Животные инстинкты

      – Так… каким он был? Америка сидел в светлой миленькой гостиной в Киеве. Он не мог найти себе места после известной казни, этот вопрос, который он решил задать самому близкому брату русского, все еще мучил его. Казалось, что он что-то упускает… словно он что-то сделал не так, неправильно. – Таким же, як і ми всі... ну, вірніше... Так, він був монстром, альфою, який жер людей і все таке. Але я хочу сказати, все-таки він був людиною і нашим братом. У дитинстві він завжди нам допомагав і був хорошим хлопцем. Тепер же він мертвий, і все на цьому. Украина говорил неохотно, с долгими паузами, обдумывая каждое слово. Он не хотел выглядеть защитником убийцы и монстра, одновременно не мог врать. А оттого его речи получались донельзя размытыми. Почему США пришел именно к украинцу? Тот когда-то встречался с его братом, Канадой, и был, помимо Беларуси, самым близким родственником осужденного. Но вот что именно Америка хотел от него услышать – не знал даже он сам. И эти его слова… «Он все-таки был человеком и нашим братом». Это лишь заставляло сердце США биться в смятении, лишь отягощало и без того плачевное состояние. Люди должны быть не наказаны, а перевоспитаны. Не умирать, а получать шанс исправиться. А теперь уже ничего не вернешь, и все эти метания США, его желание узнать о России больше, докопаться до истинной его сути – все это уже не имеет значения. Украина хмурился и смотрел в стол, явно не намереваясь больше говорить и отягощенный присутствием западного представителя. США беззвучно вздохнул. Нет никакой причины и дальше его мучить, наверняка тот сам еще не понял, как ко всему этому относиться и не отошел от шока. Но прежде чем Америка успел подняться и дать знать, что ему уже пора, украинец, словно первый не выдержав гнетущей тишины и желающий отделаться от расспросов вскочил и с неясным бормотанием убежал в другую комнату. Опешивший американец хотел было последовать за ним, но едва успел подняться с дивана, как хозяин дома уже прибежал обратно и чуть подрагивающей рукой, но с решительным и несколько подернутым мучительной думой лицом всучил ему какую-то бумажку. – Якщо ви хочете дізнатися про брата, краще зверніться до цієї людини. Він був його нянькою з пелюшок і знав ще нашого батька. Якби хто вже й міг знати, що на думці у російського, то тільки він. США в некотором недоумении взглянул на протянутую визитку со странным именем. Нянька, значит? Он ни разу не слышал, чтобы у русского была нянька. Сам того не сознавая, украинец раскрыл, возможно, одну из тех тайн своего брата, о которых он не хотел, чтобы знал кто-то из иностранцев. К тому же, если этот человек и впрямь знал еще СССР, то выходит, он обладает куда большей информацией, чем американец может представить. США едва сдержал ухмылку. О, в его задачи пока не входило вынюхивать государственные тайны другой страны, но не нарочно Украина предоставил ему такую возможность. – Благодарю. – отозвался США, принимая визитку. Как говорится в здешних кругах: искал медь – нашел золото. Великобритания, может, даже порадуется и похвалит его. Но сейчас его главная задача остается неизменной. Все эти материалистические помыслы затмили его разум лишь на пару мгновений, в остальном же душа и совесть терзали его куда настойчивей. Он незнамо зачем хочет узнать о покойном больше, и хоть это казалось глупой затеей, продиктованной вовсе не рациональным сознанием, теперь перед ним открываются большие возможности, так что глупо отказываться от них. ***** В тот же день Америка сидел в кресле у камина в фамильном особняке и вертел в руках визитку. Как и предполагалось, на человека с таким именем у него не было совершенно никакой информации, ни у английских разведчиков, ни у Пентагона. Не было фото, только имя и телефон, который к тому же никак и нигде не пробивался, что еще страннее, словно этот загадочный «нянька» пользовался