Дождь не может идти вечно

Дома Андрей почувствовал себя тигром в клетке. Никакого облегчения от того, что он отшил Миху, не наступило, по ощущениям стало только хуже. Андрей ругал себя за то, что поддался уговорам темной стороны, выбрал совершенно неверный путь и только все испортил. Он бестолково метался по комнатам: то включал телек, то хватался за гитару, то бегал в душ, то устраивался за столом с тетрадкой и ручкой. Но все было напрасно. Даже на уже написанных набросках не получалось сосредоточиться, хотя уж это всегда помогало. Но сегодня не перло и все тут. Мысли бесконечно съезжали на Миху. Андрей постоянно думал о нем, о том, что он делал в эти минуты, где и с кем зависал. Представлял, как он костерит на все лады самого Андрея, присев на уши случайному слушателю, как бесится и курит одну за одной, сминая между пальцами фильтр, как яростно жестикулирует и корчит суровые рожи. Да, так оно по-любому и происходило. Если Миха злился, то не мог держать язык за зубами. А на Андрея он точно был чертовски зол. Но ты ведь этого и добивался, — увещевал себя Андрей. — Давно собирался показать, что ты не бессловесная тряпка, а тоже мнение имеешь. Вот и показал. Зачем теперь изводишься? Не знаю. Андрей вздыхал, чесал затылок, хмурился и снова пытался чем-нибудь заняться, отвлечься от невеселых дум. Но потом взгляд цеплял какую-то связанную с Михой мелочь, и все — пиши-пропало. Это могло быть что угодно: хоть кружка на кухне, из которой он всегда пил, или убранная за штору пепельница, потому что Андрей бросал курить и без Михи прятал ее подальше от глаз, или синий том Гоголя, чуть выступающий из общего книжного ряда, который Миха листал от скуки, пока Андрей, поймавший вдохновение, строчил рифмы на первом подвернувшемся листке — абсолютно любая вещь или даже мимолетное воспоминание, но Андрея ими перешибало напрочь. Он опять погружался в шахту из самокопания, жалости к себе и раздражения ко всему сущему. Как он мог так облажаться? Почему повел себя так тупо и по-детски? Всего-то надо было нормально поговорить и разобраться со всеми сомнениями, а не сбегать, поджав хвост. «Даже не надейся. Вместо четкого базара он бы просто поржал над тобой. Обозвал конченым педиком и сам свалил бы в закат», — шипел изнутри черепа недовольный Шут. «Ну и свалил бы, — огрызался Андрей. — зато не осталось бы этой чудовищной неопределённости». Воображаемый Шут демонстративно зевал, и Андрей думал, что медленно, но верно сходит с ума, раз спорит с голосами в голове и даже наделяет их внешностью и характером. «Прижми жопу и не отсвечивай! — метал молнии Шут. — Хоть раз в жизни не порть всю малину». «Да я, кажется, уже», — с тоской отзывался Андрей, и осознание чего-то непоправимого неприятной тяжестью давило в затылке. В итоге он так себя накрутил, что когда поздним вечером по квартире разнеслось пиликанье домофона, испытал почти благоговейное облегчение. Он открыл, даже не поинтересовавшись, кого нелёгкая принесла на ночь глядя. Просто знал, что в сырости и темноте у парадной мается Миха, а не какие-нибудь фанаты, раздобывшие адрес кумира. Вообще вся ситуация отдавала каким-то маразмом. Стоило ли отшивать Миху после съёмки, чтобы потом, будто верный пёс, ждать его появления, дежуря у двери? «Конечно, стоило, — холодно усмехнулся мерзкий внутренний голос. — Ты же прекрасно знал, что он придет. Даже приползет. Потому что без тебя уже не может». Ответить ему Андрей не успел. Миха одновременно вдавил кнопку звонка и принялся с остервенением дёргать ручку двери. Чтобы не волновать соседей, Андрей торопливо отпер замок и быстро затянул его в квартиру. Именно что затянул, потому что Миха был просто мертвецки пьян и едва держался на ногах. — Ебаный в рот! — выругался Андрей, когда Миха едва не свалился на него кулем, грозя уронить их обоих на пол прихожей. Давненько он так не надирался. Всякое, конечно, в их жизни случалось, особенно в юности, но сейчас Андрей с трудом представлял, сколько Михе надо выпить, чтобы его вот так размазало. Да ещё и за такой короткий срок. Они расстались-то всего несколько часов назад. — Какого… бля… — Миха пытался отпихнуть его руки, пока Андрей, пыхтя, устраивал его у стены, чтобы раздеть и разуть. В нос шибали пары алкоголя вперемешку с табачным духом. Миху шатало из стороны в сторону. Ещё он умудрялся материться на все лады и неприятно пихать Андрея локтями. — Не угомонишься — выгоню, — пригрозил, взмокший от этой возни, Андрей. Только после этого Миха немного затих, но продолжал повторять совсем не к месту режущие слух «блядь» и «нахуй», пока Андрей стягивал с него куртку и «гады». Глаза у него были совсем безумные: налитые кровью и темные-темные. Равновесие он почти не удерживал, тяжело, как только-только разбуженный после спячки медведь, переступал с ноги на ногу и то и дело кренился в разные стороны. Андрей искренне удивлялся, как он в таком состоянии дошёл до его дома и не свернул себе шею по дороге. — Ты… эт-сам… один? — Миха с трудом ворочал языком, проглатывая половину букв. Но Андрей его все равно понимал. — С любовником, ага, — со злостью отозвался он, задвинул перемазанные в грязи «гады» подальше к двери и добавил: — И с любовницей. Че мелочиться-то? Миха нахмурился, осмысливая услышанное. Открыл рот, но так ничего и не сказал. Потом шумно вздохнул, закрыл рот, медленно моргнул и начал неумолимо съезжать вниз по стенке. Андрей