Внутренний карман чемодана

Антон просыпается помятый совершенно. Он помнит все, да и от четырех сигарет подряд перед сном голова раскалывается неимоверно. А вот Арсений – с желанием умереть. Умереть, и чтобы на совсем. И чтобы никакая реинкарнация, в которую он, в общем-то, верил, не случилась. Ну, или чтобы он стал каким-нибудь куском льда в Антарктиде, куда Шастун уж точно никогда не доберется и не сможет спросить: Что. Вчера. Было. Арсений, конечно, нажрался в хламину, но это дало ему смелости только вчера, а вот забыть этот масштабный позор напиток с градусом ему вряд ли поможет, даже если он прямо сейчас выжрет еще столько же, сколько накануне. Позорище, а не психолог. Позорище, а не социальный работник. Позорище, а не старший друг. Арсений помнит вечер отрывками: вот они приехали на дачу к родителям, вот его отчим надувает бассейн, вот Дашка с Дианой жарят на мангале сосиски, вот полетела первая пробка от шампанского… А вот он уже флиртует по телефону со своим несовершеннолетним подопечным, попутно намекая ему на сексуальные взаимодействия. Боже. Боже-боже-боже. – Да тебя за такое мало того, что из медицинского научного сообщества выкинут, так не преминут возможность на кресте тебя распять как профнепригодного и педофила. Арс, позорище, – шепчет мужчина себе под нос. Ему больше нечего про себя сказать. – Хорошо, что хотя бы по телефону, хорошо, далеко от Антона находился… Мужчина не знает, куда себя девать от стыда и злости на себя же самого. Какой бес дернул его расслабиться и напиться в щи, кто тянул его за язык? Лучше бы тянул за что-то другое и оторвал бы это что-то к чертям собачьим! А если бы он вздумал поехать к Антону вчера? Нет-нет-нет… Стук в дверь. – Арс, ты чего как в воду опущенный? – сестра подходит к нему сзади, обнимая брата за опущенные плечи. – Похмел мучает? У меня минералка есть, дать? – Диана наклоняется, обеспокоенно сканируя его лицо. – Арс… – Антон меня, блять, мучает.., – Попов не в силах скрывать что-либо от сестры. Она в любом случае либо уже знает, либо начала догадываться. – Диан, я так облажался… И он выкладывает ей все. Абсолютно. И про танцы, и про кино, и про поездку на кладбище. – Там он сказал своей… Умершей воспитательнице, что чувствует ко мне что-то. Он не знает, что я это слышал. Я боюсь, Диан. Ему даже восемнадцати нет, это поломанный человек… Если я ему признаюсь, он же меня пошлет ко всем чертям.., – у Арса начинает дрожать голос от перенапряжения. – Арс, ты бы видел, как он смотрит на тебя. Когда ты танцевал, когда вы киношку вместе смотрели… Мальчик в тебя тоже втюрился, слепым надо быть, чтобы не заметить, – Диана хмурится. – И не называй одуванчика поломанным. Да, у него много пиздеца в жизни случилось, о котором он не говорит, да я думаю, порезы ты и сам видел.., – девушка совсем поникла, напряженно размышляя. – Что-то еще случилось, но мы с Дашкой не знаем… Арсению думается только одно: «А я знаю. Знаю, и очень многое, ведь Антон доверялся мне сам, рассказывая о кошмарах, о Елене Владимировне, о детском доме… И я мог бы помочь. Не как психолог, не как соцработник, а как близкий… Порой без помощи психолога обходится, если поместить человека в принимающую обстановку и дать ему возможность раскрыться таким, какой он есть, без осуждения и угроз.» –…А еще ему в октябре уже восемнадцать стукнет, свободным станет совсем Антошка, не потеряйтесь главное, Арс… Если действительно что-то ёкнуло, не упускай возможность, братишка, – Попова хлопает брата по плечу и, крикнув, что все же принесет ему минералки, покидает комнату.