какой-то специальной военной моделью, которую нельзя выследить. И с какого бы телефона или программы США ни набирал этот номер, везде говорилось, что его не существует, или все выходило из строя вовсе и отказывалось воспринимать код. Где искать его? Ни адреса, ничего. Пришлось опять звонить Украине. – Хм, правда? А, мабуть, це канали секретного зв'язку. Росія любив такими балуватися. Ну, наскільки я пам'ятаю, у нашого друга була резеденція в Сибіру, де ми могли з ним бачитися і приїжджати в гості. Хоча де він живе насправді, ніхто не знає. Зараз скину адресу, можете з'їздити перевірити. – Не могу передать словами, насколько я Вам благодарен и как приятно мне с Вами работать. – промурлыкал США, не устояв. Через пару минут на его телефон пришло сообщение с адресом. И правда, Сибирь. Но там же так холодно… он был наслышан об этом месте и заочно его не любил, но азарт и те возможности, которые ему неожиданно подбрасывала жизнь, подгоняли американца действовать. Великобритания, баловавшийся в это время своим традиционным пятичасовым чаем, едва не подавился, когда из прихожей до него донесся окрик младшего сына: – Пап, я в Сибирь! Не жди к ужину! **** Эта самая «резиденция», о которой говорил Украина, оказалась довольно внушительной. Отделанная по последнему писку дизайнерской моды и снаружи, и внутри, она производила впечатление, словно здесь жил не протеже России и Советов из восьмидесятых, а современный зажиточный бизнесмен, у которого был пунктик на любовь к хюгге. Найти ее было той еще задачкой, «нянька» спрятался отлично. За много километров от дома не было ни одной живой души, ни одной более-менее известной дороги и тем более какого-нибудь поселения. Как после ответствовал сам хозяин дома, «дети СССР очень любили тишину и покой вдали от городской суеты, как и сам Советы, впрочем. И сюда они ездили отдыхать на все выходные, какие попадались в плотных графиках». Ну, а пока здешний дворецкий провожал США к виновнику всего этого ажиотажа, на который американец согласился ради информации об уже мертвом человеке. Через множество коридоров и галерей наконец они попали в просторный кабинет из красного дерева. Как выяснится впоследствии, это – бывший рабочий кабинет Союза. За столом иностранного гостя уже встречал одетый в дорогой костюм мужчина на вид средних лет. Судя по подсчетам американца, тому должно было быть не менее шестидесяти, но выглядел он всего на тридцать. «Новейшие способы омоложения или один из Правящих Семей?» – подумалось тогда Америке. Вопрос не был бы риторическим, не верь свято США в то, что если эти самые Семьи и существуют, то где угодно, только не в Сибири и уж точно не помогают славянским народам. Если русские вообще относятся к славянам, как это пишут во всех учебниках истории, а не гремучая смесь скандинавов и здешних племен. – Кесарь Виссарионович? – с невыносимым акцентом, но все же очень старательно произнес американец, проходя глубже в кабинет. Казалось, хозяин дома вовсе не был удивлен такому внезапному визиту. «Ну конечно, – подумал США, – Он знал. По крайней мере, если не с самого начала, то как только я вступил на подконтрольные ему земли точно. Наверняка все здесь нашпиговано камерами и датчиками слежения». – Он самый. – голос этого человека тоже не был старым. Более того, он звучал даже слишком молодо и звонко для тридцатилетнего мужчины, коим тот выглядел, но не являлся. Будто с ним разговаривал еще мальчишка, однако тон его был тягучим и ровным, как у умудренного жизнью человека. – Возможно, Вы уже осведомлены по поводу моего визита. Кесарь выждал паузу, словно раздумывая над чем-то, опустил взгляд на стол, провел пальцами по гладкому дереву. – Да, Украина звонил и говорил, что дал Вам мою визитку и предупреждал о возможности скорой встречи. «Ах да, вот в чем дело. – спохватился Америка. – И правда, как я не подумал об этом с самого начала. Просто мне