Sub rosa

Агнет зашла в кабинет и молча остановилась. Септимус искоса посмотрел на нее, отрываясь от бумаг, и сказал: — Ну, давай, порази меня. — Тоголенд выиграл со счетом, — она открыла папку и, заглянув в нее, продолжила, — 490:340. Поймали снитч на 56 минуте. — Тридцать четыре квоффла почти за час, — Септимус покачал головой. — Не очень густо. Но молодцы. Чаудари был? — Ну, как и договаривались, — пожала плечами Агнет. — Пришел на открытие, пожал руку Коне, сфотографировался с ним, пожелал удачи. Возможно, даже минут десять посмотрел. — Ну и хорошо, — удовлетворенно кивнул Септимус. — И стоило мне мозг выносить. — Это вы организовали этот матч, — добавила Агнет. — А вам даже никто спасибо не сказал. Не очень это честно. — Ну, Агнет, мы живем в мире, где все нечестно, — ответил ей Септимус. — Мне и Коне, и Чаудари скажут спасибо, но лично. И Эктор. Он должен был прислать отчет по организации матча. Где основные проблемные места. Вот откатаем сейчас на этих матчах стадионы и к Чемпионату все косяки исправим. — Да, он прислал несколько свитков, — она положила свитки ему на стол. — Вы на обед хотели домой пойти. — Да, до сих пор планирую. А то жену давно не видел. Все вечера заняты. Спасибо, Агнет, посмотрю после обеда. У меня там вроде встреча с Самсангом. — Да, в 14.30, а потом еще в 16.00 с мексиканцами, которые порошок для метел производят. Там у них что-то со спонсорским контрактом не гладко. Но там и Юдзу будет, и Клермон, который рекламщик. — Юристов бы еще позвать надо, — задумался Септимус. — Смысл без них контракт обсуждать? Чиркнешь им, ладно? Запарно все это, конечно. Как Юдзу брошка? — Она довольна, как дромарог, — ехидно улыбнулась Агнет. — Это все-таки редкие бриллианты. — А ты? — Септимус, ухмыльнувшись, посмотрел на секретаршу. Агнет одна из немногих, кто действительно заслуживала такие подарки. Это даже были не подарки, а выражения благодарности. — И я тоже, — кивнула Агнет. — Но на работу я их носить не буду. — И правильно, — согласился Септимус. — Дома надевай. А иначе у многих появятся вопросы, почему это мы носим на работу такие дорогие вещи. А нам ведь этого не надо. Ладно. Все, я домой. До 14.00 меня нет ни для кого. Уверен, что все срочные дела подождут. Матч провели и слава Мерлину. Септимус зашел в дом, поймал Беатриче, которая расставляла белоснежные цветы по вазам, затащил ее на небольшой диван в гостиной. Он сполз вниз и, положив голову ей чуть ниже груди, задрал платье и поглаживая ее бедра начал рассказывать: — Как меня все достали, милая. Ты бы знала. Закончу с делами и поедем с тобой в отпуск. Кроме тебя никого не хочу видеть. — Через неделю ты взвоешь от скуки и побежишь обратно, — усмехнулась Беатриче, закатив глаза. — Думаешь, я тебя не знаю. — Через неделю взвою, — согласился Септимус. — Но эти семь дней мне нужны, чтобы мозг в порядок привести. — И когда ты планируешь? — задумалась Беатриче — Мне уже начинать собирать платья или можно подождать? — Ну, смотри, — Септимус начал загибать пальцы. — К маю у меня пройдут важные сделки, в июне женим паршивца и закончатся все совещания по чемпионату. По любому что-то доделывать надо будет. В июле проведем чемпионат и потом в середине августа можно свалить ото всех на неделю. Я бы вообще в доме заперся и никуда не выходил. — В спальне если только… — Беатриче улыбнулась и погладила его по голове. — Можно и в спальне… — Септимус задрал ей платье еще сильнее и поцеловал в живот. — Есть вариант в Исландию сгонять. Хочешь? — В страну, где вечный лед и снег? — Беатриче не поняла, шутит он или нет. — Спасибо, милый, но нет. Лучше в Равенне побудем. Про тот дом почти никто не знает. Я буду ходить голой всю неделю. Все