Дождь не может идти вечно

То, что Каспер, идеально вписывается в его задумку с сольником, Андрей понял уже тогда, когда впервые увидел и услышал его в клубе. Он выделялся. Да, именно выделялся среди других музыкантов, притягивал взгляд. Энергичный, талантливый, очень яркий — Каспер воплощал в своей игре то, что Андрею особенно хотелось раскрыть в новом проекте. Он до сих пор с тёплой грустью вспоминал времена, когда с ними в группе была Маша. Ему нравилось, как звучала её скрипка в их песнях. Андрей вообще иногда тяготел к мелодичной, переливчатой классике и совершенно этого не стеснялся. Жёсткий гитарный звук, который так боготворил Миха, был по-своему красив, но, как показывала практика, широкой публике заходил не особо. Разнообразие инструментальных партий в любом случае украшало композицию, жаль Миха порой наотрез отказывался это признавать. Впрочем, сейчас Андрей мог бы его уговорить вернуть в «Король и Шут» хотя бы скрипку, но интуиция подсказывала, что делать это пока не нужно. С Каспером сперва лучше поработать самому, приглядеться, пообтереться, посмотреть не только как на музыканта, но и личные качества оценить, а там уже видно будет. Разумеется, сам Каспер, как любой нормальный человек с амбициями, хотел большего. — Значит, тебе скрипка только для записи сольника нужна? — спросил он прямо, когда они встретились обсудить детали будущей совместной работы. — Пока да, — не стал юлить Андрей. — А дальше — посмотрим. Каспер вскинул бровь, помолчал немного, будто взвешивал ответ, а потом прямо сказал: — Насколько я помню, у вас в группе раньше была скрипка. — Была, — подтвердил Андрей. — Но ты же понимаешь, что новый человек — это всегда ответственность того, кто его привёл. Каспер ничего не ответил, только широко, самоуверенно улыбнулся. Мол, ты еще сомневаешься во мне? Напрасно, я готов рискнуть хоть сейчас. Зато я не готов, подумал Андрей, а вслух сказал: — Давай сначала с моими песнями что-нибудь подшаманим. Записи я тебе дам, послушаешь, решишь — подойдет тебе такое или нет. Потом встретимся, обсудим, что можно сделать. Ну и дальше — по накатанной. Каспер, надо отдать ему должное, умел хорошо справляться с эмоциями. Что бы он там на самом деле не подумал о предложении Андрея, виду не подал и ответил совершенно ровно и буднично: — Хорошо. Давай пока так. Кто еще у тебя играть будет? Ваши из группы подпишутся? Или кого другого планируешь позвать? — Не думал ещё над этим всерьёз, — честно признался Андрей. А потом, совершенно неожиданно для себя, выложил Касперу все, что давно крутилось в башке. Рассказал, как на духу, про давний разговор с Шурой Балуновым, про сомнения, про неопределённость и какие-то собственные внутренние заморочки. Только про Миху, конечно же, умолчал. Откровенничать с Каспером оказалось очень легко. Он не перебивал, не задавал глупых вопросов, не поддакивал, не лез со своим мнением, а просто слушал. То ли эффект «случайного попутчика» так сработал, то ли просто звезды сошлись, но Андрей поделился почти что с первым встречным очень важными для себя вещами. Рассказал про песни, которые группе не зашли, про одолевший в последнее время творческий паралич, про конфликт внутри коллектива и непонимание, куда двигаться дальше. — Когда так тошно, проще уйти, — подвёл итог всей его пламенной речи Каспер. — Тебе по-серьезному от них отдохнуть надо. Тем более, материал есть, контакты в тусовке налажены. По-моему, тормозить нет смысла. — Да, поздно тормозить, — согласился Андрей. Каспер отхлебнул пива, посмотрел выжидающе. Андрей не стал дальше тянуть, достал диски. Он чувствовал, что поступает правильно, но лёгкий мандраж, какой бывает всегда, когда стоишь на пороге чего-то нового, неизведанного, все равно прохватывал изнутри. — Я послушаю и попробую свое накидать, — сказал Каспер, убирая диски в сумку. Прозвучало это так, словно он уже решил для себя, что будет участвовать в проекте Андрея. — Пары дней мне хватит. Край — неделя. — Без проблем, — развел руками Андрей. Они ещё немного посидели в баре, поболтали о всяком, о музыке, в основном, а потом Каспер засобирался. — До встречи, Андрюх, — уверенно сказал он на прощание. — Как у меня что-то будет, сразу позвоню. — Ага, до скорого. Андрей какое-то время смотрел ему вслед, потом подозвал официанта и взял себе ещё пива. Он сидел в одиночестве, скользил взглядом по полупустому залу, рассматривал размещенное за стеклом пивоваренное оборудование и размышлял о превратностях судьбы. Как так вышло, что самыми важными для себя вещами он сегодня поделился не с пацанами, с которыми пуд соли в свое время съел, и не с Михой, которого любил столько лет, а с чуваком, которого знал без году неделя, и не испытал при этом ничего, кроме лёгкой грусти? В какой момент трещина между ними превратилась в тектонический разлом? Почему он больше не мог договориться с тем, кто раньше понимал его не то что с полуслова — с полувзгляда? «Потому что ты для них всего лишь «я — поэт, зовусь я Цветик». Не обессудь, Князь. Ты ведь и сам это понимаешь», — Шут говорил насмешливо, но, как всегда, очень убедительно. Андрей глубоко вздохнул и помассировал переносицу. Он хорошо помнил, как Миха во время работы над Бунтом сказал примерно то же самое только другими словами. Но в какую обёртку не упакуй дерьмо, дерьмом оно быть не перестанет. «Вот видишь, Андрюшка, и я о том же толкую. Либо ты жрёшь говно из рук своего обожаемого Горшка, либо наконец вспоминаешь, что у тебя есть гордость, и уходишь, громко хлопнув дверью». «Но мы эту тему с моей музыкой уже закрыли, — напомнил сам себе Андрей. — Миха