Коррекция.

      Весь тот день видится Макееву сквозь полупрозрачную туманность, словно очень реалистичный сон, тем не менее остающийся просто сном. По возвращении домой в ту ночь Даня не спит, ощущение, будто он напился, хотя с утра ни капли спиртного не коснулось его языка. Мысленно Макеев ни раз и ни два возвращается к их разговорам, смысла в них от этого не прибавляется. Насколько информативными и более или менее грамотными они были до этого, и во что эволюционировали в этот роковой день? В какой-то момент мираж заполненного до отказа пляжа и изнуряющей жары соприкасается с сознанием и поглощает его полностью. Среди разношёрстной фантомной толпы глаза сами ищут Шуцкого. Но Макеев снова один, и бескрайнее море снова смеётся над его положением и выплёвывает на берег бесформенных медуз, подбрасывает весьма меткую метафору к его состоянию. Такой же жалкий, маленький и беспомощный, смиренно принимающий любопытство и насмешки шумного стада людей-стервятников.       Когда Даня открывает глаза, в комнату уже пробиваются тусклые лучи восходящего солнца. Похоже, он задремал. Макеев разворачивает к себе электронные часы на тумбочке: «4:56» — радостно сообщают они.       Стоит ли говорить, что теперь Шуцкий избегает его? Они встречаются на крыльце перед занятиями — Гена смотрит строго под ноги и делает вид, что не заметил его; на лестнице, закрепившейся за группой «Б», они сталкиваются взглядами — Шуцкий паникует и убегает обратно наверх, откуда пришёл; в столовую Гена заходит и сразу выходит — Макеев чувствует вину за то, что отобрал у друга редкую возможность поесть; в библиотеке Шуцкий отсаживается как можно дальше, на лекции Эдика — тоже. В досаде Дане хочется биться головой об стену и, желательно, вышибить себе мозги. Во время окна Макеев становится свидетелем тугого разговора Жени с Геной, который заканчивается договорённостью забрать свои вещи из квартиры другого. Внутренне Даня ликует: эти недоотношения наконец пали, и не намечается в ближайшее время страданий Шуцкого. Встретившись с его глазами, Макеев познает боль разрушения приятной иллюзии: их с Геной ссора заставляет мучиться обоих сильнее, чем разрыв с какими-то там девушками. Даня видит и чувствует, как Шуцкому хочется подойти и найти утешения хотя бы в нём, как раз-таки и подсобившем ему в принятии правильного решения в ситуации с Женей. Он скучает, и Макеев — тоже. Получается, что после официального расставания Гены с Женей Даня оставляет друга в полном одиночестве и растерянности. Однако же первым Макеев к нему не подойдёт: Шуцкий сам решит, когда будет готов и готов ли вообще возобновить с ним отношения.       Когда Даню обратно зовут в «Орион», он не думая принимает их предложение. Макеев удачно уклоняется от тренировки в центре трудных подростков, а также от лишней встречи с Геной. Стоит ли говорить, каким конфликтом с Ковалёвым всё оборачивается? Было бы лучше, если бы Антон Вадимыч отчитал его по полной, заслуженно назвал мудаком и огласил его поступок перед всей командой, но нет. Голос Ковалёва непривычно тих и спокоен, такого ровного и вместе с тем настойчивого тона Макееву не доводилось слышать никогда, ни от Антона Вадимыча, ни от кого бы то ни было ещё. В этот момент очень резко и ярко ощущается, как Даня подвёл и человека перед ним, и всю команду в целом. Он всё равно уходит: отчего-то именно теперь хочется прислушаться к Ковалёву и поступить так, как требует он. И всё же, какой редкостной сволочью Макеев чувствует себя после всего этого.       Следующий день проходит ещё сумбурнее предыдущего: время мчится с небывалой скорость, и вечером Макеева настигает тоска. Всё неправильно, всё не так, как должно быть. Диалоговое окно с Шуцким открыто с четверть часа, и во всё время клавиатура остаётся нетронутой. Взять кухонный нож да пойти вскрыться в ванной, что ли: не придётся больше думать и прогинаться под сомнениями, терзаться совестью и мучиться от несбыточности иных желаний. Счастье подобралось так близко, рукой подать было, но стоило подержать в руках жалкие недели, как оно вырвалось, хлестнув напоследок по лицу и бросив наедине со жгучей болью и горькой досадой. Макеев думает, что он сходит с ума.