как ты любишь. — Это я всегда за, но там жарко, — нахмурился Септимус. — И Касс сейчас там болтается. Ты молодец, что его туда сплавила, я сам что-то не додумался. А то бы я ему голову отвинтил. Я стараюсь быть с ним нормальным, но он иногда так может выбесить, что пиздец. Вот в кого он такой? — В тебя, — ухмыльнулась Беатриче и погладила мужа по волосам. — Ты тоже многих можешь так выбесить, что они аж зубами скрипят. Но я тебя все равно люблю. — Я думал отдать им дом в Равенне, — сказал Септимус, никак не комментируя последнюю фразу Беатриче. — Нет! — Беатриче хлопнула мужа по спине. — Мне он самой нравится. Купи им дом в Калабрии, там неплохо. А дом в Равенне — это наш дом. — Ну, как знаешь, — не стал спорить с женой Септимус. — Калабрия? Напиши мне, где лучше. Я припрягу своих парней. Может, его в Англию отправить? — Нет, у нас и так тут два дома, — Беатриче нахмурилась. — Октавиус все равно будет жить в Англии, а Марку с Кассом зачем? — И то верно. Хотел сказать, что у них хоть жены будут не англичанки, но Урсула формально англичанка. А я не люблю англичанок. От них одни проблемы, — Септимус прикусил Беатриче кожу на животе. — Но облом с этим. А Урсула забавная. Хамит. С характером девица. Ну, это она в моего брата. На него тоже где сядешь, там и слезешь. Может, Кассу это и надо. А то он же ядовитый как не знаю кто, но с дисциплиной до сих пор проблемы. Ему нужно, чтобы его кто-то строил. Вот в Урсулу я верю. Аламанда, кстати, ей память-то подстерла. А я все никак не мог понять, почему она папку не помнит. Все стерто. — Ее бы переодеть и причесать, и будет сносно, — Беатриче лениво перебирала волосы мужа. — Элеонор сейчас выглядит получше, чем раньше. Как она вообще Октавиусу умудрилась понравиться? Я не понимаю. Она такая никакая. Ну, он же мой сын, ну почему ему такая непонятная девушка понравилась? Ну, вот посмотри на Эсм или на девочек Кассио. Ведь совсем другое дело. Не берем в расчет Урсулу, потому что тут все понятно, это не его выбор. Но остальные у него все красавицы были. Я их всех троих с детства учила видеть красоту прежде всего. Даже маленькие дети понимают, что красиво, а что нет. Я больше в Марко сомневалась, потому что он такой сложный в этом плане. Какой-то в нем тонкости, чувственности не хватает. Но нет, все в порядке. Такая у него милая и изящная жена. А у Октавиуса Элеонор. Мне она не очень нравилась, но я к ней привыкла. Думала отравить сначала, но они сразу в Окленд уехали, а я яды слать не люблю. Неизвестно к кому попадут. Это все-таки надо под контролем делать. А потом она забеременела. Ну, нельзя же травить беременную женщину. А потом я к ней привыкла. Хотя мне она все равно не очень нравится. Я ужасная свекровь. А вот Эсми мне сразу понравилась. — Эсм вообще отличная девка, — Септимус посмотрел на жену. — И посмотреть есть на что, и мозги не ебет, и в квиддиче разбирается. Семейка у нее сложная, но сама она норм. И сына родила, что важно. Им бы еще одного для полного комплекта, но время еще есть. Она не старая. Мне Элеонор немного жалко даже. Она ж и сама врубается, что не дотягивает, но старается. — Они спят в разных спальнях, — фыркнула Беатриче. — Она родила ему двух сыновей, — попытался вступиться за невестку Септимус. — Так что давай будем к ней снисходительнее. Ты на нее гонишь, а это неправильно. Это его вина. Да, я мог бы женить его на девке покрасивее, познатнее и так далее. Но он ведь хотел сам. Ну вот Элеонор — это его уровень. Сам он ничего получше найти не смог. Она никакая, но и вреда от нее нет. И он сам уже понимает, что она ему не катит. Пока она не косячит, пусть живет, растит сыновей. А то что вместе не спят, так я б с такой тоже не