мне уступил». «И надолго его хватит, как считаешь?» Андрей понятия не имел. «А тебя? — продолжал напирать Шут. — Если с Горшком у вас идиллия, любовь и взаимопонимание, чего ж ты в этого скрипача, как в последнюю надежду вцепился? Почему на идею с сольником болт не забил? А хочешь, я тебе отвечу? — Шут буквально соткался из воздуха прямо напротив Андрея. В колпаке и камзоле, с огромным, карикатурным воротником, с разукрашенной физиономией и острой акульей улыбкой. — Потому что знаешь, что все равно уйдешь, — сказал он, насмешливо изогнув нарисованную бровь. — Потому что он тебе больше не нужен. Потому что трахаться — это одно, а жить и работать с таким, как он — совсем другая история. И она не твоя». Шут раскатисто засмеялся, широко разинув рот. Помахал Андрею когтистыми пальцами, и исчез, подернувшись рябью, как изображение на экране испорченного телевизора. Шут ушёл, а вот гадкое послевкусие от его слов осталось. Андрей не хотел так. Даже мысли не допускал, что когда-нибудь, после всего что между ними теперь было, бросит Миху. Но недавняя мечта о том, что поработать одному, записать целиком и полностью свое, без жёсткого цензора за плечом захватила разум целиком и полностью. Особенно остро вопрос с собственным проектом встал именно сейчас, когда Андрей нарвался на неожиданную поддержку от Каспера. Правильно говорят: охота пуще неволи. Андрей вспоминал, как в последнее время раздражался от Михиных порой даже дельных замечаний, как про себя сравнивал его с редактором рок-клуба доперестроечного периода, от милости которого зависела дальнейшая судьба песен. Это было несправедливо, и к Михе имело мало отношения. Но когда Андрей пытался бороться с собой, то получалось только хуже. Все происходившее отдавало гнилью и предательством. Причём, предавал он не только Миху, но и себя самого. Андрей понимал, сколько верёвочке не виться, а конец все равно придет. Шило в мешке не утаишь. Только реальность оказалась намного хуже самых стремных ожиданий. И расплата за малодушие наступила гораздо быстрее. После встречи с Каспером Андрей твёрдо пообещал себе, что поговорит с Михой в ближайшее время. А то такими темпами он до второго пришествия дотянет. Шут, разумеется, гнул свою линию и советовал не рыпаться. Но Андрей был непреклонен. Ему нужен был этот сольник, и нужен был Миха, а вот ложь с недомолвками в этот расклад явно не вписывались. Только жизнь, как обычно, внесла коррективы. Хотя план был простой и чёткий. Андрей не хотел сообщать о своём решении Михе по телефону, а встретиться получилось лишь через пару дней. Да и встреча эта, если начистоту, с самого начала вышла какая-то странная. Андрею бы сразу почувствовать неладное, но увы… С первых минут в Михе ощущалась какая-то нервозность, недобрая взвинченность. На все попытки завязать нормальную беседу он или крысился, или огрызался, или играл в молчанку. Андрей уже собирался без перехода, в лоб объявить ему о своей задумке, но Миха вдруг затушил только начатую сигарету о пепельницу, рывком поднялся и зажал его у кухонного гарнитура. На долю секунды Андрей решил, что Миха сейчас ему вмажет — такое злое было у него лицо, таким страшным, тёмным огнём горели глаза. Но он не ударил, а поцеловал. Набросился на Андрея с пылающим отчаяньем. С жаром и безумной страстью. Не оставил ни единого шанса на сопротивление. Просто снес, разметал, уничтожил, как ураган. Он будто понял что-то или прочувствовал, и всеми силами попытался отсрочить неприятный момент. Отодвинуть неизбежное, выторговать у злого рока еще несколько спокойных, мирных часов для них. И Андрей поддался. Повелся. Позволил увлечь себя сначала в поцелуй, а после — в кровать. Подумал: что изменит одна-единственная ночь? И сам же себе ответил: да нет-ничего. На утро Миха был таким же мрачным. Пока Андрей возился с завтраком, неспешно курил, стоя у окна и смотрел все больше на улицу. Выглядел он уставшим и осунувшимся. — И как оно, Андрюх? — Миха даже не повернулся к нему, спросил будто в пустоту. — Прикалывает тебя вот так, втихаря, со своим сольником мутить? Что ж, ожидаемо. Андрей глубоко вздохнул, выключил конфорку, переставил на подставку сковородку с макаронами. — Да не особо прикалывает, если честно, — наконец собрался с мыслями он. — Что-то не похоже, е-мае… Миха нервно затянулся, повернулся к Андрею и смерил его недовольным взглядом. — Мих, — мягко позвал Андрей. — Ну, я хотел тебе сегодня все рассказать. Хочешь — верь, хочешь — не верь. Ты меня просто опередил. «О, дебил!», — материализовавшийся рядом с Михой Шут закатил глаза и хлопнул себя ладонью по лбу. Может, и дебил, не стал спорить Андрей. Пусть Шут хоть захлебнется проклятьями, но изворачиваться дальше Андрей не станет. Уж свои косяки он в состоянии признать. — Опередил, значит, — прищурился Миха. — А раньше, это самое, что мешало сказать? — Не хотел воздух просто так сотрясать. Не точно все было, никаких серьезных дел, — опять честно ответил Андрей. Миха тряхнул головой, жадно затянулся. Отвернулся к окну, потрепал край шторы. — Нормальная тема выходит, да, Андрюх?! — голос у него прямо вибрировал от плохо сдерживаемой злости. — Тебе, че, впадлу со мной даже планы свои обсудить? — Да причем тут это?! — вспылил Андрей. Михины слова причиняли боль. Он был в своём праве, но легче от этого не становилось. — Мих, я накосячил. Признаю. Но, может, хватит уже? — Как просто у тебя все, е-мае. Думаешь, покаялся — и сразу тебе отпущение с прощением? — прищурился Миха. — Так у тебя учусь, — не сдержался Андрей. Почти сразу пожалел о сорвавшихся словах, но было поздно. Миха