поймал его в последний момент. С усилием подтянул вверх, возвращая в вертикальное положение. Закинув тяжелую руку себе на плечо, обхватил за спину и сказал: — Пойдём баиньки, Мих. Завтра будешь моих хахалей искать. Как проспишься. Миха замер, с явным усилием сфокусировал взгляд на лице Андрея, поднял свободную руку, осуждающе поцокал языком и неловко погрозил пальцем. Андрей закатил глаза. Кто бы мог подумать, что Миха начнёт его ревновать да ещё бухать из-за этого. Вот же блядство. — Давай сюда. Осторожнее. Андрей увлёк его за собой в коридор, а оттуда в зал. Подвёл к дивану и с облегчением сгрузил на него. Миха моментально сполз по спинке и завалился на бок. Андрей закинул его ноги на сидение, устроил голову на низкой подушке и уложил удобнее. Можно было так не стараться, пьяный вдрабадан Миха сто раз перевернется и разметается во сне, и в итоге примет такую немыслимую позу, от которой к утру у него наверняка затекут спина и все конечности. Но у Андрея не получалось с ним иначе, на отъебись. Только так — с никому не нужной заботой и участием. Едва его голова коснулась подушки, Миха сразу же сомкнул отечные веки, смешно чмокнул губами и звучно всхрапнул. Андрей должен был на него злиться. Он хотел на него злиться. Эта пьяная выходка на самом деле могла плохо закончиться. Но вместо этого, глядя на забывшегося беспокойным сном Миху, он испытывал слишком сложную и противоречивую смесь эмоций. В первую очередь за Миху было тревожно. Во вторую — хотелось его пожалеть. А ещё Андрей чувствовал к нему непонятную нежность. Она тянулась от сердца тонкой, истертой местами нитью к другому гулко бьющемуся сердцу, она была совсем зыбкой, непрочной, но такой искренней, тёплой и правильной. Андрей ещё немного постоял над ним, размышляя, как поступить, потом погасил в комнате верхний свет, оставив включённой лишь лампу на тумбочке, сходил за своей тетрадкой, вернулся обратно и устроился в кресле. На душе по-прежнему было муторно и тошно, но все равно стало как-то спокойнее. Миха громко храпел, перевернувшись на спину. Взгляд, словно приклеенный, то и дело возвращался к нему, а в голове упорно крутились одни и те же вопросы. Зачем впустил? Почему домой не отправил? Нахрена вообще во все это ввязался? А как прогнать? — отвечал сам себе Андрей. — Выставить за порог и потом изводиться тревогой, не случилось ли какого дерьма? Вдруг Михе внезапно заплохеет, а рядом никого не окажется? Сердце-то после всех экспериментов уже того, пошаливало. Миха как-то между делом упоминал. Впрочем, не только сердце. Да, много они в свое время накуролесили. Вспомнилось, как раньше, давным-давно, всегда блевали после особенно яростных попоек. Как-то Андрей словил настолько сильные вертолеты, что тупо не дополз до сортира или хотя бы какого-нибудь ведра, и изгадил весь ковер в чужой хате. А Миха рассказывал, что по первости и после вмазки частенько пугал унитаз. Но чем дальше, тем реже с ними случалась эта неприятность, видимо, со временем организмы адаптировались. Не к добру это было, пожалуй. А там, кто его знает. Андрей невольно покосился на вновь перевернувшегося на бок Миху и решил, что тазик у дивана вряд ли ему понадобится. Не тот случай. Зато как весело им обоим будет завтра. М-м-м… Андрей прямо предвкушал, каким жизнерадостным и активным проснётся по утру похмельный Миха. И под каким девизом пройдёт их предполагаемый разговор отлично представлял тоже. Но теперь уже ничего не попишешь, придется иметь дело с тем, что есть. Андрей не ложился спать до тех пор, пока Миха наконец не прекратил крутиться по дивану, как грешник на вертеле у сатаны. Пару раз даже подходил ближе, прислушивался к дыханию, заглядывал в лицо, чтобы проверить, все ли в порядке. Только когда Миха затих и задышал ровнее, Андрей выключил лампу и отправился в спальню. Напоследок обернулся у двери, ещё раз посмотрел на тёмный Михин профиль, на разметавшиеся по подушке волосы, на трогательно поджатые ступни, и во рту стало солоно от того, что он слишком сильно прикусил нижнюю губу изнутри. Андрей так хотел бы все исправить, но, кажется, этот квест его персонажу был не по силам. Разбудила его возня на кухне. Хлопнула дверца шкафчика, зашумела вода, послышалось тихое Михино бормотание, потом глухой стук чего-то, наверное, стакана о столешницу. Андрей потер глаза, зевнул. Надо было встать, выйти из комнаты, перехватить Миху, пока он, чего доброго, не свалил из квартиры, и поговорить. Так просто. Так невыносимо сложно. Андрей сел на кровати, посмотрел в окно. За ночь похолодало, дождь перешел в мокрый снег. Он медленно падал крупными хлопьями и тут же, едва достигнув земли, превращался в воду. Ты прямо как этот снег — такая же размазня, — снова язвительно зазвучало над ухом. — Никак не решишься расставить все по местам. Было бы что расставлять, подумал Андрей и вышел из спальни. Миха обнаружился в ванной. Стоял над раковиной и плескал в лицо водой, судя по брызгам на всех поверхностях, уже довольно давно. — Башка трещит, сука… — пожаловался он, когда заметил Андрея. — Аспирин? Алкозельцер? Миха вырубил воду, стряхнул капли с лица ладонями, мучительно скривился. — Не, эта хуйня не поможет. — Рассола нет, — усмехнулся Андрей. — А пиво? — Пиво есть. — Давай тогда пиво, — тяжело вздохнул Миха. — Вчера не хватило? — Андрей просто не мог промолчать. — А тебе че жалко? — по-детски вспылил Миха. Андрей покачал