----------

      Хруст смятой пластиковой бутылки, Антон Вадимыч с интересом наблюдает за этим весьма сдержанным выплеском агрессии и прослеживает взгляд Дани: ровно на Дрочера с Женей, которые целовались в точности, как неделей ранее. Кажется, у них всë вернулось на круги своя, и теперь можно не переживать о сумасбродных идеях Шуцкого. Почему-то Макеев совсем не радуется этой новости. Ковалёв предчувствует ещё какую-нибудь сцену, способную перевернуть всё вверх ногами, и молится за то, чтобы до финала никто не умер.       Всё время пребывания в центре Дане остаётся только томно вздыхать и следить издалека за Геной. Макеев видит насколько напряжён Шуцкий в компании своей девушки, великодушно согласившейся к нему вернуться: обостряются его двигательная активность и даже та слабенькая концентрация, которая у него была, рассеивается и превращает Гену в невозможного собеседника, плохого слушателя и никакого игрока. Даня упорно игнорирует каждый раз, когда Гена по привычке подходит к нему, чтобы что-то спросить, но, припомнив «ссору», стремительно рдеет и убегает. Женя непрерывно злобно косится на Макеева, и он не знает оттого ли, что он открыто болел за их с Шуцким разрыв или ещё отчего, но неприятный осадок после встреч с ней — неизменен.       На тренировки Даня уходит в «Орион», и это избавляет его от необходимости находиться с Геной в тесном помещении и повышать его беспокойство вошедшим в привычку оцениванием его тела, логично открытого в грёбанной раздевалке. Парни из группы «Б» слишком скоро прочли бы подозрительное смущение и стеснённость обоих. Репутация Шуцкого и без того ниже плинтуса.       Вечерами Макеев возвращается домой через центр, делает внушительный крюк, единственно для того чтобы на расстоянии посмотреть за Женей с Геной, определённо направляющимися в квартиру последнего. Похоже, её уже не тревожит тот факт, что перед примирением её буквально послали, то есть серьёзно и радикально обрубили последнюю ниточку надежды на возрождение отношений. Наверное, к извечным перепадам настроения и постоянным метаниям Шуцкого из одной крайности в другую она привыкла уже давно, и этот факт её мало волнует. Макеев не в силах перестать думать о том, насколько неправильно всё между этими двумя. Женя груба со всеми, в том числе с ним. Вернее сказать: с ним — в особенности. Вряд ли она готова привносить вклад в комфорт отношений: она ничего не знает и не стремиться узнать об СДВГ, что до этого, что и сейчас упрекает его в рассеянности, малодушии, «нытье», неловкости и бессмысленных, надоедающих тиках. Она слышать ничего не хочет о его проблемах — он и не рассказывает. Даня мечтает о том, чтобы лежать с ним в обнимку вечерами и говорить, говорить, говорить. Говорить о том, что на душе, говорить о прошлом, говорить о своей любви. Разве не лучше ему будет с человеком, который мягок и обходителен с ним, иногда язвит, но не для того, чтоб обидеть, который внимателен к нему и делает всё для уюта их отношений, способный слушать и отвечать на его откровения своими, доверять. Изменилось бы что-то, не скажи Макеев ему, что не доверяет? Нет, он убежал из-за признания. Но не он ли говорил о том, что «с девушками покончено»? К чему это было? Намёк на желание передохнуть от сложных связей со всеми или специфичный каминг-аут, оповещение о начале новой страницы жизни с новым типом партнёров? В конечном итоге он вернулся туда, откуда начал: к Жене. Его и без того подвешенное состояние подкрепляется нервотрёпкой от отношений, его тревога растёт и всё оборачивается так, как оборачивается. Макеев всё чаще замечает Шуцкого с сигаретами, он курит слишком много. Даня поступает в точности так же, за исключением того только, что прибавляются ещё и ночные употребления разноцветных таблеток. Он обещал завязать, но по-другому ему не справиться.

