Я пришёл завтра

Она пару раз глубоко моргнула, шлёпнув себя по лбу картинно. — Давайте не фоне включим чего-нибудь? — предложила спустя пару минут Шигалева. На кухне стоял ноутбук, с которым с утра похоже пытался сладить ее дражайший товарищ. Хотя, могла быть и паранойя и она просто оставила его тут. Вроде бы, он оставил технику на тумбе, а теперь она тут стоит. Ещё до кучи приведений каких не хватало, но подозревала, что собеседник не сладил с одним лишь паролем. — Я так не могу в тишине. Какой у вас фильм был любимый? — странное наклонение, но не о красоте речи думать. Костенко на секунду выпал из реальности. Он анализировал всё, пытаясь понять, где произошёл какой-то короткий, но бьющий током перелом. Поза, наклон головы, тон. Когда до него начало доходить, он хотел себя убедить в том, что его догадки неверны, ошибается. Ошибался не часто, ибо читал людей хорошо. Или смеяться, или понятно чего делать. Сергей редко смотрел фильмы, несмотря на то, что его знакомый заведовал кинотеатром и в свободное время пытался вытащить его хоть куда-то. Он крепко озадачился этим вопросом, будучи готовым ко всему, коли жизнь абсурд, к пониманию не очень-то доступный, к любому вопросу, но этот застал врасплох. В конечном счёте он махнул рукой. — Давай что-нибудь твое, твоего время. — Нет, на самом деле они такие… Бессюжетные и невнятные, я давно не смотрю никаких фильмов и не слежу. — плюс, мало ли чего увидит, сразу пронеслось в голове у Шигалевой. Она начала быстро печатать на клавиатуре, сразу определив время, далее которого нежелательно. — О, «Иди и смотри», как раз восемьдесят пятого. — Не слышал. — В командировке, наверное, были. — но после Шигалева засмеялась, пряча усмешку в сгибе ладони, все же явно хорошо, что его из прошлого закинуло в ее время, ибо если бы случилось наоборот… Страшно даже было подумать, учитывая положение дел, — Кажется он вышел только в мае восемьдесят пятого… Будете хвастаться и пересказывать всем, видимо. Нет. Ну, какой у вас любимый фильм или, может, какой хотели бы посмотреть? — «Берегись автомобиля». — повёл плечами Костенко, закатывая глаза, назвав первое, что пришло ему на ум. — Миронов. Люблю Миронова… — с мечтательной улыбкой, что промелькнула на доли секунды, отозвалась Аглая. — Хороший актёр. — согласился Костенко, задумчиво проведя по челюсти. — А вы его видели? — Давай на «ты», — Шигалевой аж рот от удивления открыть захотелось, что-то в мире перевернулось или она не слышит цепляния к своим словам и ёрничества? Или не к чему просто прицепиться? — Видел и в театре, и так, пересекались, у нас дом один был на Селезнёвской улице в Москве, у него вторая квартира, а у меня шестая, одноподъездный. — у девушки глаза округлились, дух захватило и она не обратила внимание на будничную надменность, что смешалась с эдакой хвастливой гордостью. Хотя улыбка у него была усталая. — Здорово, — завистью она никогда не была обременена, оттого испытывала более восхищение, самого факта возможности этого, — а он в жизни лучше даже, чем на экране, да? — вопрос глупый, на самом деле глупый, Аглая это понимает, но хочется услышать, что да. Хочется услышать что-то развёрнутое и просто слушать, пока тёрн сдавливает мягкие ткани вокруг гулко охающего сердца. Надеясь на худшее обычно получают лучшее, но самый лучший результат из худших — ни на что не надеяться. — Ну, без пудры и грима… Да все мы люди. — усмехается он, будто знает какой-то аспект о каждом, что выделит в нем все же личность, какое-то особое начало в среднестатистическом индивиде, — Я бы сказал он отличается сильно… Но мы с ним никогда особо так и не разговаривали, он достаточно был закрытым человеком. — А можно вопрос? — Ну, попробуй. — Правда, что он с КГБ работал? — посмотрела на собеседника Шигалева. — Просто есть история про Долинского, Арбат и американок, посольство США. Я