Животные инстинкты

      Россия ненавидел эту фразу. «Давай поговорим» – да о чем тут можно говорить? Отец давно мертв, и сейчас у русского даже постоянного партнера нет – да вообще никакого нет. И не было. И не могло быть. Потому что что бы они там ни вытворяли – в конце концов полюбили друг друга. Даже не так. СССР его всегда любил, априори. «Не то что ты» – ехидничает Россия, пытаясь перевести тему. Что его волнует? Сейчас – ничего. Тогда? А он и не помнит. – Блять, задолбал. – не выдерживая, русский нарушает одно из главных табу. Цезарь замолкает и смотрит на него почти со священным ужасом. Никогда еще пасынок не смел нарушать это правило. Россия не смотрел на него, словно вообще не заметил, что сказал. «Слова твои отражают то, что внутри» – машинально изрек про себя Кесарь. Все стало вставать на свои места, но от этого становилось только хуже. Он не мог удержаться от сочувствия этому ребенку. – Да, поначалу было больно… – Россия не смотрел на него, а Цезарь не сводил с него взгляда священника, глядящего на пришедшего покаяться перед смертью, чья история трогала до глубины души. – Странно… непривычно… мне было десять, что я мог тогда понимать? – словно оправдываясь, начал торопливо, сбивчиво вываливать мысли Россия. Сейчас он и впрямь походил на подростка, пришедшего на прием к психотерапевту: весь запутавшийся, не понимающий, не отделяющий черного от белого и зерен от плевел. Он и правда не понимал, почему это плохо. Как и любому другому на его месте, изнасилованному в детстве, да еще и ни кем-нибудь – а собственным отцом, которого, как знал Кесарь, тот любил и уважал всю свою сознательную жизнь, едва ли не преклоняясь перед ним – России было непонятно и противно, когда люди смотрели на него вот так: с жалостью и скрытым напуганным отторжением. И Кесарь мог понять его положение, как тому сейчас неприятно и больно вспоминать обо всем этом, да еще и в негативном ключе. Омега пытается оправдаться. Он не хочет, чтобы его осуждали за что-то, с чем с таким трудом, но все же смог смириться. Это стоило ему огромных жертв – убедить себя, что ему не больно, а приятно. Так легче. Так он точно справится со всем. Почти двадцать лет они жили в одном доме – подсчитал Кесарь. Около десяти лет сексуального насилия, о котором никто ничего не знал, и которое Россия в конце концов начал принимать за любовь, потому что иначе его психика сломалась бы окончательно. Он был убежден, что любит СССР, и что Союз заботится о нем и желает только добра. И Цезарю, будь он обычным человеком, возможно, тоже было бы сложно отличить правду от вымысла. Но он знал наверняка. – Россия, тебе стоит понять… то, что с тобой происходило в детстве – это не нормально. – Это НОРМАЛЬНО! – внезапно вскричал русский, вскакивая с места. На лице его была написана неподдельная мука и злость, и Кесарь тут же испуганно замолчал. На самом деле, он мог быть сколь угодно хорош в переговорах с кем бы то ни было, но когда дело касалось самого близкого ему человека, почти что приемного сына – Цезарь терялся. Словно у него стоял психологический блок на этого парня, хотя он априори не может иметь проблем и болезней, свойственных людям. – Он ни к чему меня не принуждал, не давил на меня и НЕ насиловал, ясно? Я… я… – Сам хотел этого, – подсказал протектор. – Да! – вскрикнул русский, но чем громче становился его голос, тем отчетливее Кесарь видел, что тот сомневается. Сам не верит в свои слова. Он говорит то, что приучился говорить самому себе, чтобы избежать душевных страданий. На долгое время между ними повисла тишина. Что еще нужно сказать? Цезарь знал все фразы, все клише увещеваний и классические диалоги психолог-пациент, но с Россией это не работало: нянька не мог выдавить и слова, внезапно поддавшийся чувствам, ему не свойственным, словно в его пасынке сейчас бурлило столько эмоций, что тот непреднамеренно передал их часть опекуну. За долгие годы сосуществования – вдруг подумалось ему – они настолько вросли друг в друга, что теперь Кесарь мог буквально ощущать мысли и эмоции России. И если со своими «энергетическими всплесками» он мог справиться, то теперь, когда в нем сидели чувства омеги, их подавить он мог едва ли. Так они сидели долго, пока Цезарь не додумался до самого банального, но единственного, на что его сейчас хватало. Он тихим «хей» привлек внимание пасынка, сперва отказавшегося смотреть, но все-таки повернувшего голову и глянувшего на него из-под бровей. Затем выдавил из себя