нахмурился, тяжело уставился на него исподлобья. Его рука с недонесенной до рта сигаретой застыла в неловком приподнятом положении. Висок прострелило болью, Андрей быстро прижал кончиками пальцев дернувшееся веко. На периферии зрения тёмной тенью мелькнул Шут в траурном одеянии. — Че ж так херово получается тогда? — с вызовом бросил Миха. — С покаянием, в смысле. — А тебе че нужно, чтоб я в ноги упал и ползал на коленях перед тобой? Миха дернулся как от затрещины. — Мне правда нужна, Андрюх, — сказал устало. — Понимаешь, да? Не вот это хождение вокруг да около. Тык-мык. Останусь — уйду. Ты че, е-мае, по-нормальному не мог сразу признаться, что решил один работать? Нахрена ты мне мозги пудрил с этим «давай попробуем»? — А разве не ты первым про «сделаем по-твоему» завёл? — решил напомнить Андрей. От возмущения Миха вытаращил глаза. — И че, блин?!.. Ты этим что хочешь сказать, е-мае? Андрюха! Да как ты… — он будто вдохнул слишком много воздуха и захлебнулся им. Оборвал гневную речь на полуслове, почти сразу сдулся и вместо продолжения только полоснул Андрея гневным взглядом и снова закурил. На мгновение, на одно жалкое, ничтожное мгновение Андрею до одури захотелось шагнуть к нему навстречу, обхватить руками лохматую башку, зафиксировать так, чтобы не смог отвернуться, и выдать, выложить в лицо все как на духу. Честно рассказать про бешеное желание записать и выпустить только свои песни, без вмешательств со стороны и непрошенных советов. Объяснить, что тянул и откладывал разговор, потому что заранее предполагал, какой будет реакция на него. Наконец признаться, как нереально, безвозвратно запутался, как устал притворяться и держать лицо, когда на самом деле все летит в тартарары. А ещё сказать, как сильно его любит и что отчаянно боится потерять. Андрей усмехнулся про себя: какой же жалкий бред. Просто эталонная тупость. «Верно, Андрюшка, — Шут, падла, снова оказался за плечом и теперь зудел над ухом. — Присрались ему твои откровения, уж куда там. Его собственная уязвленная гордость волнует, а вовсе не ты». — Это самое, короче, — мрачно произнес Миха. — Нефиг из меня дурака делать. — Он дернул углом рта, нервным движением заправил прядь волос за ухо. — Может, тебе пиздато за моей спиной надо мной же ржать, а вот мне оно в хуй не уперлось. — Че ты несешь, Мих? Кто над тобой ржёт? «Последние мозги пропил болезный. Что с дурачка-наркота взять? Не серчай на него, Князь». — Да ты, е-мае, с кем только не тер про свой сольник! Думаешь, мне не передавали? Лишь со мной ни гу-гу, как в рот воды набрал. А почему так, Андрюх? Не подскажешь? — Да блин! Ну, обстоятельства так сложились, что теперь? — развел руками Андрей. — Я сам недавно к этой теме вернулся. Знаю, что обещал тебе никуда не рыпаться. Помню. Но не смог, Мих. Хочу. Хочу — и все. Может, попробую, разочаруюсь и не вспомню больше никогда. А может… Он не договорил, осекся, потому что натолкнулся на полный тоски Михин взгляд, и слова встали поперёк горла. — Но тебе я бы все равно рассказал. Неужели думаешь, что реально стал бы прятаться и морозиться? — Не знаю, — покачал головой Миха. — Просто всегда считал, что ты, именно ты, мне врать, короче, не будешь. Никогда, ни под каким предлогом. Понимаешь, да? Андрей стиснул зубы так, что, пожалуй, лишь чудом не раскрошил их. — Но для такого, наверное, надо быть по-настоящему близкими людьми. — Миха, видимо, решил больше не мелочиться, начал давить на самое больное. — А мы с тобой, значит, далекие? — Андрей тоже не мог промолчать. — Хрен его знает, — пожал плечом Миха. — Раньше, прикинь, думал: куда уж ближе-то, е-мае? А сейчас нихрена не понимаю. Он скрестил руки на груди, сгорбился — будто хотел совсем отгородиться от Андрея, спрятаться, как черепаха в панцирь. «Такими темпами дойдёт до того, что он тебя в совращении обвинит, — гадко хохотнул ошивавшийся поблизости Шут. — Всё ради священной связи и великой дружбы. И в рот взять, и в жопу дать». — Ещё скажи, что трахался со мной, чтобы в группе удержать, — Андрея аж потряхивало от гнева. Горели щеки, пульсировали болью виски, внутри все противно лихорадило. — Ебнулся, да?! — с ненавистью выплюнул Миха и посмотрел на Андрея так, как смотрят на что-то в высшей мере отвратительное. — Че хуйню несешь? — К чему тогда эти предъявы про недостаточную близость? — нетерпеливо перебил его Андрей. — Во всем решил меня виноватым сделать?! Ах, какой Князь мудак! Везде напиздел. Получил, что хотел, и в итоге все равно в свой проект свалил. Только это не так. И ты сам все понимаешь. Ну, понимаешь ведь, Мих? Себе хотя бы не ври. «Давай, Андрюшка, добей его! Лучшая защита — это нападение!» Андрей на секунду прикрыл глаза, давая себе передышку, а потом снова ринулся в бой. Он осознавал, что сейчас перегибает по всем фронтам, но отступать было некуда, и он продолжал говорить, вбивая новые гвозди в крышку гроба их дружбы. — Я старался. Да я, блин, из кожи лез, чтобы сделать, как раньше. Всё хотел оправдать твои ожидания. Мы же договорились, я пообещал. — Андрей с горечью усмехнулся. — А вот хренушки. Не пошло. Не пошло — хоть ты тресни, представляешь? И что делать? Вымучивать текста, которые и тебе, и мне мимо? Клепать хоть что-то, лишь бы было? Я не могу так. Не хочу. Да и кому оно надо? — Мне, блядь, надо! — взвился Миха. — Группе нашей. Хотя, может, тебе и группа уже никуда не вперлась. У тебя же, е-мае, только сольник твой на уме. — Группу сюда не приплетай. Не надо этого, ладно? — Ах, да, — демонстративно протянул Миха. — С ними-то ты давно поговорил. Это мне, е-мае, знать необязательно, что второй лидер