понимаю работа, ни это так, мне чисто, интересно, вы… Ты же из КГБ. — Ну, это не по моей части, я ж не пятое управление. — усмехнулся Сергей не без доли ехидства, потому что был уверен, что девчонка сообразительная, уже и нашла и значение не только впереди стоящих букв. — Был. Историю про сожжённого льва знаешь, полагаю? — Слышала. — осведомленность в этом не поразила, если раньше она говорила о заслугах в области информации их времени, то ничего удивительного, но мысленную пометку себе в голове он сделал в очередной раз, на глаз определяя рамки. — Ну, оно и есть. — резюмировал очевидное Костенко. Правдорубом ли был? Нет, скорее, просто любил конкретику в лоб. Конкретику и особую немногословность, как-то сложилось, что кому-то язык-помело на всю жизнь и это никакая работа и издержки профессии это не исправят. А он никогда и не отличался красноречием, чтобы его терять. Она задумалась и примолкла, нарезая на стеклянной доске овощи с характерными лязгающими ударами лезвия. Костенко вгляделся в силуэт и выражение лица. Ничего такого он не сказал. Стало быть в чем-то другом дело, как будто в самом факте его нахождения. — Разочарована? — Нет. Нисколько. Из-за этого менять отношение? Нет, конечно. — качнула головой девушка отрицательно. Мир это по сути коробка разочарований, в которой хотим видеть большее, чем в ней есть на самом деле, чем заложено тем же мозоли, ибо дурацкое чувство, что достоин большего и разочарование. Легче возможно, не надеяться, как и не верить, но не в этом ли смысл? — Просто задумалась, а ты ведь ещё и вернёшься его увидишь. И не раз. Я в детстве помню думала, что он жив и смогу с ним встретится когда-нибудь потом, что он всегда такой молодой, — все в детстве живут странными и нерациональными суждениями, что во взрослом мире называют: каждый сходит с ума по своему, а суть та же. Ибо нормальных нет. К счастью или сожалению, — а не случилось, он давно ещё до моего рождения умер… — Он умер до двухтысячного? — заинтересованно подметил уточняюще Сергей, надеясь, что из этого вопроса что-то удасться выскрести информативное, правда более для себя, но и интерес рабочий никто не отменял. — А тебе зачем? Тайны службы? — Учитывая причастность к КГБ такое вполне себе могло и случится. Думать об этом хотелось в последнюю очередь, но Аглая была большей частью реалисткой. — Так, личностный интерес. — Как ты вернёшься, скоро. — проговорила Шигалева. — В восемьдесят пятом? — Нет. — несмотря на шедший на фоне фильм и, в принципе, располагающую к диалогам атмосферу, переклинило. Все казалось слишком хорошо выточенным и вычерченным, вымеренным… Как на съемках плохого хорошего кино. Плохорошо. Она отвернулась, стараясь не смотреть на собеседника. Все уходят. Всегда уходят. Никто не остается, что бы ты не делал и как бы не пытался, это ограничится одним единственным дублем и все. — Ну, ты чего?.. — спросил Сергей. Моментально среагировал. — Что случилось ещё там, вспомнила что-то? — Костенко подошёл к Аглае, откладывая ею взятый в руки нож. В тоне был присущий нажим. Шигалева дёрнулась чисто интуитивно, потому Костенко озаботился о том, чтоб лезвие по пальцу не дало, — Не хочу лезть в душу, конечно, но ты сама не своя. Масло тогда, это сейчас. Незнакомцу порой выговориться проще, так что если… Аглая ничего не ответила. Слез не было, но ком теперь стоял вовсе поперёк. Она сразу попыталась развернуться, чтобы уйти, не нужно ей этого всего. С детства сама себе внушала, что не хотела бы, что кто-то видел даже намёка на слезы или переживания. Любые эмоции. Слабость. Сергей перехватил ее за плечи, не давая никакой возможности к отступлению, а Шигалевой вдвойне паршивее стало, потому что она даже толком не могла самой себе сформулировать и объяснить из-за чего ее так переломало. От того, что все вернётся скоро на круги своя? Что его за этот день не станет