Животные инстинкты

      – Канада, ну же, хватит быть эгоистом! Дай мяч и мне! – Ох, прости, братик, я увлекся. – Конечно-конечно. США с хохотом отобрал баскетбольный мяч у старшего брата и, стукнув им о землю пару раз, забросил точно в корзину. – Трехочковый! – воскликнул он и исторг победный клич, принимаясь вытанцовывать по площадке какие-то индейские пляски с поднятым кверху кулаком. Солнце, похожее на расплывшийся по раскаленной сковородке яичный желток, уже стремительно приближалось к горизонту. Не успели братья сыграть еще партии у себя на заднем дворе, как к дому подкатил знакомый обоим черный феррари. Мотор заглох, и из салона вышел одетый в несколько старомодный костюм двадцатого века мужчина средних лет. Его холодный взгляд прошелся по играющим во дворе подросткам, и те тут же замерли, забыв о мяче, покатившемся по идеально выстриженному газону. Мужчина едва заметно поджал губы, устремил взгляд вперед и, только оказавшись на пороге большого трехэтажного коттеджа, в котором они трое жили вместе, не взглянув в их сторону, окликнул: – Америка. Зайди в дом, нам нужно поговорить. Парни на площадке молча переглянулись. Канада потупил взор, но прошептал что-то ободряющее вслед брату одними губами. США на мгновение прикрыл глаза и едва заметно кивнул, будто говоря, что все будет в порядке. Отношения с отцом у них были так себе – Канаду тот любил значительно больше, как первенца, хотя никто никогда не придавал этому значения, будто ничего такого не было и в помине и говорить об этом глупо. Америка и сам никогда не задумывался об этом. До пятнадцатилетнего возраста, когда вдруг нечаянно подслушал разговор отца и Кана на кухне. Англия хвалил его за какой-то успех то ли в олимпиаде, то ли в спортивных соревнованиях, а может даже в работе волонтером, которым Канада был лет с двенадцати – он и не помнил точно. Зато он четко помнил слова отца о том, что «Америке не мешало бы поучиться у тебя. А то только и делает, что играет и разгуливает со своими дружками. Я бы очень не хотел в это верить, ты знаешь, но, кажется, ничего путного из него не выйдет. Вся надежда только на тебя, сын мой». США тогда застыл на лестнице, прижавшись спиной к стене, и не мог пошевелиться. Мысли и непонятные отрицательные эмоции впервые захлестнули его с такой силой, и он, кажется, впервые испытал это чувство… такое странное, доселе незнакомое. Чувство, будто его предали. Одиночество, внезапно свалившееся на него, и пустота – словно самые близкие, кого он считал смыслом своей жизни, вот так просто отвернулись от него. Америка старался не придавать этому значения. Тогда на лестнице он был почти уверен, что Канада, поднимавшийся в свою комнату, заметил брата, убегающего в свою. Он почти уверен, что тот знает: США слышал каждое слово из этого короткого разговора. Кан всегда был мега добрым и понимающим, и конечно же, ему хотелось поговорить с младшим об этом. Но сам Америка говорить совершенно не хотел. И дал понять это. Так задушевного разговора и не получилось, и все замялось само собой. И США думал, что ему уже давно плевать, ну подумаешь, что сказал отец – его мнение не главное в жизни. Может быть, тот вообще был чем-то расстроен и сказал это на эмоциях. Винить его тоже было нельзя. Поэтому США и не винил. Он… вообще ничего не чувствовал. Или пытался убедить себя в этом. Поднимаясь по крыльцу, парень вдруг ясно вспомнил тот день. Конфиденциальный семейный разговор. Может быть, Англия сейчас хочет тоже похвалить его, как тогда Канаду? Может, он уже изменил своего мнения?.. Но, как бы ни хотелось в это верить, прохладный тон, с каким Англия звал к себе младшего сына, и то, как он на них смотрел, не оставляли сомнений, что вряд ли мужчиной движет отцовская гордость и желание похвалить. – Америка… США замер на пороге кухни, не