----------

      По пустым комнатам разносится звон. Даня нехотя поднимается с кровати и тащится открывать, лелея надежду на то, что это не отец, который по наитию решил заглянуть на чай и отчитать за что-нибудь. Сейчас Макеев пребывает в скользкой эйфории, навеянной обычной шиной перед сном, родитель не удивится, найдя его в таком состоянии, но парой ругательств не побрезгует.       Не глядя в глазок (если это маньяк — тем лучше: убьёт, и дело с концом) он распахивает дверь. Горящий азартом и раздражением взгляд тёмных глаз мгновенно приковывается к нему. — Не ждал? — Влада ехидно улыбается, Макеев по привычке угадывает её мутные мотивы, впрочем, без особого успеха, — Оставим любезности, у меня для тебя сюрприз, — она кивает куда-то в сторону, Дане приходится выглянуть в подъезд, — Он обдолбанный, — гордо сообщает Влада, пока растерянный Макеев ошарашенно смотрит на Гену, осевшего на пол и уткнувшего голову в колени. — Какого хера? — Даня переступает порог и прикладывает усилие, чтобы благополучно добраться до Шуцкого на ватных ногах и с небольшим головокружением — мешающим эффектом таблеток. — Он подошёл ко мне в центре и спросил, помогу ли я ему рассчитать дозировку незнамо откуда взятой им наркоты, — Влада скрещивает руки на груди. — И ты согласилась?! — Макеев пытается растолкать то ли задремавшего, то ли отключившегося друга. В правдивости слов девушки он мало сомневался: Гена говорил о некотором страхе после передоза, ровно как и о экзальтации в первые пять минут — он мог обратиться к кому-нибудь за помощью, чтобы одновременно усмирить распотрошённые нервы и не бояться сдохнуть по окончании сего эпизода. — Если бы не я, нашёлся бы кто-то другой, — парирует Влада, и в её руках появляется телефон, отчего-то камерой, направленный прямо на него.       Не успевает Даня сгенерировать более обоснованный упрёк, как оклемавшийся Шуцкий перекидывает руки ему через шею и притягивает к себе, они неловко сталкиваются губами. Раздаётся многозначительный щелчок камеры телефона. Макеев разрывает незапланированный контакт при нежеланном свидетеле и надеется, что его взгляд достаточно красноречив, чтобы донести до Влады все неозвученные угрозы. — Пожалуй, я зайду на чай, — она подмигивает, и Даня начинает жалеть о том, что незваным гостем не оказался отец: уж с ним-то было бы проще, хотя бы есть стандарт, по которому проходят все встречи.       Пока Макеев помогает Гене подняться, Влада бесцеремонно проходит в его квартиру. Даня обречённо вздыхает, но прогонять никого не торопится. В прихожей Макеев помогает Шуцкому разуться, слышит, как Влада уже орудует на кухне. Разобравшись с морскими узлами, Даня ставит кеды на полку, в том же месте, где они ютились все разы до этого. Как было бы прекрасно, если бы они оказывались тут ежедневно и даже на ночь. Макеев улыбается носочкам с гуг-динозавриками, и размышляет о том, что было бы здорово увидеть всю разнообразную коллекцию его весёлых носков. Где только он их берёт?       