головой. Во цирк! Своих пивных запасов ему, разумеется, было не жаль. Просто Михе после выпитого накануне совсем не стоило на них налегать. Развезет же в момент, как только новая порция упадёт на старые дрожжи. Но Миха как обычно понимал его беспокойство по-своему и спорить с ним было без толку. Пока он заливал горящие трубы, делая судорожные большие глотки, Андрей разглядывал его отечную, нездорово бледную физиономию и мучительно решал с чего бы начать разговор. Некстати вспомнилось, как совсем недавно сидели на этой кухне после хорошей утренней дрочки, ели яичницу с сосисками и опять спорили о новом альбоме. Миха предлагал и дальше экспериментировать со звучанием, но соглашался с тем, что утяжеляться необязательно. Андрей же считал, что им вообще надо вернуться к истокам. Как ни крути, а повторить успех Лесника у них со временем так и не вышло. Они долго тогда доказывали друг другу, кто прав. Войдя в раж, Миха так размахивал руками, что расплескал полкружки чая по столу и опрокинул вилку на пол. «Е-мае, Андрюха, мы пятнадцать лет сказки рассказываем. Надо расти, меняться, понимаешь, да? Жизнь же на месте, того, не стоит. А если мы остановимся, нас быстро новички сожрут, и вообще забудут, нахрен». «Успеем ещё, Мих, поменяться. Сейчас надо по максимуму выжать из того, что есть. Писать то, что людям нравится. Мы же для них пашем». «Да ну тебя, е-мае! — возмущался Миха. — Попса и блатняк тоже людям нравится, че ж теперь…» После этого выпада Андрей уже не сдержался, заржал в голос, потому что живо представил, как серьезный Миха в пиджаке и рубашке сурово выводит в микрофон что-то в духе «Владимирский централ — ветер северный…». От смеха на глазах выступили слезы, Андрей бы ещё долго успокаивал разыгравшееся воображение, если бы Миха вдруг не перегнулся через стол и не накрыл губами его рот… — Объясни мне, Андрюх, что за хуйня с тобой творится? За воспоминаниями Андрей как-то отвлекся и пропустил момент, когда Миха оторвался от бутылки и всецело сосредоточился на нем. Теперь он хмурился больше обычного, смотрел нетерпеливым взглядом и явно ждал нормальных объяснений. Но Андрея хватило только на то, чтобы неопределенно пожать плечами. Миху такое, разумеется, не устроило. — Че это было, блин, на фотосессии? — продолжил допытываться он, не получив желаемый ответ. — Ты можешь нормально, е-мае, сказать, что не так? Без этой вот шняги «занят-не приходи». Если бы я сам знал, Мих, что со мной творится, с грустью подумал Андрей, а вслух все-таки сказал: — Так я на самом деле занят был. Писать собирался. Ты ж меня первый подгонял: «давай быстрее, че тянешь, в срок не уложимся». Шут внутри головы довольно скалился, разве что джигу-дригу на радостях не отплясывал. «Ах, Князь, ах, стервец! Не ожидал, не ожидал, что ты удержишь наконец говно в жопе и вместо слезливой правды набрешешь Горшочку с три короба. Но пасаран, Андрюшка! Ещё немного терпения — и ты в дамках». — А че нормально не сказал? — буркнул недовольно Миха. — Я че, это самое, не понял бы, что ли? Судя по напряженному взгляду словам Андрея он не особенно поверил. — Я и сказал нормально. Как, по-твоему, надо было? — Да фиг его знает, е-мае, — Миха прикончил пиво. Поморщился, похлопал себя по карманам в поисках сигарет. — Но звучало так, будто ты конкретно меня послать решил, просто с выражениями пока не определился. Понимаешь, да, о чем я? — И поэтому, Мих, ты решил разобраться во всем до конца, — поддел Андрей. — А ужрался, видимо, для храбрости. — От отчаяния, — как-то невесело отозвался Миха. Сунул сигарету в угол рта, подошёл к окну, открыл форточку, придвинул ближе пепельницу. Андрей смутился. Со вчерашнего вечера он с тяжестью на сердце ожидал разборок, упрёков, обвинений, может, даже криков и угроз, драки, в конце концов. Но вот этого упавшего тона и пустоты в глазах не предполагал точно. Непостижимым образом Миха снова умудрился его удивить. — Ну и че? — спросил он, выдыхая дым на улицу. — Много написал? — Немного, — признался Андрей. — Почти ничего. Миха покивал. Покусал нижнюю губу. Выкинул недокуренную сигарету в окно, игнорируя пепельницу, и посмотрел Андрею прямо в глаза. — На кой ты все это затеял, Андрюх? — Он нахмурился, посерьезнел, всем своим видом демонстрируя, что при любом раскладе готов докопаться до сути. — Никак не въеду, е-мае, че ты так в этот сольник упёрся? Твоих песен, чисто твоих, четвёртая часть, не меньше. Понимаешь, о чем я, да? А текста вообще везде твои. Чужие, это самое — по пальцами пересчитать можно. Но ты все равно, как тот волк: все в лес смотришь. Андрей провел ладонями по лицу. Прямо сейчас после Михиной тирады он остро почувствовал, как земля уходит из-под ног. Глупые, совершенно не подходящие ответы завертелись на кончике языка: «устал», «надоело», «захотел отвечать только за себя». Он раскатал их во рту вместе с кислой слюной. Стало не по себе, потому что эту тему они затронули впервые. Андрей привык, что Миха вроде как в курсе событий, но реального обсуждения у них до сих так и не случилось. Да и нечего было пока обсуждать. Последний месяц Андрей больше топтался на месте, ни с кем не связывался, ничего не обговаривал и не решал, безоговорочно сосредоточившись на вспыхнувшей между ними страсти. Андрей сходил с ума от сомнений и от бушующих внутри чувств. Он боялся, что все закончится слишком быстро и больно, и в то же время осознавал неизбежность