и это окажется просто сном или от того, что удостоверилась в полной своей несостоятельности, которую отчаянно отрицала? Аглая обхватила Костенко в ответ после того, как он сам положил руки, опустила голову в плечо, признавая свою побежденность. Делай с этим, что хочешь… Иначе и не воспринимала. Просто устала патологически. — Давай отложим пока. — Сергей не слишком умел утешать людей, был скуп как на свои эмоции, так и равнодушен по отношению к других людей. Со стороны Шигалевой это было похоже на то же держание дистанции, пионерской, но одновременно и вцепление, как в спасательный круг. С его стороны эдакое ознаменование, что вот его плечо, все хорошо будет. Она понимает, что просто пользуется моментом, а это неправильно. Ещё и это карминовое чувство плавленного металла, как клеймо. А Костенко не давал отстраниться, прижимая к себе, наоборот. Понимал, что в кои-то веки что-то делает правильно. Постепенно просто поглаживая по плечам. Более странную реакцию видеть ему ещё не доводилось. Говорить она не не хотела, сначала от переизбытка эмоций накопившихся не могла, а после тишина вновь стала уютной. — Съешь. Шоколад настрой поднимает. — Откуда? — со смехом спросила и чуть нелепой улыбкой Аглая, принимая «сникерс» на который она посмотрела и забыла купить. Заметил? Стало быть украл? Да не может быть! — Секрет фирмы, — она тем временем разломила шоколадку надвое, пока Сергей чуть улыбнулся уголком губ однобоко. — Нет, прости. Правда, я чего-то… — догадливо с его стороны, видимо, было, и момент подгадать, и всю эту ситуацию. Хотелось уже заткнуть этот внутренний голос. Или жить мозгом, или сердцем, никак не третьим вариантом. — Возьму себя в руки сейчас. — заверила Аглая, пока Сергей ничего из его молчаливого диалога самой с собой не понял и не очень понимал допытываться ли до этого, оставить ли, или ненавязчиво надавить, а она уж решит надо оно рассказывать или нет. Просто стало как-то по-человечески, не жалко, нет… Он всегда эмпатично, если человека выбирал, чувствовал очень тонко. Опять же, профессия, но она выходила за границы простых проницательности, внимательности, наблюдательности и прочего, — Ты мне ничего не обязан, конечно, даже не должен, но можешь, если все получится… Купить ему цветы? Желтые хризантемы. Хотя… Прости ещё раз, такая глупость, забудь вообще. — все было сказано скороговоркой, но Костенко четко понял, что отпускать пока нельзя, она держит, в себе очень много держит, но что стало из этого спусковым крючком? Он перебирал все эпизоды, все реакции, что всплывали в памяти, но не мог вычленить точно в какой момент, ибо примерно догадывался. Кого-то он ей очень сильно напоминает, того, кого ещё не отпустила или делала вид, что отпустила, стараясь заткнуть. Теперь ещё больше убедился. Цветы — символ власти и достоинства. «Он точно не может здесь остаться, и ничего ты с этим сделать тоже не можешь. Так будет лучше». Даже привыкнуть не успела, хотя успела, а уже до дрожи в коленях и заломов пальцев не хочется отпускать. — Аглая. — Не говори ничего, пожалуйста. Я тебе скажу. Потом скажу. — выдохнула Шигалева, отрицательно мотая головой. — Не скажешь, — с усмешкой отозвался Костенко, отодвигая прядь ее волос. — Скажу. — Не скажешь, не спорь. — закатил глаза мужчина. Откладывание на завтра того, что можно было обозначить сегодня не было хорошим признаком. — Я тебе доверяю, но… — Но «Но» все же есть, — перебил бесстыдно и беспардонно Сергей. Щёлкнул языком с хмыком на секунду. Но дело не в нем. Одновременно в нем. Хотелось его по-тварьски обвинить в том, что вошёл в ее жизнь, но никогда по воле одного человека не бывает. Один держит дверь, впуская, а второй заходит, — оба в праве отказаться. — Есть. Мне тяжело думать, — она прервалась на вдох, вопросительно взглянув перед тем, как сдать его руку в своей. Так было проще, — что я увижу тебя