Влада уже откопала вино и бокал, и теперь весело проводит время. Даня закатывает глаза на эту самовольность и утаскивает Шуцкого в спальню. Пока он раздевает его, прогоняя все лишние мысли куда подальше, в дверном проёме показывается Влада, с любопытством созерцающая занятное в её глазах явление. Макеев укрывает друга одеялом, не столько из нужды, сколько из жажды скрыть его тело от девушки на пороге комнаты. Убирая руки, Даня не отказывает себе в удовольствии провести ладонями по открытым плечам друга и напомнить себе об этом пьянящем жаре обнажённой кожи. — Он ничерта не соображает, не совестно его лапать? — Влада обращает внимание на своё здесь присутствие, не сказать, что Макеев, наблюдающий за заснувшим Шуцким, этому рад. — А тебе не совестно было пичкать его наркотой? — Даня отрывает взгляд от умиротворённого лица Гены. — Он сказал, что мысли о тебе сожрут его заживо, если никак не облегчить тревогу. — Ему нравится тревога, — Макееву начинает казаться, что это какая-то её изощрённая игра. — Ему нравишься ты, — Влада отпивает из бокала, — Но не нравится перспектива быть осмеянным и брошенным. — И с чего он взял, что всё закончится так? — Даня смеётся от абсурдности её слов. — С того, что ты — «из другого мира», — она отставляет бокал на письменный стол, — Ты красив, пользуешься популярностью у девушек, можешь заполучить кого угодно и когда угодно. На фоне этого твоя «влюблённость» выглядит фантастично. Невзрачный парень-неудачник, которого унижает его же девушка, а он всё равно остаётся с ней, и кто-то вроде тебя. Ты обвинил его в том, что он мог бы слить ваш личный разговор группе «Б», а он боится, что ты можешь выставить его на посмешище на весь интернет. Не у тебя одного проблемы с доверием. — И я должен тебе поверить? Взять да и поверить какой-то девчонке с улицы, грозившей всё испортить неделей ранее? — Макеев старается не повышать голоса, дабы не разбудить спящего, но выходит всё равно достаточно громко. — Вы сами умудрились всё запороть своими дебильными страхами. Ненавидеть он тебя не сможет ни при каких обстоятельствах, да и ты его. Мой любимый троп здесь попросту неприменим, и я устала наблюдать за тем, как вы себя изводите блядским недоверием, — Влада отвечает в тон ему, — Поговорите уже наконец, или я опубликую фотографию.       Взмахнув волосами, она гордо уходит, уверенная в том, что её миссия успешно выполнена, и она хороша даже в роли свахи. Вот-вот родится новая пара, за которой она будет следить с большим волнением, чем за актёрами на экране.

----------

      Всю ночь Макеев не смыкает глаз. В соседней комнате, в его кровати спит Шуцкий, наверняка уже скинувший на пол и одеяло, и подушку — как тут уснёшь? Даня не сдерживается, пару раз он заходит в спальню: в первый — чтобы убедиться в разорённой постели, со второго по пятый — он и сам не знает для чего. Просто, чтобы проверить, увидеть, убедиться, что это не какая-то галлюцинация-побочка от наркотиков. В конечном итоге Макеев остаётся спать на полу, подле кровати.       Даня просыпается от невесомых прикосновений: тёплые пальцы обводят его скулы, нос и в конечном итоге замирают на губах. Он открывает глаза и уставляется на свесившегося с постели Шуцкого, тот сразу отдёргивает руку от его лица. — Почему обдолбался вчера? — Макеев продолжает лежать неподвижно на махровом ковре. — Я запутался — мне нужна была перезагрузка, — Гена садится на кровати, к сожалению, он уже одет. — Дерьмовый ты метод выбрал. — Ты тоже был под кайфом, — Шуцкий осаждает этот лицемерный упрёк, — У тебя глаза красные, — отвечает он на вопросительный взгляд друга. — Мне перезагрузка не нужна была, я просто пиздострадалец, который захотел снять стресс единственным известным ему стопроцентным способом, — устало отзывается Макеев: голова гудит после бурной ночи под мощным эффектом таблеток, — А ты с чего перезагрузиться решил? Вроде, всё в порядке, ты снова с Женей, в