этого. А Миха, видимо, мыслил иначе и корень проблем видел совсем в другом. — Я пока ничего не затевал, Мих, — выбрал самое нейтральное Андрей. — Да, идеи были. Ты и сам, вижу, слышал. Но это больше на уровне размышлений. В смысле, не попробовать ли, пока есть время и возможность. Он оправдывался. Не хотел, совсем не хотел, но оправдывался и изворачивался. «А как иначе? — возмущённо спрашивал над ухом Шут. — Не можешь же ты выложить ему все как на духу. Чушь какая». — Как тебе вообще такое в голову пришло, а?! — Миха резко рубанул растопыренной ладонью у него перед лицом. — Ты, че, е-мае, не понимаешь, к чему это приведёт, блин?! Он достал из пачки новую сигарету, в два огромных порывистых шага пересёк кухню, развернулся на пороге и снова с тоской взглянул на Андрея. — Мы ж так распадемся, Андрюх, — у него заметно дернулась щека. — Не станет, Короля и Шута, понимаешь? — Ой, не драматизируй, — максимально беспечно сказал Андрей, хотя от одной мысли в груди все болезненно сжалось. Он давно смирился, что во взглядах на творчество они разошлись, как планеты по разным орбитам. Оно и раньше-то не всегда было гладко, но как-то удавалось договариваться. Спорили, конечно, ругались, но компромисс находили. Как без него? А сейчас… Постарели они, что ли, закостенели? Миха щёлкнул зажигалкой, затянулся, подался вперед, словно хотел ещё что-то сказать, но потом вдруг поморщился, устало махнул рукой и ушёл в комнату. Андрей остался стоять на месте, не зная, что делать дальше. Сперва хотел окликнуть Миху, но в итоге промолчал, так и не найдя подходящих слов. Потом подумал, а не свалить ли куда-нибудь одному, чтобы дать им обоим передышку. Но и от этой мысли в итоге отказался. Внутренний голос требовал, чтобы он немедленно расставил все точки над «и» и устроил Михе головомойку. А то, ишь, распоясался тут. Но Андрей отмахивался от него и размышлял совсем о другом. Вспоминал, какие мягкие у Михи губы, как порой мечтательно он улыбается, когда подвисает и уходит в себя, как его поначалу сдавленные, осторожные стоны ближе к финалу переходят в настоящее рычание, как здорово просто лежать с ним рядом, остывая после секса или проснувшись по утру, не размыкая глаз. И слушать, слушать его дыхание, и подстраивать под него свое. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Андрей встряхнулся, поежился — штора над окном развевалась парусом, холодный ветер задувал с улицы, забирался под футболку, щипал шею, разгонял стаи мурашек по спине. А может, дело было вовсе не в ветре. Андрей включил чайник — с утречка для бодрости хотелось навернуть ароматного кипяточку — еще раз покосился на распахнутую форточку, но решил оставить все как есть. Взял пепельницу и пошёл в комнату к Михе. Пора было хоть что-то прояснить, вечно съезжать с щекотливой темы все равно не выйдет. — Я ещё ничего не решил, так что рановато ты про распад начал, — сказал Андрей, усаживаясь рядом с Михой на диван. — Ну, были у меня мысли про собственный проект. Были, признаю. — От глубокого размеренного дыхания немного вело голову: откровенность давалась тяжелее, чем Андрей думал. — Но все не настолько фигово и окончательно, как ты говоришь. Миха подорвался, будто под задницей у него была канцелярская кнопка, и принялся мерять комнату шагами. На пару секунд задержался около Андрея, забрал пепельницу и опять продолжил свои метания. Он словно решался на что-то, но никак не мог прийти к согласию с самим собой. А у Андрея от смутного предчувствия беды болталась в желудке глыба льда. Миха курил, морщился, теребил мочку уха, тер глаза. Со стороны казалось, что его мысленный диалог зашел в тупик. Андрей хотел бы ему помочь, только не знал как. Наконец Миха в упор посмотрел на него, хмыкнул что-то неразборчивое, покачал головой и сказал: — Не, Андрюх, че я совсем идиот, что ли? Будто не знаю, что так оно и начинается. Сперва на полшишечки, потом одной ногой, а в итоге совсем все. — Давай только без глупых пророчеств. Миха воткнул почти истлевшую сигарету в пепельницу: пальцы с силой, даже с какой-то ненавистью, вмяли несчастный бычок в керамическое дно — повернулся к Андрею и смерил его испытующим взглядом. — Короче, пусть, е-мае, по-твоему будет, — отрывисто произнес он спустя несколько долгих мгновений. — Что «по-моему»? — не понял Андрей. За полётом Михиных мыслей он, определённо, успевал не всегда. — Ты ж хотел, чтоб новый альбом, ну, более лиричным, музыкальным был, да? Андрей кивнул. — Хорошо, — согласился Миха. — Значит, запишем такой. Вдруг, в натуре, окажется, что именно оно всем и надо. Как вылезем на вершину продаж, и чес сразу свернуть можно. Заебало уже по тридцать концертов в месяц давать. Говорил он достаточно убедительно и как будто-то искренне, но напряжённые плечи, мелко подрагивающая кисть и хмурый взгляд выдавали его с потрохами. Зато демон в голове ликовал. «Говорил тебя, Князь, при правильном подходе из любого Горшка можно сделать послушную говорящую собачку. Наслаждайся теперь. Командуй. Пляши на все деньги!» — Мих, я хотел компромисса, — игнорируя радостные вопли внутри, сказал Андрей. — А тебя снова из крайности в крайность мотает. Так не пойдёт. — А как пойдёт? — Михин голос прозвучал совсем убито. «Ты че творишь, Князь?! — тут же взбеленился Шут. Даже материализовался от возмущения где-то на периферии зрения. — Он же тупо зассал, что ты его кинешь. Вот и готов хоть чем тебя взад