Говорит Москва

Смотря на обнимающихся Аню с Катей, Татищев всем телом чувствует, как Уралов за его спиной отходит подальше. Они застряли всей толпой в дверном проёме, дожидаясь, пока девочки наобнимаются, только потом продвигаясь внутрь. Юра заключает Камскую в крепких объятиях, вдыхая нежный запах и улыбаясь от того, как крепко подруга сжимает его в своих руках. После он отступает в сторону, давая возможность друзьям обняться спустя долгое время разлуки, разуваясь и принимая верхнюю одежду раздевшейся Кати. Та, подхватив на плечи рюкзак со своими вещами, быстро топает в спальню Камской, уже зная, что и куда можно положить. Юра же, слушая явное смущение в голосе Анюты, быстро ретируется к ближайшей двери, чтобы пройти в узкую гостиную. Бросая спортивную сумку на длинный диван и падая на мягкие подушки, он вытягивает ноги, предварительно убедившись, что не снесёт стеклянный столик с телевизором, запрокидывая голову на спинку и тяжело вздыхая. Холодный аэропорт сменился тёплым домом и нежным запахом духов, заставляя дышать глубже, чтобы насладиться этим мгновением сильнее. Светлая квартира Перми имела мало побрякушек, из-за чего её дом можно назвать пустым, однако Юра считал иначе. Небольшой квадратный коридор, из которого можно было пройти куда угодно, вмещал в себя два шкафа и комод Камской. Узкий зал представлял из себя нечто неудобное, но по утрам, когда шторы были неаккуратно задёрнуты, проникающий свет преображал комнату. Да и запах постельного белья заставлял укутаться в толстое одеяло посильнее, чтобы задержаться в этом мгновении на минутку дольше. — Пап, куртку хоть сними, — тихо зовёт Катя, заставляя Юру поднять голову. — Сниму-сниму, только дух переведу, — закинув руку на спинку дивана и сев боком, Татищев укладывается щекой на свою руку, наблюдая, как Катя подходит ближе, залезая на мягкие подушки и расстёгивая молнию на чужой куртке. Юра ей не мешает, но улыбается подобной заботе, подгадав момент и поймав в момент взвизгнувшую дочку. Пряча Катю за плотной тканью куртки, Татищев запахивается, когда замечает в дверном проёме Костю с Аней, которые стали свидетелями воровства ребёнка. Камская, прикрыв губы ладонью, давит смех, пока Уралов, удерживая сумки с вещами, старательно поджимает губы, особенно когда Катя сквозь толстую ткань начинает недовольно бурчать. Младшую приходится отпустить, и она тут же сбегает к тёте Ане, которая отводит младшую в свою спальню, оставляя друзей наедине. Костя ставит сумки в угол, а Юра поднимается на ноги, всё-таки стягивая верхнюю одежду, чувствуя не телом, а всеми фибрами своей души, что Уралов его сторонится. Даже сейчас, расположившись в углу зала, он открывает свой чемодан, шарясь в нём и собирая нужные вещи, чтобы после молча выйти из комнаты и занять ванную. Закрывая дверь в гостиную и переодеваясь в домашнюю одежду, Татищев поправляет волосы, наконец-то повесив куртку на место и пройдя на кухню, где уже хозяйничали. Заменяя Аню на чистке картошки, он занимает себя делом, слушая диалог девочек и изредка добавляя что-нибудь своё. Он успевает расслабиться, когда по голосу подруги может отличить присоединение Кости к их компании. И тот занимается мясом, разделывая его на столе, пока Камская натирает сыр, хваля режущую лук Катю. Последняя, сквозь слёзы, но делала свою работу, громко шмыгая, особенно когда Татищев, закончив со своими делами, пришёл на помощь. Катя сбегает в ванную, а Юра, закончив с луком, возвращается к раковине, собирая мусор и открывая гарнитур под раковиной, краем глаза замечая лежащую за ящиком лука бутылку водки. Однако Аня смеётся рядом с ним над Снежинском, и Татищев старается не думать о родственных связях подруги. — Ой, я же вам ещё одну новость не рассказала! — внезапно вспоминает Аня, отряхивая руки и убирая заготовленные ингредиенты в сторону. — Ко мне на праздник Таня приезжала, просила вам привет передать. — Тюмень? — выпрямившись, уточняет Татищев, на