Пэйринг и персонажи
Метки
Hurt/Comfort
Ангст
Дарк
Повествование от первого лица
Фэнтези
Тайны / Секреты
Хороший плохой финал
Смерть второстепенных персонажей
Смерть основных персонажей
Временная смерть персонажа
Открытый финал
Нелинейное повествование
Философия
Параллельные миры
Элементы флаффа
На грани жизни и смерти
Выживание
Воспоминания
Недопонимания
Одиночество
Прошлое
Разговоры
Тяжелое детство
Элементы психологии
Психические расстройства
Покушение на жизнь
Боязнь привязанности
Упоминания смертей
Обман / Заблуждение
Элементы гета
Исцеление
Самоопределение / Самопознание
Подростки
Предательство
Авторская пунктуация
Предопределенность
Доверие
Посмертный персонаж
Дневники (стилизация)
Подразумеваемая смерть персонажа
Невидимый мир
Фурри
Авторские неологизмы
Надежда
Рассказ в рассказе
Неизвестность
Возвращение
Описание
В мире, где во всех неудачах принято обвинять стечение обстоятельств и судьбу рано или поздно должна подобная "Судьба". Кто или что стоит за высшими силами, которые каждый день находят все новых и новых фурри? Что должно делать тому, кто так или иначе оказался в гуще жестокой борьбы за право существовать? О жизни, о смерти, не боясь... О том, что ждет любого, кто готов без страха ступить за грань, сделать тот шаг, что может оказаться роковым
https://ficbook.net/readfic/12171763 - первая часть
Примечания
(!!!)ОСТОРОЖНО! На свой страх и риск!!! Смотрите метки! (!!!)
Большие части повествования, которые написаны курсивом от первого лица – страницы из личного дневника, который Равенна ведет на протяжении всей истории
11. Дождь...
19 сентября 2023, 05:24
Не помню, как так получилось. Что-то как будто бы желало того, чтобы я вновь вернулась. Чтобы не увидела тогда, в тот единственный раз, света. Отчаяние, не стоящее даже рядом с надеждой на то, что все когда-либо будет как прежде, — мне хватило бы и того, я даже не думаю о том, чтоб лучше! — вот то единственное, что вело меня все еще дальше. Нет, я сдалась еще раньше: не верила больше ни во что — ни в то, что после месяцев, собирающихся в долгие, бесконечно тянущиеся без любого намека на спасительный берег суши, к которому можно было бы пристать, устав от мореплаванья по черному расколотому льду городских трясин, сезоны, и месяцев длительного болезненного разуму и душе этого лечения, в период которого я отдала столько своей крови, — своей и той, что ранимых миражей, хранимых бережно в подсознании, — вновь выхожу в остальной действительный мир, заменяя для себя запах лекарств, спирта, страха и безумия запыленным, но живым по-своему воздухом столицы; ни в то, что возвращаюсь обратно на знакомую своим сердцебиением бетонную площадь, размещающую в побелочном мире четвертый этаж, и открываю сизым ключом обратно дверь той вселенной, где обитает и ныне мое прошлое и все мои отстраненные давние страхи… Я ни на что, в сущности, не могла повлиять здесь, когда запомнила только свое имя, белой нитью безотносительно стягивающее слово «прошлое» — слово, не имеющее для моего поврежденного рассудка более своего первозданного лексического значения, — и что-то, напоминающее слово «настоящее», хотя это было не более чем бессвязным набором картинок и образов, которые мне довелось увидеть в эти несколько месяцев ускоренного лечения… Не могу теперь физически упомнить, извините, не обессудьте… Право, не понимаю, как так могло получиться. Я не в ладу с собой, сдается мне: можно ли вот с такой уверенностью, какая ныне спонтанно поселилась во мне, быть убежденной в том, что я куда старше, чем мне дóлжно в этой не-лечебной действительности быть? Можно ли настолько не отдавать отчет своим действиям, чтобы, не помня себя, искать кого-то на пустых улицах, имея в своем распоряжении одно только осознание того, что я обязана быть с кем-то, что обязана найти того, кто, оказывается, был отчего-то всегда со мной? Где я, собственно говоря, нахожусь теперь? Почем мне знать, куда должна идти и где должна быть, не могу никак понять? Они просто выбросили меня за порог сразу же, как только мне довелось связать между собой пару букв и отличить пол от потолка… Такова ль для меня возможная одна помощь?..