воротить. Дубина, очнись! Не страдай херней и на все соглашайся!» «Не могу», — сам себе ответил Андрей, всеми фибрами души желая, чтобы проклятый Шут заткнулся, а лучше вообще исчез навеки. «Не дождешься», — огрызнулся Шут напоследок, но все же притих. — Пойдёт, если мы вместе начнём принимать решения по группе. Ты и я, — Андрей вроде бы уже говорил нечто подобное раньше, но сейчас слова будто обрели совсем не метафорический вес и летели в Миху словно камни. — Да у нас всегда так было, е-мае, — взвился Миха. — Так, да не так, — припечатал Андрей. Он прекрасно понимал Михино возмущение. Чувствовал его досаду и разочарование. Видел, как он внутренне сопротивляется уже принятому решению, и как нелегко ему это принятие дается. А ещё — прав был Шут — Андрей прямо всем телом, каждой клеткой улавливал его страх. Миха боялся, что он уйдёт и очень не хотел отпускать. От этого внезапно свалившегося откровения голова в прямом смысле взрывалась. Темная часть души довольно облизывалась и капала слюной в предвкушении. «Твой. Твой он. Сам не сбежит, пока не прогонишь». Андрей хотел бы сопротивляться этим мыслям, но до чего же они были желанными, порочными и сладкими. Перед соблазном получить все и сразу сыпались как карточный домик любые справедливые доводы о том, что это чистой воды предательство по отношению к Михе, к их дружбе, к самому себе, в конце концов. «Пфф… предательство. Не смеши мои коленки, — закатывал глаза Шут на изнанке век. — Это жизнь, мой милый Князь. Просто жизнь, в которой место под солнцем выгрызают зубами, а на вершину Эвереста забирается тот, кто может без угрызений совести перешагнуть через замерзающего товарища». — Ладно, — опять согласился Миха. — Как скажешь, так и будет. — Вот че ты одно и то же заладил?! Теперь со всем согласишься, что я предложу? — разозлился Андрей. — Не со всем, — тут же замотал головой Миха. — Но по альбому соглашусь, ага. Надо попробовать. Андрей закатил глаза. Миха явно старался изо всех, но ощущение большого наеба все равно никуда не исчезало. — Че, и на музыку мою согласишься? Браковать не станешь? — спросил Андрей из чистой вредности. — Над музыкой будем работать, — немного заторможенно отозвался Миха. — Если, это, не пойдет чего, то вместе как-нибудь подправим. Он посмотрел на Андрея с надеждой. Лучше бы, ей-богу, скандал затеял, как обычно. Поругались бы от души, припомнили друг другу все грешки, а после, глядишь, нашли бы вариант, устроивший обоих. С другой стороны, Андрей знал, что это самообман. Никогда им не прийти к нормальному компромиссу, только к такому — вывернутому и ущербному. — Дался тебе этот сольник, е-мае… Ну, че ты вот ещё хочешь? Че мне сделать-то? — Ничего больше не надо, — отозвался Андрей. — Считай, что я согласен. Попробуем. Может, действительно, что-то стоящее выйдет. Судя по помрачневшему враз Михиному лицу, он до последнего ждал, что Андрей не оставит попыток его отговорить и переубедить. А теперь плечи у него совсем поникли, он уставился куда-то себе под ноги и задумчиво нахмурился. Андрей уже хотел пихнуть его локтем в бок, заржать и на самом деле — хуй с ним — перевести все в шутку. Сказать что-то в духе: «заканчивай с этой дурью, Мих», «все у нас нормально, не грузись», «кризисы у всех бывают, пройдёт». Но Миха его опередил, обломав весь настрой. — Че-то мне не того, — сказал он, скривившись, прижал ладонь к солнечному сплетению и с нажимом потер. — Пойду ещё, что ли, пивка возьму. Видел у тебя там в холодильнике. — Может, все-таки чаю глотнешь? — предложил Андрей. — Я слышал, при похмелье вода или чай — самое то. — Ты меня ненавидишь, что ли, Князь? — Миха посмотрел на него, как на человека, сморозившего величайшую в мире глупость. — Наоборот, добра желаю, — не растерялся Андрей. — Заметно. Чем твоя вода с чаем мне помогут, е-мае? — Зато пиво, конечно, поможет, ага. — Ты че злой такой, Андрюха? — Миха щекотно ткнул его пальцем под ребра, пытаясь немного разрядить обстановку. — Давай я тебе тоже пива принесу. Сразу легче станет, отвечаю. Андрей смерил его скептическим взглядом. Пива не хотелось совершенно. Но внутренняя крепко сжатая пружина требовала хоть какого-то действия. От Михиной готовности угодить становилось тошно и тоскливо. Андрею бы радоваться: считай получил то, что хотел, и отделался при этом малой кровью, но не получалось. Наоборот, от тяжелых дум, от паскудного ощущения, что такая Михина покладистость как бы вынужденная, ненастоящая, было почти больно. Ко всему прочему в голове бродила настойчивая мысль, что не к добру все это, не выйдет у них с таким подходом ни нового альбома, ни нормальных отношений. Так, ебань какая-то. — Ладно, неси, — не стал отказываться Андрей. Решил про себя, что несчастные пол-литра пива все равно ничего не изменят, так почему бы не поддержать компанию. Миха как будто только того и ждал. В мгновение ока сбегал на кухню и вернулся обратно с двумя уже откупоренными бутылками. Одну вручил Андрею, с другой устроился в кресле сам. Однако, выглядел он по-прежнему неважно: каким-то пришибленным, непривычно тихим и подозрительно бледным. — Мих, ты как после вчерашнего? — забеспокоился Андрей. — Ничего не болит? — А? Да не, нормально все. Сушит и башка слегонца ноет. Фигня. Он снова закурил. В обычный день Андрей погнал бы его на лоджию, но сегодня решил забить. Потом проветрит. — Слышь, Андрюх, — вдруг сказал Миха, — а ты