Тлеющие легкие

Чонгук для Чимина всегда был особенным. С самой первой встречи. Он был настолько очарован его личностью, что первое время действительно не мог поверить в то, что действительно Чон существует. Понимаете, Чонгук светился изнутри. По крайней мере, так считал Чимин. С первого разговора Пак решил, что хочет быть с ним в близких отношениях. Он относил Чонгука в категорию «безопасных» и надежных людей. В глазах Пака он являлся добрейшим, светлейшим человеком, и парень думал, что он не достоин его, пусть это и глупо звучит, однако сложно поспорить с тем, что, влюбляясь, мы порой ведем себя совершенно иррационально, поддаваясь чувствам. И это нормально. В этом нет ничего плохого. А потом Чимин окончательно влюбился, даже не заметив этого. Непрочитанные сообщения, холод, сухие ответы стали восприниматься иначе. Они ранили. Парни обсуждали это в попытках исправить, разговаривали, разговаривали и разговаривали. Это работало. Пока Чонгук не выгорел из-за сессии и чуть ли не пропал вообще. Они не то чтобы не гуляли и не проводили время вместе, даже не созванивались, не списывались. Первый месяц прошел незаметно, а на второй Чимин начал ужасно скучать. Он скидывал голосовые на минуты три со своими рассуждениями о жизни, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание больше, чем на 2 минуты, если не меньше. Все делалось ради получения сухого ответа, чтобы тот добил его окончательно. Чонгук вроде как был рядом, они иногда виделись, иногда общались, но ему не хватало Чона даже тогда, когда тот был рядом. Чимину его было мало. Он мог бы сравнить эти ощущения с тем, как ты, смеясь, бежишь изо всех сил к финишной черте, ибо знаешь, что она близко, но, оказавшись рядом, понимаешь: там ничего нет. Пусто. И улыбка мгновенно сползает с лица. Однако сообщение: «я хочу, чтобы ты поцеловал меня, держал за руки, обнимал. Хочу чувствовать твое присутствие, понимаешь? Мне не хватает твоего тепла, это начинает надоедать. Ты не боишься, что я просто уйду?» Пак так и не отправил. Их сложно было назвать друзьями, Чона, например, статус друзей дико не нравился. Так что Чимин и Чонгук называли друг друга мужьями. Все же, отбрасывая флирт, назвать их отношения одним словом было сложно. Влюбленные, но не пара. Родственные души? Возможно, но, вроде как, родственные души не причиняют друг другу столько боли, как это делали они. Так кто? Ответа все еще нет. Все стало еще сложнее. Единственное, в чем сейчас уверен Чимин, то, что он будет любить этого придурка, несмотря ни на что. Независимо от того, что не делает, в ссоре они или нет. Жить без Чонгука возможно, не больно, умение обходиться без него уже имеется. Если Чон скажет ему что-то вроде: «давай заканчивать эту мозгоебку», Пак примет это, отпустит Чонгука и больше никогда не появится в его жизни. Хотя раньше это было бы практически неосуществимо, так как Чимин был практически помешан на нем. Вот только не хочется все это обрывать. Он любит любить Чонгука. Чонгук, видимо, любит любовь Чимина. У них абсолютно идиотская, несовершенная, губящая идиллия. Потрясающе. Так и хочется выпилиться.