… Я бесцельно шла куда-то вперед; лапы сами несли меня по какому-то заданному курсу, не меняя траектории. Я глядела только на асфальт, оставаясь стеклянной к возмущенной ругани прохожих, на которых натыкалась, к ошалелым гудкам резко останавливающихся пронзительным шинным визгом автомобилей, когда случалось внезапно перебегать оживленные шоссейки, к падающему временами мелкой изморосью дождю. Осень. С ее туманами… С ее тоскливой красотой родства живому миру… Осень… Откуда я знаю тебя? Откуда в подсознании моем твои пасмурные шорохи горького воздуха влажной грозовой почвы, на которой преют опавшие листы с деревьев? Откуда твой ветреный шепот в моей и без тебя гуляющей сквозняками голове? Ты ли тогда была со мной, Осень?.. А я отошла от оживленной автомагистрали и свернула куда-то, потом уже поняв, что в городской парк. Откуда-то доносились звуки музыки, и я, конечно, резко переменила свое направление: не бывало еще такого, чтоб мне хотелось как-либо взаимодействовать с остальным миром окромя моего собственного, где я, должно быть, от самого начала осознанного возраста и обитала. Однако стоило мне попытаться вернуть себе главенствующее положение, как бы вновь собирая всю себя и возвращаясь к нормальному, привычному каждому среднестатистическому фурри понятию существования, все внутри меня внезапно и резко воспротивилось. В голове оглушительно зазвенело, а в глазах помутилось; меня повело обратно к той дороге, от которой нервная я с таким трудом отстранилась. Инстинкт самосохранения, как я уже вычислила, у меня изначально отсутствовал напрочь. Очевидно, природа дала на мне какой-то сбой, даже не важно, что было до того дня, когда я начала худо-бедно соображать и осознавать какие-то элементарные вещи по-новому. Не имеет значения, где я была до этого; я все-таки, похоже, никогда не умела думать о том, чтобы спасти себя и сохранить жизнь свою в случае угрозы. Возникает тут же вполне оправданный вопрос: может ли это быть с чем-то связано? Пусть я ничего не помню, пусть не представляю себе, как выглядела моя привычная жизнь в разрезе до того, как меня упекли в ту психушку… Но вот это отторжение едва ли может возникнуть без причины и повода само по себе, почему-то мне кажется… Нет, почему-то я даже уверена в этом так, как только могу при моих разбегающихся мыслях, силой оставляя их при себе. Была ли я кому-то вообще нужна еще тогда, будучи более здравомыслящей?
Итак, вернувшись к дороге, я направилась вдоль заграждения как раз к тому месту, откуда звучала незнакомая мелодия. Будто бы назло самой себе я упрямо шагала вперед, не имея сил остановиться. Что-то направляло меня упорно, не исчезая в пыли и шуме черного шоссе, не давая свернуть до того момента, пока на горизонте не возникла подходящая парковая тропинка. Я, совсем утратив контроль над собой, просто мягкотело тащилась за неведомой силой, стремящейся добежать до центра парка раньше, чем музыка, вызвавшая такой всплеск энергии, стихнет. Вот уже осталось до дорожки метров пять-шесть, вот уже то маленькое расстояние вдвое уменьшилось…
Неожиданный протяжный гудок машины заставил нервы свернуться в острый клубок, онемевший во всем теле льдинками, которые с треском осыпались в следующий миг вниз, заставляя лапы подкоситься. Что-то сейчас будет, подсказало мне тут же подсознание, и сердце мгновенно замерло, так же охладев к действительности. Дрожа, как загнанная в угол жертва, я медленно-медленно повернулась, понимая, чтó могу теперь увидеть на той злополучной дороге, которую уже оставила за спиной. Устремив не верящий — не то ли самой себе? — взгляд на глухоту стертого асфальта, не знававшего лучших своих времен, я подписала себе самой приговор, невольно смирившись с ним. Я видела как во сне, как по другой стороне улицы бредет какой-то подросток. Находясь будто бы неимоверно далеко от реальности, он, прямо как и я совсем недавно, смотрел только себе под лапы, не обращая ни на что вокруг внимания. Вот он дошел до конца ограды, за которой, однако, не значился пешеходный переход, вот остановился почти точно напротив меня, замерев на миг. Он поднял голову и посмотрел словно бы прямо, хотя по его взгляду сразу стало понятно, что он едва ли видит свет во тьме. Остекленелые голубые глаза обошли равно душно улицу и ряд бегущих машин, развивающих очень даже большую скорость для такого места. Это был юный волк. Он остановился не то, чтобы близко ко мне, но я смогла почему-то до мельчайших деталей различить его сумеречного цвета шерсть, с которой бежала ручьями вода, будто бы его окатила высокая морская волна, безразличное… — или нет, больше безэмоциональное… — выражение и узкую полоску крови, прочерченную из уголка губ вниз. На какую-то долю секунды я удержала взгляд фурри на себе… Мне тут же все стало как-то кристально понятно. Меня сразу задушила паника, пульс подскочил, и все мое существо рванулось бы вперед под прямым углом, если бы неведомая сила не удержала бы меня сейчас. Я хотела закричать; хотела завизжать; сделать что угодно, чтобы просто-напросто предупредить самого волка, спасти от его собственного не-осознания последствий. Нет! НЕТ! Остановись! Стой!..
