Змеи и листья

Мокрые крыши, туманные улицы. В свете фонарном — всё тускло и зыбко Тени чернильные. Тени — сутулятся. Где-то рыдает простуженно скрипка. Сад за домами — душистое марево: Слив, абрикосов и вишен цветение. Где-то сгорает закатное зарево, Сумерки сонно сгущая весенние. Стекла витражные, крылья архангелов. Звонко хоралов далёкое пение: Мальчишески звонкое пение ангелов. Клочья письма на церковных ступенях. Спи, кардинал Хирузе́н, эти улицы Смертью отмечены. И равнодушны. Смерть, кардинал, — наша давняя спутница В городе этом, промозглом и душном. Отче, признай, ты с ним сросся навеки. Детство твоё помнят улочки узкие. Гиблою тяжестью на́литы веки. В окнах — фонарное, бликами, тусклое… Где-то снаружи во мгле и в тумане, Твой ученик, курит нервно и рвано. Горечь табачную жадно глотает Лис золотистый в прокля́том тумане. Бывший студент академии, отче, (Сердца верней ты не сыщешь, поверь мне), Берцем окурок размажет-растопчет. Где-то немертвые рыщут как звери. Болт арбалетный вонзится бесшумно В бледное горло. Учиха ли это? Где-то рыдают охрипшие струны, Сакура кружит с какими-то кадетом. Спи, кардинал, за приютским лисёнком Не заржавеет: я мститель что надо. Клянусь обескровленных пальцами тонкими, Если придется, дойду и до а́да. Плиты могильные, ангелы скорбные. Хищная тварь в подвенечных обносках. Пули шальной рикошет о надгробие. Склепы и мгла — акварельным наброском. Тени деревьев, погоня и выстрел. Ужас предсмертный фарфоровой куклы. Череп в лоскутья разносится быстро. Тлеет под сердцем тоска словно угли. Холод и смрад, я пропах ими, отче, Мой плащ пропитала гарь мертвечины. Тихий послушник и охотник полно́чный Давно и прочно срослись воедино. В келье своей, на кровавой постели, Месивом плоти и рёберным крошевом… Спи, мой наставник. Рыдают свирели. Гроб опускают. Сомненья отброшены. Тихий послушник отливающий пули, Он не отступит, он слишком упрямый. Спи, кардинал, под могильными плитами, В церковном саду, за завесой тумана.