стал. И она либо тупая, раз не понимает это, а тогда не вижу смысла на нее обращать внимание. Либо она все прекрасно понимает. И он теперь с чистой совестью может кого-то на стороне трахать. Это ж практически развязывание рук. — Ненавижу измены, — прошипела Беатриче. — Если ты мне изменишь, я тебя отравлю. — Милая, я ж не сумасшедший. Нахера мне тебе-то изменять? — Септимус облизал ей левое запястье. — Я такой, как ты, больше не найду. — Конечно, не найдешь, — Беатриче серьезно посмотрела на мужа. — Я такая одна. Вот ты говоришь, зря мы Элизу все чуть ли не в попу целуем, что вот ее муж потом повесится. А меня так же воспитывали. И как видишь, все в порядке. Ты вроде вешаться не собираешься. — Тебе тут виднее, я как девочек воспитывать — не знаю, — Септимус прикрыл глаза. — Урсулу только не трави, ясно? Она моя племянница, в ней моя кровь. Она не Элеонор и не Аламанда. С ней так нельзя. Если ее кто-то тронет пальцем, я посчитаю это личным оскорблением. Так что в ее сторону даже не вздумай косо смотреть. Ясно выражаюсь? — Ну как скажешь, — Беатриче засмеялась. — Кассио сам, если что, справится. Он талантливый. Вот зря ты к нему придираешься. Он дотошный, может закопаться во что-то, как одержимый, и найти истину. Он, может, и не видит всю картинку целиком, но он единственный, кто может дойти до сути. Фанатично предан своему делу. Они с Марко похожи в этом плане. Если уж на чем-то повернуты, то не разубедить. У Октавио такого нет. Марко как в детстве с этим квиддичем переклинило, так до сих пор не отпускает. Эта нездоровая одержимость — это в тебя. Даже в твоего отца, я бы сказала. — Касс маглов резал для своих опытов, — напомнил Септимус. — И прилюдно, в отличие от папеньки. Я к нему из-за этого придираюсь. Из-за того, что косячит на ровном месте. И если он в сторону Урсулы посмотрит косо, я его прибью. В ней моя кровь, ее трогать нельзя. Ну, если косячить не будет. Но это я сам, если понадобится. — А кто не резал? — засмеялась Беатриче, полностью проигнорировав вторую часть фразы. — Говоришь, как будто это что-то плохое. Его же не поймали, и слава Лучии. — Слава мне, что его не поймали. Блин, сиськи у тебя, конечно, классные, — Септимус порвал левую бретельку и сдернул платье с жены вниз, обнажив красивую упругую грудь. Он облизал ее справа, а затем прикусил чуть выше соска. Выступила кровь. Беатриче только улыбнулась и довольным голосом произнесла: — Я знаю, милый. Все для тебя, как всегда. В камине вспыхнуло зеленое пламя. Септимус недовольно отвлекся от жены и приподнялся. В углях появилась голова одного из бейлифов Визенгамота. — Мистер Флинт, это срочно. У промагловской партии есть письма Октавиуса. Я не знаю их содержание, но Октавиус им ничего не передавал. Вы сказали сообщать вам все очень важное, что имеет значение. Это имеет, я так думаю. — Блять! — Септимус сполз с дивана на пол. — Они что с ними делать будут? — Я не знаю мистер Флинт, пока они молчат. Но они хотят полное собрание, — чуть помедлив, произнес бейлиф. — Блядь! Ебаный ты рот! Ладно, спасибо, Джонатан. Я буду это решать. Блядь, придется к Октавиусу идти, разбираться, — вздохнул Септимус и посмотрел на расстроенную Беатриче. — Когда вернусь, мы закончим. Никуда не уходи, так и лежи. И не вздумай поправлять платье. — Ты все обещаешь, обещаешь, — надулась она. — Я тут вообще одна целыми днями. Ты же сам сказал, что у тебя обед, и ты будешь весь мой. И все равно уходишь. — Милая, у меня чемпионат на носу, поэтому сейчас я весь пиздец как занят, — Септимус встал и поправил одежду. — Сейчас быстро поговорю с Октавиусом минут за десять и вернусь к тебе. — Ну да, конечно, — не соглашалась Беатриче. — Через камин это долго, ты