Я пришёл завтра

Чувство не липкого страха, а будто бы, как муха на разлитый по столу приторно-сладкий чай прилипла. По самое «Не хочу». Костенко нарушил установившуюся паузу щелчком пальцев, будто бы что-то вспомнил. — Ты сказала, что Горбачёв — президент? — в голове у Аглаи пронеслось с явным нежеланием думать и объяснять, что лучше бы и не вспоминал. — Президентом СССР стал по решению съезда. Ну, станет, а потом закрыли его на юге, Фарос, ГКЧП. Август. — она проговорила это скороговоркой, даже местами нечленораздельно, надеясь, что может он или не услышит, или не поймёт. Могла наплести, конечно, все, что угодно, но почему-то скребло, что не могла его обмануть. Или, как он сказал, не сказать всей правды. А самому Сергею доверять хотелось. Было комично осознавать, что первую ее любовь тоже звали Сергей. Не Серёжей. Сергеем. Сергеем Трубецким. — А в декабре уже все, рассказывать нечего. — Это из-за событий августа. — Нет. — неопределённо пожала плечами Аглая, что знала это на уровне уроков в школе, где ее любовь к отвественности закончилась на товарище Сталине и совсем чуть досталось Брежневу. Остальное тянулось на силе воли и «Ого, а тут с танков Белый Дом? Лихие девяностые». Но выбора из-за нрава преподавательницы учить или не учить у неё не было, так как грудь жёг красный аттестат оставшиеся два года старшей школы, — Так просто, подошло время. Проблем много было, проблемы не решались. Люди захотели — люди развалили. — она описала ладонью полукруг, глядя сквозь силуэт. — В августе… Это была попытка его сохранить. Но окрестили, как госпереворот и антиконституционный захват власти. Вот кстати на квартиру. — но бумаги мужчину на фоне новых подробностей стали интересовать меньше. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки незамысловатым жестом, пододвигая свободной рукой к себе листы. — Забавно. Если это моя квартира здесь должно кое-что мое быть, верно? У тебя есть гвоздодёр? — спросил, сверкнув недобро глазами, Сергей. И немо заставил прикрыть рот от такой наглости. — Вы мне хотите напольное раскурочить?! — протестующе вскинула руки Аглая, ей за это могло бы не хило прилететь и стипендия бы этого не покрыла. Она поднялась расторопно, не как мужчина, степенно и сановито. Встречается с ним глазами и на грани доверчивости там открытое возражение и недовольство. — Спокойно, — уверенно встал напротив Костенко. — есть или нет? — лёгкий налёт азартного сумасшествия и бесовства в глазах подкупал, как ничто иное. Ибо было и страшно, откровенно страшно, и сладко. — Есть. — Шигалева произнесла это как, ну, допустим, однако, как одолжение. — Я даже и не сомневался, — это прозвучало несколько двусмысленно, ведь Сергей знает ее всего ничего, но больше это походило на неведомый метод, что заставил глянуть из-под опущенных ресниц. Что не озвучено — то не просьба. — неси. И Аглая кивнула головой. Не иначе, как уравнение с тремя неизвестными. Где одна — она, вторая — он и третья та незаметно промелькнувшая искра. Он и не собирался трогать поменянное не так давно, да и то лишь в одной комнате, напольное покрытие. Он поднялся на табуретку, чтобы дёрнуть старый деревянный широкий плинтус под потолком. Эти куски брусков всегда пугали и грозились с торчащими мелкими гвоздями свалиться на лицо от старости. Шигалева даже кровать отодвинула, насколько позволяла маленькая комнатка в которой только и помещалась-то продавленная старая двуспальная кровать, шкаф-гроб, иначе назвать нельзя было, да низенькая тумбочка с телевизором. Большую часть пространства «съедали» массивные железные батареи и когда-то обрубленный выступающий ещё дальше советский подоконник. На неприятный звук отдираемой, прибитой накрепко, древесины Аглая сморщилась. — Да, так я и думал. — удовлетворенно цыкнул Костенко, скидывая гремящую чем-то внутри рассохшуюся картонную коробку, какая могла бы быть из-под скрепок. Припомнил ей колко паспорт, скидывая не в руки, а просто рядом. Рукава рубашки он рассучивать не стал. — Что это? — А на что похоже? — в ответ кинул мужчина, вопрос был одновременно риторическим, но в то же время он хотел, чтобы она немного задумалась, пока он спускался с табуретки, что была вместо прикроватной тумбочки. — На тайник какого-нибудь НКВД-шника… Сколько лет прошло, как вы ее туда заложили, по меньшей мере тридцать пять… шесть. — она посчитала в уме, загибая за спиной пальцы. — Побольше. В каком-то смысле. — КГБ было преемником НКВД, точно. — своим познаниям Шигалева даже успела обрадоваться, прежде чем натолкнулась на недовольное лицо Сергея. — Чему тебя в школе учили? — закатил глаза секундно Костенко, глядя на