Человек без лица

      Дима почти не удивляется, застав своего напарника на рабочем месте с раннего утра. Пока коллеги только подтягивались, лениво попивая кофе и обсуждая итоги футбольного матча, Гром уже полностью погрузился в работу.       «Он вообще бывает дома? Когда Игорь последний раз нормально спал?» — обеспокоенно думает Дубин, замечая двухдневную щетину и залегшие темные круги под глазами. — Дим, подойди-ка сюда! — Игорь склонился над разложенными на столе газетами пятнадцатилетней давности. — Вот! — Гром обводит красным маркером фигуру невзрачного мужчины на заднем плане. Снимок сделан местными журналистами во время похорон одной из жертв, — И ещё здесь! — Гром указывает на фото волонтёрского отряда «Лиза Алярт». — Какого хрена никто не заметил раньше?! — Маньяки часто испытывают непреодолимое желание вновь оказаться на месте преступления, — задумчиво отзывается Дубин, — это перовое, чему нас учили на уроках криминалистики. — Разумовский был прав, — хмуро бормочет Гром. — Дим, нужно сделать запрос в московский филиал Лизы Алярт, возможно у них сохранится список добровольцев помогавших прочесывать лес. — В чем дело, Катя? — раздраженно спрашивает Гром, замечая спешащую к ним суетливую и явно чем-то встревоженную коллегу. — Нам только что поступил звонок на горячую линию. Женщина узнала в подозреваемом инструктора своего сына по верховой езде. — Адрес выяснили? — Да, частная конная ферма в пригороде.       «Фишер много говорил о лошадях». — Собирайся, Дим. И, это, будь осторожен. Загнанный в угол преступник способен на отчаянные и необдуманные действия. — с легкой заминкой добавляет Гром. Дубин мысленно улыбается, напарник всегда проявлял заботу искренне, но неуклюже, предпочитая скрывать свое волнение за напускной грубостью.       До фермы добрались на удивление быстро, раннее утро избавило их от необходимости долго тащиться по изнуряющим пробкам. Пахло скошенной травой и дикой природой. Почти как у меня деревне, думает Димка. Они с напарником осматривают территорию, в ранние часы народу почти нет, сотрудники выводят лошадей на утреннюю прогулку. — Егор Аркадьевич, мы можем поговорить в вашем кабинете? — Гром незаметно показывает удостоверение, ему повезло застать директора прямо на рабочем месте. — Да, пройдемте, — директор растерянно кивает, провожая их в небольшой дом. Моложавый мужчина средних лет, одетый в модную рубашку поло, кепку и легкие кроссовки явно находился в отличной спортивной форме и совершенно выбивался из привычного образа руководителя. — Вам знаком этот мужчина? — буквально с порога начинает Гром. — Да. Это наш инструктор по верховой езде — Сергей Головкин. — Егор Аркадьевич хмурится, внимательно рассматривая фоторобот. — А что, собственно, произошло? — Он работает сегодня? — осторожно спрашивает Гром, — Не подскажите, где мы могли бы его найти? — Хотел бы я знать… — устало произносит Егор Аркадьевич. — Видите ли, он не появлялся на работе последние два дня. Я звонил ему на сотовый, но телефон отключен. Это совершенно на него не похоже. — Хотите сказать подобное поведение для него не свойственно? И как давно Сергей Головкин у вас работает. — Дайте подумать… Кажется более одиннадцать лет. — директор улыбается уголками губ, его взгляд заметно теплеет. — Видите ли, мы содержим здесь не только современный ипподром и конюшни, но и уникальный реабилитационный центр для детей больных ДЦП. Общение с лошадьми оказывает положительную динамику на течение болезни, помогает в реабилитации детей с тяжелыми нарушениями в работе нервной системы. — Хотите сказать Сергей Головин работал с больными детьми? — напрягается Гром. — Он один из моих лучших сотрудников, отлично зарекомендовал себя за долгие годы работы. Очень внимательный к детям, терпеливый. За время его работы ни одного замечания сплошные благодарные отзывы. Родители ему доверяют, да к нему запись на неделю вперед выстраивается, дети его просто обожают. И, знаете, за все годы работы ни одного прогула, или даже серьезного опоздания. Головин всегда был крайне пунктуален, вел здоровый образ жизни и он не мог просто забить на работу и отключить телефон, понимаете? Я очень серьезно обеспокоен. По правде сказать, я и сам думал обратится в полицию. — В этом нет необходимости. — криво усмехается Гром, — У вас же есть его домашний адрес? — Он должен быть в личном деле. Сейчас. — Егор Аркадьевич быстро открывает нужные файлы на рабочем ноуте, выписывает нужный адрес, протягивая майору. — И последнее, если Сергей Головкин объявится на работе, дайте нам знать. Он главный подозреваемый в деле об похищение и убийстве детей.       Игорь и Дима покидают кабинет оставляя директора шокировано глотать воздух. Дом Сергея Головкина находится примерно в часе езды от работы, место довольно уединенное. — Игорь может сначала ордер? Ты же не можешь просто так… — привычно начинает Дубин. — Готово! — торжествующе собщает Гром, ловко вскрывая старый замок. Не вышиб дверь ногой и на том спасибо. — устало вздыхает Дима. В квартире пусто, на столе обнаруживается недопитый чай, явно не первой свежести, в холодильнике протухший суп. — Думаешь, он струсил и снова сбежал? — мрачно вопрошает Гром. — Не похоже, его документы и вещи здесь. Не мог же он без паспорта сбежать? — А что, у нас проблема разжиться поддельными документами? — Нужно выставить пасты на выезды из города и объявить план перехват. — произносит Гром, — оповестить всех сотрудников ДПС. Отправить наших ребят в аэропорт и вокзалы, а также проверить записи с камер видеонаблюдения за последние три дня.