там идти до его кабинета будешь минут десять. Сам знаешь. Почему Октавиусу нельзя иметь свой камин в кабинете. — Потому что тупые правила в Министерстве, — вздохнул Септимус. — Да я через портал туда смотаюсь. Так быстрее будет. Он вытащил из кармана браслет с разными камнями и, повертев его, спросил у Беатриче: — Вот этот серый — это к Октавиусу на работу, зеленый к Марку в Нормандию, розовый в Равенну, так? — Темно-розовый в Равенну, — поправила его Беатриче. — А светло-розовый к твоим любимым мракоборцам. Кварц, ну, белый — это Флоренция, а желтый к Октавиусу домой, сиреневый к Нотту, красный в больницу. Там вроде еще было пару камней, чтобы к Люциусу перемещаться и к кому-то еще из твоей старой компании, но мы их, вроде, сняли. Голубой к мистеру Чаудари, а темно-синий в твой кабинет и черный к нам домой. — Блядь, как бы это все запомнить… — тяжело вздохнул Септимус. — Вечно туплю. Так, серый и черный. Скоро буду. Вернусь обратно очень злой, потому что буду ругаться с этим мудаком. И палочку возьми, — он передал палочку жене. — А то, не ровен час, прибью его. А он все-таки наш сын, это нехорошо. — Я обожаю, когда ты злой, — Беатриче облизала его палочку, — и я буду тебя очень ждать. И когда вернешься, можешь сделать со мной что захочешь, но без палочки. Септимус довольно посмотрел на жену, затем три раза перевернул камень и исчез. * * * Появившись в кабинете Октавиуса, он сразу заорал: — Октавиус, блядь! Что это за хуйня! Но в кабинете стояла только испуганная и заплаканная Катрина. Она прижимала к себе стопку бумаг. — Где этот мудозвон? — без приветствия сразу начал Септимус. — Я не знаю, — прошептала Катрина, в ужасе смотря на Септимуса. — Он ушел куда-то — Что за документы? — медленно произнес Септимус. Девушка прижала их к себе и прошептала: — Это по работе. — Да? — Септимус внимательно посмотрел на нее и усмехнулся. — А покажи мне. Катрина отрицательно покачала головой, всхлипнула и посмотрела ему в глаза Картинки поплыли перед глазами. Поцелуи Октавиуса, в кабинете, дома, как он обнимает ее, как шепчет что-то на ухо, как входит в нее. Ее стоны и крики. Его стоны. Огромное счастье, почти светится от радости. Но сразу же картинка менялась. Октавиус уже не держа лицо, как обычно орет и орет, почти скатываясь в истерику. Пытается хватать ее за руки. Она вырывается. Ее слезы, уже ее истерика. Мужчина с огромным шрамом через все лицо успокаивает ее, гладит по волосам. «Все хорошо, все хорошо. Он одумается. Он вернется к тебе». Она забирает несколько писем у Октавиуса, несколько документов и спешно отправляет их с совой. Октавиус что-то орет на нее, но все смешивается, сливается воедино, он вытаскивает палочку и убирает ее в верхний ящик и начинает трясти ее за плечи, потом отпускает, явно боясь навредить. — Так это ты! — прошептал ошеломленный Септимус. — Я-то ему говорил: «Трахни ты свою секретаршу, хуже ведь не будет!». Ты работаешь на этого пидора ирландского? — Я… нет, я просто… Вы не понимаете! — заплакала Катрина, пытаясь отступить к двери. — Я не понимаю?! — Септимус быстро подскочил к столу и, вытащив палочку сына, запер дверь. — Давай, мой котик, мы с тобой поболтаем. Мы тут вдвоем и надолго. Расскажи мне все. Сейчас я твой самый близкий друг. — Я его люблю… — прошептала Катрина. — Кого? — Септимус медленно подошел к девушке и, выдернув документы из ее рук, бросил их на пол. — Октавиуса, — сквозь слезы прошептала Катрина. — Он говорит, что не может на мне жениться, потому что… — Потому что ты секретарша, — засмеялся Септимус. — И потому что он уже женат. Котик мой, он тебя только трахать может, и на этом все. Никто не женится на секретаршах. Ну что ты как дура? Куда ты