольца, а затем — вокруг другого.       Озадаченный Джеймс переводит взгляд с Драко на Гарри, который пожимает плечами и говорит:       — Послушай его. Он был хорошим ловцом.       Драко приподнимает бровь.       — Я не был хорошим. Но с тех пор многому научился.       — Э-э… точно. Что ж, спасибо, мистер Малфой… я просто… — Джеймс поворачивает метлу обратно к полю.       — Подожди, — останавливает Гарри. — Ты можешь прихватить Ала и вернуться сюда? Я хочу поговорить с вами.       Джеймс кивает и быстро улетает, алые одежды развеваются за его спиной.       — Ты собираешься сделать то, о чем я думаю? — спрашивает Драко.       — Самое время.       — На квиддичной трибуне? — говорит Драко, слегка шокированный.       Гарри пожимает плечами.       — У тебя есть идея получше?       — Имеет ли это значение?       Гарри не отвечает, потому что звук бегущих ног по деревянной лестнице возвещает о прибытии Джеймса, которого сопровождают не только Ал, но и Роуз со Скорпиусом.       Драко бледнеет, но когда Гарри бросает на него вопросительный взгляд, он делает глубокий вдох и кивает.       — Они не стали бы слушать, — вздыхает Джеймс. — Очевидно, они втроем никуда друг без друга.       Гарри улыбается в пол, прекрасно зная, что Рон и Гермиона тоже отказались бы отпустить его одного на потенциальный серьезный разговор.       — Все в порядке, им, наверное, тоже нужно это услышать.       — Кто-то умер? — спрашивает Ал, и Роуз, задохнувшись, хватает его за руку.       — Почему ты всегда думаешь, что кто-то умер? — требует Джеймс.       — Не знаю. Но однажды кто-нибудь умрет, и все скажут: «Как ты узнал, Ал?! — торжествующе говорит он. Рядом с ним Скорпиус умудряется выглядеть одновременно удивленным и раздраженным.       — Ладно, ладно, — перебивает Гарри, прежде чем Джеймс успевает задать следующий вопрос. — Никто не умер. Я просто хотел, чтобы вы знали… э-э, мы хотели, чтобы вы знали, мистер Малфой и я, то есть… прежде чем вы прочтете что-нибудь в газете, потому что вы знаете, на что похожи их статьи, мы подумали, что сами должны рассказать, что мы… вместе, — заканчивает он, задаваясь вопросом, что именно произошло с гладким объяснением, которое он практиковал с прошлой ночи.       — Пап, — зовет Скорпиус, нарушая повисшую на трибуне тишину. Он смотрит на отца широко раскрытыми глазами, слегка приоткрыв рот. — Вы с мистером Поттером встречаетесь? Типа… вы с мистером Поттером бойфренды?       Гарри не осмеливается взглянуть на Драко, и он, конечно, не настолько близко, чтобы прикоснуться к нему, но смущение скатывается сверху и обрушивается огромными, обжигающими волнами. Он чувствует себя ужасно перед Драко, действительно ужасно, но не может придумать, как они смогли бы рассказать об этом без смущения — насколько он может судить, легкая пристыженность нормальна, когда речь заходит о родителях, детях и отношениях.       — Если ты хочешь так выразиться, то да, — медленно произносит Драко.       — Я же говорил, — заявляет Скорпиус, поворачиваясь к Роуз со странной легкой улыбкой.       — Я тебе поверила! — возмущенно говорит Роуз. — Вот почему мы послали письмо!       Гарри точно знает, о каком письме она говорит, и при воспоминании об этом по шее пробегает колючий румянец. Ты знал, что мистер Поттер ГЕЙ?       — О, да, — соглашается Скорпиус. — Прости, Роуз.       — Погодите, — наконец говорит Ал, — разве это делает нас со Скорпом братьями?       — Вы были бы сводными братьями, если бы они поженились, — со знанием дела говорит Роуз.       — Никто не собирается жениться, — замечает Гарри, заметив слабую нотку отчаяния в своем голосе. Драко, видимо, тоже это слышит, потому что откуда-то справа от Гарри раздается веселое фырканье.       — Значит, ты собираешься жить во грехе? — спрашивает Ал, зеленые глаза сверкают от восторга. — Так называется, по словам нашего учителя магловедения, когда, знаешь, ты не женат, но у тебя…       — Хватит, — стонет Джеймс, обрывая его и уставившись на Гарри с выражением крайнего ужаса на лице. — Черт побери, пап. Я не хочу слышать, чем все кончится.       — Ты не услышишь, — говорит Гарри, не обращая внимания на ругань. У Джеймса было трудное утро.       — Я бы предпочел не думать о твоей сексуальной жизни, — бормочет Джеймс, скрещивая одну одетую в алое руку с другой.       — Никто тебя не принуждает, — мягко говорит Гарри.       Лицо Джеймса мрачнеет.       — Пока нет.       — Я чуть-чуть, — бодро сообщает Ал. — Извини, Джеймс.       Джеймс фыркает и смотрит в сторону квиддичного поля, явно надувшись. Гарри вздыхает и поворачивается к остальным, которые, кажется, гораздо более восприимчивы к этой новости. Он придет в себя.       — А бабушка знает? — спрашивает Скорпиус. Он выглядит ужасно взволнованным для одиннадцатилетнего ребенка и расслабляется только тогда, когда Драко уверяет его, что да, бабушка знает и совершенно не против.       — Забавно, правда?.. — говорит Роуз двум своим лучшим друзьям. — Помните, как Алана Смит с третьего курса сказала, что ваши отцы… помните… это было давным-давно, и она оказалась права, не так ли?       Ал корчит гримасу.       — Да, но она ужасная. Она сказала это, потому что злая. Не говори ей, что она была права, Роуз.       — Я и не собираюсь, — твердо говорит Роуз. — Я никому не собираюсь рассказывать.       — На данный момент это было бы очень ценно, мисс Уизли, — серьезно говорит Драко.       Роуз терпеливо кивает.       — Я вообще никому не скажу, обещаю.       — Я тоже, пап, — говорит Скорпиус, с огромным достоинством поднимая острый малфоевский подбородок.       — И я, — заявляет Ал. — Кроме Лили! Лили знает?       — Еще нет, — говорит Гарри. — Я знаю, что вы любите держать друг друга в курсе событий, но не могли бы вы отложить разговор с Лили до завтра? Я хотел бы сам поговорить с ней об этом.       — Хорошо, пап. — Ал драматически застегивает молнию на своих губах, поджимает их и затем притворяется, что не может открыть рот, настаивая, чтобы Роуз помогла расстегнуть, прежде чем снова может говорить: — Торжественно клянусь.       — Отлично, — говорит Гарри, с удовольствием наблюдая, как все трое падают со смеху. Он поворачивается к угрюмой фигуре у трибуны. — Джеймс?       Джеймс тяжело вздыхает и поворачивается к Гарри.       — Нет, я не собираюсь говорить Лили, ладно?       — Спасибо.       — Послушай, пап, мне все равно, с кем ты занимаешься сексом, правда. Но люди говорят о тебе и мистере Малфое, и они уже задают мне вопросы — представь, насколько будет плохо, когда об этом узнает Пророк? То есть… правда… думать о том, как мой собственный отец раздевается? Пока ты был с мамой, я просто старался не думать об этом, но сейчас… Я вынужден думать о собственном отце без одежды, — Джеймс выпрямляется во весь рост и хмурится. — Надеюсь, у тебя хватит денег на мои счета за лечение.       Застигнутый врасплох, Гарри моргает и пытается собраться с мыслями. Беда в том, что по Джеймсу почти невозможно сказать, насколько он серьезен или как категорично относится к обсуждаемому в данный момент; он колеблется между высокой драматичностью и безразличием с такой ужасающей легкостью, что Гарри очень редко имеет представление, как реагировать. Сейчас он может понять разочарование Джеймса, но в то же время, довольно странно, но ему хочется смеяться. Не помогает и то, что Ал, Роуз и Скорпиус теперь молчат, повиснув друг на друге, и пялятся на Джеймса, выглядя совершенно сбитыми с толку. Гарри прикусывает губу.       — Ладно. Джеймс, мне жаль, что тебя травмирует мысль о том, что твои родители могут быть голыми, но знаешь что? Я думаю, что это довольно здорово. Я думаю, что это нормально. Если это поможет, почему бы тебе не представить, что мы с Драко… пьем чай… и играем в шахматы… потому что мы взрослые люди…       — Говори за себя, — услужливо вставляет Драко.       — А что касается остального. Мне очень жаль, что вам приходится читать обо мне в газетах — это нелепое положение вещей, но я ничего не могу с этим поделать. Ты можешь перестать читать Пророк, если хочешь, но это никого не остановит, так что… просто не обращай на них внимания. Все это чушь, Джеймс, ты же знаешь. То, что я тебе сейчас говорю, — это реальность. Я люблю тебя — я люблю всех вас — и это не изменится, потому что я с кем-то, кроме твоей матери.       — Тебе не нужно беспокоиться о том, что я попытаюсь стать для тебя еще одним родителем, Джеймс, — мягко говорит Драко после нескольких минут полной тишины. На трибуне все молчат, и свист послематчевых гонок на метлах и скрип половиц под переступающими ногами кажутся Гарри очень громкими.       — Хорошо. Мне не нужен еще один.       — Джеймс, не груби, — тихо говорит Ал.       — Заткнись, — рявкает Джеймс. — Ты не понимаешь, насколько это странно.       — Он не дурак, — говорит Роуз, свирепо глядя на него.       — И это не странно, — настаивает Ал, бросая на нее благодарный взгляд.       — Я тоже не думаю, что это странно, — властно вмешивается Скорпиус. — Думаю, все нормально.       Джеймс закатывает глаза.       — Папа, мистер Малфой, я ухожу. Я уже опаздываю на разбор полетов. — Он поворачивается и уходит с трибуны; все, кто еще находится там, слушают его быстрые шаги, когда он спускается по лестнице, и никто, кажется, не желает произнести ни слова.       Скорпиус тихо высвобождается из объятий Роуз и Ала и крепко обнимает отца. Затем он протягивает руку Гарри и крепко пожимает ее.       — Скорп, ты такой крутой, — шепчет Ал. Скорпиус бросает взгляд на его благоговейное лицо и разражается решительно неуместным хихиканьем. Через пару мгновений даже Драко улыбается, и, когда напряжение спадает, Гарри чувствует, как скачущий клубок внутри него начинает замедляться.       — Ты знаешь Алану Смит? — спрашивает Ал, как только к нему возвращается самообладание.       — Не дочь ли Захарии Смита? — бормочет Гарри Драко, и тот кивает, скривив губы. — Что с ней, Ал?       — Она наговорила о тебе много гадостей, — тихо говорит Ал. — И насчет мистера Малфоя.       — Она ужасная, — говорит Роуз, сморщив нос.       — Точно, — соглашается Ал. — Когда она сказала… сказала…       — Она говорила очень, очень плохие вещи о том, что вы вместе, выдумывала все, но это не имеет значения, — продолжает Скорпиус, обмениваясь взглядами с Алом.       — Да. Когда она так сказала, Джеймс подрался с ней…       — Мы там были, — сообщает Роуз. — Это было у кабинета Зелий.       — Он наложил на нее заклятие, от которого у нее изо рта потекла слизь, и получил две недели отработок, потому что даже не сказал МакГонагалл, почему сделал это, — величественно заканчивает Ал.       — Это было отвратительно, — говорит Скорпиус, явно разрываясь между благоговением и отвращением.       — Когда это было? — спрашивает Гарри, хотя это не имеет значения. Облегчение, гордость и отчаяние омывают его, и, хотя Гарри задается вопросом, почему Джеймс не может выразить свои настоящие чувства более непосредственным образом, он полагает, что Джеймс именно такой, какой есть, и его не изменить, даже если захотеть и даже если бы это было намного проще.       — Около двух недель назад, — говорит Роуз. — Уверена, это было не в первый раз, просто в первый раз, когда поймали.       — Не говорите ему, что мы рассказали, он сойдет с ума, — говорит Ал, морщась.       — Не будем, — заверяет Гарри сына, крепко обнимая его и еще сильнее взъерошивая растрепанные волосы. — Спасибо.       — За что? — бормочет Ал в ткань рубашки, но Гарри не отвечает.