***

— Дим, нашли что-нибудь. — Гром пьет уже третью кружку кофе подряд, мрачно взирая на настенные часы. Похоже эту ночь он снова проведет в участке. — Наши сотрудники отсмотрели все видеозаписи и опросили сотрудников вокзалов и аэропорта. Похоже, Сергей Головкин там не появлялся, по крайней мере он не засветился ни одной из камер. Он словно сквозь землю провалился.

***

      С самого детства Сергей Головкин нуждался в тишине и уединение, чтобы слышать собственные мысли. Сидя на старой, но светлой кухне, после напряженного рабочего дня он часто любил придаваться воспоминаниям, словно заново переживая самые волнительные моменты, бережно хранимые в чертогах памяти. Реальность всегда казалась ему слишком блеклой и серой. Лишь воспоминания и мысли о предстоящей охоте давали ему силы справиться рутиной и повседневностью, опостылевшей и лишённой всякого смысла.       Никто по настоящему не мог понять его замысел, возложенную на него миссию. Испокон веков люди избавлялись от ненужных и нежеланных детей. Бесхитростно и жестоко: оставляли в чаще леса на съедение хищникам, топили в реке, забывали в поле на солнцепёке. Фишер считал что он имеет полное право забирать этих детей. Они были отбросами, не нужные ни собственным родителям, ни обществу в целом.       У них просто не было будущего. Кто из них вырастит: будущие наркоманы и самоубийцы? Кто не строчится в первые годы после выпуска пополнит ряды криминала или пойдет на трассу.       Головкин изменил правилам лишь однажды, когда наткнулся на плавучего потерявшегося мальчика. Мальчишка выглядел странно, бледный с белесыми бровями и ресницами, волосами похожими на первый снег. Но самым запоминающимся были глаза: светлые, с алым оттенком свежей крови. Фишер испытал тогда нечто сродни омерзению и почти научному любопытству. Слишком необычный экземпляр попался в его руки. Раньше ему никогда не приходилось встречать альбиносов.       Сначала мальчик казался Фишеру слишком пугливым и зажатым, но достаточно быстро ему удалось расположить ребенка к себе. Уже через несколько минут пока они шли вдоль просёлочной догори Головкин узнал все что ему требовалось. Малыша звали Марком, сейчас он гостил у старенькой бабушки в Подмосковье, а родители с сестрой остались в далекой Москве.       Фишер воспринял это как знак. Разве бы любящие родители сплавили бы любимого сына на все лето к восьмидесятилетней бабке?! К тому же альбинизм был явным признаком генетического дефекта, который мог передаться следующим поколениям. Мудрые предки убивали подобных детей сразу после рождения. Незачем позволять бракованным генам распространятся в популяции. Даже птицы безжалостно избавлялись от птенцов альбиносов.       Поэтому Фишер считал себя в праве забрать его, так он вносил свой посильный вклад в здоровье своей нации, избавляя ее от генетического брака. В первую ночь подвале Марк впал в настоящую истерику, часами бился в закрытую дверь. Этот плаксивый и странный ребенок жутко бесил Фишера.       Своим писклявым голосом, накатывающими истериками, бессмысленным сопротивлением, нелепой надеждой что его обязательно найдут и спасут. Ночами в холодном подвале он почему-то звал не родителей, а свою родную сестру. Фишер убил с особой жестокостью на глазах у других детей. Звереныши должны били хорошо выучить урок — любое неповиновение карается смертью.       Больше проблем было, пожалуй, только от Влада. Даже будучи раненым и ослабленным он в первые дни заточения смел бросаться на Фишера, все время порываясь сбежать. Детей младших стремился защищать, глупо и бестолково. Пришлось избавиться от него раньше времени.       