Monster In His Eyes

      — Ты хочешь поиграть со мной? Я говорю тихо, слова звучат низко и хрипло, когда с трудом срываются с моих губ. Моя совесть подсказывает мне не спрашивать, не давить на неё сегодня вечером, но мой член твёрд, а сердце полно любви, и я хочу получить каждую частичку этой ведьмы.       Гермиона смотрит через балконную дверь на Италию, прижав руки к стеклу. Она поворачивает голову, услышав мой вопрос, и настороженно смотрит на меня. Я думаю, что она может сказать «нет». Чёрт, пожалуйста, не говори «нет»…       Через мгновение она поворачивается ко мне лицом, прислоняясь спиной к прохладному стеклу. Её губы приоткрываются, и я жду отказа, жду, что она оттолкнет меня, но вместо этого она шепчет: — Да.       — Да?       Она кивает, повторяя это чуть громче. — Да.       Я смотрю на неё с минуту, прежде чем небрежно подойти к ней, засунув руки в карманы. Мне требуется вся выдержка, чтобы не схватить её, не задрать её платье, не нагнуть её над ближайшей поверхностью и не выебать её до полусмерти.       Всю ночь. До утра.       Трахать её до тех пор, пока она не сможет больше стоять. Но я уже достаточно взял от неё, и буду брать, пока смерть не разлучит нас. Наша поездка в Италию и сегодняшняя ночь — это ради неё, ради того, чтобы она вспомнила, как сильно любит меня. Она под моей кожей, и я хочу чувствовать себя как дома в её теле.       Потому что мне нужно, чтобы она тоже что-то получила от этого, что-то, что заставит её чувствовать себя хорошо. Мой взгляд пробегает по её телу.       Она прекрасна в этом платье.       Она иногда стесняется своего тела, особенно когда ловит меня на том, что я смотрю на неё, одергивает ткань, чтобы прикрыть те места, куда она не хочет, чтобы я смотрел.       Но это бессмысленно, потому что я знаю каждый сантиметр её тела.       Я запомнил каждый изгиб и впадинку, каждый шрам и царапинку на её коже, выпуклость грудной клетки, когда она выпрямляется, напряжение её пальцев, когда они цепляются за меня, изгиб пальцев ног, когда удовольствие переполняет её.       Она совершенно несовершенна, от её диких непокорных локонов до веснушек, усеивающих её раскрасневшиеся щеки.       Для меня всё в ней прекрасно.       Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, и она тоже замечает это. Сузив глаза и нахмурившись, она язвительно говорит: — Что, чёрт возьми, ты находишь таким забавным?       — Тебя, — признаю я, смеясь и останавливая её, когда она пытается отойти от меня. — Ах, не будь такой. На самом деле это твоя вина, что ты такая красивая, когда злишься.       — Ты сумасшедший.       — Да, — говорю я. — Ты делаешь меня таким. С этим фактом не поспоришь. Она просто смотрит на меня.       Я притягиваю её ближе. — Я хочу знать, что тебя возбуждает. Это ролевые игры?        Она медленно качает головой.       — Секс втроём?       Она сморщила нос. Слава Богу. Я не уверен, что смог бы делить эту ведьму с кем-нибудь. — Грязные разговоры?       Она поднимает плечо, наполовину пожав плечами, её щеки раскраснелись. Я воспринимаю это как «да».       — Когда за тобой наблюдают?       Вот реакция, которую я ждал: румянец пробегает по её шее, а губы подрагивают, когда она отводит глаза.       Динь. Динь. Динь.       Это будет весело, я тяну её к себе, и она не сопротивляется, позволяя мне взять её за руку и вывести наружу, на балкон. Близятся сумерки, небо покрыто яркими розовыми и оранжевыми вихрями, которые медленно растворяются в темноте. Я останавливаюсь на балконе и смотрю на неё, не отводя глаз от её тела.       Отпустив её, я делаю шаг назад, поднимая руки, чтобы остановить её, прежде чем она последует за мной. Она хмурит брови, но слушается, настороженно наблюдая за мной, когда я делаю ещё один шаг и сажусь на большой шезлонг, достаточно длинный и широкий, чтобы я мог вытянуть ноги и при этом иметь достаточно места. Я устраиваюсь поудобнее, расслабляя спину, и скидываю туфли, прежде чем снова посмотреть на неё.       Она нервно ёрзает. Хорошо.       — Раздевайся.       От этого слова её лицо загорается, щеки становятся ярко-красными, глаза расширяются от шока. — Что?       — Разденься, — повторяю я. — Сними свою одежду.       Она не двигается ни на дюйм. — Я думала, что ты хочешь поиграть, что мы… Её взгляд устремлён на стеклянные двери, ведущие в комнату. — Что ты, знаешь…       — Игры не всегда связаны со мной. Я был груб с тобой прошлой ночью. Сегодня вечером мы попробуем что-нибудь другое.       — О… Это всё, что она говорит, как будто она никогда не думала, что мы можем играть по-другому.       Я киваю в её сторону, когда произношу это слово в третий раз. — Раздевайся.       На этот раз она не сомневается. Потянувшись вниз, она берётся за низ платья и быстро стягивает его через голову, а затем позволяет ему упасть на пол, оставаясь в чёрном лифчике без бретелек и подходящих стрингах.       Она снимает туфли, но колеблется и вопросительно смотрит на меня. Я киваю, поощряя её продолжать. Бюстгальтер падает на пол террасы через несколько секунд, потом она цепляет большими пальцами трусики по бокам, делает глубокий вдох и закрывает глаза, стягивая их. И теперь она стоит там, совершенно обнажённая, и выставляет руки перед собой в попытке прикрыть своё тело.       Я жестом прошу её подойти ближе, и она подчиняется, шагнув прямо ко мне. Как только она оказывается достаточно близко, я хватаю её за бедра и притягиваю к себе на шезлонг. Она устраивается на моих коленях, её руки лежат между ног.       — Я люблю каждый твой дюйм, — говорю я ей. — Каждая часть твоего тела, которая заставляет тебя нервничать, доставляет мне удовольствие. Я не вижу никаких недостатков, ничего, чего можно стыдиться или смущаться… ничего, что ты должна скрывать от меня. Я видел всё это, и мне это нравится. Ты прекрасна, малышка.       Она прекрасна, когда улыбается, когда смеется со мной. Но она красивее всего, когда ничего не делает. Когда она знает, что никто не смотрит на неё, когда она думает, что она одна. Её стены опущены, её защита снята, и настоящая Гермиона сияет.       Она задумчива и спокойна, тихий ветерок посреди бури, который почему-то успокаивает меня. Она теряется где-то в своих мыслях, и как бы я ни ненавидел, когда она так делает, она чертовски прекрасна, когда это происходит.       Если бы мне пришлось объяснять, почему я влюбился в неё, я бы ответил так. Потому что она прекрасна. И я не имею в виду только внешность. Вы не найдете её на обложке журнала. Она больше похожа на ту, которую можно найти в музее, на картине или в литературном произведении. Её красота — в её душе.       Выражение её лица смягчается, плечи расслабляются. — Это первый раз, когда ты меня так назвал.       — Как назвал?       — Малышка, — тихо говорит она. — Ты никогда не называешь меня так.       — Тебя это беспокоит?       — Что? Нет, конечно, нет. Она смотрит на меня так, будто искренне смущена. — С чего бы это?       — Некоторые женщины считают это унизительным.       — Не я. Это заставляет меня чувствовать себя… Она мягко улыбается, когда прерывается. — Ну, ты знаешь.       — Что ты чувствуешь? — спрашиваю я с любопытством.       — Как будто я особенная, — говорит она. — Как будто ты дорожишь мной. Как будто ты меня любишь.       — Люблю, — говорю я, мои руки перемещаются с её бедер на грудь, кончики пальцев касаются её груди, большие пальцы поглаживают её соски.       — Я влюблён в тебя, малышка.       Она улыбается, когда я повторяю это, прикусив нижнюю губу, чтобы не расплыться в ухмылке. Если бы я знал, что это слово так на неё подействует, я бы уже давно его произнёс. И я бы повторял его снова… и снова… и снова.       Я нежно целую её, пощипывая соски, когда она прижимается ко мне. Мои губы перемещаются с её губ, прослеживая линию её челюсти, прежде чем я шепчу ей на ухо. — Прикоснись к себе.       Её глаза расширяются, когда я отстраняюсь, расслабляясь в кресле. — Серьёзно?       Я киваю, мои руки возвращаются к её бедрам. — Я хочу посмотреть.       — Я… Она снова нервничает. — Я не знаю.       — Просто ляг на спину и закрой глаза, — говорю я. — Покажи мне, как ты доставляешь себе удовольствие.       