**~*~**

      Возвращаясь к своей проверенной политике «покончи со всем этим», Гарри разговаривает с Лили после ужина тем же вечером. Ободренный успехом с Алом, Роуз и Скорпиусом и одновременно осторожный после того, как Джеймс рассердился и выдал целую тираду, он с большой неуверенностью подходит к этой теме, ожидая, пока Лили съест столько сосисок, крекеров и печеной картошки, сколько сможет, переоденется в пижаму и устроится на диване, скрестив ноги, с Фрэнком на коленях, Мису на спине Фрэнка и фаршированной рыбой, крепко прижатой к груди.       Гарри садится напротив нее, тоже закидывая ноги на диванные подушки. Крепко сжимая кружку с горячим шоколадом, он рассказывает ей все, а когда заканчивает, ждет. И ждет. Лили молча смотрит на него с непроницаемым выражением. А потом, совершенно необъяснимо, начинает смеяться.       Гарри озадаченно наблюдает за ней. По крайней мере, до тех пор, пока ему не приходится спросить, что же тут смешного.       — Что?       Лили опускает голову и прижимается лицом к меху Фрэнка, беспомощно хихикая.       — О, папа, — выдавливает она, задыхаясь.       — Что? — повторяет Гарри, решив не обижаться. — Что тут смешного?       Лили поднимает голову, лицо ее раскраснелось, плечи трясутся.       — Не знаю.       — Но ты не против? Того, что я тебе рассказал?       — Конечно, пап… Думаю, я теперь немного спокойна, — признается она, вытирая глаза тыльной стороной ладони.       — О чем ты?       Лили морщит веснушчатый нос.       — Просто… твои шкафы.       — А что не так с моими шкафами? — спрашивает Гарри, еще больше сбитый с толку.       — Разве ты не заметил? Все в твоих кухонных шкафах — все травы и специи, пакеты и все остальное — все… аккуратно расставлено. Все всегда смотрит в одну сторону и расставлено маленькими рядами… все пакеты с одной стороны и банки с другой… Нет? — Лили смотрит на него, явно пораженная его наблюдательностью.       — Э… нет, не совсем, — признается он, дуя на горячий шоколад и медленно потягивая его. Он этого не заметил, но точно знает, кто навел порядок в его кухонных шкафах. — А почему ты беспокоилась об этом, Лил?       — Ты никогда не бываешь таким аккуратным, — говорит она, хмурясь. — Я подумала, может, ты… стал немного странным. Миссис Харботтл говорит, что такое случается с людьми, когда они становятся старше.       Гарри фыркает. Он точно знает, что миссис Харботтл намного старше его, так что она может отвалить.       — Обещаю тебе, что я не стал более странным, чем был раньше, — серьезно говорит он.       Лили улыбается.       — Я знаю. Просто мистер Малфой убирает твои вещи.       — Ты права, но как ты узнала? — спрашивает он.       — Просто догадалась. Он аккуратный человек, — говорит она, вытаскивая стеклянный хвост Мису из дергающегося уха Фрэнка.       — Это, конечно, правда, — соглашается Гарри. — Кстати, твоя мама обо всем этом знает. Так что все в порядке, если ты захочешь поговорить с ней об этом.       — Я могла бы, — говорит Лили с задумчивым лицом, кладя подбородок на рыбу и глядя на Гарри. — Она не расстроилась?       — Не расстроилась, — заверяет ее Гарри. — Она сильная.       — Я знаю, — говорит Лили и беззаботно добавляет: — Она уже дважды обедала с этим Блейзом Забини.       — Вот как? — бормочет Гарри, улыбаясь про себя.       Ему не очень-то хочется завтра прощаться с Лили, но когда он это сделает, то получит удовольствие от разговора с ее матерью.