***

Арсений возвращается в «Чайку» перед обедом. Ехать на мотоцикле не рискнул, убьется еще, да и отчим пообещал потом пригнать транспортное средство к лагерным воротам. Возвращаться одновременно и радостно, и очень страшно. Да, на него, как на местного звезду-заводилу вешаются сразу все девчонки не старше десяти, а мальчишки дают ему «пятюни» и, хлопая своими по-детски огромными глазами, спрашивают, будет ли завтра волейбольный кружок, который ведет Арсений. Лагерь выглядит таким же, как и до его уезда: вот прачечная справа от входа, вот множество детских скрипучих площадок с разноцветными перилами и прутьями, вот здание медпункта, все так же стоящее одиноким белым коробком между детских корпусов, а вот Антон. Шастун, шедший в его сторону, смотрит на него очень странным взглядом, в котором читается все: от радости встречи до страха и смущения. Антон порывается обнять старшего, но за несколько шагов молча машет ему рукой и идет по направлению к столовой. Арс понимает. Он в семнадцать лет чувствовал бы себя так же, признайся ему в любви двадцатичетырехлетний пьянющий мужик, с которым они знакомы две с гаком недели. Арс не будет торопить, уговаривать – это возымеет обратный эффект. Пусть Антон пока хорошенько подумает над всем этим, если уж, как говорит Диана, у него тоже есть симпатия к Арсению. Арс осознает, что сможет сделать мальчишку счастливым. Да, может, мужчина излишне самонадеян, но все его предыдущие «попытки в любовь» предъявляли ему только за то, что мужчина слишком много времени уделял работе. Да, много, но он горел этим и горит до сих пор. Горит идеей помогать, заботиться, направлять; но только для тех людей, кто действительно готов меняться, напрягаться, выходить из зоны комфорта в зону роста. А такого парня, как Антона, думается Арсу, довольно легко впечатлить: дать крышу над головой, ощущение безопасности и хорошее отношение. Это же так просто... И мужчину пугает то, что Шастуна может так же легко "впечатлить" и кто-то другой, не он. И так и будет, если Арс ничего не сделает. Что-то в мальчишке его цепляло... Да, Арсений понимал всю абсурдность и неуместность собственных чувств и моральных метаний, но выключить сам себя не мог – сердцу не прикажешь. Арс видел, как Антон проявляется в отряде, как помогает Виоле, хотя, по факту, не особо и должен, как перебарывает себя ради общего блага, как радушно и дружелюбно относится к Даше с Дианой, каким взглядом смотрит на него, на Арсения. Он видел множество восторженных взглядов: кто-то смотрел на него так после на десятку оттарабаненной речи о социальной значимости "Чек-листов взрослой жизни", которые Арс разрабатывал в свои сверхурочные часы, кто-то – после первоклассного секса, а кто-то – просто за то, что оплатил чай и десерт в средненькой кофейне. А вот Антон смотрел по-другому: заинтересованно, без предрассудков о мужчине, без надежд на то, чтобы каким-то образом использовать его самого или его знания. Антон смотрел "просто". Арсения цепляло доверие младшего. Вырисовывающееся постепенно, рывками, но в итоге безоговорочное, безнадежное, безоружное и уязвимое перед ним, Поповым, доверие. Мало где он встречал такое, и вот, наконец-то, встретил. Да, он складывал их отношения с Антоном по кирпичикам, боясь лишний раз надавить или поранить, но этот юноша оказался намного более крепким, чем можно подумать. И сила его была далеко не в кулаках, нет: Арс видел выходцев из детдомов, интернатов. Те злились на мир, скалили зубы, показывали клыки и рычали. Не давали к себе приблизиться ни на шаг. Воспринимали помощь либо как должное, либо как заведомо спланированную подлость. Антон был другой. Да, детский дом – далеко не клеймо на всю жизнь, Арс по себе знает. Но для тех, кто там с самого рождения, детдом – отпечаток очень надолго. Но почему-то сердце Антона не ожесточилось за все эти годы. Возможно, именно это и цепляло. Очень-очень хотелось вернуть этому мальчишке все то, что он отдавал без остатка, не надеясь получить от этого мира ничего, или хватая от этого же мира оплеухи. Хотелось защищать, оберегать и быть рядом, дать Антону расцвести и дать заиграть той части его внутреннего мира, которую он все же прячет под панцирем недоверия и страха. Да, Арсений втрескался. Позорник.