показалось, что Украина больше не поддерживает связь с кем-то из социалистической семьи, но логично, что он все равно предупредит бывшего опекуна, а не даст мне просто так его адрес и забудет об этом». – Тогда, должно быть, Вы знаете так же, из-за чего я здесь? – Из-за России. Бедный, бедный мальчик… – сокрушенно покачал головой Кесарь. – Хоть он и сбился с пути, как только вырос и получил независимость, все же он был моим любимым воспитанником. Такой хороший парень рос… но Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Давайте поговорим как культурные люди. Чаю? – Гм, спасибо, я недавно поел. – США чуть неловко присел в кресло, поерзав на месте. Устроился поудобнее и стал рассматривать кабинет. Какое-то внутреннее беспокойство не покидало его. В большинстве своем речи Кесаря не шибко отличались от слов украинца: все это были размытые фразы о том, каким все же неплохим человеком был усопший когда-то, продиктованные скорее вежливостью и традицией «о покойниках только хорошее», даже если у этой поговорки было продолжение, о котором предпочитали забыть. Да и было бы странно, если б человек, всю жизнь работавший на Россию и его отца, вдруг стал поливать грязью своих протекторов в присутствии другой страны или даже просто иностранных граждан. В первую очередь Кесарь оказался политиком, пусть даже если это не была его специальность. Годы службы «нянькой» (что бы это ни значило) у русской правящей семьи сделали свое дело. – Ну что ж… – стало темнеть. За окном уже легли сумерки, в зале разожгли камин. США и сам не заметил, как долго они разговаривали и как быстро пролетело время. – Не хочется Вас задерживать боле, однако так неожиданно наступила ночь… – в тоне Кесаря американец уловил неохоту и сомнение, но все-таки тот закончил предложение, – При желании Вы могли бы остаться у нас переночевать. Но настаивать я, конечно, не имею права, так что решение только за Вами. Хозяин дома умел играть и держать себя в руках, но от внимательного взгляда США не ускользнуло, что все-таки для Кесаря предпочтительнее было, если бы Американец отказался. И пусть вежливость и рамки приличия в нем говорили, что он сможет и ночью добраться до своей резиденции в Москве, однако из-за расстояния и того, что за многие километры здесь не было ни одного места, пригодного для ночлега или быстрой транспортировки, здравый смысл говорил ему, что лучшим решением будет принять предложение этого человека. – Пожалуй. – осторожно сказал Америка и поспешил заверить, – Я ничуть не потревожу Вашего спокойствия и завтра же с рассветом покину Вас, будьте уверены. Мне бы только остаться на одну ночь, чтобы не добираться через весь этот огромный лес к цивилизации. На мгновение повисла тишина. Кесарь словно снова раздумывал, но в заключение лишь сдержанно кивнул и улыбнулся, как бы показывая, что гость его не обременит и вообще, он очень рад такому решению. Только лежа в постели в предоставленной гостевой комнате и прокручивая их диалог вновь и вновь, США ни с того ни с сего ухватился за тонкую фразу бывшего протеже Советов. Он сказал: «вы можете переночевать у нас». Но, насколько понимал США, во всем этом огромном доме Кесарь жил в полном одиночестве. Однако это было глупо – цепляться к мелким словам. Ясное дело, тот мог иметь в виду, что помимо него в доме полно работников вроде горничных, поваров, прачки, дворецкого. Возможно, хозяин особняка воспринимал их как часть семьи, а потому и сказал «у нас» вместо «у меня». Так же быстро, как этот вопрос всплыл в голове американца – так же быстро он и исчез, разрешившись сам собой. И США уснул, не то чтобы спокойно, потому что ему казалось, что нужной информации он таки и не получил, но в то же время крепко, потому что и особых поводов для беспокойства у него не было. ...