Тоже мне, причуда на мою голову...

Кацуки застыл на пороге, не в силах сдвинуться с места. Отвращение и ненависть к себе, переживания и беспокойство к Изуку переполняли его, терзали душу. Сколько... Сколько можно доводить его? Чем он это заслужил? Ответ как никогда прост – ничем. Он не должен проливать слёзы, он будущий герой. Мидория как лучик солнца, агрессивно пробивающийся сквозь толщу угрюмых мрачных туч. И он становится этим ослепляющим и согревающим солнцем, прогоняя от тебя мрак. Это солнце не должно плакать. Деку смотрел сквозь слёзную пелену на блондина, силуэт которого медленно приближался. Он не мог разглядеть его эмоции, что он сейчас испытывает – тоже понять не мог. Он просто почувствовал себя в кольце горячих объятий, вдыхая приятный аромат родного тела. По плечу Бакуго медленно скатывались солёные дорожки, а белоснежные руки стискивали талию. Оба не решались заговорить, наслаждаясь тишиной мысленного успокоения и поддержки друг друга. – Деку, – нарушил первым молчание Кацуки. Изуку отстранился и робко посмотрел в алые, чувствующие свою вину глаза. – Каччан? – ком в горле не позволил чётко выговорить слова, поэтому они прозвучали хрипло. – Я полнейший придурок. Не прощай меня. Мидория максимально удивлённо вскинул брови, нервно сглотнув. – Что ты такое говоришь, Каччан? – Я причинил тебе боль. Снова. Я раскаиваюсь в очередной раз. Но прошу, не прощай меня. Я раз за разом доводил тебя до слёз, а ты каждый раз мне всё прощаешь. Зачем? – голос Бакуго подрагивал, как бы старательно он это не скрывал, но увы. Парень нервно заламывал свои пальца за спиной друга. – Каччан... Я всегда буду тебя прощать, – спокойно сказал Изуку, бережно обхватывая лицо Кацуки руками. Взгляд блондина мрачнел на глазах от непонимания, незнания. – Нет! Чёрт возьми, Деку, нет! Не смей это говорить! Ты знаешь, как тошно мне от твоих слёз? Я не могу продолжать смотреть на то, как раню тебя! Какой из меня, – Кацуки стиснул зубы, – друг, когда я всё время что-то выкидываю. Я неисправим, задрот, я не изменюсь! Я ничтожен, что не могу заставить себя. Поэтому, – Бакуго резко выдохнул воздух и заговорил практически шёпотом, – прошу тебя. Не надо... Слёзы аккуратно очертили контур смуглово лица, касаясь бледно-молочных пальцев. Мидория старательно стирал солёные дорожки, не желая видеть страдания Бакуго. Он винит себя во всем постоянно, но это неправильно. Он не должен терзать себя. Изуку не виноват, что такой слабохарактерный. – Каччан. Не перебивай меня, ладно? – согласный короткий кивок, – Ты не должен был это говорить, ты не такой, Каччан. Я заплакал потому что, меня просто переполнили эмоции. Я жалок. Не могу сдерживать слёзы, хоть мы имеем право на любые эмоции. Ты не виноват, ты не ничтожен, Каччан. Если я не прощу тебя, то никогда не прощу и себя. Я не смогу продолжать жить со спокойной душой, зная, что на тебе такой груз. Тебе не станет легче, Каччан, если я не прощу тебя. Я люблю тебя не для того, чтобы не прощать. Мидория нервно вздрагивает и резко поднимает взгляд на рубиновые глаза. Те уже давно горят волнительным пламенем, сердце рвётся в клочья у обоих, Изуку стискивает в кулаки майку Кацуки настолько сильно, что та, кажется, начинает трещать по швам. Зеленоволосый резким движением убирает руки и плотно прижимает к лицу, скрывая жуткое потрясение и стыд. Я проболтался? Боже... Какой я идиот... Мидория не знал куда себя деть: как отреагирует Бакуго, что он скажет, закончится ли на этом их дружба, как теперь он сможет смотреть ему в глаза? Кацуки медленно, аккуратно прикасается к ладоням Изуку, заставляя того вздрогнуть, и отнимает их от пунцового лица. Мидория старательно вжимает голову и отворачивается, боясь увидеть, какие эмоции играют на лице его предмета воздыхания. – Не честно, задрот, что ты опередил меня. Сердце Деку пропускает кульбит. Температура тела поднимается на несколько градусов, ладони потеют всё больше, колени дрожат. Он всё-таки решает посмотреть в любимые глаза и удивляется: в рубиновом взгляде не присутствует отвращение, злость. Взгляд наполнен теплом и привычной, слегка язвительной насмешкой. Но это насмешка не несёт в себе злого умысла. – К-каччан? – Мидория старательно ищет подвох в алых очах. – Деку? – Что ты сейчас... Кацуки заткнул Изуку поцелуем. Губы блондина неспешно, но напористо целовали губы Мидории, смакуя, пробуя на вкус. Казалось, это самое сладкое ощущение, которое когда-либо можно было ощутить. Поцелуй был неумелым, робким, но страстным и чувственным до упоения и бабочек в животе. Приятные ласкания чужих губ вскружили голову, воздуха стало катастрофически мало, и парни нехотя отстранились. Щёки Мидории пылали огнём, да и Бакуго не уступал. Подрывник вообще никогда не краснел настолько сильно, как сейчас. Это чувство никак не отступало, накатывали лишь с большей силой. Изуку внезапно закрыл лицо ладонями, жутко смущаясь от всего произошедшего за столь короткое время. Всё смешалось. Признание вышло спонтанно, никто не был к нему готов. Однако, никто не остался с разбитым сердцем, что не может не радовать душу. – Эй, не закрывайся от меня, – Бакуго еле отлепил руки любимого от его лица, который старательно отворачивал голову и отводил взгляд, зная, что смутится ещё пуще обычного. – Это с-смущает... – Пф, – Кацуки тихо посмеялся, умиляясь виду своего изумрудного чуда. Разве законно быть настолько милым? – Значит, ты... Любишь меня? Мидория побагровел, сжимая руки Бакуго, и коротко кивнул. Блондин ухмыльнулся, а затем ухмылку сменила наполненная теплом и благодарностью улыбка, озаряя собой всё вокруг. Изуку посчастливилось увидеть то, что больше никто, и наверняка он сам, никогда не увидит. Такое нужно заслужить. Как спокойно и умиротворённо на душе, понимая, что твои чувства приняли и ответили на них без колебаний. Это самое прекрасное, что может только посчастливиться испытать. Душа и сердце поют, беззаботно забываясь в лучезарной улыбке. Они бесконечно счастливы, что повстречали друг друга. Они заслужили это, пройдя рука об руку сквозь все преграды. Любимый человек рядом, обнимает тебя, целует твои нежные губы, гладит твои непослушные волосы, опьяняя нежностью прикосновений. Из них не хочется выбираться, лишь продолжать чувствовать тепло родного тела.