Затмение (перевод новеллы)

Память была подобна реке. Иногда её течение было медленным и послушным, но иногда оно могло сбить тебя с ног. Сейчас Акку казалось, что он сидит, замёрзший, посреди этой реки, и холодная вода плещется вокруг него. В его телефоне не было ни одной фотографии Айяна, но это едва ли имело какое-то значение. Черты его лица, звук его голоса, запах его тела — всё это прочно запечатлелось в его памяти. Он не мог забыть его. Он помнил тот день, когда они впервые встретились, Айяна стоявшего у школьных ворот и наблюдавшего за ним. Он помнил, тот день когда он зашёл за ним в учительский туалет и увидел его гладкие, бледные ягодицы, клейменные запрещённой тату. И по сей день, он ничего не мог поделать и иногда думал о том, как же выглядела и остальная часть его тела. Он помнил дни, когда они сидели рядом в классе. День когда Айян затащил его в свою машину. День когда он пытался сжечь вещи протестующих, но Айян пришел его спасти. Он помнил как было прижато его тело к чужому. Как Ай обнажил на пляже перед ним свое сердце. Почему Акк так доверял ему? Он помнил их совместные занятия дзюдо. Помнил день когда они прятались под лестницей и Акк вжался в его тело, не в силах больше сопротивляться. «Я с самого начала понимал, что никто не сможет мне рассказать о произошедшем с дядей лучше, чем учитель Чадок. Но всякий раз, когда я пытался с ним встретиться — он отсутствовал. Как будто вы избегали меня, так ли это?» Это было почти забавно, насколько сильно Акк оказался прав. Айян пришел в Суппало ради мести, но совсем не по тем причинам о которых подозревал. Он лгал, но за ложью его была спрятана ужасная правда. Возможно, Айян был искренен, но у него были свои секреты — секреты которые Акк был не в силах понять. Айян оказался в Суппало с определенной целью, и всё, что он делал, было сделано ради неё — даже дружба с Акком. Он встал у него на пути, и чтобы сдвинуть его с места, Ай сначала должен был завоевать его доверие. Он, должно быть, был вне себя от радости, когда узнал секрет Акка. Наконец-то у него появилось что-то, что он мог использовать в качестве рычага, чтобы заставить мастера Чадока заговорить. Это было не потому, что он беспокоился об Акке или хотел защитить его. Вовсе нет. И всё же. Акк верил ему. «Акк! Подожди! Пожалуйста выслушай меня, ты мне нравишься! Ты мне действительно нравишься. И чем ближе мы становимся, тем больше я это понимаю. Я знаю, что в твоей жизни и так есть люди, которые любят тебя, и не знаю какое место в этом списке занимаю я, но мне нужно, чтобы ты понял — для меня ты номер один. Всегда им был, с самого первого дня и до сегодняшнего момента.» Вспоминая тот день на крыше, Акк чувствовал себя таким глупцом. Он был настолько глуп, что стал надеяться. И это надежда сделала его глупым настолько, что им можно было манипулировать. Айян убедил его отбросить всё, во что он когда-то верил, и теперь он не знал, кто он такой. Всё было бы так просто, если бы он всё ещё был тем Акком, который слепо верит правилам. Но с другой стороны, разве учителя, правила и даже школа не манипулировали им? Куда бы он ни взглянул, кругом была одна ложь. Акк был просто инструментом, который можно использовать, независимо от того, какая сторона решит это сделать. Это была единственная ценность, которую он имел. В конечном итоге его мысли всегда приводили к тому, что Акк чувствовал себя таким опустошенным, таким замёрзшим, что даже зарыться под одеяло и крепко обнять себя было недостаточно, чтобы прогнать озноб прочь. Он был один. Рядом с ним никого не осталось. И, в довершение всего, он даже не знал, кто он такой на самом деле, оказавшись где-то между мальчиком, которым он был, и мальчиком, которым ему предстояло стать. Он вспомнил, как в детстве бегал по отцовскому саду под звуки искусственных птиц, от которых у него болели уши и смотрел на ласточек, которые прилетали гнездиться. Он наслаждался садом, наслаждался пляжем и был полностью доволен своей жизнью. Так почему он не мог остаться? Вместо этого, его отправили в поисках лучшего будущего в место с правилами и ожиданиями, которые душили его словно питон, и с каждым днем эта хватка становилась все крепче. Он больше не был близок с родителями, сестрой, своими друзьями которых оставил здесь. Из-за расстояния между ними они отдалились и теперь, когда они встретились вновь, казалось что люди, которых он любил, больше его не узнают. «Акк? Ты стал таким высоким!.. Это шрам у тебя? Что случилось?!.. Я и не знал, что ты любишь эти закуски, с каких пор?» Но вот, наконец, настал день, когда Акк, некогда бывший предметом гордости своих родителей, стал причиной того, что их вызвали в школу и заставили сидеть в административном кабинете, пока Чадок перечислял все преступления, совершенные их сыном. «От-отстранение?» — Потрясенно переспросил отец Акка. Он посмотрел на него так, словно ожидал, что тот скажет что все это была какая-то шутка, но Акк не мог. Потому что это было не так. Вместо этого Акк уставился на свои руки, лежащие на коленях. Помимо исключения, отстранение от занятий было самым суровым наказанием, которое можно было получить. Акк ожидал худшего. Он слышал, что администрация школы была очень зла на него — они обвиняли его в том, что именно он запятнал репутацию Суппало. Именно он зажег искру, от которой разгорелся пожар. Если бы не он, ситуация с протестующими никогда бы не стала такой плохой, как сейчас. Акк не