кивок подруги растягивая губы в улыбке, тут же потянувшись к ней чистой рукой и прижав к своему боку за плечи. — Это отличные новости, Анют, просто класс! Согласись же, Катюх! Костя, смотря на друзей, кивает, сухо соглашаясь с чужими словами и возвращаясь к делу. Юра сжимает чужое плечо чуть крепче, чувствуя, как улыбка вместе с радостью сходит на нет. Вчера, когда Уралов начал вести себя отстранённо, Татищев подумал, что дело связано с Романовым. Понятное дело, что телефонные разговоры не заменят разговоры лицом к лицу, но второй день хандрить по этому поводу было так себе идеей. — Ань, мне кажется, что Катя за твои книги села, — убирая руку с плеча уральской красавицы, Юра быстро моет вторую руку, вытирая лишнюю влагу и подмечая пропажу младшей. Камская тут же сбегает с кухни, а Татищев, бросив полотенце к раковине, подходит к столу, за которым расположился друг. Встав рядом и закинув руку на широкие плечи, Юра приобнимает расстроенного товарища, внимательно наблюдая за чужой мимикой. — Ну и чего ты раскис, будто больше не встретитесь? — тихо интересуется Челябинск, заглядывая в яркие глаза напротив. Екатеринбург, разрезая мясо, хмуро поднимает на него голову, упрощая другу возможность рассмотреть золото напротив. — Если хочешь, мы с Катей домой сами доедем, а ты возвращайся к Сашке. У вас ещё получится время вместе провести до начала работы. — Ты это сейчас к чему? — Ты же с нами большую часть времени провёл, — подмечает очевидное Юра, сжимая крепкое плечо и улыбаясь. — Понимаю прекрасно, что хочется и в другой компании побыть, так что… — Стой, давай сначала, — сильнее сводя брови к переносице, Уралов кладёт нож на деревянную доску, выпрямляясь и разворачиваясь к Татищеву всем телом. — Я не понимаю, как ты пришёл к таким выводам. — Ты сам не свой был за день до нашего отъезда, — смотря на свою руку, которая из-за чужих телодвижений сменила своё местоположение на плече, Юра старательно подбирал слова, разрываясь от глупого желания потянуться пальцами к вороту футболки, чтобы прикоснуться к выпирающей ключице. — А Романов, каким бы манерным он ни был, но друг. Я мало чего понимаю в искусстве, а Катя ещё слишком маленькая, чтобы хорошо поддерживать данную тему. Да и третий лишний, как говорится. — Юр… — Кто это тут третий лишний?! — оглушающе злобно слышится за спиной детский голос, заставляя Татищева оторваться от созерцания едва заметного движения кожи в яремной ямке друга, оборачиваясь за спину и резким движением убрав руку с крепкого плеча. — Кать, там и я третий лишний, — с кривой улыбкой сообщает Юра, поднимая голову на хмурую подругу за спиной дочери и тяжело вздыхая. Он мгновенно складывает руки на груди, корча лицо и продолжая. — И какого хера вы все такие хмурые в такой вечер? Так, встретились как-то два… — Татищев! — прерывает начавшийся кошмар Аня, прикрыв уши бедному ребёнку рядом с собой. — Иди ты со своими анекдотами! — Тогда послушай, как эта чертовка с подружкой столкнули Катюху с горки, — с широкой улыбкой вспоминает прекрасное Татищев, оборачиваясь и пряча руки в карманы спортивок, чтобы только не взлохматить приглаженные пряди, дабы показать чудесную картинку подруге. — Ты затащила дядю Костю на горки? — убирая руки с чужих ушей, наклоняется к девочке Камская, получая в ответ довольную улыбку, которую даже не пытались скрыть. — Я тебе даже больше скажу, она настолько его довела, что он по площади за ней гнался, — положив локоть на крепкое плечо и тем самым оперевшись на друга, припоминает Юра, переглядываясь с младшей. Костя рядом с ним тяжело вздыхает, а Аня с удовольствием слушает детский лепет, пересказывающий то, о чём Пермь и так знала. Но одно дело — читать об этом по переписке или слушать пересказ наблюдателя, а другое — непосредственной участницы. К тому же, это был самый лучший способ отвлечь любопытного ребёнка, чтобы он не сидел в гаджетах. Или, что хуже, в бульварных романах взрослой девушки.