Дети невероятно живучи и адаптивны. Они сделают все что угодно чтобы выжить. Фишер мог часами наблюдать за своими подопечными, помещённым в подвал, он умел быть терпеливым.       С Серёжей всегда было что-то не так. Это ощущение не покидало Фишера с самого начала его эксперимента, зудело внутри черепной коробки. Обычно дети оставленные в темном подвале начинали кричать и биться о дверь, плакали и звали родителей. Это обычно длилось несколько часов. На второй день приходило отчаяние от осознания что никто не придет и не спасет их. Их накрывал весь ужас и отчаянье от скорой смерти. Измученные голодом и жаждой они начинали видеть в Фишере единственную надежду на спасение.       Серёжа горько плакал сидя на холодном полу, но никого не звал. Умный мальчик. Он давно понял что взрослым на него наплевать. Фишер добрался до компьютера только вечером, сразу включил записи с камер в подвале. И увидел нечто странное. Серёжа заторможено ходит вдоль стен. Глаза его были широко открыты и совершено пустые.       Фишер знал, что сильный стресс может спровоцировать приступ лунатизма. Фишер присмотрелся, замечая что мальчишка не просто касался стен окровавленными пальцами, он будто рисовал что-то собственной кровью.       Порой, наблюдая за ним ночами Фишер видел как Серёжа раскачивается на полу обнимая, себя руками. Его губы беззвучно шевелились, а взгляд был устремлён во тьму. Иногда он мог часами лежать на полу с открытыми глазами разговаривая с пустотой.       Фишер не удержался, сделал тогда парочку снимков на память. И чем больше он рассматривал их тем больше в нем зарождалась странная почти иррациональная тревога. Это не было похоже на бессмысленные завитки и кляксы, которые обычно рисуют маленькие дети. Это было больше похоже на какие-то символы.       Фишер от скуки даже ввел отсканированное фото, запуская программу поиска на компьютере. Все, что ему удалось найти — какие-то статьи о шаманизме и верованиях коренных народов Восточной Сибири. Пару раз встречалось упоминание Кутха. Но откуда маленький ребенок мог знать это?       Когда он пытался добиться от Серёжи ответа зачем он это рисует, мальчик просто плакал и смотрел на него широко раскрытыми глазами. Похоже он искренне не помнил как рисовал на стенах. Что полностью подтверждало версию о лунатизме, но не объясняло всего остального. — Где ты видел эти символы? Отвечай. Иначе я оставлю тебя в темном подвале и скормлю крысам. — обманчиво ласково обещает Фишер. — В книге моего дедушки, которую нельзя было трогать. — тихо шелестит Серёжа, не поднимая глаз.       Почему-то именно этот разговор намертво врезался в его память. Были и другие странности, которым он не придал тогда значения.       Когда он спускался в подвал глаза мальчишки казались янтарно-желтыми. Фишеру казалось что всему виной старая лампочка на потолке, все лишь причудливая игра света и тени.       В отличии от других детей он сразу усвоил правила, он всегда был послушным и делал все что ему говорят. И все же Фишеру иногда казалось словно мальчишка пытается нарочно тянуть время, просто притворяется, давая ему иллюзию полного контроля. Иногда Фишеру казалось что видит ненависть в янтарных глазах, холодную, острую.       Серёжа продержался дольше всех.       В ту ночь, на опушке леса, в свете луны глаза мальчика были жёлтые.       Фишер это отчетливо помнил.       Головкин слишком погружён в собственные мысли чтобы сразу заметить как скрипнула входная дверь.