**~*~**

      — Итак… Лили сказала мне, что ты часто встречаешься с Блейзом Забини, — небрежно говорит Гарри, принимая дымящуюся чашку от Джинни и ухмыляясь.       Они оба машинально поднимают глаза, когда Лили топает в свою спальню, надеясь собрать школьные вещи к утру, затем взгляд Джинни возвращается к нему, и она опускается на стул с серьезным выражением лица.       — О, все совсем не так. Поверь мне, это последнее, что мне сейчас нужно в жизни.       — Правда? Ты уверена, что не слишком протестуешь? — давит Гарри, виновато наслаждаясь собой.       — Нет, Гарри, — говорит она, добродушно закатывая глаза. — Только потому, что ты почувствовал необходимость окунуться в отношения…       — Хэй! — протестует Гарри. — Ничего я не окунался.       — Но ты и не ждал у моря погоды, — замечает она, но глаза у нее теплые.       — Наверное, нет, — признается он. Она никогда не поймет, что произошло на самом деле, а он никогда не объяснит ей, так что вполне можно согласиться. — Прости.       — Ради бога, больше никаких извинений! — Джинни кладет локти на стол и одаривает его почти сожалеющей улыбкой. — Но я все же скажу… Блейз действительно порядочный мужчина, когда узнаешь его поближе.       В улыбке Гарри нет и следа сожаления.       — Я знаю.

**~*~**

      Темнота быстро сгущается к тому времени, когда Джинни протягивает руку за его пустой чашкой и говорит ему убираться домой, и, повинуясь импульсу, Гарри решает прогуляться в деревню, прежде чем аппарировать обратно в Лондон, чтобы позвонить Драко. Ночь почему-то пахнет волнующе, словно деревья, ветер и запах приближающегося лета сговорились увлечь его по тропинке, мимо пригнувшихся коттеджей и дальше.       Паб полон разговоров, доносящихся через распахнутые двери и окна, а украшенные драгоценными камнями стекла освещены изнутри свечами, мерцающими в приглашении и притягивающими Гарри. Он оказывается у стойки, не успев сообразить, что делает, и бармен Эдди вежливо кивает ему.       — Что вам налить?       Гарри смотрит вдоль кранов.       — Я только… — Он замолкает, заметив что-то очень знакомое. — Извини, я вернусь через минуту.       Он обнаруживает, что совсем не удивлен, увидев Бориса в углу, уютно устроившегося с ногами на столе. Ночь теплая, огонь в камине не горит, но старик, похоже, ничего не замечает. Возможно, ему просто все равно, но в любом случае, кажется уместным, что они оба здесь, в том месте, где все началось.       — Привет, — говорит он, и Борис вздрагивает. — Могу я угостить тебя выпивкой?       Молочно-белые глаза поднимаются на него, и в густой бороде появляется улыбка.       — Раунд джина не помешает, парень.       — Ты прав.       Гарри направляется обратно к бару, обмениваясь дружескими приветствиями со старой миссис Рот, которая сидит на своем обычном стуле. Он заказывает хороший большой джин для Бориса и пинту местного эля для себя, решив некоторое время назад, что чистые спиртные напитки — не для него.       — Вот, пожалуйста, — говорит он, вкладывая стакан в узловатые руки Бориса и устраиваясь поудобнее на скамье.       — Очень любезно с твоей стороны, парень, — ворчит Борис, косясь на часы. — Думаю, у меня есть несколько минут, прежде чем я уйду. Видишь ли, у меня появился новый клиент, — говорит он заговорщицким шепотом.       — Здесь? — спрашивает Гарри, оглядываясь. Он смотрит в свинцовое окно на благоухающий майский вечер. — Конечно, труднее притвориться, что упал, когда на земле нет льда.       Борис смеется.       — Знаешь, у меня есть и другие способы привлечь внимание клиента. На самом деле, мне нравится придумывать специализированный подход — различный для каждого человека, так сказать.       — Специализированный? — тихо повторяет Гарри.       Борис делает большой глоток. Гарри морщится.       — Да, парень. На самом деле, по моей последней оценке, это одна из моих сильных сторон как оперативника.       — И ты думал, что подход «Девица в Беде» подействует на меня? — обиженно спрашивает Гарри.       Борис медленно улыбается, показывая все свои золотые зубы.       — Но сработало, не так ли?       Гарри потягивает свой напиток, понимая, что не может отрицать этот факт.       — Откуда ты знал, что так будет? — спрашивает он, раздраженный мыслью, что его так легко узнать, предсказать, даже для того, кто в то время никогда с ним не разговаривал.       — Не смотри так, парень. Я занимаюсь исследованиями, вот и все. Я долго наблюдал за тобой, прежде чем решил, что пришло время подойти к тебе — так мы поступаем со всеми нашими ДС, — объясняет Борис, как будто все это должно быть совершенно очевидно.       Гарри, однако, потерян и не против признать это.       — Достойными Случаями, — объясняет Борис, глядя на Гарри поверх бокала опаловыми глазами. — Организация, если хочешь, предоставляет проблески — и, следовательно, второй шанс — тем, кого она считает достойными.       Пораженный масштабом происходящего, Гарри откидывается на жесткую деревянную спинку дивана и позволяет ему омыть себя. Его выбрали, и выбрали потому, что некоторая… сущность где-то решила, что он этого заслуживает. Эта мысль не дает ему покоя, и он снова и снова прокручивает ее в голове, задаваясь вопросом, должен ли был его второй шанс достаться кому-то другому, и мысленно перечисляя, чего бы у него никогда не было, если бы это произошло. Успешная карьера. Ремесло. Подруга в лице Джинни. Близкие отношения с детьми. Драко.       — Я не совсем уверен, что подхожу под это описание, — говорит он наконец.       — В свое время я помог многим парням, и никто из них никогда не считал себя достойным этого, — сообщает Борис, клеенка скрипит, когда он двигает своими старыми костями на скамье. — Честно говоря, парень, я не могу сказать, что кто-то из них был так же достоин, как ты.       — Ох, — выдыхает Гарри, просто теряясь в словах. По обоюдному молчаливому согласию они с Борисом работают над своими напитками в довольно уютном молчании, пока Гарри не поражает бессмысленная деталь. — Вы никогда не помогаете девушкам?       — А-а?       — Ты сказал… за эти годы ты помог многим парням. А как насчет девушек?       Борис понимающе кивает.       — Лично я — нет, парень. У нас есть более квалифицированные люди, чтобы иметь дело с дамскими штучками, — говорит он, произнося слова так, словно они имеют какое-то мистическое значение.       — Ну, это… хорошо, — говорит Гарри, осушая свой бокал и лениво размышляя о «дамских штучках».       — Вон та дама, на самом деле, — бормочет Борис, жестикулируя бокалом и запачкав футболку Гарри джином, — много лет была моей коллегой.       Гарри оглядывает паб и чуть не роняет свой стакан.       — Миссис Рот? — требовательно спрашивает он.       — Верно, но я зову ее просто Камиллой, если она не сердится на меня, — спокойно говорит Борис.       Возможно, услышав свое имя, пожилая леди поворачивается на барном стуле и подмигивает Гарри. Он слабо улыбается, и она улыбается в ответ. Гарри не думает, что представляет себе слегка суровый взгляд, который она бросает на Бориса, когда снова поворачивается и возобновляет разговор с барменом.       Борис тоже не упускает этого.       — Мне пора возвращаться к работе, — говорит он, допивая джин и кивая Гарри. — Рад был увидеть тебя, парень. На самом деле, это привилегия.       — Взаимно, — говорит Гарри, с удивлением чувствуя, как в голосе проскальзывает нежность к старику. — Спасибо. Мне тоже пора идти.       — Возвращайся к своему мистеру Малфою, — со знанием дела говорит Борис.       — Да, — говорит Гарри, ставя пустой стакан и пожимая старику руку. Он улыбается. — Вернусь к моему мистеру Малфою.