помнишь, когда понял, что я тебе, это самое… ну, нравлюсь, короче? Андрей моргнул. Сердце гулко ударило в ребра, в груди неприятно заныло. — Да как-то не очень, — соврал он почти на автомате, потому что к правде был совсем не готов. Миха кивнул. Посмотрел так, будто обо все догадался. Будто считал, сука, всю сраную ложь, но не осудил, нет. Понял. — А я, прикинь, помню, — сказал после хорошей затяжки. Замолчал, прикрыл глаза, сглотнул, потом опять бросил короткий взгляд на Андрея. — Знаешь, как все было? Ну, в смысле, когда я на тебя по-другому посмотрел, в общем? — Без понятия, — покачал головой Андрей. — Откуда мне? Я ж мысли читать не умею. Утихшее было раздражение вновь накрыло такой тяжёлой волной, что аж дыхание перехватило. К чему эти приступы ностальгии? Какую реакцию ждёт от него Миха? На что рассчитывает? Разжалобить хочет? Планирует воззвать к совести? Что за бред вообще? Как быстрая колибри, проскользнула еще мимолетная, шальная мысль о том, что Миха просто хочет поделиться с ним своими эмоциями, чем-то очень личным. Хочет рассказать ему без всякого подтекста о своих чувствах, признаться не ради выгоды, а потому что это важно не только для него, но для них обоих. Но Андрей быстро задвинул эту сентиментальщину в дальний угол. — Это давно было, на самом деле. До твоей армии, — будто не замечая его настроения, завёл рассказ Миха. — Мы в тот день в Там-таме выступали. Че-то один из первых концертов, кажется. Я там с гитарой был, а за барабанами Леха, брательник мой, сидел. — Он мягко, почти мечтательно затянулся, губы с лёгким, едва слышным влажным звуком обхватили фильтр. — А ты тогда наклюкался… — Миха перевёл на него затуманившийся от воспоминаний взгляд. — Походу, в кои-то веке больше, чем ты, — не промолчал Андрей. Но Миха даже не заметил подъеб в его словах, продолжил так же степенно: — Ты, в общем, ещё перед концертом нормально накатил, а потом во время тоже приложился пару раз. К середине, короче, петь ты уже не мог. Только по сцене мотался. А там сцена-то маленькая, — Миха усмехнулся, показал руками крошечное расстояние. — Так что ты больше в меня врезался. Потом ненадолго отходил — и опять. Я все боялся, что на барабаны рухнешь, сломаешь себе чего. А я помочь не смогу, потому что гитара в руках, да ещё микрофон-стойка — не отойдёшь, блин. Андрей задумался, покопался в памяти. Именно тот концерт, про который говорил Миха, был словно подернут туманом. — Там вроде чуваки какие-то вечно на сцену лезли, да? — Точно, — подтвердил Миха. — Вот один из них тебя на меня и пихнул. А я поймал. Он замолчал. И у Андрея все внутри завибрировало от нервной дрожи. «Продолжай. Не томи», — нетерпеливо завертелось на языке, но он сдержался, только стиснул до побелевших костяшек кулак. — У тебя глаза такие были, знаешь, — Миха улыбнулся светло и открыто, — как небо летом — голубые-голубые. Может, из-за дыма, е-мае, или из-за водки, но они у тебя так ярко блестели, что я отвернуться не мог, прикинь. Не меньше минуты пялился. До сих пор думаю, как народ ничего не заметил. — Продолжая улыбаться, Миха докурил, глотнул ещё пива и продолжил: — Вот тогда меня и перешибло, Андрюх. Конкретно так. Основательно. Я так чётко понял, не поверишь, прям увидел эту мысль, будто фломастером перед глазами написанную, что хочу тебя поцеловать. В губы хочу. Как девчонку, е-мае. Вот прямо сейчас, там. Хочу и все. И не могу по-другому больше. «Да пиздит он, Князь. Ну че ты ведешься на хуйню всякую», — ввинтилось в висок небрежное. Но Андрея было не провести. Он знал, интуитивно чуял, что Миха говорил правду. Притворством тут и не пахло. Так не смотрят — прямо, не прячась, когда лапшу на уши вешают, и голос так не вибрирует от волнения, то взлетая ввысь, то падая до хриплого шепота. Андрей понимал, что Миха сейчас открывал ему самое сокровенное, и от осознания этого, мозги растекались в кашу и приятное тепло окутывало сердце. Андрей слукавил бы, если бы сказал, что Михины откровения не задели какие-то особенные струны души. Столько лет… Елки-палки, столько долбанных лет он давил собственные чувства, как склизких оранжевых личинок на бабкином огороде в детстве. Мучился и переживал о безответности. Натягивал сверху маску бабника и рубахи-парня, чтобы никто не догадался, что на самом деле творится внутри. Изводился бесконечной тоской и такой же бесконечной фальшью. И все зря. Зря. А рядом точно так же сходил с ума Миха. Так же варился в своих душных, беспросветных, как он наверняка думал, неправильных желаниях и не видел никакого выхода. О, теперь Андрей ни секунды в этом не сомневался. Как же от этого делалось горько и обидно. Но хуже всего было от мыслей, что потерянное время уже не вернуть и прошлое не исправить. — А потом, короче, я тебя ещё до дома тащил, — похоже, Миха и впрямь решил его окончательно добить. — Ты то вис на мне, то наебнуться собирался, и это, е-мае, пиздец, как мешало. Самое интересное, что Андрей действительно весьма смутно помнил те события, но после Михиных слов почему-то в красках представил, как оно было. Почти наяву увидел, как у него самого заплетаются ноги, как он цепляется за Миху непослушными руками, как вертится перед глазами карусель из фонарей, стен и ступеней. Но Миха держит его крепко, прижимает к пахнущей кожей косухе и с досадой ругается: «Ну, Андрюха, ну, е-мае! Стой нормально, говорю тебе». Только держать равновесие неимоверно