Не нужно больше уговаривать её, чтобы она улеглась в шезлонг между моих ног, положив голову на край. Она придвигается ко мне ещё ближе. Её руки опускаются к промежности, на мгновение прикрывая её, прежде чем она медленно начинает ласкать себя.       Сначала она скована, её движения немного резкие, потому что она нервничает, но чем больше она поглаживает себя, тем больше её тело расслабляется. Она проводит круги вокруг своего клитора, я замечаю её красный лак на фоне сверкающей розовой плоти, когда она раздвигает ноги шире, давая мне лучший обзор.       Мой член настолько твёрд, что причиняет боль, натягивая штаны. Мне отчаянно хочется вытащить его, быстро погладить, чтобы получить столь необходимую разрядку, но я застыл, потрясённый, наблюдая за ней. Я ласкаю её кожу, мои руки нежно пробегают от её коленей вверх по бедрам и обратно. Она извивается, поглаживая быстрее, сильнее, и начинает хныкать. Она уже близко. Этот звук, я убежден, убьёт меня на хрен.       Смерть от оргазма… и это даже не мой собственный.       Я был неправ. Я думал, что она красивее всего, когда ничего не делает, но ни один другой момент не сравнится с этим. Она так доверяет мне. Доверяет настолько, что отпускает себя, показывает мне то, что никто больше не увидит. Показывает какая она, когда совсем одна.       Та, которую по-настоящему знает только Гермиона. Её хныканье переходит в стон. Её спина выгибается. Я чувствую, как мышцы её ног сжимаются, колени смыкаются, а пальцы выгибаются, когда оргазм накрывает её.       — О Боже, — стонет она. — Ах, Гарри! Глаза закрыты, она отдаётся сама себе, и она зовёт меня. Меня.       Я чуть не кончаю в свои чёртовы штаны.       Стон вибрирует в моей груди, когда мои руки опускаются на внутреннюю часть её бедра, удерживая, пока она дрожит от удовольствия. Это длится всего несколько секунд, пока она не перестает вздрагивать и не опускается обратно на шезлонг.       Она не смотрит на меня. Она просто лежит там, её дыхание затруднено, когда она снова накрывает свою киску. Я ослабляю хватку на её бедрах, мои руки ложатся на её колени. Мои большие пальцы легонько поглаживают её колени, и проходит всего несколько секунд, прежде чем она хихикает. Она боится щекотки. Её глаза открываются и встречаются с моими. Я вижу, что она всё ещё нервничает, но она улыбается, как будто ей стало легче.       — Я рада, что всё закончилось, — говорит она.       — О, ты ошибаешься, — отвечаю я. — Это было только начало. Я соскальзываю с шезлонга и хватаю её за руку, подтягивая к себе. Её ноги шатаются, когда я тащу её через балкон.       — Подожди, куда мы идём? Что мы делаем? Подожди!        Я не отвечаю. Отвечать бессмысленно.       Она точно знает, что я делаю, когда я тяну её к парапету балкона. Он всего в несколько футов высотой, и достигает её талии, когда я притягиваю её к себе, спиной к своей груди, и прижимаю к нему. Её руки тут же ложатся на грудь.       Мы находимся слишком высоко, чтобы кто-нибудь на земле мог хорошо её рассмотреть. На таком расстоянии она была бы лишь смутной тенью в надвигающейся темноте. Но нас окружают высокие здания, широко распахнутые окна обращены к нам. И много возможностей для чрезмерно любопытных оценить великолепный вид, который она открывает городу Риму.       — Гарри, — шипит она, когда я расстегиваю ремень, не раздеваясь, чтобы наконец освободить изнывающий от желания член.       — Что, по-твоему, ты делаешь?       Поглаживая несколько раз, я прижимаюсь к ней, сгибая колени. Я раздвигаю её ноги своими, потирая головкой члена её влажные складочки. Она повторяет моё имя, пытаясь заставить меня ответить ей, сопротивляясь словами, но её тело подчиняется каждому моему капризу. Она, кажется, инстинктивно выгибает спину, ещё больше выпячивая задницу, и приподнимается на цыпочки для меня.       — Гарри, чёрт возьми, — говорит она. — Ты сумасшедший.       — Ты уже говорила это, — простонал я, медленно проникая в неё. — Теперь ты просто повторяешься. Она всегда была тугой, но под этим углом ещё сильнее сжимает мой член. Её тело прижимается ко мне сильнее, когда я вхожу глубже. Она снова произносит моё имя — Гарри, но на этот раз это не знак протеста.       