***

Работу никто не отменял. Сегодня вечерка, что уж поделать. Тема: «СТРАНные СТРАНЫ». Целью было выцепить из гугла страну с самыми экзотическими и необычными традициями и каким угодно образом презентовать эту страну на вечернем мероприятии. Пятнадцати-местка опять служит помещением для генерации идей: – «В Тибете существует традиция приготовления супа из костей и других частей умерших, как правило, молодых мужчин, чтобы привлечь их силу и мудрость», – по мере того, как Даша читает это, у нее округляются глаза. – Че за нах... – Смотри, еж, я получше нашла: «в некоторых регионах Западной Индии практикуется ритуал метания детей в воду, чтобы получить благословение». Спарта, елки-палки! – Диана смеется, облакачиваясь на стену. После еще парочки жутковатых традиций различных стран Африки про выбивание зубов, надевание на шею металлических колец и отрубание всевозможных частей тела Арсений наконец-то находит более-менее подходящий вариант. – «В Германии существует традиция развешивать носочные гирлянды на дома или в помещениях, особенно на день рождения или в праздники. В Германии есть традиция разбивать посуду для будущего супруга или супруги, а также украшать дома и двери старыми носками, развешенными друзьями», – цитирует мужчина. – А, по-моему, очень неплохо! Носков у нас много, кого-то разукрасим под флаг, один или два – на цитирование этой статьи. Неплохо, неплохо! Сил спорить ни у кого нет. Так и порешили. Как итог: один человек – читает, один – разукрашивается под флаг, остальные – мастерят гирлянду средней паршивости из носков (цепляют носки прищепками (или что под руку попадет) к куску бичевки, которую где-то раздобыла Виолетта). Антон безумно радуется, когда на его идею встать на рассказчика все реагируют положительно. Арс умывает руки, говоря, мол, раз я теперь ваш вожатый, делать за вас ничего не буду. Оно и к лучшему, как кажется Антону. Максимум, на что Попов соглашается – помаячить где-то на фоне с флагом Германии на лице (эту роль тоже не особо, кто хотел, так что выходит очень даже кстати).

***

Выступать уже не сколько страшно, сколько приятно. Теперь выступление ощущается мощным потоком адреналина, возможностью проявить себя как человека, как часть отряда, потрудиться на общее благо. Антон замечает за собой, что заскучал по сцене за эти несколько дней беготни, сомнений и отсутствия вечерок именно с публичными выступлениями. Да, ему всего-навсего нужно прочитать заранее составленный девочками текст, который заботливо разборчивыми буквами написан на листочке, но даже такой мизер приносит парню искорку в глазах. Дашка по уже устоявшейся традиции слегка подкрашивает Антона, замазывает этому ночному животному и оболтусу (цитата Даши) синяки под глазами и укус комара на шее, который парень расчесал донельзя. С волосами он справляется сам, но под чутким руководством Александровой; благодаря ей Антон еще не ослеп, ткнув себе тонкой расческой в глаз, и не задохнулся от вонючего фиксирующего лака. По скромному мнению Шастуна, Попов старается не попадаться ему на глаза. Удивительно, сегодня он действительно ведет себя с ним чуть ли не холоднее, чем с остальными «Белыми чайками». Неприятненько. Хотя чего Антон хотел? Чтобы Арсений прибежал к нему на своем металлическом коне с букетом роз и предложением уехать куда-то в горы на медовый месяц? – И так, дорогие друзья! Вечерка под названием «Странные страны» объявляется открытой!

***

Мероприятие завершилось, результаты объявят завтра. «Белые чайки» по жеребьёвке выступали в самом конце, так что Антон успел изрядно понервничать. За два номера до выступления Выграновский куда-то смылся, и Антону пришлось бегать по всем окрестностям, чтобы его найти. (Он бы в жизни за ним не побежал, если бы кто-то другой еще слышал в музыке момент, когда почти весь отряд должен был выходить с носочной гирляндой). Антон, взяв в охапку принадлежности для умывания, направляется в душ, смывать с себя тоналку, сантиметровый слой лака, пыли и пота после беготни за Эдом. Выходя, Шастун видит перед собой Соню, вожатую «Фантазеров», того самого второго отряда, куда от них постоянно сбегала Окс. Антон даже не видел, выступали они или нет. У девушки в одной руке бутылек с какой-то умывалкой, а во второй – ватный диск, которым она пытается оттереть с губ желто-красные разводы. За ее спиной появляется Попов все еще с этим идиотским флагом на лице, и, приветливо улыбаясь и прося ватный диск у вожатой, уходит восвояси, насвистывая что-то себе под нос. У Арса губы тоже смазаны. Антон напрягается. И чувствует тот же самый противный укол ревности, как в далеком детстве, когда сделанная им с такой любовью валентинка была подарена Ире не от его лица. «И как долго он с ней целовался?..» Антон понимает: втрескался по уши. Малолетний идиот.