Неведомая сила дернула меня назад, не позволяя приближаться к дороге; я рвалась будто бы сумасшедшая бешеная собака с цепи, которую не могла разомкнуть, но стена, отделившая меня от смертельной магистрали, даже не шелохнулась, оставшись совершенно неподвижной. Где-то в глубине моей души растерзал все живое такой вопль, на какой мне только хватило бы сил.
…ОСТАНОВИСЬ! Замри! Не двигайся…!.. Замри… замри… замри…
Ровным гулом, глухим стуком и резиновым визгом… Я пошатнулась на лапах… Там лужи крови, чьи-то крики, чертыханья и чье-то безликое осуждение… Все повторялось для меня, как с давней пленки в фоторамке… Я не смогла выронить свой вой… Окружающее поехало на стремительной жестокой карусели, на которой к концу сеанса умрут все… Если только не видение… Если только действительность… Если только не я…
Не помню, как дошла до скамейки и как упала на нее в бессилии. Слез не было. Чувства вышли из строя. Нервы скатились на санках с ледяной горки… С неба хлынул частой сеткой ветер и дождь, заунывно мечущийся над опустевшей ни к черту улицей… Меня ударило током… ударило морозом… раскаленным железом… Какое блаженство — падать в пустоту… Падать и падать во тьму без имени и вздоха… Как чудно потеряться где-то насовсем, если это не сулит… вот так… В голове закрутились с тиканьем какие-то странные шестеренки, о которых я не подозревала до теперь…
***
Насколько жестокой и безжалостной только была создана реальность и жизнь? К чему мы все вот так встречаемся, чем поберечь друг друга без потерь? В моих ушах шелест; в моей груди крик; в моих глазах спектровые пятна… Я забываю, как дышать на этом свете… Почему я? Почему теперь? Где жить и как, чтоб хоть на миг забыться? За что мне, Жизнь?.. Не-знаю—не-слышу—не-думаю—не-чувствую… Да я не хочу!.. Почему я бываю иногда настолько чертовски смелой и отчайной? Того ль мне надо на сей миг?.. — С Вами все в порядке? — как из пещеры с высоким многоярусным сводом донесся до меня нечеткий чей-то голос, и в неопознанной темноте стали медленно разбредаться тайны света игрой блика, а в тишине стали рисоваться пока нечуткие, но крайне разнообразные звуки, присущие вечернему городу. — Вам нужна помощь? Я жалко заскулила и стиснула зубы, когда почувствовала, как перехватило переносицу и зажгло глаза от подступающих слез. Видите? Я жива! Довольны?! Прочь! Оставьте в покое! Не прикасайтесь ко мне! Ненавижу…! — Девушка, с Вами все в порядке? — повторил голос, делаясь постепенно все более реальным и… девчачьим? — Да какая она тебе «девушка», Летти? — с фырчаньем перебил другой, едва ли отличающийся от первого звучанием. — Ей лет четырнадцать, больше и не дать. — Трисс, пожалуйста! — я уловила тихий вздох говорившей. В целом она уже словно бы была озабочена. Клянусь чем угодно, я слышала тревожные нотки, на что нет осознания надеяться; на ту редкость, какую в толпе обыкновения уже и не сыщешь. — Дай воду, — произнес первый голос, слегка растягивая слова, и на мою шею легка лапа, ища пульс. Сбоку недовольно заворчали. — Воду! — резко бросила «спасительница». — Лайт, честное слово, ведешь себя как идиотка! … Я должна встать сейчас… Должна подняться… Негоже мне повторять свои же ошибки, когда судьба дает жестокий урок единожды… Пока не поздно… У меня нет никаких сил… По мне бьет временами дождь, когда налетает порыв ветра… Черт, я должна хоть на время подняться! Пусть они уйдут! Пусть оставят меня в моем привычном одиночестве, наконец! Сдалась мне чужая помощь! Особенно теперь, когда…! Собрав остатки былой воли, я все-таки сделала рывок и приподняла тело над скамейкой, упираясь в древесину трясущейся от напряжения лапой… Я