решил налево свалить. — Второй, — хмыкнул Андрей. — Ну да. Глупая Михина фраза не должна была задеть, но отчего-то вонзилась кинжалом под ребра. Как же Андрея до смерти достал этот ярлык вечно второго. С каким бы удовольствием он его сорвал и обратил в пепел. — Ты, в натуре, что ли, не понимаешь, Андрюх, как это выглядит?! — еще сильнее завелся Миха. — Ты ж предал меня! Нас предал. Нашу идею, е-мае. И слово твоё, получается, пшик. Ничего оно не стоит. — Да, Мих, — устало кивнул Андрей. — Предал, обманул, кинул. Каких ещё собак на меня навешаешь? Ну, вперед. Расскажи, как я тебя разочаровал. Михино лицо перекосилось от брезгливой гримасы. Он досадливо отмахнулся от Андрея, достал новую сигарету закурил. Пользуясь короткой заминкой, Андрей налил себе воды и залпом осушил кружку — внутри все пересохло от волнения. — Одного не пойму, — снова заговорил Миха спустя несколько затяжек, — если давно хотел уйти, че меня тогда не отшил? И не пизди, что раньше про сольник не думал. У тебя вон, на роже все написано. «Претензии пошли. Чем дальше, тем веселее», — Шут уселся на стол слева от них и наблюдал за спектаклем буквально из первого ряда. — То есть трахаться с тобой можно, только подписав пожизненный контракт кровью? — От заворочавшегося в горле кома стало тяжело дышать, но Андрей не позволил себе отмолчаться. — И в залог ты только душу берёшь, не иначе. — Ой, иди нахуй, Князь! — в бешенстве рявкнул Миха. Набычился, сжал кулаки, двинулся на Андрея. Сломанная сигарета раскрошилась табаком на кухонный пол. Андрей морально приготовился к самой банальной кухонной драке, но Миха просто прошёл мимо. Лишь больно пихнул плечом в плечо. Он остановился у самой двери, вдруг резко развернулся, наставил палец на Андрея, очевидно собираясь выдать ещё что-нибудь возмущённое и злое, но в последний момент как будто передумал. Посмотрел с грустью и неожиданно печально улыбнулся. Эта улыбка полоснула остро, как бумажный порез. Обожгла похлеще самой сочной пощечины. Андрей прямо воочию увидел, как растёт между ними толстенная, минимум в два кирпича, стена. Её было не пробить и не разрушить. Получасовой разговор сделал их чужими, не просто чужими — врагами. Все, что объединяло их раньше, кануло в Лету, разлетелось на осколки, вмиг потеряло значимость и важность. Песни, музыка, группа — перестали быть общими. То самое родство душ, что столкнуло их вместе много лет назад исчерпало себя, безвозвратно ушло, развеялось как дым по ветру. И вместе с тем появилось чёткое ощущение конца. В последнее время Андрей будто чувствовал, что они скоро разбегутся. Звоночков на самом деле было предостаточно. Начиная с Михиных участившихся загулов и их ругани по этому поводу, заканчивая постоянными придирками друг к другу на пустом месте. К тому же вездесущий Шут не упускал возможности вставить свои едкие пять копеек, когда напоминал Андрею, что все это издержки отношений с ужасным алкашом и наркоманом, и такую судьбу Андрей себе выбрал сам. Да, пожалуй, их расставание действительно было лишь вопросом времени. Но Андрей привык думать, что случится оно все же иначе. Не музыка, не дело всей их жизни станет яблоком раздора и камнем преткновения. А обычное стремление к нормальной, как у всех, жизни. К жизни без стыдной, порочной связи с лучшим другом, без грязной, но такой сладкой пидорской ебли за семью замками, без лжи и тысячи масок для окружающих. Почему-то Андрей был уверен, что, наигравшись с ним в гомосню, Миха найдёт себе очередную Анфису-Олю-Риту и станет как прежде хуесосить пидоров со сцены, будто ничего в помине не было. А то короткое безумие, что случилось между ними, просто кода, которую они сыграли на разрыв. Последний, ослепительно яркий всплеск всех эмоций и чувств. Агония. В прихожей хлопнула дверь, отсекая все звуки, и вместе с тишиной на Андрея навалилось гнетущее опустошение. Он машинально включил плиту, вернул сковороду на конфорку. Заварил себе чай. Взял пепельницу, вытряхнул окурки, повертел ее в руках, а потом тоже отправил в мусорное ведро. Внутри при этом ничего не дрогнуло. Пока ещё не просочилась в душу боль потери, не изгрызла мозг жалость к самому себе, на накрыло удушливым одиночеством, не наступило осознание, что ничего уже не исправишь. Следующие две недели Андрей загрузил делами. Смотался к родителям. Вызвонил Серёгу Чигракова, поспрашивал о заинтересованных в сотрудничестве музыкантах, ещё раз встретился с Каспером. Воспользовался наконец давним советом Шуры Балунова и предложил пацанам поучаствовать в своём сольнике. «Давай запишемся. Чего бы нет?» — сказал тогда после короткой паузы Поручик. А Ренегат согласно кивнул: «На самом деле, Андрюх, любопытная история. Притаскивай материал, посмотрим, что можно сделать». Никто из них не спросил, в курсе ли Миха и что он думает по этому поводу. То ли у Андрея был такой суровый вид, что сразу пропадало всякое желание лезть в бутылку, то ли Миха сам им давно все рассказал. В любом случае Андрей был рад, что не пришлось отвечать на глупые вопросы, оправдываться и отстаивать свою позицию. Зато в следующую встречу, когда они уже репетировали вдвоём, именно Ренегат первым поднял эту тему. Все произошло неожиданно и без долгих прелюдий. Они сидели на точке, Ренегат сосредоточенно разбирал Кандалы, но вдруг оторвался от струн, вскинул на Андрея немного расфокусированный взгляд и неуверенно спросил: — Андрюх, а ты с Михой когда в последний раз виделся? В смысле, давно вы с ним разговаривали хотя бы? К щекам прилила кровь. Андрей отложил в сторону барабанную палочку, которую до этого крутил в пальцах. Умом