А в это время у камина в главной гостиной Кесарь ставил две чашки чая на блюдцах на низенький столик для полуночного чаепития. **** – Какая удача… – едва слышный шепот, похожий на шелест ветра в кроне дерева. – Не думал, что мне когда-нибудь еще представиться возможность увидеть тебя вживую так близко. Америка с трудом разлепил веки – голова все еще была словно в ватной подушке окутавшего его крепкого сна. Кажется, под вечер Кесарь все же уговорил его выпить чаю, а тот был с какими-то травами, которые США помнил как успокаивающие и помогающие заснуть. А оттого, в дымке дремоты ему и правда примерещилось, словно он видит лицо покойного. То самое, которое он видел всего пару раз, и оттого лишь смутно знакомое, но успевшее засеть в подкорке сознания из-за того стресса, которым сопровождалось его лицезрение. «Что… Россия?..» Он сам не понял, произнес эти слова вслух или просто вспышкой они пронеслись в голове, что как раз бывает, когда видишь сон. Все плыло, как в тумане. «Приснился, – с горечью подумал Америка. – Все-таки приснился. Да еще и так живо. Знал, что рано или поздно это случится». Он уже пару раз видел сны с участием русского, но все они быстро выветривались на утро и оставались лишь легким неприятным, будоражащим осадком. Теперь же сон был куда отчетливее и ярче. Но вместе с размытой картинкой его лица было еще кое-что, что приходило Америке во снах очень редко. Настолько редко, что он постоянно забывал и задавался вопросом «А может ли человеку присниться запах?». И теперь – снова. Ему чудился прекрасный, чуть терпкий аромат. Запах свежей ели, снега, морозного воздуха и горящих дров. Словно озвучив его собственные мысли, видение вдруг задрожало и скорчило гримасу не то боли, не то молящего удовольствия. – Как же вкусно ты пахнешь. И вдогонку бормотание: – А говорил, что человек… нет. Я знаю, как пахнут альфы. Так вот кто ты на самом деле. Неужели скрывал? Зачем такое скрывать? Видение размышляло вслух, словно совсем не боялось его разбудить. А Америка не просыпался, не собирался и – уже не хотел. Этот сон, что ужасно и удивительно, ему нравился. Нравился настолько, что он внезапно почувствовал себя мальчишкой в пубертатном периоде, который готов во сне намочить штаны. Что? О чем это он говорит, этот покойник, чей призрак так явственно явился к нему? Кто этот кто-то, к кому относятся его обличающие слова? И почему Россия, который всегда при жизни был альфой, причем страшным, жестоким и сильным, пусть и с безобидной внешностью, вдруг явился к нему… омегой? О, это определенно был омега, испускающий феромоны как при течке – даже будучи человеком Америка мог легко вычленить из толпы сущностей разного вторичного пола и оттого с детства гордился своим обостренным нюхом, как у зверя, при этом животным не будучи. И вдруг этот странный, но до того безобидный сон стал принимать совершенно иные обороты. США почувствовал, как чужие губы внезапно порывисто прижались к его, настойчиво сминая в зверином поцелуе – потому что кем бы Россия в итоге ни оказался, но он не был человеком точно: а альфа или омега – дело другое, – внизу американца уже схватили за причинное место, отчего тот вздрогнул и застонал в ухмыляющиеся губы. Но в то же время ощущение ирреальности происходящего никуда не исчезало, оставляя того совершенно убежденным, что все это – только сон. По-другому и быть не могло. Хотя бы потому, что Россия казнен и уже похоронен. В этом странном сне Русская Империя Зла и правда был омегой. Краем сознания США успел скорбно подумать, что пора ему все-таки записаться к мозгоправу, потому что когда подсознание делает из твоего заклятого врага текущую омегу и заставляет тебя с ней переспать – это уже какое-то лютое извращение, и тебе пора лечиться. Россия лепетал какую-то бессвязную речь, буквально распластавшись под ним и раздвинув ноги, и в ней США не узнавал даже русского языка – то было похоже на западно-славянские, но с незнакомым акцентом, напоминающим американцу древние ветхие книги, рассыпающиеся в