основной состав Ковалёв тебя поставил — жизнь налаживается. — Я скучаю по тебе, — озвученные «радостные» моменты последней пары дней Шуцкого не воодушевляют. — Я тоже, — подумав, Макеев понимает, что ничего не теряет: всё, что можно было, уже утрачено, — Я бы хотел вернуть прежние отношения, но, боюсь, ничем хорошим это не закончится, — сгущается молчание, Даню это не тревожит так сильно, как раньше. — Почему я тебе нравлюсь? — тишину разрубает самый внезапный для Макеева вопрос. — Ну… Так однозначно и не ответишь, — Даня вспоминает, почему ненавидит говорить о том, что творится в душе: слишком сложна, а иногда и невозможна формулировка, — Во-первых, чувство как таковое просто есть. Нет каких-то черт, которые меня привлекают или отталкивают, я люблю их вкупе, все вместе, того, кого они составляют, твою личность. С тобой мне лучше, и жизнь не кажется такой пустой, мерзкой, дерьмовой. Странно звучит, но я не оратор, чтоб быть красноречивым настолько, чтобы чётко отразить всё то, что хочется передать. Я бы хотел заботиться о тебе и быть рядом, болтать ни о чём или обо всём и сразу, обсуждать то, что другим бы не доверил и под дулом пистолета, просыпаться по утрам в одной постели, слушать как бьётся твоё беспокойное сердце, впитывать твоё тепло и ласкать тебя, отдавать тебе всё светлое, что во мне ещё осталось. Как же криво и глупо сказано, — Макеев трёт глаза, каждое предложение даётся с трудом: издохший от вчерашних наркотиков мозг отказывается работать исправно, вместо этого выдаёт скомканный монолог, лишённый смысла, будто бы искусственный, неискренний, шаблонный — от этого понимания тянет свернуться калачиком и заплакать. — Ты бросишь меня, — Гена разочарованно выдыхает, — Ты быстро устанешь от меня и выкинешь, как надоедливого щенка. — Нет, — отрезает Макеев, — Лучше вспорю себе живот, чем так поступлю. Знаешь, эти отношения мало бы отличались от того, что было. Просто чувства приняли бы немного другую форму, более интимным стал бы контакт, но восприятие сохранилось бы в прежнем виде. Ты мне нравишься, этого нельзя было бы изменить, даже если бы мы пытались внушить себе, что мы — не более чем друзья. — У меня есть Женя, — напоминает Шуцкий, — Хоть и тяжело, но я смог бы принять её уход. Уже принял. Сам не знаю, зачем всё вернул. Я омерзителен. Странно, что ты этого не замечаешь. — Люди часто путаются и поступают иррационально, — Макеев поднимается-таки с пола и садится рядом с другом, — И да, все люди на какую-то долю омерзительны, вопрос только в том, в каких количествах у них это дерьмо. Я тоже не святой, если ты вдруг не заметил. Пускай для всех мы будем отвратительными, между нами этой желчи будет меньше. Ссоры никогда не исключены, это банальное доказательство того, что мнения у людей расходятся, главное осознавать, что они не значат никакого разрыва, угасания чувств — это просто разногласия, какие бывают нередко у людей со своей головой на плечах. Иногда даже наиболее правильным является решение выпустить пар, главное — знать меру и не пересекать черту, — Даня с удивительной твёрдостью поддерживает зрительный контакт, хотя губы загораются воспоминанием о вчерашнем поцелуе, — Извини, я что-то уже совсем не в ту степь срулил, — чёрт бы побрал спутанность сознания с утра пораньше, после весёлой ночки. — Хороший взгляд на ссоры. Будь так на деле… — Я приложу все усилия, чтобы так оно и было. С тобой хочется быть нежным, не знаю почему, — Макеев улыбается, Шуцкий смущённо отводит взгляд, — Первый неудачный опыт не означает, что следующий станет таким же. — Так это будет всего лишь опытом? — Нет, я не о том, — Макеев переплетает ладони в замок, — Прости, у меня закончились слова. Мне не нравится, как это плоско, пошло и смешно прозвучит, но всё равно скажу: я тебя люблю. И хочу быть с тобой. Говорить что-то ещё — лишнее.       