не должна весить много… Мне было так плохо… Я не то, чтобы просто там не ела — я же и под крышей-то не бывала вообще… уж сколько дней?.. Оттолкнувшись, я ударилась спиной о спинку скамейки, наконец, сев. — Все хорошо? «Скорую» нужно вызывать? — спросил первый голос, и, подняв все же глаза, я увидела серо-бурую собаку моего возраста с волнистыми огненными волосами и самыми необычными глазами, которые мне только доводилось видеть… Да кому я сейчас вру? — таких я все равно не видела никогда. Я отрицательно покачала головой и попыталась дополнить сей жест и словесной формулировкой, но собственный голос подвел меня, сойдя сначала в хрип, а потом и в кашель. Незнакомая фурри моментально выхватила из лап своей сопровождающей бутылку с водой и, отвинтив предварительно крышку, осторожно подала мне. Я, не захотев вспомнить о том, что в этом «остальном» мире существует понятие вежливости и благодарности, молча приняла питье и сделала пару глотков, ощущая, как в горле перестает першить и внутри разливается приятная прохлада. Оставив меня на минуту-другую, собака отошла к своей собеседнице, принявшись что-то шепотом обсуждать с ней, а у меня появилась возможность рассмотреть более внимательно тех, кто остановился рядом со мной, когда я… Я же потеряла сознание, так? Нет же другого объяснения этим темноте и тишине?.. Рядом с вышеописанной фурри стояла черно-белая зайчиха с лилово-желтыми глазами, не вышедшая относительно своей подруги ростом. Обе девочки, к слову, были одеты в абсолютно одинаковые черные юбки, лежащие ровными прямоугольными складками, и в короткие малиновые кофты с открытыми плечами, поверх которых были наброшены теплые куртки. Должно быть, это они сейчас выступали в парке на открытой сцене? Наверное, это музыку я слышала издалека?.. — Вам чем-то помочь? — повернувшись ко мне, еще раз спросила собака. — Нет. — Процедила я и сжала лапы так крепко, как только смогла, когда отставила воду на скамейку. — Все в порядке. Вой сирены привлек мое внимание, заставив крупно вздрогнуть всем телом. Затерявшиеся в падении при эмоциональном перегрузе картины повторно всплыли на поверхность, заставляя еще раз детально пересмотреть ту жуткую сцену на дороге. Проследив мой взгляд, та, которую назвали Летти, повернулась к источнику звука и, разглядев, возможно, аварийные заграждения, которыми к тому времени уже было оцеплено место чудовищного происшествия, так и оцепенела. Негнущейся лапой потыкав беспорядочно зайчиху в плечо, она глазами указала на «живописнейшие» виды катастрофы. — Вот черт… — обронила зайчиха. Обменявшись одинаковыми взглядами, подруги синхронно сорвались с места и помчали в сторону дороги. Обернувшись на секунду, собака негромко крикнула мне: — Подождите нас тут, пожалуйста! — … Не говори мне, что это мог быть какой-нибудь ее брат… — различила я более тихий голос так называемой Трисс. «Нет. Это не мой брат…» — мысленно ответила я ей. — «У меня вообще нет братьев…» Но только почему мне такой знакомой кажется эта случайная реплика? Что так отдается тем опасным ощущением недавнего воспоминания, какое не можешь выцепить из закорок, сколько попыток ни предпринимай? — У меня не было времени вспоминать. Поднявшись со скамейки, я обогнула забытый в спешке девочками зонтик и поковыляла прочь. … Уйти… как можно дальше… чтоб им не найти меня!.. Чтоб ничем себя не выдать!.. Мне срочно нужно спрятаться! и понадежнее!.. Но то, что я увидела… То что мне довелось увидеть… Вряд ли сегодня мне будет доступна такая роскошь, как сон… У меня отняли часть живой души… Отняли сердце… Такие кровопотери не излечиваются и не останавливаются просто…