***

Люди создают для себя различные рамки, чтобы упорядочить свою жизнь и избежать неприятных ситуаций. Есть те, кто делает это, из страха быть осужденным окружающими. А есть те, кто создает рамки, чтобы избежать самоосуждения. Пак относит себя ко второй группе людей. Он старался и, бог видит, все еще старается обходить сомнительные предложения, сторониться того, что может принести большие проблемы в его жизнь. Однако не поймите неправильно: Чимин не ограничивает себя практически ни в чем: захотелось что-то сделать — сделал, но только в случае, если это не принесет сильного ущерба. И, если честно, это все, что ему удалось сделать для того, чтобы улучшить свою жизнь и перестать считать себя ущербным и жалким. А получается ли — хороший вопрос. Думая об этом, Паку хочется зарыться головой куда-то в землю, как страус. Его действия такие беспорядочные. Даже Чимин не следует своим же «уставам» и принципам. Тогда что он вообще ожидает от других? — Стоит ли на ужин есть макароны или лучше гречи отварить? — окликает Сокджин на другом конце провода, из-за чего парень вздрагивает — уже забыл про звонок. — В чем был смысл звонка, если мы дышим друг другу в трубку и раз в сорок минут перекидываемся случайными фразами? — закатывает глаза Чимин, гремит коробкой с пряжей, закрывая ее. За два часа «разговоров» он успел связать трех маленьких лягушек мятного цвета и положить их на полку к своим «братьям». Теперь у него в ряд стоят лягушки оранжевого, мятного, темно-зеленого и голубого цвета. И все двенадцать лягушек имеют легкий светло-розовый румянец и крохотную улыбку. Чимин непроизвольно слабо улыбается, глядя на них. — Что значит «в чем смысл»? Ты сам позвонил и сказал, что хочешь поговорить, — напоминает Сокджин, — это во-первых. Во-вторых, конечно же, чтобы провести время с любимым другом. — Ох, точно, — театрально охает, — прости уж своего бессовестного друга. Сокджин делает недовольное выражение лица, фыркает, после берет телефон в руку, из-за чего создается неприятный шорох, от которого Чимин жмурится. Видимо, Ким решил отварить гречку, которой у него минимум килограмм пять. Кроме нее, он в принципе мало, что ест. Помешанный. — Хочешь что-то послушать? Правда, сейчас будет не очень удобно говорить, а то буду отвлекаться. Или могу сбросить? — спрашивает, глядя на задумчивое лицо на экране. Его умиляет то, что Пак обдумывает вопрос так серьезно. — Не знаю? Как хочешь. Понятия не имею , что у тебя вообще спросить, и тем более не знаю, с чем могу поделиться, потому что ничего особенного не произошло, — протягивает руки на стол и кладет на них голову. Он замечает пятнышко на белом деревянном столе и хмурится. Тянется пальцем к нему, чтобы оттереть, и только после того, как ему удалось это сделать, замечает, что друг отключился и написал сообщение: «хорошего вечера» с кучей сердечек. Чудно. Чем ему теперь заняться? Чимин подходит к окну и открывает его нараспашку. Ноябрьский ветер бьет ему в лицо, быстро охлаждая как тело, так и температуру в комнате. Ему так хорошо. Блаженно прикрывает глаза и расслабляется. Холод приводит в чувства. Когда он был подростком, оставлял окна открытыми зимой на ночь, стоял на балконе, когда злился, а мама потом ругалась, мол, простынет и сляжет с простудой. Теперь же его никто не ограничит. Конечности коченеют. Сколько он так уже стоит? Нежелание заболеть заставляет его закрыть форточку и пойти наконец заняться делами, которые вечно откладывает на потом.