***

Наблюдая за тем, как подруга хмуро морщится, тяжело вздыхая и перебирая меж пальцев аккуратный кулон, Юра не может не улыбаться. Он наблюдает пьяным взглядом за тем, как отражается свет ламп на белом камне в форме маленькой звезды, как тонкая цепочка подчёркивает аккуратные ключицы, а щёки некогда любимой девушки горят от радости и смущения. Несмотря на то, что Челябинск оставил свою влюблённость к подруге в прошлом, менее красивой она в его глазах не стала. Всё те же мягкие пряди, от которых приятно пахло, маленькие, но крепкие руки, которые всегда хочется спрятать от холода, худые на вид плечи. Восхищение осталось на своём месте, но сердце предательски чётко сбивалось с ритма, стоило Косте оказаться в пределах видимости. Широкие плечи, на которые оказалось так приятно облокачиваться; басистый, но тихий смех, заставляющий вспоминать самые глупые шутки; смущённая улыбка, когда Катя демонстрировала на всеобщее обозрение сделанные втайне фотографии. Юра чувствует себя влюблённым дураком, и, что беспокоит больше всего, ему это нравится. — Он отлично выглядит, прекращай его теребить, — в конце концов не выдерживает, кажется, вечных мельтешений Юра, положив локоть на стол и подперев подбородок кулаком, поднимая взгляд к глазам собеседника. — Нас, конечно, заверили, что цепочка крепкая, но ты сама понимаешь, что главная задача продавца — продать. — Меня просто беспокоит Костя, — честно говорит Камская, вздыхая и убирая руку от подарка, чтобы только обхватить бокал с вином. Она тоже облокачивается на стол, сгибаясь и смотря на алкоголь. — Между вами что-то произошло, но никто из вас не говорит, что именно, а я… я не хочу, как тогда, в девяностых, ничего понимать. Челябинск стискивает зубы, поворачивая голову на дверной проход, прислушиваясь к тишине из спальни Перми. Зевающая Катя, понимая, что достигла своего предела, всегда самостоятельно уходила ложиться спать, но в этот раз Костя, преследуемый собственными мыслями, пошёл следом, свернув не в зал, где им предстояло спать, а в спальню под напором младшей. Юра и сам понимал, что что-то не так, но что именно — не имел и малейшего понятия. — Я тоже хочу узнать, — тихо признаётся Татищев, поворачиваясь обратно к подруге. — А то, что было между нами, просто стычка взглядов. Ты же знаешь, что Костя… с более современными взглядами на мир. — Знаю, конечно, вы ссорились из-за этого не один десяток лет, — хмыкает Камская, кивая. — Главное, чтобы он сам в это всё не влез. Аня допивает алкоголь в своём бокале, заправляя прядь за ухо и проверяя время. Она плавно поднимается на ноги, собирая посуду, и Юра, помогая ей с уборкой, заранее вспоминает о своей пачке. Убираясь в тишине, они быстро сгружают грязную посуду в посудомойку, и Татищев, стараясь не греметь бутылками, выносит мусор к двери, одеваясь. Накидывая на плечи куртку и нащупывая сигареты, он наблюдает за тем, как Пермь тихо подходит к своей спальне, приоткрывая дверь и тут же улыбаясь. Она оборачивается к другу, коротким махом руки позвав к себе, и Юра, не успев натянуть зимнюю обувь, подходит к двери в спальню, которую девушка открывает пошире. Положив руку на рыжие пряди, Челябинск прикрывает рот ладонью, сдерживая смех, когда Пермь достаёт телефон, включая камеру. Он осторожно придерживает шатающуюся руку подруги, в конце концов забрав мобильник, чтобы с высоты сделать хорошую фотографию. Уралов, устроившись на краю застеленной кровати и вытянув одну руку в сторону, закинул локоть на прикроватную тумбочку, чудом не снеся лампу. Прекрасно зная, что