Liberté, égalité, fraternité

- Вы ведь лжёте? Умоляю, скажите, что вы лжёте! – словно умолешенный спрашивает Франциск, отстраняясь, буквально отползая, но не прирывая зрительный контакт, и я вижу, как небесно голубые глаза наполняются каплями горячих слёз. Я отрицательно покачиваю головой и, застегнув свои бриджи, встаю, протягивая ему руку, чтобы и он встал тоже. Он с силой и, одновременно, бессилием ударает меня по руке. Следущий удар был уже звонкой пощеченой, заставившей меня сделать несколько шагов назад, потирая красную после удара кожу. - Diable! Bâtard! Как вы посмели? – со всей злобой и обидой, на которую только способен, выкрикивает Франция, – Вы знали, в каком я состоянии, и мало того, что вы напали на меня, усугубляя ситуацию, так вы ещё и воспользовались мною, затуманивая мне разум своими проявлениями нежности! Я почти почувствовал себя любимым, а вы...! - Ах, я даже не жалею, вы заслужили такое отношение к себе! Чего ещё хочет блядь, готовая лечь под любого!? Будь на моем месте кто либо другой, вы бы все равно ему или ей отдались! – по его щекам покатились большие капли слёз, стоило мне произнести это, и он опустошено падёт на колени, закрыв лицо руками. - Non! Tu ment! – успеваю услышать я, прежде чем хлопнуть массивной дверью, выйдя из библиотеки. До ближайшей деревни не менее 2 часов пути, но оставаться тут мне не хотелось. Было гадко от самого себя, и я даже не хотел думать, была ли эта ссора последней. Каждый раз мне казалось, что да, и в сердце больно кололо, от того, что я больше не увижу взгляд небесно голубых глаз и не почувствую теплое дыхание. Я оставил его одного.

Эпилог

Свет телевизора слепил глаза, и я, сквозь слепоту, пытался понять, что вообще происходит на экране. Судя по звукам, там происходила какая то экшн сцена. В целом, плевать. Куда интереснее было наблюдать совсем другое представление. Признаться честно, Франция мог превосходно брать инициативу на себя, например, когда был сверху, ещё лучше он был, когда, неуверенно ищя опору в моих плечах, в своем медленном, невероятно чувственном, проникновенном темпе насаживался, стараясь с каждым разом брать глубже, сначала на пальцы, а позже, будучи хорошо подготовленным, и на член. Я уверен, ни один художник мира не смог бы перевести на холст эту восхитительную картину: струящиеся золотом по плечам волнистые, влажные после душа локоны, слегка загорелая кожа, хаотичный румянец на щеках, блестящие от слёз, затуманенные глаза и губы, такие мягкие, алеющие от поцелуев и лёгких прикусываний, тихо что то шепчущие. Лишь бы это были не глупые романтичные фразы, будто вырезанные из низкопробных мелодрам. Ведь кому они нужны, когда можно сказать намного больше, например... - Dieu... – ещё один полу-вздох-полу-стон, смешавшийся с хлюпающим звуком, и Франциск, взяв меня за подбородок, тянется за очередным поцелуем. А я на поцелуй отвечаю, мягко поглаживая талию, стараясь прижаться ближе. Хотелось ощущать. Да, именно ощущать. Максимально близко, чтобы каждой клеточкой, каждый миллиметров ощущать эту близость. И в эти моменты... Он мой! До дрожи в коленках, весь, без остатка! Отпускаю руку вниз, сжимая одну из ягодиц, так, чтобы точно оставить след от нажима, которых уже было предостаточно. Как и бордовых засосов, расцветающих словно маленькие бутоны красных роз на коже среди редких укусов. Позже, разумеется, их станет намного больше. - Франциск... - Да? - Ты восхитителен.