***

— Долго ещё? — Ворон бросает на ведущего машину Волкова просто убийственный взгляд. — Может все-таки прибавишь скорость?!       Олег с тоской бросает взгляд на заднее сидение, в отличии от хаотичного Птицы Марго меланхолично пялилась в окно, погружённая в собственные мысли, не высказывала признаков недовольства. — Еще где-то час и на месте будем, — весело парирует наемник. — Ты же не хочешь спалиться перед гаишниками, верно? И если медицинские инструменты и хирургические пилы с капельницами можно еще как-то объяснить, то к крысам в багажнике явно возникнут вопросы.       Птица недовольно кривит губы, отворачиваясь от наемника, тянется к смартфону, вновь включая трансляцию. Вид Фишера, похороненного глубоко под землей в импровизированном гробу в полной темноте заметно поднимает настроение. Сейчас маньяк подозрительно притих, почти не подавал признаков жизни, очевидно, смирившись с неминуемой гибелью. — Давно Фишер там сидит? — холодно интересуется Птица, — Уверен, что ему достаточно кислорода. — Абсолютно. Первые часы он бился и орал как резаный. Утомился наверное. Считай, около суток в гробу сидит. — Ничего, мы по несколько суток в подвале без еды и воды в полной темноте сидели. — злорадно добавляет Птица, — Пора вытаскивать его оттуда, веселье только начинается.