он понимал, что Ренегат спрашивал совершенно обычные вещи. Но память мигом выкинула картинку — освещенная желтым светом кухня и Миха, прижимающий его к столешнице, жесткий край чувствительно впивается в задницу, горячие губы выцеловывают место под нижней челюстью. Андрей потер пальцем висок, прикрыл на пару мгновений защипавшие глаза. С такими внезапными воспоминаниями пока не получалось справляться без потерь. — Дней десять, — отозвался он максимально беспечно. — Может, чуть больше. А что? — Да так. Ничего. — Ренегат как будто смутился. Отвёл взгляд, тяжело вздохнул, пожевал губу, взял минорную «си». Потом снова вздохнул, посмотрел на Андрея и все-таки сказал: — Он, кажется, опять запил. На репы забил. На звонки через раз отвечает. Как обычно, короче. Он замолчал, поправил очки, снова склонился над гитарой. Ветер кинул в оконное стекло ледяную крошку, отчетливо зашумела вода в спрятанных за гипсокартоном трубах. — А я тут причём? — раздражённо бросил Андрей. — Поговорил бы с ним, что ли, — не поднимая глаз, осторожно предложил Ренегат. Андрей скептически хмыкнул, а Ренегат вдруг добавил: — Ты ведь единственный, кого он всегда слушал. Чего тебе, трудно, что ли? — Это ты что-то напутал, Саня. Он давно уже никого не слушает. Кроме себя. Но мне трудно, да. Здесь ты прав. Ренегат понятливо, но совсем невесело улыбнулся. К счастью, с дальнейшими расспросами не полез и развивать неприятную тему не стал. Как-то он всегда умудрялся чувствовать ту грань, за которую не следует заступать, какие бы дружеские отношения вас не связывали. «У нормальных людей это называется тактичностью», — насмешливо подсказал внутренний голос. Андрей кивнул сам себе. Кое-чего у Ренегата действительно было не отнять. Этим он всегда отличался, к примеру, от Шуры Балунова. Тот бы от Андрея так просто не отстал и не успокоился бы, пока не вытащил наружу всю правду об их с Михой размолвке. Но даже этот короткий разговор с полунамеками все-таки разбередил душу. Стоило услышать про Миху, и избавиться от мыслей о нем уже не получалось. Пока Ренегат возился с записями, что-то наигрывал, методично отсчитывая ритм, Андрей подошёл к вешалке, нашарил в кармане куртки ключи от Михиной квартиры и вытащил их наружу. Серая сталь блеснула в свете лампы. Они родимые. Так и не вернул до сих. Может, и к лучшему. Андрей стиснул в кулаке связку. Зазубринки больно царапнули ладонь. Вспомнилось, как Миха сразу после новогодних праздников принёс связку и молча повесил на крючок в прихожей. Андрей хотел пошутить что-то про совместный быт и хорошую микроволновку, но язык не повернулся, а шутка вдруг показалась совсем неуместной. Свои ключи, к слову, он Михе не отдавал, даже в голову такое как-то не пришло. И принесенными ни разу не воспользовался, не было повода. А сейчас сами ключи могли стать одновременно и предлогом, и поводом для встречи. Андрей раскатал эту мысль в башке, как бильярдный шар. Прямо физически ощутил, как тяжёлое гладкое дерево стукнулось о стенки черепа, вызывая ноющую, тошнотворную боль. Порепетировали они в итоге скомкано и кое-как. И когда Андрей предложил свернуть лавочку, Ренегат хоть и посмотрел с некоторым недоумением, но спорить не стал. Молча отключил усилитель, убрал гитару. Лишь на прощание, когда пожимал руку, с насквозь фальшивой беззаботностью спросил: — На счёт Михи не передумал? Так и не хочешь с ним повидаться? — Пока — нет, — покачал головой Андрей. Проглотил вертевшееся на языке «думаешь, он прямо горит желанием встречаться со со мной» и такое же глупое «вот сам к нему и поезжай, если так волнуешься». Вместо этого технично перевёл разговор на будущую репетицию. Спросил, когда Ренегату удобно подъехать. Рассказал, что хочет пригласить Каспера. — Помнишь, я говорил, что нового скрипача нашёл? — Ага, помню. Ну, тогда уж и Поручика надо звать, за компанию. — Ладно. Я сам ему позвоню. Ренегат кивнул. Как будто захотел добавить еще что-то, но отвлекся на пиликнувший сообщением мобильник. Андрей невольно отметил, как в мгновения ока помрачнело его лицо. — Все нормально? — спросил он, когда Ренегат убрал телефон обратно в карман. — Да… вроде… — Он бросил короткий, рассеянный взгляд на часы, суетливо дернул бегунок на молнии. — У отца что-то опять давление шпарит. В больницу надо… Я пойду, Андрюх, хорошо? До звонка, в общем. Он похлопал Андрея напоследок по плечу и быстро исчез за дверью. А Андрея словно перемкнуло в момент. Не давая себе больше ни минуты на раздумья, он поспешно огляделся, проверяя, все ли они убрали на места. Потом подошёл к щитку, отключил электричество, запер точку и со всех ног погнал ловить такси. Что он в самом деле, будто баран, упёрся — не пойду, не буду? Кому от этого хуже? Только ему. Неужели он так легко сдастся? Откажется от Михи и всего, что их связывает, даже не попробовав помириться? Ну уж нет. К черту бесполезную гордость, если она мешает быть счастливым. «Ты такой предсказуемый, Андрюшка, — засмеялся над ухом Шут. — Знак какой-то себе придумал. На себя зачем-то шкуру вашего Лося примерил. А что же про другое предзнаменование не вспомнил? Запамятовал, что ли, престарелый сказочник?» «Какое еще предзнаменование?» — мысленно спросил Андрей. «То самое, что ночью к тебе пришло». Шут клацнул зубами, надменно ухмыльнулся. Андрей до боли впился ногтями в собственное бедро, обтянутое джинсами. Такси, в котором он ехал, внезапно резко вильнуло влево, объезжая поспешившего на зебру пешехода. Перед глазами, сквозь мутное, заляпанное грязью и реагентами стекло мелькнуло бледное лицо, испуганные глаза и ярко-красная, очень броская