последний раз и не увижу больше. Странно, но так. Ты одновременно разрушил мой комфорт, но с другой стороны, я теперь не могу представить былого. Ты пошатнул все это, но как толчок я это использовать не могу. Просто за пару дней, а я уже не могу смириться, что будет по-другому. А тебе нельзя по моему «другому», Сереж, нельзя. Сигаретам двадцать один день нужен, а тут… Так лучше будет, будет. Я хочу хоть что-то в своей жизни сделать правильно. У тебя жена, должен быть ребёнок. Стремление к правильности чревато упущением того, что важно. Сценарному жизни чревата ее упущением. Диалоги пролистанные в голове ни к черту. Жена, что может устроить скандал просто потому что сегодня не тот день недели, который она ожидала увидеть за окном, просыпаясь. Девочка-скандал, что имела запах сандала и слегка подвыветрившейся отдушки для белья. Но которая тут же примолкала стоило ему повысить голос чуть сильнее. Никогда не опустился бы до рукоприкладства, но буквально накануне командировки — довела. С собой совладал, но понял, что мысли нужно привести в порядок. Здесь он развернулся кругом, сталкиваясь с абсолютной противоположностью и это давало свободный вздох. Как встряска. Отпуск тому, кто погряз в рутине. Ибо Аглая была живой, за словом не лезла в карман, хоть и озвучивала далеко не все, что могла сказать и хотела, что тоже вызывало уважение. Была неподвижной и яркой, как новогодние бенгальские огни, а даже наоборот, но было в этом своё очарование, как в Пушкинской осени. Ее ничего не держало, это было Главное отличие, что чувствовалось в каждом жесте и взгляде. И ситуация сейчас, которую она так старательно старалась избежать, как и контакта глаз с Костенко, а после смотрела в упор и напролом. Привыкла так. — А может уже и ни жены, ни детей нет, откуда знать-то теперь? — проговорил без сожаления Костенко, ведь за эти два дня что-то в его сознании, перевернулась большая часть, наверное, начиная еще с того похода в ванную, где он думал стоя под холодными струями воды о том, что ничего просто так не бывает. Можно приобрести, можно потерять, он жил всегда с оглядкой на прошлое и вот оно решило его услужливо закинуть в будущее, чтобы оглядывался почаще, видимо. Где ни его опыт, ни вес не важен, по сути. Иронично, ведь так боявшись упустить все накопленное и в моральном плане, и в материальном, он не желал потерять, но при этом оказался без ничего в будущем и это перестало играть какую-либо роль. Без этого вполне себе можно было обойтись. Ей это не нужно было. Атмосфера располагала к умеренной рефлексии. Сходились воедино, находили лад, разум и сердце. — Я тебе напоминаю кого-то очень близкого и кого ты не можешь отпустить, но при этом ты и не ищешь замену, и ты мне напоминаешь. Но ты усложняешь. — «Только раньше, намного раньше, до того, как быт бьет лодку и скалы бытия.» не любил долгих слов и пояснений. Много твердя об одном легче усомниться в мужественности, чем в честности, но одно другого не отменяло. —Временной континуум. Правильность и неправильность это условность. Не более, но ты думаешь, как лучше для себя сейчас. — Вот и нет! — Хочешь сказать я вру? — Да! — в открытую после яростного протеста выговорила Шигалева. Лучше было заткнуться, прекрасно понимала, но ничего с собой поделать не могла. — Иначе пойдём, хорошо… — кивнул головой Сергей, усмехнувшись, чуть отведя ее в сторону, но глаз не сводя. — У меня спроси чего я хочу. Она усмехнулась, скептически окинув Мужчину взглядом. — Давай. — Ладно, хорошо. Давай: Чего ты хочешь? — терпеливо и с расстановкой произнесла Шигалева, непроизвольно подаваясь вперёд. Действие показалось Костенко гораздо красноречивее слов. Он прихватил девушку пальцами за подбородок, притягивая ближе. Поцелуй вышел не неожиданным, расстояние сократилось ещё до этого до непозволительного минимума, но от этого ещё более приятно.