осмеливаясь поднять глаза и увидеть, что написано на лице папули. Англия был строг, но справедлив, и никогда не относился к своей семье плохо. Америка не мог вспомнить ни одного плохого слова или действия с его стороны в свой адрес. Он был как и многие отцы – немного прямолинейным, суховатым, мало проводил времени с сыновьями из-за вечной занятости на работе, но он давал им все необходимое для обеспеченного беззаботного детства и никогда не требовал того, чего они не могли выполнить. Думая о нем, США понимал, что любит своего отца, каким бы порой черствым он ни казался. На его скромный вкус их папа был идеальным, и тут нечего было сказать. Единственный раз, когда Америка испытывал резко отрицательные эмоции по отношению к нему – и то, скорее не к нему, а к самому себе, или кому-нибудь еще, но не Англии – это в тот вечер, когда отец вдруг сравнил его с Канадой. Говорят, что все познается в сравнении, но это в корне не верно. Это очень примитивный метод оценки действительности, который скорее искажает наше представление о мире. – Кхм… ты ничего не хочешь мне сказать? Когда же парень наконец осмелился поднять голову и взглянуть в его глаза, то увидел там хорошо скрываемое разочарование вперемешку с какой-то тоской. США не мог понять, чем это вызвано. Но он догадывался, откуда в них взялось разочарование. Подросток продолжал молчать. Он не знал, что ответить, и просто ждал. Англия чуть поерзал на кухонной табуретке, тяжело вздохнул, на мгновение отводя взгляд, и все-таки произнес: – Я знаю, что ты забрал документы из того колледжа, куда я тебя устроил – заметь, именно я, потому что ты с самого начала, кажется, не хотел никуда поступать. – он замялся, но, видимо, решил, что в таких случаях нужно быть строже, чтобы «достучаться» до ребенка, и продолжил уже более твердо. – Ты хоть понимаешь, что ты делаешь сейчас?.. Он поднял на сына глаза, будто желая одним взглядом донести до него важную мысль, так настойчиво и испытующе. США продолжал молчать и не смотрел на него. – Ты едва закончил школу, теперь не желаешь поступать в колледж, не говоря уже про высшее образование, сводишь на нет все мои попытки помочь тебе устроить свою жизнь… я… я просто не понимаю, чего ты добиваешься, сын. Америка молчал. Мужчина несколько мгновений продолжал смотреть на него, будто надеясь, что за это время тот одумается и даст вразумительный ответ. Но, ничего не дождавшись, чуть нахмурился и выпрямил спину. – Скажи мне, чего ты хочешь, США. Какой у тебя план и есть ли он вообще. Я долго откладывал этот разговор, еще с твоего выпуска, но теперь, когда мне вдруг сообщают, что ты отказался уже от третьего колледжа, куда я тебя устроил – между прочим, подобное злоупотребление властью не останется незамеченным и скажется на моей репутации политика на мировой арене. Я не знаю, что у тебя на уме, но зато ты должен знать: со стороны это все выглядит так, будто ты просто избалованный подросток, который пытается убежать от ответственности и остаться сидеть на шее у родителей, ничего при этом не предлагая взамен. Его голос стал грубее, можно сказать, что теперь Англия укорял своего сына, давил на него – но просто потому, что сам ничего не понимал и хотел услышать от того хоть что-то. Он верил, что Америка – вовсе не такой, каким его сейчас пытается выставить британец, верил, потому что знал его с младенчества и сам воспитывал – США просто не мог стать пустоголовым обузой без объяснения своих поступков. Но его молчание лишь подогревало раздражение и нетерпение англичанина, вызванные отчаянием. Он просто не мог понять, как с ним разговаривать. Америка чувствовал, как внутри закипает почти детская обида – он отчетливо уловил обвинения в свой адрес и, будучи не согласен с ними, ощущал растущую злобу на отца, который его, казалось, совершенно