Не стоит благодарности, малыш

Он бежал по коридору, ни о чем особо не задумываясь. Он бежал, снова вспоминая тот злосчастный день. Школа постепенно становится пустой, едва попадающиеся на пути люди окрикивают его со словами, что бегать по школе запрещено. Но ему полностью плевать на это. Он поднимается на третий этаж, еле проскакивает учителя, который вполне мог законно его остановиться, и уже через пару мгновений оказывается на заветном пятом этаже. Ну, как заветном. Скорее горячо им ненавистном, ведь до этого гребаного дня он бы никогда и не поднялся сюда вовсе. Чертов кабинет психолога, чертов маньяк Бальза, который целых четыре месяца не подавал ему никаких знаков и не пытался снова связаться с ним. Будто бы не он организовал тот «несчастный случай», благодаря которому идиот, испортивший его работу, не помер самой тупой и случайной смертью. Удар током, каким только образом он провернул это — оставалось загадкой. Но Эдгару было все равно. Он искренне надеялся, что после этого Лука Бальза оставит его в покое и никогда больше не попадется ему на глаза. Но его желания были разрушены. Сперва это были безобидные записки с какими-то странными стишками, будто написанные неудавшимся поэтом или до боли наивным ребенком. Где строчки о красоте природы чередовались с какими-то выдуманными около-рассказами о героях, что бескорыстно спасают своих любимых женщин из лап злодеев и неведанной опасности. Потом вместе с ними появились небольшие фотокарточки разных людей, большинство из которых были его одноклассниками. Их содержание могло варьироваться от безобидного фото, сделанного в поляне цветов, до переодевания в собственном доме или мирном сне в полностью обнаженном виде в каком-то откровенно дешевом номере второсортного отеля. Этот четвертый месяц он провел, словно загнанный в эфемерный угол, в котором он даже пожаловаться никому не мог. «Каждый день мне в парту кладут какие-то странные стишки и фотографии разного рода содержания, у меня даже есть предположение, кто бы это мог быть». Но едва ли кто-то поверит, что парню, что когда-то почти проткнул руку своему умершему в последствии однокласснику, будут что-то подкладывать в парту. Причем настолько безобидное и нелепое, похожее скорее на тупой розыгрыш. Пусть для некоторых фоток такое оправдание было бы очень и очень натянутым. Да и никто точно уж не поверит в предположение, что все это мог провернуть чертов учитель информатики, которого обожала чуть ли не вся школа. Этот маньяк не врал ему, через некоторое время после похорон, Эдгар не смог сдержаться и поспрашивал у парочки человек, что они думают об учителе Бальзе. «Замечательный преподаватель», «мой самый любимый учитель», «как бы я хотела, чтобы он был куратором моего класса». Он не врал о своей репутации. Это пугало еще больше. Записку «Не хотел бы ты посмотреть со мной наш последний разговор.» он проигнорировать уже не смог. В этот же день он снова направился в кабинет психолога. Он не знал, куда ему еще идти. Ему было все равно, если на месте будет сидеть та самая женщина, ведь он знал, что ее наверняка снова там не окажется. На журнальном столике снова будет гордо восседать этот парень в непоглаженном халате, снова он будет смотреть на него так, будто видит его насквозь. Эдгар Вальден был полностью прав в своем предположении. Отворив дверь без предварительного стука, ему предстала уже знакомая картина. Только в этот раз халат мирно лежал на одном из мягких кресел. — Что-то поздновато для визита к психологу, — безмятежно проговорил парень, даже не поворачивая голову к вошедшему ученику. — Если мои коллеги не способны запомнить ее расписание, то тебе бы стоило быть компетентнее их, дорогой мистер Вальден. — Что тебе от меня еще нужно? — сразу перешел к делу Эдгар. — Я не собираюсь быть для тебя литературным критиком, и уж тем более не хочу оценивать твои потуги к фотографии. — Зачем же так грубо? Прости, но смена неработающей лампочки в коридоре твоего дома для меня не слишком романтично звучит, вот я и подглядел что-то у своих коллег. Хотя согласен, фотографии твоих одноклассников не слишком походят на хорошее признание, но это было довольно веселое занятие, поэтому я не мог остановиться, — он принял вертикальное положение и наконец-то обратил свое внимание на мальчика. — Да