лакированная сумка. Андрей непроизвольно зажмурился. — Эй, барышня, куда летишь?! По сторонам смотреть надо, а не в облаках витать! — на удивление незлобно возмутился таксист. В зеркале заднего вида отразился его обеспокоенный взгляд. Андрей в ответ только хмыкнул. На автомате достал телефон и набрал Михин номер, но вместо гудков равнодушный автоответчик сообщил, что абонент опять недоступен. В висках застучали молоточки, навязчивые, липкие, как жвачка, мысли заполнили голову. Андрей не хотел думать о плохом, но оно получалось само собой. Шут умело дергал за нужные ниточки, филигранно раздувал костёр тревоги, и разворошенная память сразу подкидывала самые нехорошие воспоминания. Как наяву перед Андреем вновь разворачивалось то, о чем говорил Шут. То, что он видел сегодня во сне. А снился ему жаркий летний полдень. Жужжала над ухом настырная муха, с цветка на цветок перелетала бабочка-капустница, высокое солнце нещадно палило с небес и адски припекало макушку. — Блин, мальчишки, далеко ещё? — Наташка поправила большие, кажется, тетьленины солнечные очки, остановилась, прислонив велик к бедру, сняла бейсболку и пару раз обмахнулась ей на манер веера. — Ну так… — неопределенно отозвался Андрей, с затаённым восторгом поглядывая на её золотистые от загара плечи. Наташка закатила глаза, состроила недовольную гримасу, вновь заправила волосы под бейсболку. — Может, домой вернёмся? — предложила она со вздохом. — Неохота уже никакого озера. — Эй, мы че зря столько пилили? — возмутился Степыч, но на сестру все равно посмотрел виновато. — Кто ж знал, Натах, что из-за новой трассы старую дорогу перекопают. — Да пофиг уже, — отмахнулась Наташка. — По этой козьей тропе даже на велике не проедешь, а тащить его я уже упарилась. Она поморщилась и покосилась на огромную насыпь справа от них. Мимо деревни, в которой жила баба Катя, строили новую трассу. Техника работала до поздней ночи и без выходных. Андрей слышал от взрослых, что с дорогой торопились, горели какие сроки, потому камазы с щебнем, самосвалы с песком и арматурой бесконечно сновали по подъездным грунтовкам туда-сюда. В деревне новую дорогу очень ждали. А как иначе? Раньше от железнодорожной станции до первых домов приходилось еще полчаса пилить через лес, другого пути не было, а теперь автобусы обещали пустить прямо до указателя. Для работавших в соседнем городе — великая удача. Не нравился местным разве что значительно поредевший из-за строительства лес да временно недоступная тропа к замечательному, чистому и очень спокойному озеру. — А если туда подняться? — Наташка показала подбородком на насыпь. — Проедем как люди хотя бы до эстакады. Спустимся, а дальше совсем немного останется. — Натах, дорога ещё закрыта, — напомнил Степыч. — Вдруг эти, — он кивнул на строительные вагончики, видневшиеся вдали, — орать начнут? Нафиг надо? — Да сдались мы им, — решил поддержать Наташку Андрей. Очень уж хотелось предстать перед старшей сестрой друга этаким искушенным, бывалым пацаном. Хотя старше она была всего на год. Но когда тебе пятнадцать, это почему-то кажется внушительным сроком. — Ссыкунишка ты, Степашка, — рассмеялась Наташка, заговорщицки подмигнула Андрею и принялась затаскивать велик на насыпь. Через какие-нибудь пять минут они уже стояли на новеньком чёрном, остро пахнущем битумом асфальте и успокаивали сбившееся от натуги дыхание. Дорога была гладкая и совершенно пустынная. От жары воздух вдалеке красиво преломлялся и плыл. Наташка перекинула ногу через раму, положила руки на руль, хитро посмотрела на них со Степычем и провозгласила с задорной улыбкой: — Кто последний, тот обратно несет все сумки! И резко стартовала вперёд, взяв сразу приличный разгон. Ее перламутрово-зеленая «Десна», поймав солнечный луч, будто в насмешку блеснула им катафотом. Андрей увидел, как Степыч поспешно поправляет завернувшуюся лямку рюкзака, чтобы устремились в погоню за сестрой, и тоже быстро оттолкнулся одной ногой от асфальта, а другой с силой надавил на педаль. Но не успели он проехать и десятка метров, как внезапно произошло что-то совсем дурное и невозможное. Андрей так и не понял, откуда взялся этот грузовик. Секунду назад на дороге никого, кроме них не было. Наташка уже подъезжала к подъему на эстакаду… А потом случился этот ужасный удар. Андрей непроизвольно зажмурился. Рефлекторно затормозил. Он не видел ничего, кроме самых первых секунд аварии. Но зато все слышал. Свист шин, отчаянный крик Степыча, собственный вой, лязг металла, но, самое главное, он слышал тяжелый глухой удар. А следом на несколько мгновений наступила гробовая тишина, исчезли даже обычные фоновые звуки. Сон, который сперва шёл неспешно, логично и связно, превратился в настоящий кошмар. Потемнело небо, поднялся ветер, внезапно налетевшие тучи заволокли солнце. Тишина разбилась истошными криками, перед глазами замельтешил рой страшных картинок. Но в память отчётливо врезался только один кадр. Согнутая почти под прямым углом велосипедная рама, ощетинившееся сломанными спицами колесо и россыпь красных капель на изумрудном крыле. Проснувшись среди ночи, Андрей долго не мог прийти в себя. Лицо было мокрым от слез, и глаза продолжало щипать. Дыхание вырывалось пополам с судорожными всхлипами. Все прежние сны с участием Шута казались теперь детскими страшилками, глупыми и безобидными. Потому что то, что приснилось сегодня, не было плодом разыгравшегося воображения или лихо закрученным мороком, это был адский привет из далёкого прошлого. Того самого прошлого, которое Андрей вроде бы давно забыл, спрятал глубоко внутри за семью