девушку через плечо. Лицо ее не изменилось, держала теперь из принципа, выжидающе глядя что же он скажет дальше, но он молчал. — А чему должны были? — хотя она могла с уверенностью сказать, что большинство в жизни-то ей и не пригодилось. — После НКВД было НКГБ и МГБ. КГБ только с пятьдесят четвёртого, а НКВД ликвидировалось в сорок третьем, посредством объединения в сорок первом в одно ведомство НКВД и НКВД. Повторное создание было по весне сорок третьего. — он махнул рукой, будто это было более, чем будничным делом. Ему бы в ее институт преподом, в деканат, — Основная задача: разведывательно-диверсионная деятельность в тылу врага. А со смертью Сталина уж и сменило КГБ. До сих пор существует? — До девяносто первого. Все те же события. — ей вручили маленькую коробку в руки под ее саркастический кивок. Что не в ее сфере деятельности знать она не обязана, тем более с подробностями, будто на память цитировать «Бородино». Но ей просто нравилось слушать Костенко. — Что это? Это пули? — Все те, что в меня попадали и вытаскивались. — Шигалева перекатила меж пальцев где-то успевший заржаветь металл не без восторга. — Много. На металлоискателе, если бы они застряли, вы бы запиликали. И не полетели бы в Гагры. Но стало быть… — она призадумалась, опускаясь на кровать, продолжая разглядывать находку из прошлого, — Теперь это не ваша квартира, не моя… Она наша. Ну, в равной степени. Если вас не вернуть. — Вернуть, — скептично, но твёрдо отозвался Сергей, что сел рядом вполоборота, взгляда не сводя. Он совсем незаметно менялся лицом на определённых углах и, казалось, старается ухмыльнуться и показать больший контроль над ситуацией. Красиво очерчивалась ямочка с правой стороны. Снова бьет резкий парфюм, что не успел окончательно заполнить эту комнату. Хлесткий взгляд на этой теме кажется с нотками усталости. — Если можно попасть в прошлое или будущее, то, конечно, можно вернутся. Ну, наверное, я так думаю. — решила, что безоговорочно в ее случае ей лучше не утверждать, руки до сих с плечами отзывались неприятными мурашками, а следы от ладоней побелели. Есть процессы, что протекают только в одну сторону. — Возвращай, — бесцеремонно откинулся на кровати назад Костенко, ноющей спиной хрустя. — Я по-вашему знаю, как это делается?! Это не кино какую-то машину собрать, задымилось и поехало, я вообще гуманитарий! — и раздражал, и в то же время хотелось нестерпимо кинуть в него подушку, но по-родному так, будто ничего о нем не зная все равно знает. — Есть резонность не допустить варианта того, что не получится. А он всегда есть. — Ну, это же не нарушает временной континуум. Это же не я в прошлое попала и могу что-то сделать, что отразится на будущем, — хотя, странно, может ли Сергей сделать что-то, что отразится где-либо? Только своим отсутствием, но это было ещё более трудно для понимания, потому Аглая предпочла закусить язык. — У тебя есть коньяк? — неожиданно поинтересовался, прочистив горло, Костенко. — Только водка, — совпало так, что напитков типа шампанского или вина девушка не пила, а в иной раз нет ничего горше и одновременно приятнее водки перед сессией. У неё на этот случай стояла «Морошка». Снова переместившись на кухню, она ловко достала из нижнего ящика две рюмки. Ей тоже не помешает. — Пойдет. — Вы только много не пейте сразу, не советская, — предупредила Шигалева, вопросительно поднимая брови, на сухую ее, не закусывая, или порезать чего, сыр-то хотя бы должен найтись в пустоте холодильника, где жизнь течёт от стипендии, до стипендии и мышь не вешается просто, потому что ее могут зажарить и съесть. — Дрянь, — себе в тыльную сторону ладони произнёс Костенко, как они чокнулись и молчаливо осушили по сто грамм. — Не дряннее коньяка, правда… — согласно кивнула головой Шигалева, чтобы стало повеселее надо, как минимум, ещё три стопки, просто так в голову она не ударяла, зато по акции. Желудок непродолжительно, но требовательно заурчал и Шигалева решила, что ежели не будет ничего сообразить из имеющегося, то всегда есть соседи. Не очень любящие ее за видимое пренебрежительное мизантропство и отказ любых махинаций со счётчиками. — Вы, может, в ванную сходите? — осторожно коснувшись плеча мужчины предложила Аглая. — Вы устали, наверное, не за хлебом же выходили, а с дороги. — ибо ей показалось неуместным просто поставить предложение о его уставшем виде. — я бы пока постелила. Сергей деловито налил ещё и не дожидаясь девушки кивнул головой, осушая. Налил небрежно, капли водки остались на столе из-за того, что через край полило. Помогло слабо. Практически не помогло. Где ванна и сам знал, провожать было не надо.