спать он долго не будет, а на боку или животе начнёт подминать закутавшуюся в одеяло Катю под себя, он выбрал самое лучшее положение, если убрать из списка опасности риск упасть на пол. Снежинск, проигнорировав мягкие подушки, прижалась под тёплый бок, устроив голову на чужой руке. Юра, посчитав, как долго они с Аней сидели на кухне, может только посочувствовать старому городу, возвращая телефон хозяйке и ретируясь к входной двери. Уже на улице, освободив руки от мусора и заняв одну ладонь сигаретой, Татищев позволяет себе глупую улыбку, вспоминая то, насколько взъерошены были разноцветные пряди двух дорогих ему людей. Он скуривает две сигареты быстро, торопясь вернуться домой не из-за зимнего холода, что пробирал до костей, а из-за желания так же пригреться под тёплый бок. Однако, когда Челябинск возвращается в квартиру и тихо приводит себя в порядок в ванне, его ждёт разочарование в виде развернувшегося лицом к стене Екатеринбурга. Былой запал сходит на нет, и Юра, разочарованно вздыхая, закрывает дверь, устраиваясь рядом и подминая под себя подушку, смотря на плавно двигающийся бок. — Расскажешь, что тебя беспокоит? — тихо интересуется Татищев, присматриваясь. Уралов продолжает лежать, как лежал, глубоко дыша и смотря в стену. Юра ждёт совсем немного, когда видит, как друг поворачивается сначала на спину, а затем и на бок, лицом к нему, пряча одну руку под подушку, а вторую укладывая рядом. Челябинск смотрит на едва заметные во тьме телодвижения, на то, как двигается чужое лицо, пока его владелец думает. То, как Екатеринбург сжимает губы, как собирается со словами, поднимая голову, — вечно серьёзное лицо не пугало, а веселило, и большую роль в этом приняло воронье гнездо на чужой голове. — Ты же помнишь, кто я? — хрипло спрашивает Уралов, получая в ответ смешок и хмурясь. — Юр. — Нет, слушай, не помню, — подначивает Татищев, подмечая тяжёлый вздох собеседника. — Мужик, ты кто такой и что делаешь в моей постели? — Юра, — вразумляет Уралов, заставляя собеседника взять себя в руки. — Помню я, кто ты, о, великий Екатеринбург, наш приют ты и усадьба, наш Уральский Отче-Мастер, — с улыбкой припоминает стих Татищев, притираясь щекой к мягкой подушке и наблюдая, как Костя прячет глаза за ладонью, потирая веки. — Что именно я должен помнить? — Что у меня несколько отличительные вкусы, — убирая руку от лица, тихо шепчет Костя, быстро проверяя закрытую в гостиную дверь. — Это ты про свою любовь к тоннам майонеза? — стебёт Татищев, тут же глуша свой смех в подушке, слыша рядом с собой мат. — Сука, что у тебя за настроение, — недовольно бурчит Уралов. — Про людей я, прекращай уже этот цирк. — Нет, стой, я только начал, — поднимая голову, хрипло сообщает Челябинск, выпрямляясь на локтях. — Про то, что ты предпочитаешь задницы, я помню, но при чем тут майонез? — Да отъебись ты уже от майонеза! — под очередной хохот в подушку просит Уралов, повышая шёпот. — Подожди, есть же у азиатов практика, когда из человека стол делают, ты, — задыхаясь, начинает Татищев, представляя в голове сцену обмокнутого в майонез человека и понимая, что дальше нельзя, дальше всё плохо. — Додумал, — понимает чужую заминку Уралов, меняясь с другом местами: Екатеринбург смеётся, а Челябинск тяжело вздыхает от глупого поведения собеседника. — Прекращай фантазировать, ты весь настрой испортил. — Да я просто в ахуе, блять, — искренне делится впечатлениями Юра, смотря на собеседника напротив и старательно разглядывая лёгкую улыбку. Это лучше, нежели воспоминания о мокрых снах, в которых члены