лезешь? — Но крестный сказал, что он может договориться с ним, — Катрина сделала шаг назад и уперлась в стенку. — И он на мне женится. — Для этого ему нужно убить свою жену и не сесть в тюрьму. А ты его сдала этим мудакам. А они потом его сдадут к мракоборцам, сука ты тупая! — Септимус схватил ее за горло и с силой сжал. — Что ты еще отправила в Ирландию? — Там немного, — захрипела Катрина, пытаясь вырваться. — Несколько писем. Он сказал прислать еще. Я не успела… — Когда отправила? — Септимус старался не сжимать горло слишком сильно, а то она не сможет говорить. — Три дня назад, — прошептала Катрина и попыталась убрать его руку. — Мне больно. — Нет, пока тебе еще не больно, — маниакально ухмыляясь ответил Септимус. — Ты не представляешь, что значит боль. Но скоро узнаешь. Я тебя заберу домой и буду пытать, и ты расскажешь мне все. И ты ничего отсюда больше не вынесешь. И никто отсюда ничего не вынесет. Септимус взмахнул палочкой, и из ее кончика сначала возникла тонкая струйка дыма, она увеличивалась, вдруг то там, то тут в дыму начали появляться искры, и скоро они слились в огненный поток, который потек из палочки, извиваясь, набирая мощь, разрастаясь и увеличиваясь. Септимус кинул палочку на пол, и огромные огненные змеи начали расползаться по комнате, сжигая все на своем пути. Катрина в ужасе смотрела на происходящее. Адское пламя, страшная темная магия, которой пугали еще в спальне Пуффендуя. Никто из ее друзей никогда такого не видел. Септимус продолжал сжимать ей горло, и она вдруг почувствовала, что воздуха становится меньше, голова становилась ватной, во рту пересохло, и она начала проваливаться в забытье. Септимус ждал пока девушка потеряет сознание, чтобы ее было легче транспортировать, и поглядывал на адское пламя. Еще секунд тридцать у него было, пока оно не сожжет весь кабинет. У Октавиуса хорошие защитные заклинания, так что на соседние кабинеты не перекинется. А то, что бумаги его сгорят, — лучше уж сгорят, чем попадут не в те руки. Внезапно правую руку, которой он продолжал держать обмякшую девушку, пронзила боль. Золотистые веревки, появившиеся вокруг его руки, перетягивали ее, сжимали и выкручивали. Они появились у запястья и начали ползти все выше и выше. Септимус выпустил девушку, потому что рука не слушалась его. Девушка без сознания сползла на пол. Септимус взмахнул палочкой, и сияющий голубой луч разбился о веревки. Он взмахнул еще раз, но веревки ползли все сильнее. — Финита инкантатем! — заорал он. — Финита инкантатем! Веревки ползли все сильнее, они обвили его грудь и сдавили его так, что он не смог нормально вздохнуть. Палочка упала на пол. Септимус судорожно вытащил из кармана браслет. Это проклятие, так что либо Козимо, либо Касс. Козимо не знаток темных заклятий, поэтому Касс. Он в Равенне. Это розовый камень. Дышать было уже невозможно от верёвок, от дыма и гари от жара пламени. Кое-как перевернув камень Септимус исчез, в последний момент сообразив, что девчонка осталась лежать на полу. Он появился в темном коридоре и начал в замешательстве оглядываться. Где это в Равенне такие коридоры? В ушах стало звенеть, он явственно почувствовал вкус крови во рту. Он повернулся и увидел какое-то движение. Перед глазами начало плыть. Он попытался пройти в ту сторону. Сквозь жуткий гул до него доносились отдельные обрывки слов: — …Вынужден! …на месте! Прекратите!....стоп… Септимус только махнул рукой и продолжил движение. Он пытался что-то сказать, но вместо слов слышался только хрип. Внезапно красный луч ударил в центр груди. Его с силой отбросило в сторону. Он почувствовал, как его тело оказалось на земле, как его голова ударилась о каменный пол, и провалился во тьму.