стал с ними спорить, хотя лично он считал, что по крайней мере часть вины должна лежать на человеке, который изначально создал легенду о проклятии. «Я бы хотел поблагодарить вас за сотрудничество» — сказал учитель Чадок. Акку не нужно было и спрашивать, что он имел ввиду. Ведь он ничего не сказал о том, что Чадок не только обо всём знал, но и активно его поощрял. — «Я старался помочь тебе как мог. Администрация хотела отстранить тебя на целый семестр, но я убедил их, что это нарушение правил министерства.» Являясь старостой, Акк знал, что согласно постановлению Революционного совета от 1972 года, отстранение от школы не должно длиться более семи дней, или они должны будут уведомить правительство о большем сроке, что было долгим и обременительным процессом. Акк не поднимал головы и ничего не говорил. Он был так глуп, что позволил всей этой ситуации дойти до подобного. Когда он только решил делать все те вещи под именем проклятия он понимал, что возможно ему придется пожертвовать собой ради Суппало, и его это вполне устраивало. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что его уверенность исходила не из его любви к школе, а из ошибочной веры в то, что кто-нибудь свыше защитит его от любого вреда. Он искренне верил, что даже если его поймают, администрация школы замнет это дело, как и все остальные. Но ему не повезло. В конце концов, он должен был догадаться. Должен был защитить себя. Учитель Чадок, должно быть увидел сожаление на его лице, потому что когда заговорил снова, его голос дрожал. «Мне действительно жаль, Акк. Я не думал, что всё зайдет так далеко. Я думал…» «Вы думали, что всё будет так же, как когда вы были здесь учеником?» — спросил Акк, его голос охрип. Это были его первые слова за долгое время молчания. Чадок кивнул, не смотря Акку в глаза. «В то время учителя знали, что мы делаем, но не вмешивались. Они делали вид, что не замечают этого, потому что знали, что, в конечном счете, это пойдет на пользу Суппало. Я думал… Я думал, что так будет снова, но теперь я понимаю, что мир изменился.» «Немного поздновато для этого,» — сказал Акк, не подумав. На самом деле он не собирался критиковать Чадока, это были лишь его чувства. Чадок едва заметно шевельнул губами, но прежде чем он успел что-либо сказать, Акк заговорил снова. — «Особенно в отношении учителя Дика.» Он не знал, почему заговорил об этом. Может быть, в глубине души он всё ещё сомневался в том, что старшее поколение когда-либо будет готово принять квиров — предоставить им равные права и возможности без каких-либо оговорок. Но размышляя об этом, Акк не мог отделаться от ощущения, что он сам был ненамного лучше, чем поколение, жившее до него, которое согласилось с тем, что любить людей любого пола приемлемо, хотя в их сознании эта мысль оставалась неправильной, потому что, если бы Акк мог выбирать, разве он всё равно не предпочел бы быть «нормальным»? Все эти насмешки всё ещё терзали его разум, мешая ему полностью принять себя. Все эти острые шипы, которые закрывали все грани его личности, которые скрывали то, кем он был на самом деле. Так же как делал учитель Чадок. Внезапно Акку захотелось рассмеяться. Он подумал о сценарии, который написал Ват, о концовке. О том, что всё что нужно было персонажам — это они сами, и внезапно их проблемы волшебным образом разрешились. Барьеры, с которыми они сталкивались, и предрассудки миллионов людей не имели значения, потому что они были влюблены. Но это была не настоящая жизнь. В наши дни в книгах, фильмах и телешоу все чаще обсуждаются сюжеты с квир-персонами, и Акк постоянно видит, как персонажи вынуждены раскрыть себя или путаются в своей сексуальной ориентации, но в конце концов учатся принимать свои чувства как настоящие. Акку не нравились подобные истории, потому что они, казалось, укрепляли идею о том, что геи — это ненормальность. Что, не раскрываясь, они будут несчастны но после того, как они «выйдут из шкафа» их жизнь станет поистине идеальной. Мир так не работает. Каждый день Акк и миллионы других квир-персон страдали от несправедливости. Они вынуждены были слушать, как общество говорит что принимает их, но при этом продолжает отказывать им в равных правах с гетеросексуальными людьми. Когда они пытались жаловаться на то, что люди считают их ненормальными — им приказывали молчать. Акк не понимал, почему о квирах разрешалось рассказывать только те истории, в которых они были несчастны. Может быть, если бы люди начали рассказывать разные истории об этих людях — истории, которые были бы интересными и забавными, — другие могли бы начать воспринимать их как нормальных людей. Таких же, как все остальные. В художественной литературе натуралам никогда не нужно было вставать и заявлять, что они натуралы. А если бы они сделали что-то подобное, читатели бы сказали что это скучно. Так почему же к гомосексуальной любви относились по-другому? Что касается Акка, то единственное, чего он когда-либо хотел, — это чтобы его считали хорошим человеком, но для этого было уже слишком поздно. Он совершил ошибку, и теперь его никогда не будут считать хорошим. В некотором смысле, ему казалось, что из-за этого ему больше не разрешалось быть геем. Потому что, чтобы люди принимали геев, они должны были быть идеальными. А Акк таким не был. Когда родителей Акка вызвали в школу, он всё ещё не сказал им, что он гей. После того как они из неё ушли, он не был уверен, что когда-нибудь скажет.