печатями. Но оно все равно вырвалось на свет, обрушилось на него в самый трудный момент, будто только и ждало подходящего для удара часа. Андрей долго лежал в темноте, перебирая мысленно потревоженные воспоминания. Как он мог все забыть? Это ведь было его последнее лето у бабы Кати. Сразу после трагедии с Наташкой родители забрали его домой и в деревню больше не отправляли. Бабушка стала приезжать к ним в гости сама, а потом и вовсе продала дом и перебралась в квартиру на соседней улице. Очень, очень долго эта история покрывалась мхом и плесенью в глубинах разума. А теперь из тумана памяти все отчетливее проступали подробности. Андрей вновь, как тогда, испытывал ледяную оторопь, просто парализующий ужас и гигантскую вину за то, что не принял сторону Степыча, не отговорил Наташку от дурацкой выходки, стоившей ей жизни. Как и много лет назад он винил себя за то, что не согласился вернуться назад в деревню, когда стало понятно, что привычным путем им до озера не добраться. Самоуверенный щегол, ненюхавший пороха. Что он знал тогда о жизни и о том, как легко ее потерять? Андрей обтер мокрое лицо пододеяльником и вдруг вспомнил, что осенью того же года познакомился в реставрационке с Михой. Случай или судьба? Но жизнь после этого точно перевернулась на сто восемьдесят градусов. Потом Андрей все-таки уснул, а по утру привидевшийся в ночи кошмар уже не казался таким зловещим. Детали выветрились и поблекли, перестали восприниматься как нечто угрожающее и пророческое. Потому Андрей без особых усилий убедил себя, что это всего лишь сон. Неприятный, конечно, но не более того. Просто от стресса, от заебанности и от неопределённости сдали нервы, и подсознание выкинуло такой вот жёсткий кульбит. За целый день Андрей и думать забыл про ночной психоз. Только вот Шут напомнил. Мало того, еще и явно намекнул, что сон вовсе не случаен, а вполне себе символичен. В затылке похолодело, мелко задергалось верхнее веко — на адреналине так случалось всегда. Оказавшись у двери в Михину квартиру, Андрей вдавил кнопку звонка с такой силой, что пружинка внутри жалобно хрустнула. Миха долго не открывал. Андрей уже собирался воспользоваться ключами, как наконец послышался лязг замка. Ручка опустилась вниз, дверь медленно отворилась, и из нутра квартиры сразу шибанул резкий запах скисшей помойки, приправленный сигаретным духом и непонятной химической вонью. — Андрюха? — удивлённо пробормотал замерший на пороге Миха. — Ты, это, чего пришёл-то? — Да вот… Андрей не успел закончить фразу, взгляд выхватил, как Миха неловко, заторможенно трёт лоб, потом скользит рукой к шее — так же медленно и словно неуверенно, и в голове будто сложилась цельная картинка. Да он же вмазанный. Осознание этого факта со всей дури врезало под дых. Андрея словно ледяной водой окатили из ушата. Все заготовленные слова вылетели из башки, осталось только крутящееся на манер заевшей пластинки «как он мог, как же он мог». «Ты как будто с барышней из Смольного дело имеешь, а не с торчком на системе. Чего удивляешься, Князь?» Шут издевался, а у Андрея даже не было сил на внутренний диалог. Он просто смотрел на Миху, и надежда на то, что он все-таки ошибся, таяла с каждой секундой. В темноте прихожей было не видно иголок-зрачков, да и локти закрывали длинные рукава кофты, но Андрей прекрасно подмечал другие характерные штрихи-детали, вроде неустойчивой, слишком расслабленной позы, вялых движений, застывшей мимики. Он настолько изучил Миху, что этого всего хватало с лихвой. Пока оглушенный открытием Андрей мялся на пороге, Миха, пошатываясь, развернулся и исчез в глубине квартиры. Ничего больше не спросил, ни о чем не заговорил, просто ушёл, оставив дверь нараспашку, будто так и должно быть. А Андрея душили обида и злость. Захлестывало разочарование. Сколько Миха в этот раз продержался? Выходило — чуть больше года. Вообще не срок. Андрей чувствовал себя преданным, раздавленным и обманутым. Он ведь на самом деле верил, что хотя бы с «хмурым» у Михи покончено. Верил, как последний дурак, вопреки здравому смыслу. «Бывших наркоманов не бывает, — Шут мерцал глазами из темноты, но не ерничал как обычно, а сухо констатировал факт». Андрей понимал, что он прав, но внутри все кипело от досады. — Ты сорвался, — сказал он без долгих расшаркиваний, как только обнаружил Миху в зале. — И? — Миха потер пальцами припухшее веко. Судя по тону, заниматься херней и все отрицать он не собирался. В свете единственного горевшего в комнате ночника его лицо казалось непривычно острым и длинным. Миха сидел на диване, поставив одну ногу на сидение и расслабленно привалившись к спинке. На голой ступне выпукло проступала венозная сеть, следов от уколов пока не было. «Но ты же знаешь, что это только пока». — Просто не понимаю — почему? Ну, почему, Мих? Это же ничем хорошим не кончится? — бессмысленные вопросы, бесполезные упреки и попытки воззвать к совести. Было уже. Все это у них было. Проходили. — Не знаю, — вяло качнул головой Миха, поморщился. Часа три, наверное, прошло, как проставился, прикинул Андрей. Ещё не отпустило, но пик уже миновал. Что у него сейчас в башке? Пустота и звон? Шум прибоя? Гул проводов? И раздражающий голос Андрея на фоне. Зашибись. Какой тут к черту разговор. — А че ты ко мне лезешь? Какое твое дело, е-мае? — неожиданно с наездом спросил Миха. — Ты же меня, это самое, прогнал. Я ж тебе не нужен. Мешаю, короче. «Класс, Князь! А он крутой!» — хлопнул в ладоши с подоконника Шут. — Ага, давай теперь обвини меня в том, что снова заторчал, — вспылил Андрей. — Да иди ты. Миха нашарил мятую пачку