***

Чонгук не отвечает третий день. Ладно бы просто не брал трубку, не читал сообщения, он даже в сеть не заходит. Волнение, которое было незаметно все это время вдруг с неистовой скоростью стало бить тревогу. Почему он не отвечает? Конечно, может быть, сел телефон, а зарядка сломалась, или нет никаких эмоциональных ресурсов для общения, но ведь что-то могло случиться. Может, драка; заболел или просто плохо стало; авария, на худой конец; упаси господь, смерть либо убийство. Или же просто напросто забил на Чимина хуй, решив избавиться от отягощающего жизнь общения. Пак, к слову, не уверен, какой из этих пунктов самый безобидный. Нормально ли это — прокручивать столько мыслей? Вряд ли. Когда речь идет о Чонгуке, в голове ничего не может быть в нормально. Начинает приводить мысли в порядок, не поддаваясь тревоге, через некоторое время, когда осознал, что сидит на полу, пялясь в никуда. Пак предпринимает попытку позвонить, но ему никто не отвечает. Предсказуемо. Чимин вспомнил, что в последнее время Чонгук плохо ест и трудится в университете, как проклятый, поэтому скорее всего отключился от перегрузки, поэтому, набирая побольше воздуха в легкие, он встает с кровати и переодевается для того, чтобы поехать к нему. Спонтанно, но хотя бы так он будет спокоен. Даже если время на сон значительно уменьшится, и Чимин не выспится, он не будет себя пилить. Улицы почти пусты, мокрый от дождя асфальт отражает неприятный оранжевый свет уличных фонарей, а сухие листья тихо шуршат под ногами, лаская слух. Сухая кожа лица щиплет, парень ругает себя за то, что постоянно забывает о том, что ее нужно увлажнять. С одной стороны, Паку нравится спокойствие вечернего города, но с другой — он близок к тому, чтобы словить дереализацию. И последнее не самое приятное состояние, следует отметить. Чимин мелко дрожит — на нем мятая хлопковая рубашка черного цвета и светлые широкие джинсы, сверху он накинул пальто, которое так и забыл застегнуть. Он слишком спешит. Поздним вечером поездка на метро кажется очень даже приятной, в каком-то смысле медитативной, и Пак немного жалеет о том, что с Чонгуком они живут относительно близко. От силы двадцать человек на всю площадку. Ого. Действительно редкое явление. Следует это отметить где-то. Запомнить. А то на утро в толкучке будет сложно поверить, что такое в принципе бывает. Когда нужный поезд подъезжает, Чимин старается сфокусировать свой взгляд и заходит в вагон, садится на одно из сидений и кладет голову на колени, расслабляясь. Просторно, недушно и нешумно, так словно это не метро Сеула, а декорации, к которым нельзя подходить и прикасаться. А он взял и сделал и то, и другое. Выпрямляется, поднимает голову и оглядывается. Здесь никого, кроме него и сидящего напротив мужчины. Тот сидит с букетом цветов в руках, нервно поправляя галстук и бесконечно стряхивая пыль с черного пиджака. Этот мужчина, должно быть, едет домой к своей женщине; может, хочет сделать подарок, а может, хочет за что-то извиниться. Когда исчезнет из поля зрения, его жизнь не исчезнет, словно он нужен лишь для того, чтобы создавать визуальный шум. И это так странно осознавать. Заметив взгляд Чимина на себе, он слабо кивает ему и поджимает губы. Пак только губами говорит ему: «удачи». И вот, его недолгая поездка подходит к концу. Выходит на нужной станции, шагает, шкрябая подошвой кроссовок об асфальт. На секунду забывает, зачем вообще уехал, зачем ушел из дома; вокруг никого нет. Что он забыл в чужом районе? Есть ли вообще смысл в том, чтобы находиться здесь? Кажется, этот поступок был слишком импульсивным. Чем Чимин вообще думал? Достает из кармана пальто сигарету Сокджина, который тот отдал ему «на всякий случай», и пальцами нащупывает рядом лежащую зажигалку. Делая затяжку, думает о том, что лишает девственности свои легкие, наполняя их дымом. И все же легкие Чимина лишились девственности, когда парень, обнимая Чона, вдыхал запах его парфюма. По всей видимости, так и началась зависимость. Видит дом Чонгука перед собой, будто во сне бредет к нужному подъезду, вбивает код и заходит во внутрь. Чимину дурно. Как будто бы грудную клетку сдавливают. В лифте звучит дурацкая мелодия, напоминающая рингтон классной руководительницы, начинающий раздражать все сильнее с каждой секундой. Приезжать было плохой идеей. Начиная с того, что Пак сейчас нестабилен, заканчивая тем, что за дверью Чонгука играет музыка. Чимин не был уверен этом, пока не подошел вплотную. Закатывает глаза, нажимает на дверной звонок, словно