не понимал. Хотя как он мог понять, если Америка сам ему ничего не говорит? В тот момент это почему-то не пришло ему в голову. Однако США все же открыл рот, чтобы парировать. – Нет, папа!.. я… не смей обвинять меня в чем-то подобном… – Так объясни мне, в чем дело! – воскликнул Англия, подрываясь со своего места и принимаясь расхаживать по кухне. Не часто можно было увидеть его таким взвинченным – обычно он превосходно скрывал свои эмоции. – Ты завалил экзамены, хотя учился только на «хорошо» и «отлично», ты не захотел подавать документы в высшее учебное заведение, отказался от платных мест, хотя я мог за них заплатить, теперь ты забираешь свои документы из колледжей – что с тобой не так, сын? Ты же понимаешь, что должен продолжать учиться, что от этого зависит вся твоя дальнейшая жизнь? Я давно смирился с тем, что ты не такой же отличник, как Канада, мне уже нет до этого дела, но хотя бы поступить..! «Ах, вот оно что». – щелкнуло в голове американца, и все слова застряли в горле сами собой. Он уставился на отца широко раскрытыми глазами и сделал шаг назад. Англия не сразу понял, в чем дело, и замолчал, недоуменно всматриваясь в его вдруг окаменевшее лицо. «Так все это время… он не переставал сравнивать меня с Канадой. Он… всегда был разочарован мной. По-настоящему… это не были просто слова». – Ты… - спустя долгую напряженную паузу, все же выдавил из себя США, опустив голову и сжимая кулаки за спиной, не прекращая незаметно пятится к выходу. Он не знал почему, но ему не хотелось решать этот конфликт. Не хотелось объяснять что-то отцу, отстаивать свою точку зрения, доказывать, что он прав и на самом деле Англии не стоит так переживать, потому что да, черт побери, у него есть план. Если бы он мог все объяснить… взять себя в руки и поговорить с отцом по-взрослому, как и положено… Но что-то будто не давало ему сделать это. Оно сидело внутри, черное, как какой-то липкий сгусток на дне колодца, и шептало что-то вроде: ты не должен ему ничего объяснять. Слишком много чести. Если тебя не понимают – это не твои проблемы, ты не обязан распинаться и доказывать, что ты прав, потому что ты и так прав, без доказательств. Гордыня – очень подлый грех. Должно быть, самый опасный, раз из-за него Люцифер пал и стал Сатаной. Но откуда было Америке знать тогда. Поэтому он вылетел из дома, потому что этот черный сгусток отрицательной энергии в нем говорил так сделать. Он руководил им, а не сам США. В тот момент он не владел своим поведением. – Америка, что..! – раздалось в его спину из дома непонимающий голос отца, и сердце на мгновение сжалось. Разум в нем скорбно выл о том, что он поступает нерационально, что он пожалеет о своем поступке. Но ноги уже несли его вперед, подальше от дома. – Мы еще не договорили! Пожалуйста, вернись, и мы обсудим все по-человечески! Люди. Какие же люди глупые. И несмотря на то, что в данный момент это он был самым глупым существом во всем Вашингтоне, Америке весь мир казался заселенным непроходимыми, гадкими глупцами, которые никогда не понимали и не поймут его. А он – прав. Бесконечно прав во всем. **** – Ох, слушай, Америка… я понимаю, что у тебя сейчас не очень хорошие отношения с отцом, и вы поссорились, но… Япония подливает еще зеленого чаю в небольшую миску США, а тот продолжает угрюмо смотреть в столешницу. Он живет у нее уже неделю, и ему правда не хотелось обременять подругу своим присутствием, просто… он не может пока вернуться. Он чувствует, что ему не хватит духу, мерзкий страх снова столкнуться с отцом и серьезными разговорами сидит внутри, а тот самый сгусток черной материи, шепчущий ему не приходить домой, еще шевелиться и отдает свои приказы. – …Он снова звонил. Вам правда нужно поговорить, а еще лучше сделать это скорее, потому что скоро он уезжает из Вашингтона