сложно, так и тянет уткнуться кому-нибудь в плечо или шею. — Но шли мы с тобой на самом деле более-менее. Че там идти-то… До такси пять шагов, от такси — столько же, лестница и лифт, — усмехнулся Миха и сжал пальцами горлышко бутылки, размазывая капли конденсата. — Я больше думал, как сдержаться и не начать лезть к тебе с фигнёй какой-нибудь. — Он коротко прошелся зубами по нижней губе и посмотрел куда-то в угол за плечом Андрея. — Прикинь, Андрюх, — сказал на выдохе, будто вытолкнул слова из груди, — от тебя тогда и водярой, и куревом тащило, а мне начхать, пофиг. Не то что противно не было, наоборот, прям перло. Пока в лифте ехали, ты еще так доверчиво к стеночке прислонился, голову запрокинул и глаза прикрыл. Как не засосал тебя там, хоть убей не понимаю. Но не тронул, справился. «Да лучше бы тронул», — устало подумал Андрей. — Потом-то я, конечно, подрочил. Еле успел. Тебя родокам твоим с рук на руки, что называется, передал, на лифте не поехал, на два пролета вниз спустился и того… Он не закончил, но Андрей и без этого понял, что за «того» там произошло. Воображение как всегда не подвело, ярко нарисовало, как Миха несется вниз, перепрыгивает разом через две, а то и три ступеньки, потом останавливается на площадке между этажами, потому что больше нет сил терпеть, торопливо расстегивает ремень, суёт руку в штаны и кончает за пару быстрых движений, едва успев вытащить член. Сперма попадает четко на крашенную голубой краской стену, но Миху вряд ли мучает совесть по этому поводу. — Такие вот дела, Андрюх. Вот так оно и было. Миха залпом допил пиво, поставил бутылку на пол. Откинулся на спинку кресла, сцепил руки в замок и уставился на них, не моргая. От напряжения и попыток переварить все, что только что услышал, у Андрея разболелась голова. Он бы готов к чему угодно, только не к такому почти признанию. Наверное, если бы Миха в лоб сказал «я тебя люблю», и то было бы легче. А здесь простая вроде бы история, ничего особенного. Но как же она перевернула все вверх дном. Миха, ясное дело, не ждал от него никаких комментариев и никакой ответной откровенности. Да Андрей и не смог бы сейчас выдавить из себя что-то внятное, мысли буксовали, его то бросало в жар, то окатывало холодом. Лицо покалывало от неуместного, стыдного возбуждения, в паху, вопреки законам логики, скапливалось тепло. Побег в ванную казался хорошей идеей до тех пор, пока Миха вдруг не посмотрел на него снова. Под его тёмным пронзительным взглядом Андрея будто парализовало. Миха сглотнул, приоткрыл рот, его глаза расширились, лихорадочно заблестели. Андрей закусил дрожавшую губу, поерзал, шире расставил ноги, уже догадываясь, что будет дальше. И не ошибся. Миха поднялся, шагнул к дивану, на котором сидел Андрей, и опустился перед ним на корточки. Бережно скользнул ладонью от колена вверх до края шортов, и от этой нехитрой ласки перехватило дыхание и сердце пойманной птицей забилось в ребра. — Можно? Давно хотел. — Давай, — быстро кивнул на все согласный Андрей, и Миха ухмыльнулся так понимающе. Он наклонился ниже и потерся щекой о внутреннюю поверхность бедра. Андрея затрясло от этого прикосновения, в паху сладко заныло и член полностью встал как по команде. Миха подтянулся выше, уронил его спиной на диван, а сам улегся сверху. Дурея от распластавшей тяжести, Андрей тут же обхватил его голову ладонями и увлек в поцелуй. Раздвинул губы, скользнул языком в рот. Прижался жадно и требовательно. Опустил ладони вниз, с нажимом провел ими по спине вдоль позвоночника. Миха вздрогнул, но поцелуй не разорвал, только притерся сильнее. Его твердый член упёрся Андрею в живот, и захотелось немедленно ощутить его не через слой ткани, а голой кожей. Миха все понял без слов. Отстранился, быстро снял с себя футболку, помог Андрею расправиться со своей и сразу принялся за шорты с трусами. Под напором настойчивых пальцев одежда съехала вниз, освобождая каменный стояк. Прохладный воздух прошелся по разгоряченной плоти, и Андрей застонал, запрокидывая голову и прогибаясь — ощущений как-то разом стало слишком много. — Андрюха, е-мае… Ты так не делай, а то я, это самое, за себя не отвечаю. Миха хищно оскалился, обхватил рукой его член и несильно сжал на пробу. Андрея размазало от прикосновения шероховатых пальцев к нежной коже. Из горла вырвался хриплый надсадный стон. Но этого все равно оказалось чертовски недостаточно. Михины глаза опасно вспыхнули, а в следующее мгновение он спустился ниже, наклонился и, продолжая придерживать член Андрея у основания, широко и мокро прошелся языком по всей длине. Задержался у головки, обвел её по кругу, а потом намеренно легко царапнул зубами самое чувствительное место. Чтобы не заорать, Андрей зажал себе рот сразу обеими руками и шире развёл ноги. Бросив на него быстрый взгляд и убедившись, что все делает, как надо, Миха снова облизал головку, а другой рукой потрогал мошонку, перекатил, взвесил в ладони яйца, несильно оттянул и сжал. Вот теперь у Андрея закружилась голова и перед глазами все поплыло. Он упёрся локтями в диван, чуть приподнялся, подвинулся выше и прислонился лопатками к подлокотнику, чтобы открыть себе лучший обзор — Миха с его членом во рту просто обязан был навечно остаться в памяти. Медленно уплывая, Андрей принялся разглядывать его растрепавшиеся волосы, сосредоточенно нахмуренные брови, прикрытые тяжёлыми веками глаза, которые вроде бы смотрели