сможет действительно привлечь чье-то внимание. — Придурок, — шипит под нос, чуть ли не вдавливая кнопку, — значит, время на тусовки у тебя есть, а на то, чтобы просто сказать мне о своих плахах, нет? На душе ужасно погано от ощущения обмана, хотя обмана-то как такового и не было. Конечно, Чимин рассматривал такое развитие событий, но все же старался сохранять рациональность, опираясь на поведение и личность Чонгука. Это нехарактерно для него, и любой бы подтвердил это, не только Пак. «Мудила обоссанный, я стою под дверью. Не соизволишь встретить?», — пишет Чимин в надежде получить ответ. Какой — неважно. Любой бы устроил. А дальше следует действовать по ситуации. Звонить бесполезно. Ясно было сразу, но он хотя бы попытался. Что нужно сейчас чувствовать совершенно непонятно. Злость, страх, горечь? Или же все сразу? Возможно, он бы словил паническую атаку или заплакал, если бы не был так зол. Дергает ручку, после чего дверь открывается; Чимин мнется у порога. Заходить страшно. Ему не хочется знать, что там происходит, потому что внутри может быть буквально что угодно. И застать свою любовь за групповым употреблением героина внутривенно — последнее, что ему вообще хотелось бы когда-либо увидеть. Однако взвесив «за» и «против», проходит, громко хлопая дверью — они все равно не услышат. Гостиная освещена цветными гирляндами и разноцветными мигающими лампочками. В ней сидит около десяти человек, и Пак видит только одно знакомое лицо — это друг Чонгука, сидящий на диване залипая в телефоне; Пак его узнает: это либо Хосок, либо Тэхен. Чимин неблизок с друзьями Чона, так что знает лишь их имена. Разумеется, он пару раз их видел, но запомнить не пытался. Ему было лень. — Привет, — здоровается Пак первым, — где этот еб… — осекается, — где Чонгук? Чимин убирает руки в карманы, потому что ему холодно от волнения. Знаете, данное действие, по этикету, считается жестом неуважения, но парень надеется, что Хосок (или Тэхен) не воспримет это как пассивную агрессию в свою сторону. Никто, кроме Чона, не является причиной злости Чимина. Подходит ближе, чтобы услышать собеседника, отложившего телефон. — Ты спросил, где Чонгук? — уточняет, и Пак кивает. — В своей комнате. Они с Тэхеном и друзьями Тэ в карты играли, когда я выходил оттуда. Взгляд Чимина расфокусируется, а сам парень уходит «во внутрь». Получается, с Чоном все нормально. У него не было завала по учебе, не было никакой болезни, не было никаких увечий или чего-то вроде того. Ему захотелось развлечься, не сказав об этом. В целом, ничего страшного же не случилось, разве нет? Тогда почему все равно тревожно и неприятно? — Спасибо, Хосок, — благодарит парня. Про себя отмечает, что он, видимо, один из немногих трезвых в этой комнате. Даже приятно. Собирается уходить, но парень его останавливает, положив руку на плечо. — Пожалуйста, конечно, рад был помочь, но разве ты не должен был прийти пораньше? Ты что-то припозднился. Пиздец. Чимин замирает, единственное, что получается из себя выдавить, это тихое: «что?». Хосок бы не услышал это, будь на сантиментов пять дальше. — Что? — переспрашивает. — Хочешь сказать, ты не знал? Ему не отвечают, но ответ Хосок читает на лице. Нет, не знал. Значит, его и не звали. Это плохо. Чон Хосок дружит с Чонгуком не первый год; они научились как-то выпутываться из неприятных случаев, куда попадали втроем; виновником таких ситуаций был либо он сам, либо же Тэхен. Однако впервые происходит что-то нехорошее из-за Чонгука, и впервые Хосок невкуривает, как поступить. Он растерян. — Чимин, я не знаю, что сказать тебе, если честно, — пожимает плечами от неловкости. Почему он должен что-то объяснять Паку вместо Чона, не понимают оба. — Все же было бы здорово встретиться с тобой при других обстоятельствах. — Взаимно, — коротко отвечает и быстрыми шагами идет к комнате Чонгука. Еще немного, и Чимина разорвет. Ему неприятно находится со столькими людьми в маленькой квартире Чона. Тут было спокойно, хорошо. Сложились приятные