***

— Просыпайся, спящая красавица. — грубый низкий голос рокочет откуда-то сверху, огромная тяжелая ладонь в хирургической перчатке издевательски похлопывает по щеке. В шею маньяка вонзается острая игла, заставляя сделать судорожный вздох, резко выводя из забытья.       Фишер резко распахивает глаза, щурясь от непривычно яркого холодного света хирургических ламп. Смаргивает непрошеные слезы, стараясь сфокусировать взгляд на размытых нечетких фигурах, склонившееся над столом.       Первое, что ощущает Головкин — пронизывающий холод. Маньяк на пробу пытается пошевелить руками и ногами, но понимает сразу две вещи: он лежит на холодном металлическим столе совершено голый, его руки и ноги зафиксированы крепкими ремнями.       Фишер насторожено наблюдает за действиями уже знакомого ему похитителя. Волков, насвистывая какую-то прилипчивую мелодию, методично раскладывает на столе пыточные инструменты. — У меня приятель был, зовут Драконом, совершено отбитый псих. Знаешь, у всех в отряде есть дополнительные обязанности. Вот он — палач и дознаватель. Методы у него, конечно, специфические, но эффективные. Дракон раскалывал даже матерых террористов. Мне по долгу службы, как его командиру, приходилось часто присутствовать при ведении допроса. Не думал, что придется применять приобретённые знания на практике. Мне вообще подобные методы не по душе, но для тебя я сделаю исключение. — Олег оскалился, скользнул по Фишеру нечитаемым взглядом, словно прикидывая с чего начать. — Не нужно. — сдавлено выдыхает Головкин, — я готов сдаться полиции, дам показания обо всех убийствах. — А зачем? Чтобы ты в камере сидел и интервью журналистам раздавал? — обманчиво весело парирует Волков.       Острая игла капельницы вонзается в вену. Марго берет шприц, отмеряя дозу препарата, медленно вводит его в физраствор. Ее бледное лицо и неестественного алого цвета глаза кажутся Фишеру смутно знакомыми.       «Марк. Кажется у мальчишки была сестра, видимо, она унаследовала тот же генетический дефект». — Убьете меня и мальчишка умрет. — зло выплевывает Фишер, — и эта смерть будет на вашей совести. Прямо сейчас Леша Макаров мучается от жажды и голода в темном подвале и вам никогда не найти его без моей помощи. — Мы не собираемся тебя убивать.       Фишер вновь переводит взгляд на своих похитителей. Молодой парень с длинными огненно-рыжими волосами подходит ближе, снисходительно позволяя рассмотреть себя, снимая белую маску с птичьим клювом. Острые, но правильные черты лица, высокие скулы, россыпь едва заметных золотистых веснушек на бледной коже и пронзительные янтарные глаза.       «Серёжа?»       В нем не осталось ничего от детской мягкости, но Фишер все равно безошибочно узнает его. — Знаешь в чем твоя проблема, Фишер? Гордыня, она застилает тебе глаза. Ты думаешь что умнее всех. Но знай, пока ты играл с полицией упиваясь своим мнимым превосходством я очень внимательно следил за тобой. Ты совсем утратил бдительность, уверовав в свою абсолютную неуязвимость. — Вычислить где ты прячешь Лешу не составляло особого труда, — холодная торжествующая улыбка застывает на тонких губах Птицы, — Прямо сейчас с мальчиком работают психологи и полиция. Он опознал тебя, Фишер. Леша прекрасно запомнил твое лицо. — Знаешь, боль это такое непереносимое переживание, к которому невозможно привыкнуть или адаптироваться. Когда болевые ощущения становятся экстремальными, особенно когда задеты нервные окончания, психика и тело не выдерживает и человек просто отключается от болевого шока буквально через несколько минут, — без эмоционально произносит Марго, поправляя капельницу, — Но тебе это не грозит. Ты будишь находится в сознании и чувствовать все до самого конца.       Фишер судорожно дергается, пытаясь что то возразить, но Олег фиксирует челюсть, не давая произнести не слова, засовывает шарик кляпа, застегивая ремень на затылке. — От тебя слишком много шума, — усмехается наемник, — Серёжа любит работать в тишине. — Сначала тобой займется Олег, — улыбка на лице Птицы становится по-настоящему безумной, — а после, — Разумовский невесомо ведет ладонью по бедру, задумчиво останавливаясь возле паха маньяка, — мы заберём орудия твоих гнусных преступлений, одно за другим.