были смазаны майонезами. Однако полумрак комнаты резко меняет весёлый настрой на интимный, заставляя обратить внимание на то, как тихое дыхание разрывает тишину в квартире. Челябинск, щекой прижимаясь к подушке, сглатывает ком в горле, смотря в глаза напротив, даже в темноте видя, как Екатеринбург всматривается в чужие глаза, пытаясь увидеть что-то своё. Этот взгляд пугает, потому что в голове пробегает глупая в своей сути мысль, что, может быть, Костя увидит там то, чего не должен. Юра чувствует, как по спине бегут мурашки, однако маленькая в своей сути надежда заставляет смотреть в ответ, надеясь на что-то. — Так, к чему ты вёл? — тихо спрашивает Татищев, собирая постельное в кулак под подушкой и рассматривая черты лица Кости. — Касательно моих предпочтений? — уточняет Уралов, поправляя подушку под головой, получив согласный кивок. — Просто у меня сложилось впечатление, будто ты забыл об этом. — И как ты пришёл к этому выводу? — неожиданно для самого себя хрипит Юра, сглатывая ком в горле. — Ты меня касаешься. Юра чувствует, как теряет нить разговора. Он тихо ждёт продолжения, но, когда не получает его, вытаскивает руку из-под подушки, быстро запуская ладонь в мягкие разноцветные пряди, чувствуя, как Костя дёргается от подобного действия. На языке вертится признание, желая расставить все точки на своих местах. Три слова, которые позволят Уралову понять всё раз и навсегда, вселяя во влюблённого Юру надежду на взаимность, на то, что он может быть ответно симпатичен. Три слова почти срываются с его языка, когда Костя убирает его руку в сторону, отодвигаясь дальше, повышая голос и демонстрируя свою злость. — Ты издеваешься?! — садясь на диване, хрипит Уралов, заставляя собеседника сесть на диван следом. — А тебя это смущает? — облокотившись локтями о свои колени, допытывает Татищев. — Разумеется! Это то же самое, если бы к тебе Аня внезапно полезла! — Это с учётом того, что она моя подруга или бывшая любовь? — уточняет Юра, видя, как Костя, открыв рот, замирает, смотря ему в глаза. Татищев тихо продолжает. — Я решил идти дальше. Сделай она подобное сейчас, мне будет приятно, но не так, как в прошлом. Костя молчит, тяжело вздыхая и пряча лицо за ладонями, сгибаясь, чтобы переосмыслить на пьяную голову данную информацию. Юра его не торопит, смотря на разноцветные пряди перед глазами, не прикасаясь. — Она же тебе почти три века нравится, — поднимая голову, шепчет Уралов, позволяя Татищеву разглядеть во тьме милые для души черты. — И продолжит нравиться, но как подруга, — спокойно объясняет Юра, улыбаясь. — Рядом со мной уже есть человек, который мне нравится. —…Ты назвал меня красивым, — совсем тихо, на грани слышимости говорит Костя, заставляя друга нахмуриться. — Когда я разбудил тебя и погнал на кровать. Татищев мгновенно понимает, о чём идёт речь, вспоминая то, как, открыв глаза, хотел первым делом прикоснуться к тёплой коже. Болтающий телевизор освещал резкие черты лица, выделяя глаза и губы. Юра в первую очередь подумал, что ему вновь снится сон, начало которого отличалось неожиданным развитием. Но когда до пьяного мозга дошла информация, что всё вокруг — вполне реальный мир, внутри неприятно съёжилось от разочарования. Но сейчас всё было иначе. — И что ты думаешь об этом? — осторожно уточняет Юра, видя, как чужой взгляд опускается по его лицу вниз, останавливаясь на губах. — Что нам нужно будет поговорить, когда мы протрезвеем. Челябинск на подобные слова фыркает, улыбаясь и кивая. Сердце предательски чётко отбивало свой ритм, заставляя верить.