ломаную улыбку поддержки и аккуратно постучал ладонями по бедрам. – Помнишь, как когда мы сидели в гостиной в нашем любимом кресле-качалке, и я читал тебе сказки? – Это были не сказки, а юридические законы и основы управления государством. – пробурчал в ответ Россия, но смог вздернуть дрожащий уголок губ. Кесарь тихо рассмеялся, а русский делано неохотно – но все еще будто напугано и сконфужено – переполз к нему на колени. Теперь они сидели молча, но уже без искрящегося напряжением воздуха – оное становилось все слабее. Теперь были только тишина и спокойствие, нарушаемые едва слышным посапыванием, словно русский и правда на мгновение превратился обратно в того десятилетнего мальчишку, которого приходилось укладывать с помощью историй на ночь. – Только пожалуйста, не делай еще и меня объектом своего вожделения по образу отца. – неловко усмехнулся Цезарь, но тут же захотел отрезать себе язык ко всем чертям, осознав, что только что сказал. Сердце едва не остановилось от ужаса. Но вопреки его более чем оправданным опасениям, Россия никак не отреагировал – только растянул губы в клыкастой ухмылке и качнул головой, ответив подколкой на подколку. – У меня уже есть объект вожделения, и это не ты. Кесарь кое-как заставил себя улыбнуться, делая вид, будто не услышал в голосе пасынка скрытой боли. **** Наверное, не будь Америки в этом мире – жить другим странам было бы нестерпимо скучно, а оттого Боженька и послал на Землю сие государство с невинным лицом и шилом в заднице. Цезарь честно пытался вежливо прогнать незваного гостя, пока тот стоял на пороге и сбивчиво доказывал ему важность своего визита. А у американца глаза горели огнем, словно он внезапно сошел с ума или загорелся маниакальной идеей – что, впрочем, почти одно и то же. – Вы не понимаете, мне срочно нужно обсудить с вами очень важный вопрос, касающийся всего миропорядка, и это может занять не один день! Так нагло напрашиваться к кому-то в гости еще надо уметь. Впервые за свою долгую жизнь Кесарь видел такого безбашенного, который к тому же вертится в кругах элиты. Но элитарность Кесаря была побольше американской, и на мгновение от слов США ему стало дурно, словно тот мог прознать о его настоящей сути. Миропорядок? О, так это совсем не к нему – подобным занимаются другие существа, а под контролем Цезаря лишь этот крохотный кусок земли, называемой русской. Уж не хочет ли Америка выпросить номерок этих самых мироустройцев? Ха. Ему не добраться до телефонной книжки в этом доме. Нет, Цезарь, как и «все славяне» был очень гостеприимным. Но не сейчас, когда у России продолжалась течка уже вторую неделю, а на порог их дома вновь приперся его «объект». Если двери не сдержали омегу в первый раз – вряд ли сдержат и во второй, как бы их не укрепляли. И на этот раз у Цезаря не было даже шанса увезти его подальше, потому что теперь Америка и впрямь заявился без предупреждения, а никаких камер или датчиков слежения по всей Сибири у русской семьи здесь не было, – не нужно включать параноиков, ищущих коммунистов в каждой щелке на полу. Однако и прогнать просто так Цезарь своего зарубежного гостя не мог. Так что спустя два часа пререканий на пороге Америка, проявив нечеловеческую и аморальную настойчивость, оказался внутри, и вот они снова пили чай в гостиной. Но на этот раз пили очень напряженно. Америку, кажется, более не волновало, о чем он говорил до этого про «важные переговоры». Он сам не произнес ни слова, а только ерзал на месте и постоянно оглядывался по сторонам с поистине шизанутым видом, словно искал призраков. «Призраков» – внезапно ударило в голову Кесарю. Твою мать. Он не имеет права материться, но сейчас была именно такая ситуация, когда очень хотелось. Теперь не до черной энергетики: перед ним сидел живой сгусток негатива, нервно сербающий чай и крутящий головой как бешеная собака. Его нужно прогнать. Срочно. Кажется, эта псина начала о чем-то догадываться, если уже не. – Мне кажется, мистер Америка, нам нечего обсуждать, вы так не думаете? Я не понимаю, зачем вы так внезапно навестили нас, но приходить без предупреждения – это верх неуваже… – Вот оно! – вдруг громко провозгласил США, едва не тыча в Кесаря пальцем. Его лихорадочно горящие глаза, перестав скакать по комнате, неподвижно вперились в оппонента. – Вы снова это сказали. «Нас». Он поджал губы, словно усилием воли останавливая поток обличающей речи, готовой сорваться с языка, но Кесарю и без того все стало ясно. Мгновение