в командировку, и вернуться может только через две недели. Ты не сможешь жить все это время у меня, пойми. И бегать вечно ты не сможешь. США долго молчал. Потом наконец глубоко вздохнул и отставил чашку в сторону, прикрывая глаза. И распахнул их. – Куда он уезжает?.. Япония озадаченно склонила голову набок, повертела в тонких пальцах свою чашку. – Ну, я особо не спрашивала… кажется, ему нужно съездить к русским на переговоры. Я не в курсе всех дел, потому что не люблю лезть в политику, ты знаешь, – она поморщила носик, давая понять, что думает обо всем этом, – Но, кажется, ходят слухи, что их альфа, мм, снова вытворяет что-то, не совсем вписывающееся в рамки приличий и общечеловеческих прав. Америка снова задумался о чем-то своем на мгновение и не сразу уловил смысл ее слов. – Стой, ты хочешь сказать… он поедет туда на переговоры? В качестве дипломата? Обычно этим занимаются люди пониже статусом, но не сами же главы королевств. Япония пожимает плечами, как бы говоря, что не вникала во все это. Америка хмыкает, удивляясь тому, как она может быть наследницей Японской Империи, если совсем не разбирается в политике. Хотя, чего скрывать, мало кто из них сейчас гонится за такой ответственностью. Если раньше люди и боролись за место на троне, то сейчас многие бегут от подобных званий, потому что у них и так все есть, а лишние хлопоты никому не нужны. – Наверное, все заняты. И тут Америке в голову приходит идея. Может быть, не самая лучшая, но отчего-то в тот момент она кажется гениальным выходом из положения. «Я заставлю папочку понять, что он ошибается, думая, будто я хуже Канады!». Но разговаривать с Англией напрямую он все еще не хочет. Потому США поднимает на Японию оживленный взгляд и делает самое умоляющее невинное лицо, на которое только способен. Он знает, что подруга не сможет устоять перед чем-то, что покажется ей достаточно милым. А США ведь милый, правда? Ну, он хочет в это верить. **** – Это очень своеобразный способ помириться с отцом, ты знаешь? – вздергивает тонкую бровь японка. Америка кивает как болванчик и улыбается. Главное, что план сработал и папочка согласился взять его с собой на переговоры. А уж там дело за малым – он так уболтает этих русских, прочитает им всевозможные лекции о правах человека (ведь это едва ли не единственное, в чем он действительно разбирается, хотя это и больше похоже на софистику из его уст), что те признают свою неправоту, а значит, они с отцом выиграют – вернее, США выиграет – и Англия наконец поймет, на что способен его сын на самом деле. США – не Канада. Он лучше! Может, не во всем… но он может быть лучше своего брата, и отец не смеет разочаровываться в нем! Наконец он может вернуться в Вашингтон… только для того, чтобы собрать вещи и лететь в Москву на следующий день. Что ж, это его шанс. А там, возможно, подвернется случай и он наберется смелости серьезно поговорить с Англией. Все дело в том, что он с самого начала не собирался идти в колледжи или университеты. США с детства мечтал сразу после школы стать предпринимателем и открыть свой бизнес, в дальнейшем став главным Волком с Уолл-стрит, и ждать еще три или пять лет обучения в колледже он был не намерен. Просто сказать об этом отцу… что-то будто завязывало Америке язык, когда доходило до дела. Он ничего не мог поделать с этим, как и понять природу своего страха и нервозности. – Удачи тебе. – искренне улыбнулась Япония, стоя на пороге своего дома и провожая друга. Они быстро обнялись, девушка коротко чмокнула его в щеку, и США умчался так быстро, как никогда до этого. Обычно он любил долгие драматичные прощания. Но в этот раз голова была занята другим, а волнительное предвкушение впрыскивало в кровь адреналин и подгоняло вперед. Япония наигранно вздохнула, глядя другу вслед, и закрыла дверь.