впечатления об этом месте за все их общение. Не хотелось бы вместо того уюта вспоминать то, что царит здесь сейчас. Беспорядок. Тотальный. Накурено настолько сильно, что дышать тяжело. Мешанина из чудеснейшего аромата дешевого табака и электронок. Волшебно. Открывает, чуть ли не выламывая, дверь в комнату Чона, не стуча, от чего незнакомая девушка, пытавшаяся аккуратно достать брусок из «дженги», задевает ладонью конструкцию, и та падает. Ей кричат что-то вроде «лохушка» и «неудачница», радуясь тому, что проиграла она, а не они сами. Девушка перестает смотреть на Чимина, возвращая свое внимание к друзьям, зато кое-кто другой его заметил. — С Хэллоуином, Чимин! — выкрикивает Тэхен, маша рукой в качестве приветствия. Миленько. И ничего, что Хэллоуин закончился два дня назад. Пак ему криво улыбается. Это все, на что он способен сейчас, к сожалению. Чонгук сначала сидит, не шевелясь, пытаясь выглядеть непринужденным, но ему стало по-настоящему тревожно. — Я скоро, — оповещает остальных, поднимаясь с пола. Чимин же молчит, борясь с желанием побить Чона. Честно говоря, сдерживаться совершенно не хочется. Они заходят на кухню, и Чонгук запирает комнату, чтобы никто не помешал им. — Ты недоволен, — первым, что говорит ему Чон спустя три дня молчания. — Ого, заметно, что ли? Ты наблюдателен, — усмехается и усаживается на стул, потому что стоять ему уже надоело. У Чона волосы не уложены, некоторые пряди торчат в разные стороны, и это выглядит очаровательно, серые домашние штаны мятые, но он по-прежнему красив. В другой ситуации он бы любовался им. — Почему ты пришел? — Чонгук усаживается на стул рядом, думая на тем, стоит ли брать парня за руку, чтобы немного успокоить. — Не знаю, может, потому что переживал за тебя? — злится Чимин, не в силах держать себя в руках. — Потому что ты пропал, и я не знал, что думать по этому поводу? — Блять, Чимин. Почему я должен тебе отчитываться? Мне пять лет? Или, может быть, ты несешь за меня ответственность? — начинает потихоньку закипать, и это плохо, если они хотят спокойно все разрешить. Медленно выдыхает и дышит глубже. — Давай… давай мы обсудим это завтра? Хорошо? Так будет лучше. — Кому? — тише, чем говорил до этого, спрашивает. — Тебе? С хуя ли я в этой ситуации должен снова подстраиваться под тебя? Чонгук, я, блять, переживал, потому что мне не похуй, пойми меня, а потом я прихожу сюда и вижу... — По-твоему, я не имею права ничего делать без твоего ведома или что? — перебивает. — Что конкретно тебя не устраивает? — Ты слышал меня вообще? — Чимин чуть ли не воет от безнадежности разговора. — Перестань уж тогда вести себя так, словно тебе не все равно, ладно? После этого можешь не писать, не звонить, не выходить на связь, и, не волнуйся, я не буду ебать тебе мозг после этого. Договорились? — Ты говорил, что любишь меня всегда. Даже во время ссор. А теперь хочешь прекратить общение? — напоминает зачем-то. Как будто это может что-то исправить. — Чонгук, мне больно любить тебя. Мне сложно, — шепчет, чтобы тут же не заплакать. Чудится, что ты привыкаешь к этой боли, к этим уколам в сердце, что с каждым разом менее больно. Но это не так. Становится сложнее доверять и открываться. Чимин бы смог, если бы каждый раз не одно и то же. — Я ухожу, Чонгук, — бросает напоследок, поднимается со стула, щелкает замком и выходит из кухни, оставляя Чона позади. Надевает кроссовки и, не дожидаясь лифта, практически летит вниз по лестнице. Лишь бы подальше отсюда. Он не снимал пальто, когда зашел сюда, но ему не было жарко. Чимин мерз. И, в отличие от настоящего, физического холода, ментальный он не переносит абсолютно. Давая шанс Чонгуку, Чимин рассчитывал на его благоразумие, на то, что оно того стоило. Возможно, Пак ошибался, и Чон этого не заслуживал. Пусть после осознания всего у него начнется истерика от избытка ощущений, пусть будет чувствовать себя подавлено. Вскоре это пройдет. Будет проще без надежд, без ожиданий. Без Чонгука. Без Чонгука будет легче дышать.