на Андрея и в то же время — словно сквозь него, но очень скоро понял, что напрочь теряет рассудок. А когда дело дошло до обхвативших головку блестящих губ, в мозгах выбило последние пробки. Андрей запустил руку в мягкие пряди на Михиной макушке, как мечтал последние десять минут, и начал невесомо поглаживать, пропуская волосы сквозь пальцы. Только одно это само по себе было чудесной лаской. А ведь можно пойти ещё дальше. — Возьми глубже, Мих, — попросил Андрей интимным шёпотом и шире раздвинул ноги. Миха в последний раз обвел языком головку, а потом действительно забрал глубже в рот, пропустил сперва за щеку, пошло оттянув кожу, а затем по языку принял почти до половины ствола. Ох, до чего же вышло сладко, мокро, совершенно прекрасно. От переизбытка эмоций Андрей вскрикнул, затрясся, подбросил бедра и непроизвольно стиснул ладонь у Михи в волосах. Возникло острое желание дёрнуть его на себя, насадить на член до самого горла и кончить ему в рот, чтобы проглотил все до капли. А после сразу поцеловать его, чтобы почувствовать смешанный со слюной вкус спермы. Чтобы разделить его с Михой, чтобы стать еще ближе. От дурных похотливых мыслей по венам растеклось пьяное блаженство. Миха довольно быстро приноровился и теперь ритмично сосал, плотно скользя губами по стволу. Он не забирал глубоко, но помогал себе рукой и вообще заметно старался. Чувствовалось, что ему самому в кайф то, что он делает. И у Андрея ломило яйца, и член горел огнём от мокрых звуков, шумного дыхания и, конечно, Михиного очумелого вида. О, да! Со своими дикими глазами, хищно раздутыми ноздрями, с испариной на лбу, взмокший, возбужденный, охрененно горячий выглядел он просто фантастически. Его такого хотелось немедленно завалить, затрогать, загладить и зацеловать до потери пульса. Но пока Андрей не мог сделать ничего из этого. Пока у него получалось лишь стонать сквозь зубы, дрожать бедрами и пропускать Михины волосы сквозь пальцы, поощряя хоть как-то. А покрасневшие мокрые от слюны губы тем временем растягивались вокруг его уже болезненно ноющего члена, и кулак влажно шлепал по коже, с каждым движением все ближе толкая к грани. Все происходило словно во сне. Андрей чувствовал жар, расползающийся от паха по всему телу, плен горячего рта, ловил бешеные Михины взгляды исподлобья, и оргазм начинался с лёгкого покалывания, переходил в тяжелую пульсацию, скручивал яйца и наконец выжимал, выдаивал без остатка. Андрей услышал свой длинный, громкий, чудовищно непристойный стон будто со стороны, от долгого сладкого спазма заныли мышцы. Собрав остатки воли в кулак, он попытался оттолкнуть Миху, но тот не отстранился, напротив, крепче сжал губы и принял все до капли. Кончая ему в рот и заливая спермой горло, Андрей с трудом осознавал на каком он свете. Перед глазами полыхали снопы искр, в ушах стоял монотонный звон, и лёгкие горели от недостатка кислорода, потому что никак не получалось сделать полноценный вдох. А потом сверху упал Миха, притерся к животу твёрдым членом, жарко и сорванно задышал в шею. От него крышесносно пахло спермой, потом, табаком, возбуждением и немного похмельем. Смесь запахов кружила голову вместе с отголосками затухающего оргазма. Не помня себя, Андрей чуть развернулся и поймал губами его губы. По языку тут же растекся солоноватый терпкий вкус. Андрей слизал его полностью, наслаждаясь Михиной готовностью поддаться и уступить его напору. Зажатый между их телами член дернулся, размазывая смазку по коже. Миха низко застонал в поцелуй, крупно задрожал всем телом, толкнулся навстречу, усиливая контакт и выдавая собственное изумление с головой. Андрей не стал его мучить, опустил руку и сомкнул пальцы вокруг напряжённой плоти. Принялся дрочить быстро, яростно, с прокрутом и при этом продолжил целовать, глубоко и мокро, грязно и торопливо. С каждым движением его руки Миха все сильнее вздрагивал, чаще задерживал дыхание и больше жмурился. Андрей жадно впитывал его реакции, ловил ртом короткие стоны, пьянел от нетерпения и чувствовал неутолимую жажду. Понимал с кристальной чёткостью, что никогда не привыкнет к этому и никогда не насытиться им до конца. Восторженным облегчением окутало с головы до пят, когда по руке потекло тёплое и вязкое. Миха глухо рыкнул, сперва вытянулся струной, а после рухнул вперёд, разом обмякнув. Его горячее шумное дыхание защекотало висок и щеку. Спустя несколько минут, Андрей все-таки пошевелился, устраиваясь удобнее. Немного сдвинул Миху в бок. На что тот сразу же пробормотал в ухо что-то неразборчивое, но явно протестующее. — Не ворчи, — ласково прошептал Андрей и, наконец расслабившись, утомленно прикрыл глаза. Ладонь и живот были в сперме, но это нисколько не раздражало. Сейчас Андрею было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Вдруг на изнанке век смазанной голограммой вспыхнул хитро оскалившийся Шут. Откуда-то издалека, словно из-под толщи воды, донесся его нечеткий голос: — Опять он тебя обскакал. Даже тут первым, считай, признался, пока ты, Князь сопли жевал. Так и быть тебе, Андрюшка, вечно вторым. Всегда, бесконечно, миллионы лет спустя… Ах-ха-ха… Андрей не стал его дальше слушать. До отрезвляющей боли стиснул зубы, крепко обнял Миху обеими руками, теперь уже пачкая спермой все на свете, и мысленно пожелал Шуту провалиться прямо в ад. Надо же, козлина, даже в койке их достал. Да ещё такой момент испоганил, плесень.