ты… — спустя секунду до Эдгара дошла мысль, что Бальза откуда-то знал о чертвой мигающей уже вторую неделю лампочке. По спине пробежал неприятный холодок. — Какое еще, к черту, признание? Какой, к черту, «посмотреть со мной наш последний разговор»? Что ты хочешь от меня, гребаный маньяк?! Подступающий страх он хотел скрыть за маской ярости. Не сказать, чтобы он даже притворялся, ведь он действительно был крайне зол на всю эту нелепую и идиотскую ситуацию, из которой он хотел бы поскорее выйти, но прямо сейчас даже ноги отказывались его полностью слушаться. Он неподвижно стоял на месте, не зная, что еще можно сделать, кроме как попытаться заговорить оппонента. — Ого, снова специально опять упускаешь некоторые слова, Эдгар? — Лука встал со своего привычного места. — Я уже думал, что твоим первым вопросом ко мне будет, как же я так красиво и сухо провернул трюк с твоим одноклассником, как же ко мне и тебе не возникло никаких вопросов, когда камера наблюдения расположена прямо напротив двери этого кабинета, и как я уже второй раз без особых проблем проникаю в него и ожидаю твоего визита? С каждым произнесенным словом он снова приближался все ближе и ближе, пока не прижал вплотную парня к двери кабинета. Вальден снова ничего не может сделать, и в этот раз все еще хуже, чем было. Дыхание участилось, ноги стали еще более ватными, руки начинают дрожать. Почему прямо сейчас он чувствует себя таким беспомощным? Почему в этот раз он уже откровенно опасается Бальзу и боится сделать хоть одно лишнее движение? В какой момент Бальза вообще начал его настолько пугать? — Ну же, Эдгар, ты что, язык проглотил? — его улыбка стала еще более широкой. Теперь это не просто легкая и беззаботная ухмылка, а что-то откровенно пугающее. — Ну ты чего, малыш? От последнего слова ученик не сдержался и скривил лицо. Мерзко. Оно будто проникало глубоко под слой его кожи и быстро распространялось по каждому участку, въедалось и разрасталось все больше и больше. Ему захотелось помыться. Долго сидеть под горячими струями воды и тщательно протирать намыленной губкой каждый участок своего тела. Тереть настолько сильно, чтобы снять с себя всю кожу, отмыть все свои внутренности. Но прямо сейчас у него не было возможности даже покинуть это помещение, которое с каждой секундой тоже становилось для него все более и более грязным. Атмосфера тоже давила на него, былая уверенность постепенно испарялась. Что говорить или делать он не знал. Кажется, в один момент от безысходности он будет готов поверить в чертового Бога и начать молиться, чтобы хоть кто-то в этой дрянной продажной школе заметил его рюкзак на стуле в классе. Что он все еще в школе, хотя занятия закончились. Что по камерам наблюдения станет понятно, насколько быстро и подозрительно он несся в этот кабинет. Что он зашел в него и до сих не выходит, хотя самого психолога давно нет. — У нас был уговор, мистер идиот… — внезапно для самого себя сказал Эдгар. Идиот, придурок, бестолочь. Прямо сейчас в подобной обстановке, когда от смерти тебя отделяют лишь непонятные мысли какого-то маньяка на посту учителя информатики, ты вместо хотя бы дрянных и бесполезных криков о помощи решил выдать подобное. — Хах, а ведь ты прав, малыш, ну значит, он больше не действителен, — он снова, прямо как в тот день, впивается в его губы грубым и настойчивым поцелуем. Грязно. Как же грязно. То, как он извращается с его языком, то, как он словно дикий зверь старается облизать каждый участок его рта. Мерзко. Отвратительно. Его тошнит. Из последних сил он пытается оттолкнуть его и провернуть трюк с ударом в живот снова. Не получается. «Тогда он позволил это сделать.» — доносится очевидная мысль. Все пропало в мгновение ока. Но он не хочет сдаваться. Он старается брыкаться, укусить его, ущипнуть, словно маленький ребенок, что не способен нормально говорить о своих чувствах. Луку забавляет это поведение, он наслаждается этим. Но наслаждение не может быть долгим, постепенно оно наскучивает и может начать вызывать лишь раздражение. Когда Вальден царапает его десну, он хватает его за длинный хвост и одним рывком бьет его головой об дверь. Раздается протяжный болезненный стон. Эдгар больше не мог держаться на ногах и медленно сполз на пол. Взгляд расфокусирован, в сознании дикая каша. — Чертов псих, — очень