он молчал – но всего мгновение, не больше. И припечатал: – У меня гостит Китай. У нас с ним уже, как вы выразились, идут важные переговоры, вот поэтому я и сказал, что больше не могу принимать визитеров. Не в обиду будет сказано, но ваше присутствие нас… меня несколько обременяет. – Китай? – прищурился Америка, почти прошипев его имя. – Китай! – вскрик, – Покажите мне его! Ну же, Китай мой дорогой друг и экономический партнер, прекрасно, что он у вас, я хочу видеть его, сейчас же! Кесарь округлил глаза от такой неслыханной наглости. А Америка, не дожидаясь его ответа, уже вскочил с дивана и полетел к выходу из гостиной. **** Темный коридор второго этажа. Возня. Тяжелое дыхание. Одно неловкое движение, вырывающее из чужих уст мучительный стон. – Давай, ну давай же… Кита-ай..! – Тч. – крохотные клыки мелькают в полумраке бликом едва проникающего сюда дневного света. Укус – сильный, однако не способный навредить коже. Иногда это очень раздражало. – Может хотя бы доползем до какой-нибудь комнаты? Гортанный, надрывающийся смех. Россия резко крутится вокруг своей оси, и Китай вздрагивает всем телом от чужой сочащейся задницы, прижимающейся к паху. Он никогда не привыкнет к такому – он ведь не альфа, чтобы крышу рвало от легкого аромата. А от русского несло так, что и мертвый бы проснулся и выбежал из гроба ради глотка свежего воздуха. – Или ты делаешь это здесь и сейчас, или я тебя сожру, – усмехнулся русский. Но китаец не понаслышке знал, что нельзя верить его обманчивому чувству юмора. Вот кажется, что тот шутит – а в следующее мгновение ты уже варишься в желудочном соке, способном за доли секунды растворить титан. – Сначала откушу ноги, – мурлычет Россия, напирая все настойчивей, продолжая втираться в него спиной и бедрами, – А затем буду смаковать все, что выше. И поверь, ты не умрешь, а я буду делать это долго и со вкусом. Китай сглатывает сухой ком, стараясь не терять невозмутимый вид и хоть как-то держать ситуацию под контролем. Но все же послушно хватается за ширинку, проклиная тот день, когда согласился быть России «лучшим другом». – ...Держи его! КНР вздрагивает от пронзительного крика и не сразу узнает голос Цезаря. Воздух вдруг начинает буквально вибрировать – настолько взбешен хозяин особняка. В первые мгновения Китай думает, что кричащий имеет в виду его самого. А потом боковым зрением он видит несущуюся к ним тень. От тени разит альфачьими феромонами так, что тошнота и головокружение подкатывают даже у китайца, а Россия в его руках как-то странно застывает, а потом со всей силы толкает его прочь, вырываясь в сторону шума. – Держи его, я сказал! – еще громче раздается ор Кесаря совсем рядом, и сбоку словно из ниоткуда возникают громилы в форме. Они кидаются на озверевшего русского, хватают того за все конечности, какие только могут достать, но он своей нечеловеческой силой все время расталкивает их, словно те весом с диванные подушки. Только тут Китай приходит в себя и кидается на помощь охранникам. Его силы лишь едва уступают силам России в обычной жизни, но теперь, когда тот не соображает, что делает, и им ведут инстинкты течной омеги – даже Китаю едва удается сдержать его руки, а на каждой ноге повисает по одному стокилограммовому работнику. Россия оказывается обездвижен на время. А в другом конце коридора Цезарь уже заломил руки Америке и сидит на нем всем весом, не давая пошевелиться. Китай смотрит на них, в мозгу его отчаянно крутятся шестеренки, а прямо на него – вернее, на них с Россией – смотрит пара дьявольски горящих глаз. Взгляд США хуже звериного и пророчит ему, Китаю, все муки ада. Только тут до азиата окончательно доходит смысл происходящего. – В комнату его. Живо! – рычит Кесарь, одновременно доставая откуда-то из многофункционального ремня тонкий шприц и вкалывая иголку американцу в шею. Не проходит и минуты, как тот обмякает. Кесарь встает, слегка пинает его, вымещая нервы, и идет в сторону России, все еще закрепленного с помощью Китая и двух рабочих. Тот вертит дикими глазами, скалится и шипит на приближающегося Кесаря, совсем не узнавая в нем горячо любимого наставника. Америку тут же уносят еще два возникших из бокового коридора амбала, а Цезарь проделывает с пасынком то же, что недавно проделал с гостем. – Когда я соглашался на должность Главного Покровителя, я не думал, что мне придется стать смотрителем в зоопарке. – фыркает он, яростно суживая глаза, возвышаясь над сопящим в отключке омегой в его спальне.