***

— Ну-ну, сейчас не время спать. Уснешь когда умрешь. — Волков оскалился, склоняясь над каталкой.       Фишер мучительно простонал от боли. Судя по ощущением его везли по какому-то бесконечно темному коридору. Фишер рос болезненным и слабым ребенком, всегда плохо переносил даже легкую боль, однако с изощрённым удовольствием причинял ее другим. И он никогда не думал что настанет день когда он будет буквально молить о смерти. Сорок восемь часов беспрерывного ада. И каждая минута проведённая в импровизированной операционной пыточной казалась ему вечностью. Он был словно заперт в ловушке собственного тела. Все тело ощущалось как оголенные нервы, он чувствовал себя словно без кожи, одним агонирующим куском бесполезной терзаемой плоти.       Его оставили в каком-то темном полуподвальном помещение. Из источников света только мерцающая лампочка над головой. Фишер слабо дернул руками, ремни все так же крепко фиксировали изуродованное тело, но даже без них у маньяка вряд ли хватило сил даже подняться на каталки.       Фишер медленно повернул голову, взгляд неверяще остановился на обожжённых культях рук. Странно, но он все еще чувствовал фантомную боль в ампутированных кистях, ощущал каждую отрезанную фалангу пальцев.       Где-то на периферии сознания доносился странный шорох из темноты. Какой-то режущий писк и тихая возня. Это нервировало, но мысль все время ускользала, не успев сформироваться.       Фишер слышит шаги, легкие, почти неслышные. Марго подходит к каталке, в темноте ее лицо кажется мертвенно бледным, неживым, алые глаза взирают на маньяка с холодным призрением и безразличием. Острая игла вновь врезается в вену. Марго ставит Фишеру капельницу с плазмой и физраствором, чтобы компенсировать потерю крови и жидкости. Наполняет шприц, повышая концентрацию препаратов до максимального уровня. Они вплотную подошли к завершающему этапу. И она не позволит Фишеру умереть от разрыва сердца или болевого шока. Нет, этот урод будет жив до самого конца. Фишер прочувствует все.       Марго в последний раз проверяет проверяет мочевой катетер, небрежно касаясь кровавого месива оставшегося на месте члена и мошонки маньяка, давит тонкими пальцами на свежую открытую рану. Фишер судорожно воет сквозь кляп. Марго уходит не оглядываясь, уступая место Ворону. Дальше она будет только наблюдать.       Птица подходит к каталке, цепким взглядом окидывая свою работу. Тянется холодными пальцами к затылку Фишера расстёгивая кляп, медленно откладывает его на металлический стол. — Просто добей меня. — хрипит Фишер, его потрескавшиеся губы едва шевелятся, воздух с трудом проходит наружу, но Разумовский все равно слышит.       Маньяк надрывно кашляет и хрипит, стараясь сфокусировать взгляд, следя за действиями своей выжившей жертвы. — Непременно, но позже, — цепкие янтарные глаза смотрят на него с откровенным призрением, словно на мерзкое ничтожное насекомое. — Чего тебе ещё от меня нужно?!       Голос маньяка звучит надрывно, почти истерично. Словно он окончательно обезумел от боли. — Правосудия.       Птица разворачивается, оставляя его в темноте. Напоследок задерживается у самой двери, щелкая выключателем. В помещении мгновенно вспыхивает свет.       Шорох и писк режет слух, становясь невыносимо громким. Голодные крысы почуяв запах свежей крови, вскидывают морды жадно втягивая воздух, отчаянно скребут металлические прутья решетки. Фишер медленно поворачивает голову только сейчас замечая стоящие у стен клетки. Глаза маньяка встречаются взглядом Птицы. Ворон отчётливо видит в них мелькнувшее осознание и первородный ужас. Разумовский молча нажимает кнопку на пульте, открывающую электронные замки на клетках. — Игра окончена. — острая, как лезвие бритвы, улыбка озаряет лицо Птицы, прежде чем он захлопывает тяжелую металлическую дверь.