тихо произносит юноша. От удара, кажется, звенит в ушах. Теперь он точно ничего не способен сделать в этой ситуации. Он маленький, беспомощный котенок, которого хотят избить камнями и утопить в ближайшем водоеме. Он сам забрел в этот клишированный «темный переулок» и сам по своей же глупости позволил этому случиться. — Ненавижу… — Хм, а твой одноклассник был громче с отчаянными мольбами и проклятьями, — он сел на корточки и начал нежно поглаживать его по голове. Это вводило Эдгара в еще больший ступор, хотя куда уже дальше, он сам не знал. — Вы, школьники, такие жестокие личности. Когда вам не могут сделать ничего строже простых словесных наказаний, у вас просыпается ложная уверенность в своей неприкосновенности. Вы считаете себя маленькими правителями своих таких же ложных царств, в которых лишь ваше слово будет верным, и лишь вы самые умные и прекрасные личности на этой дрянной земле, а все остальные идиоты, что не хотят признавать очевидного. Тот бедолага всего лишь хотел покрасоваться тем, насколько сильно было раздуто его царство, когда ты в ответ решил объявить войну. Такие жестокие маленькие школьники. Но, знаешь, мне сильно понравилось то, что ты даже не задумался на миг о последствиях и безжалостно нанес первый и единственный с обеих сторон удар. Это выглядело очень вдохновляюще, очень жаль, что скорее всего никто, кроме меня не видел эту ситуацию подобным образом. — Что за идиотские потуги в псевдо-философию, ты просто чертов псих, — не выдержал всего этого бреда Эдгар. Даже с помутненным разумом было несложно понять, насколько нелепы были все эти рассуждения. — Это ты в конечном счете убил этого идиота, это ты закончил, как ты говоришь, «войну». Так почему прямо сейчас ты пытаешься выставить злодеем лишь меня одного? — А ты проникся всем этим, как я погляжу, — его рука наконец-то оторвалась от бедной головы мальчика. Правда давящая боль вновь подступила к нему. — Не волнуйся, я не пытаюсь выставить злодеем лишь тебя одного, ведь я сам предложил тебе предложение, от которого невозможно отказаться. Предложение избавиться от парня, который просто по своей глупости и случайности испортил твою картину. Картину, которую вполне можно восстановить за некоторое время. Лишить жизни человека за испорченную картину. Вполне себе равноценный обмен, ты также считаешь? Вальден молчал, не в силах как-либо возразить. Сознание кричало ему о том, насколько теперь все это нелепо и по-детски выглядит, насколько все это смешно и абсурдно, словно все это сюжет какого-то дешевого фильма с максимально низким рейтингом. Нелепо. Как же нелепо. Но его все это устраивало. Страшно. Ему страшно. Он заплакал. Слезы быстро скатывались по его щекам. Лука тут же слизнул парочку языком. Мерзко. Снова его затошнило, вперемешку с болью в голове это было невыносимо. Он плакал, не в силах остановиться. Он понимал все. Понимал. И его все устраивало, как бы он этого не хотел. Но ничего бы этого не случилось, если бы он не встретил этого чертового идиота. Он бы дальше жил в блаженном неведенье, где он бы никогда не столкнулся с чертовой реальностью. Внезапно его пинают в живот. Он вскрикивает от резкой боли, его скручивает еще больше. Терпеть уже нет сил. Из-за того, что он пропустил и обед и завтрак, блевать приходится лишь желудочным соком. Во рту появляется мерзкий кислый привкус, кажется, он вляпался руками в эту жижу. — Быть все еще уверенным в своей позиции, но при этом искренне плакать от нее, Эдгар, я не ожидал, что ты настолько глупый мальчик, — он берет его обеими руками за голову и смотрит прямо в красные от слез глаза. — Мне кажется, тебе надо преподать более важные уроки. Не волнуйся, у нас очень много времени на это, не зря же у меня есть доступ к камерам наблюдения, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов, верно? Взгляд у Эдгара пустой. Изо рта все еще стекает противная слюна. — Я ненавижу тебя, — он попытался поднять свою грязную руку, но ее перехватывают и переплетают с ней пальцы, крепко сжимая, полностью наплевав на противный желудочный сок. — Я знаю, малыш, — произносит Бальза и прижимает к себе дрожащее тело. На его лице расцветает нежнейшая улыбка, которая никоим образом не вязалась с ситуацией, происходящей вокруг. Он был искренне счастлив. Он наконец-то добился своего.