Шуцкий ничего не отвечает, молча заключает в объятья, и совсем неясно о чём думает. Даня вырисовывает руками одному только ему известные узоры на спине друга, снова пересчитывает пальцами позвонки и рёбра. Это приятно. Это может быть последним разом. — Пожалуйста, останься со мной, — Макеев знает, как жалко и по-скотски поступает, давя на сентиментальность. — Портить свою жизнь, так портить весело и по-крупному, — Гена говорит ему в шею, его горячее дыхание щекочет чувствительную кожу, — Просто назвать «неудачным опытом» эти отношения я не смогу. Подумай ещё раз над серьёзностью своих намерений прежде, чем гробить мне жизнь.       Шуцкий поднимается с кровати, собираясь оставить Макеева наедине с собой, чтобы тот «подумал ещё раз», но его перехватывают за запястье. Гена морщится от незначительной боли, спровоцированной этим торопливым жестом. — Во-первых, какого чёрта ты снял бандаж, и в открытую игнорируешь рекомендации врачей, а во-вторых, ты единственный человек, который стал мне настолько близким, что перенести удаления тебя из своего бренного существования так легко не получится. Вообще не получится. Так что это ещё большой вопрос, кто пострадает больше от разрыва потенциальных отношений. Ты подумай, не хватаешься ли ты за «первого встречного, проявившего к тебе внимание и заботу». Может, я и не самый хороший человек, но сердце у меня есть, и ещё один удар его убьёт.       Даня замирает, когда Шуцкий кладёт руки ему на плечи и смотрит на него взглядом, полным решимости. Секунда, и губ Макеева касается короткий, совсем детский поцелуй. Он не успевает ни распробовать вкуса, ни в полной мере ощутить влажный жар. — Мне стоит позвонить Жене и со всем покончить, верно? — Гена и впрямь ждёт совета от Дани. — Хочешь бросить её по телефону? Жестоко, — Макеев ухмыляется, не из-за злорадства — разрешение столь длительного конфликта (если душевные метания дозволительно заклеймить таким спорным термином) наконец наступило, и скоро начнётся новая глава. — Думаешь, стоит встретиться с ней и поговорить? — Шуцкий устало вздыхает. — Не я предложил всё вернуть, пребывая в суровейших сомнениях, — подмечает Макеев. — Я поговорю с ней. — Угу, только завтра, — Даня ловит вопрошающий взгляд Гены, — Сегодня ты плохо себя чувствуешь после вчерашнего пребывания под кайфом и остаёшься у меня. Нам тоже есть о чём поговорить. И темы в разы приятнее.       Макееву удаётся урвать ещё один поцелуй, более продолжительный и откровенный. Ему уже до лампочки, что там у других, что там у Жени и как она будет компостировать мозги Шуцкому из-за его выходки. Теперь они вместе — имеют ли значения маленькие неурядицы, с которыми они справятся на раз-два и благополучно о них забудут? Потребовалось много дней тревог и самобичеваний, чтобы прийти к тому, к чему они пришли, и Макеев уже просто так своё счастье из рук не выпустит. Даже если ему не суждено продлиться и десяти лет, стоит насладиться им вдоволь, пока оно здесь, горячее и беспокойное, но его и только его. Дни обещают скраситься нелепостью и жаром, обещают наполниться любовью.