Ночи напролёт

      Ровно полночь, а воплощение Архангельска не думает лежать в постели. Как? Ромы нет с самого утра.       Мужчина хмуро смотрит на висящие на стене часы с рисунком корабля, плывущего по морю. Эту стародавнюю безделушку ему подарил Московский по случаю "дня рождения".       Рафаил отчётливо помнит первые десятилетия: строительство монастыря, первые пристани, прибытие торговых судов с Англии. Он был один — вокруг совсем не было городов, лишь где-то вдалеке стояла Москва и покорённые Новгород, Псков, Казань...       Его часто сравнивали с основателем. Иван Грозный также рано получил большую власть, также один управлял обширными землями.       Рафаил вздрогнул.       Он одним из первых увидел мёртвого царевича с проткнутой скипетром отца головой.       Нет.       Он не безумец, чтобы убивать Мурманск.       Он обводит глазами комнату и цепляется взглядом за открытый погреб, где Ромочка хранил и варенье, и компот, и картошку.       Картошка...       Пётр Великий.       Император, уничтоживший его, сделавший его просто тенью самого себя, лишивший его всего.       Крышка с грохотом падает на место, а Рафаил сжимает челюсти до скрежета.       Человек, умерший не своей смертью в кругу лжецов и изменников. Отец, потерявший сына.              Вот тот, кто стал для него дьяволом.       Архангельск садится за стол и старается не смотреть в окно.       Белый ночи тут встречаются часто.       Как и в Питере.       Петровский выродок он ненавидел особенно жгуче. Тот мог помочь ему и снять ограничения, но не стал. Верфской с бешенством узнавал о новых портах. Тех, кто не познает "милости" Романовых.       Счастливчики со стёртыми коленями.       — Пап?       Мурманск, опираясь на костыли, идёт от входной двери до кухни, периодически вздыхая.       Рафаилу хочется выть.       Все говорят, что за любую жизнь надо бороться до конца.       Но на какую жизнь обречён Ромашка после недавно закончившейся войны? На жизнь калеки, который едва двигает ногами и больше опирается на костыли, грудь и шея которого насквозь пробили куски стекла, разлетевшиеся от гранаты. У самого Архангельска иногда кровит живот, полученная при очередном обстреле. Верфской свои кишки собрал, не жалуясь. Однако как теперь жить Роме?       Мурманск останавливается в проходе и кричит вставшему отцу:       — Стой! Я... Я сейчас.       Костыли с грохотом падают на пол, а Баренцев хватается за раму двери, пыхтя от напряжения.       Шаг.       Второй.       Третий.       Рафаил не верит в то, что видит, пока Роман шаркает посиневшими ногами в бинтах.       Он доходит до него, выпрямляется и обещает:       — Я снова буду ходить, пап!       Рафаила душит жизнь, беспросветная и жалкая, но он признаёт, что иногда шарф следует утянуть потуже, чтобы потом с облегчением скинуть.