Это вздох капитуляции, стон удовольствия, когда она прижимается к холодному бетону и принимает меня в себя. Одна рука обвивается вокруг её талии, удерживая, притягивая её обратно ко мне, а моя другая рука скользит вверх по её груди, между грудей, упирается в основание её горла, и я заставляю её подняться вертикально, чтобы она больше не пыталась спрятаться. Она крепко вцепилась в мои предплечья, но не сопротивляется, держится так, словно я стабилизирую её.       Я двигаюсь медленно. Мне приходится. Угол дерьмовый, наш рост не совпадает, вселенная работает против нас, но этого достаточно, чтобы сделать то, что я хочу. Дело не в сексе — дело в ощущениях. О том, чтобы дать ей то, что, как я знаю, поможет ей возбудиться. И я могу сказать, по тому, как она прижимается ко мне, поддаваясь моему весу, что я держу её именно там, где хочу. Она практически размахивает белым флагом. Она моя.       — Малышка, — шепчу я ей в волосы. — Малышка, малышка, моя малышка… Она дрожит. Я чувствую, как дрожит её тело в моих объятиях, как она тает от этого слова, как она тает для меня. Моя рука на её талии смещается вниз, достаточно низко, чтобы я мог поглаживать её клитор в ритм моим толчкам. Она извивается, её дыхание затруднено, когда она расслабляется ещё больше, чувствуя себя комфортно.       Мурашки покрывают её кожу. Я вижу, как они ползут вверх по её рукам, пробираются к шее, когда я наклоняюсь и целую её плечо. Она крепче прижимается ко мне, ногти слегка впиваются в кожу, тело почти падает, когда оргазм охватывает её. Я удерживаю её в вертикальном положении, выдерживая её вес, и двигаюсь в ней, наслаждаясь её криками, когда она пытается проглотить моё имя. Это рай и ад, слышать это. Прекрасная пытка.       — Тебе это нравится, не так ли? — спрашиваю я, моя свободная рука пробегает по её волосам, прежде чем зажать их в кулак, заставляя её вскрикнуть, когда я тяну за них, обнажая её шею. Я целую её горло, проводя языком по нему, пробуя на вкус её пот, а затем впиваюсь зубами в её подбородок.       — Тебе нравится, когда я груб с тобой.       — Мне это нравится, — говорит она, задыхаясь.       — Потому что ты доверяешь мне заботиться о тебе, — говорю я. — Ты доверяешь мне себя.       — Я доверяю тебе.       — Потому что ты заботишься обо мне, — говорю я, мои губы рядом с её ухом. — Ты любишь меня.       — Люблю, — шепчет она. — Мерлин, помоги мне, я люблю тебя.       Прежде чем эти слова полностью сорвались с её губ, я заставляю её голову опуститься обратно. Её глаза открываются от удивления, прежде чем я прижимаюсь к её губам и крепко целую её. Ей требуется секунда, чтобы поцеловать меня в ответ, когда я отпускаю её волосы и хватаю её за бедра, притягивая к себе. Она оказывается прямо против меня, моё тело прижимает её к бетону. Я сильно надавливаю на неё, трахая её изо всех сил, задыхаясь, когда мои мышцы напрягаются, а внутри меня нарастает напряжение.       Чёрт, я сейчас кончу.       — О, Боже.       Как только она говорит это, я прижимаю её к стене, чтобы снова освободить руку и просунуть её между нами, чтобы погладить её клитор. Она едва успевает вдохнуть, прежде чем слова снова вырываются в виде стона.       — О Боже. Проходит совсем немного времени, и она снова кончает, её ноги трясутся, тело дрожит вокруг меня, а в груди вибрирует громкий крик, который она не может сдержать. Это мучительный крик наслаждения, который потрясает меня до глубины души, взрываясь где-то глубоко внутри меня, так что я больше не могу сдерживать свой собственный. Я хриплю, прижимая её к бетону, и с силой вхожу в неё.       Ночной воздух прорезает клич, громкий свист эхом разносится по улице. Я бросаю взгляд в ту сторону, когда мужчина хлопает в ладоши. — Браво!       — О Боже, — простонала Гермиона. — Я даже не могу…       Она выскальзывает из моей хватки и убегает, оставляя свою одежду там, где она её сняла, а я спрашиваю: — Не могу даже что? Но она исчезает, прежде чем я успеваю произнести первое слово. Смеясь, я машу рукой мужчине и направляюсь внутрь. — Чао.