***

      Серёжа растерянно моргает, осознавая что он очутился в совершенно чужой квартире. — Серый, все хорошо. — голос Олега звучит совсем рядом, сразу успокаивая натянутые нервы. Олег рядом, значит все в порядке. — Ты как? Есть хочешь? — ласково спрашивает друг детства. — Не знаю, наверное. — заторможено отвечает Серёжа, прислушиваясь к себе. — Можно сначала я? — Первая дверь на лево. — Волков понимает его без слов.       Разумовский сбрасывает одежду, забираясь под горячий душ, включая воду. Его все ещё внутренне трясет от нервного напряжения и усталости. Птица не чувствует потребности во сне, а вот Серёжа расплачивается по полной. Судя по ощущениям, Ворон не спал последние несколько суток.       Белые пятна, потерянное время. Серёжа пытается пройти дальше, натыкаясь на глухую стену.       «Поверь ты не захочешь этого видеть»       Птица довольно клекочет внутри, Серёжа каждой клеткой ощущает его темное удовлетворение. Зловещее торжествующее.       «Он больше никогда тебя не тронет, поверь мне. Каждый, кто делал тебе больно-покойник. Я больше никому не позволю причинить тебе вред. Больше никогда.» — Все в порядке, Серый? Встревоженный голос Олега выводит его из транса. — Прости, сейчас, иду.       Серёжа поспешно закручивает кран, насухо вытираясь махровым полотенцем, замечая аккуратно сложенную стопку домашней одежды. Футболка и штаны Олега оказываются ему немного велики, висят как на вешалке, но в его вещах он чувствует себя по-домашнему уютно, защищенно.       Он искреннее благодарен Волче за то что привез его в свою квартиру. Сегодня он просто не смог бы быть один.       На маленькой кухне непривычно светло, пахнет свежезаваренным чаем и горячими сырниками. Серёжа согревает ладони, обнимая большую чашку, нервно теребит рукава широки майки. Смотрит на Олега тревожно и взволновано. В его глазах бывший наемник точно считывает вопрос: Он мертв, Волче? Фишер действительно мертв? — Он мертв, Серый. — уверенно произносит Волков, накрывая его нервно подрагивающие пальцы. — Спасибо, Волче… За всё. — Серёжа опускает глаза, гипнотизируя чашку с остывающим чаем. — И я правда благодарен тебе и Птице, за то что сделал все сам. Я бы просто не смог… Я бы все испортил в решающий момент… Я понимаю что Фишер заслужил свою смерть и все же для меня это запредельная жестокость. — Все кончено, Серый, просто постарайся не думать об этом, ладно? Мы обо всем позаботились.       Серёжа ворочается без сна, обреченно переворачиваясь на спину, изучая ползущие тени на потолке. Совсем как в приюте. Несмотря на безумную усталость Разумовский понимает, что так и не сможет уснуть, нервное напряжение даёт о себе знать. Серёжа нервно мнет край футболки нерешительно застывая в дверном проеме. — Я не могу уснуть, — тихо просит Серёжа. — Иди ко мне, — ласково подзывает Волков, — помнишь как в детстве всегда помогало. — Можно? — Серёжа неуклюже забирается на кровать, сразу же ныряя под одеяло, помедлив еще несколько секунд нерешительно жмется к широкой груди друга детства. Там, где мерно бьется сердце под самыми ребрами. Живой, теплый, сильный. Олег одним присутствием вселял уверенность, разгоняя самые страшные кошмары. — Не уезжай больше, — чуть слышно шепчет Серёжа, — мне плохо без тебя. — Не уеду, я обещаю. Я завязал с контрактами. Теперь я всегда буду рядом, Серый.       «Я же говорил, Птенчик, никуда от нас твой драгоценный Волче не денется»       Серёжа ворочается под боком Олега, пытаясь принять удобное положение, пытаясь унять тревожные мысли. Наконец Разумовский все же решается. — Олег. ты помнишь как умерла моя мама? — Да ты рассказывал мне об этом, — мгновенно отзывается Волков. — ее убил безумный сталкер. — Волче, я должен знать… Это ты убил Поэта? — Разум ерзает, кусая губы. — Я благодарен тебе, но ты не должен был этого делать. Ты и так всегда был слишком добр ко мне. — Нет, Серый. В смысле, я действительно думал об этом, но кто-то успел меня опередить.       «Думал, как же. У Олега уже был наготове подробный план больницы, расписание врачей и точный тщательно продуманный план.» — Значит и убийство в особняке Бехтиева тоже не твоих рук дело? — тихо спрашивает Серёжа, приподнимаясь на локтях, внимательно вглядываясь в родные карие глаза друга. Врать ему Олег совершено не умел. — Нет, Серый. В тот момент я вообще в Сирии находился. — серьёзно отвечает Волков. — Если это был не ты то, — задумчиво продолжает Серёжа, — знаешь, Волче моя мама похоронена здесь, в Питере в последние четыре года кто-то регулярно оставляет свежие цветы на ее могиле. Ее любимые белые лили и фиолетовые орхидеи. — Сегодня я влез в систему видеонаблюдения чтобы стереть все записи, где могла засветиться наша машина, но обнаружил что кто то сделал это за меня. Я уверен, у нас есть друг который разделяет наши идеалы и помогает нам, оставаясь в тени. — Хочешь чтобы я выяснил кто это? — вкрадчиво интересуется Олег. — Нет, Волче. Уверен Птица вычислит его без нашей помощи.