пальцах. Что-то тяжелое и давно забытое, как мумии в своих гробницах. Уже гораздо позже США узнает, что язык, на котором говорил Россия в его сне – это древнерусский со смесью скандинавского наречия, однако как его мозг мог выработать все эти звуки, если в реальности Америка никогда ничего подобного не слышал – для него останется загадкой. Дверь в гостевую комнату осталась приоткрытой, и из коридора в нее проникал луч света, но затуманенному разуму США казалось, что это горят на стенах свечи в старых канделябрах, и комната окутана интимным, но почти пугающим средневековым полумраком. В этом неровном освещении потная, местами залитая соками кожа русского мерцала, дрожала на груди под неровными вздохами, а слух ласкали тихие и высокие, почти детские стоны – и Америка ничего не мог с собой поделать. Впервые испытав то, что в их мире у зверей называют гоном, и сам того не понимая, США было страшно и любопытно одновременно, он отдался этим животным порывам, внутренне содрогаясь от собственных действий, как пьяный, громящий дом и веселящийся от этого, но внутренне ужасающийся от мысли, как тяжело все это будет восстанавливать, когда он протрезвеет и осознает, что натворил. Но сейчас ему было хорошо – слишком хорошо, так что рассудок почти плавился, и это по-настоящему пугало. Он вбивал Россию в матрац, словно хотел проткнуть его насквозь и убить во второй раз. Откуда в нем внезапно взялось столько силы, чтобы пригвоздить к месту самого сильного и жестокого вождя этого государства, да еще и чтобы тот стонал, как сука, от его действий, и выполнял каждый приказ вроде «перевернись» и «поцелуй меня»? Да, Америка понял про себя еще одну вещь: ему крышу сносит от поцелуев. Мягких и грубых, без языка или с зубами – ему хотелось зацеловать это создание под собой до потери пульса, этого теперь уже точно омегу, сейчас похожего на ребенка. Россия хныкал и рычал, крутился в постели, как юла, запрыгивал сверху и кусался, и кидался капризными просьбами-приказами вроде «вот тут нажми», «там погладь», «перевернись вот так». Но больше всего он бормотал те несвязные речи из смеси древнерусского и скандинавских языков, от которых у Америки складывалось впечатление, что омега прямо в процессе их соития пытается вызвать демонов или заколдовать его самого. Завершилось это безумие так же внезапно, как и началось – в коридоре выключили свет, и стало ясно, что на улице рассвело достаточно, чтобы в комнате сохранялась тьма, но сквозь нее проступали едва видимые очертания предметов. Как по команде Россия встрепенулся, выпрямился, все еще сидя сверху на члене американца, и уставился в окно, словно за ним на горизонте виднелась черная полоска кочевников, армия, надвигающаяся на них и уже переходящая в атаку. Хотя на улице все еще было невозможно разглядеть что-то из-за тьмы, едва-едва подернутой серостью наступающего утра. Слетев и с США, и с кровати стремительно, словно белка, Россия ловко похватал свою разбросанную одежду и скрылся в темноте: только дверь едва слышно скрипнула за ним и раздался легкий топот босых ног по паркету. Америка никак не мог прийти в себя. Еще пару секунд назад он в который раз за ночь доводил мертвеца, нарисованного его воспаленным воображением, до оргазма, и тонул в волнах удовольствия, уже ставшего почти родным и привычным рядом с этим (не)омегой – и вот все пусто. Он один, в мокрой скомканной постели, с дико ноющим стояком. И все такое нереальное и реальное одновременно. Он взаправду не понимает, где сон, где явь, и что из этого можно назвать социально или хотя бы психологически приемлемым. И вот снова – тьма, словно кто-то невидимый ударил его обитой поролоном битой. В следующий раз Америка проснулся уже около пополудни наступившего дня. И был в дичайшем шоке от воспоминаний о том, что и с кем именно ему приснилось этой ночью. Постель была такой же чистой, в какую он ложился спать накануне.