между диванными подушками, вытащил одну сигарету, закурил. Андрей провел руками по волосам, зачесывая их назад. Что он тут до сих пор делал? Что пытался склеить? — И, к слову, я тебя не прогонял, — Андрей сам не знал, зачем пытается что-то объяснить. Слепой не прозреет, глухой не услышит. — Я тебя тоже, — в упор посмотрел на него Миха. — Ты сам решил из группы свалить. Сам, понимаешь, да? — Хорошо. Сам. Доволен. Миха прикрыл глаза, медленно повел головой. Показалось, что ему адски трудно осознавать услышанное и подбирать слова для ответа. — Вот и чеши, Князь, — наконец произнес он после паузы. — Посмотрим, е-мае, через сколько назад запросишься. — А если не попрошусь? Миха самоуверенно хмыкнул. — Попросишься. Жрать захочешь — прибежишь. Думаешь, без «Короля и Шута» ты хоть кому-то нужен? «Ой-ей-ей, какие громкие слова. Но ведь он в них не сомневается. Посмотри, Князь. Вот так он к тебе по-настоящему относится». Он не в себе, мысленно отбил Андрей, хотя отлично понимал, что отмазка хреновая. Приход не освобождает от ответственности, наоборот, является отягчающим обстоятельством. «Да-да, утешай себя. Но мы же все тут понимаем, что сейчас наконец прозвучала истинная правда». Если бы мог Андрей, заткнул бы уши, чтобы не слушать эти подначки. Он и без Шута знал — не дурак все-таки, что Миха его способности в грош не ставит и не считает Андрея даже близко равным себе. Но эти последние слова окончательно расставили все по местам. Хлестнули как пощечина, вошли пулей в сердце, просто убили. — Теперь точно не прибегу, — твердо пообещал Андрей — больше себе, чем Михе — и направился к двери, не в силах больше находиться здесь. Он не ждал, что Миха бросится за ним. Не в том он был состоянии. Да и сам Андрей не хотел всех этих концертов с «уйди-останься». Дороги назад больше не было. Осталась только невыносимая боль и осознание, что Миха воспринимал его, лишь жалким дополнением к себе великому. Придатком каким-то, рудиментом. Эта фраза про «жрать захочешь — прибежишь» отлично иллюстрировала его позицию. Он не верил в Андрея, считал его бездарностью и пустышкой. Сказал бы уж тогда прямо: говно у тебя и тексты, и музыка, ничего ты без меня не сможешь, поэтому сиди и не отсвечивай — честнее бы было. Вдобавок Андрея выбило из колеи, прямо уничтожило, отравило Михино предательство с «хмурым». Плохое предчувствие терзало давно. Андрей догадывался, что срыв неизбежен, но наивно надеялся, что Миха удержится, останется чистым, хотя бы ради близких. Но и тут он ошибся. Андрей выскочил из парадной и быстрым шагом устремился прочь. Не хотелось задерживаться ни в этом доме, ни рядом с ним. Аж тошнило от омерзения. На улице снова лил ледяной дождь. Но Андрей решил, что лучше вымокнет насквозь и поймает частника у дороги, чем будет ждать заказанное такси под козырьком и знать, что с Михой их разделяют всего несколько лестничных пролетов. Перед глазами все ещё стояло его осунувшееся лицо, запавшие глаза, заросшие щетиной щеки, тёмные губы, сжимавшие фильтр сигареты. Одна часть Андрея что есть мочи рвалась назад, к нему. Умоляла вернуться и объясниться. Просила не бросать, убеждала, что всему виной злость и обида, доказывала, что он просто не готов перечеркнуть все их возможное будущее. Будущего нет, отмахивался от нее Андрей и удалялся все дальше. Он никогда бы вернулся. Задетая гордость не позволила бы. Наоборот, он очень ясно понимал, что ни за что больше не сделает первый шаг, не пойдет на перемирие. А значит, никаких шансов у них не будет. Миха ведь тот ещё баран, он скорее удавится, чем признает, что был неправ. — Андрюха! Андрюха, блин! Да стой ты, е-мае! — далёкий приглушенный окрик ударил в спину так неожиданно, что Андрей действительно остановился. Обернулся. — Подожди, е-мае! Куда втопил?! Миха звал его, забравшись на подоконник и высунувшись в распахнутое окно. Когда Андрей это увидел, у него перехватило дыхание. — Осторожнее, Мих! — только и успел прокричал он в ответ. Увидев, что он направился назад, Миха, словно нарочно, высунулся ещё больше. Из-за темноты вокруг, Андрей не видел его четко, только силуэт на фоне освещенного окна. Что он делал, разобрать не получалось при всем желании. Может, слезть хотел и вернуться в квартиру? Но рука вдруг соскользнула с мокрой створки, которую неудачно подхватил резкий порыв ветра. Андрей не успел испугаться. Все произошло мгновенно. Секунду назад Миха свешивался из окна и что-то ему говорил, и вот его уже там не было. Зато был звук. Страшный звук, от которого все оцепенело внутри. Андрей уже слышал подобный. И помнил, чем все закончилось в тот раз. Солнце, чёрный свежий асфальт и отлетевшая далеко в сторону бейсболка, перепачканная кровью. Андрей закричал. Просто заорал, как ненормальный. А потом завыл. Вцепился руками в волосы, потянул, совершенно не чувствуя боли. Хотел снова закричать, но получилось лишь жалобно всхлипнуть. Андрей попытался перевести дыхание, хватанул ртом холодный влажный воздух, раз, другой, но ничего не вышло. Мышцы словно парализовало, диафрагма и лёгкие перестали работать. Господи, почему так больно?! За грудиной все просто вспыхнуло огнем, показалось, сердце сейчас взорвётся. Андрей в очередной раз безуспешно открыл рот, но так и не смог сделать настоящий вдох. Его согнуло пополам, перед глазами все расплылось. Сухим спазмом скрутило горло, по языку растеклась горечь. По спине, от затылка к лопаткам побежали капли холодного пота. Ну как же так… За что… Неужели это конец? «Конец, Князь! Верно мыслишь. Ему конец! — прямо перед лицом появился осклабившийся Шут. — И ты — следующий».