Кёнигсберг

***

      Расколотив лёд, я выбрал его ведром. Холодно было ужасно, а ещё самое утро, где-то часов пять, поэтому вздрагивал при каждом движении. Доннар, будучи созданием мистическим, и вовсе брезговала выходить на мороз из моего тела. Казалось, что уснула в моём теле до весны. Но нет. Ворчала, чуя холод моей кожей, и рассказывала про Мандугаскар.       Я слушал вяло про обезьянов и дикие некрещёные племена, хотя было впечатление, что всё знал. Как с той катушкой колдуна Иммануила, которого так и хотелось назвать кентом. И более всего меня занимало другое: как бы не провалиться в прорубь. Это же не аккуратная лунка, а именно прорубь, топором сделанная. - Надо Милке на приданное заработать. А то так и останется в девках наша полька, - вздохнул я тихо. - Она - ведьма, Алёша, не поможет ей приданное. - Хоть ты-то её не обижай, - возмутился я тихонько.       Милка, с ней такая история: говорили, что глазливая она. Что скотина от неё дохнет, а молоко киснет сразу в вымени. Глаза у польки и правда были страшноватые: черные, словно бы и без зрачка, вот только волос серо-седой. Ну, как у меня теперь. Только девочка страху натерпелась, такого, что и не расскажешь просто так, от немцев поганых. И лучше было бы оставить её историю в истории.       Ночами вскрикивала. Вурдалак её деревню с одним выродком перебили и сожрали. Её литовцы подобрали, которые настоящие литовцы, а не жемайты, а приткнуть куда-то не смогли. Тогда старшине отдали, который куда-то ехал, он её сюда и привёз, к православным.       Милка ужасно боялась свиней, настолько, что скотину кормить не могла. И потому судьба её была не очень хороша.       Рыбка ловилась вяло, но лещик поклёвывал, всё-таки. Я ловил на речке, поскольку барин-то замор на своём озере устраивал рыбный, там работать надо, а тут и себе чуть-чуть, и для удовольствия. Хотя крючок дорогой, собака!       Я сидел себе, никого не трогал, вяло переругиваясь с Доннар, которая шевелила моими губами для разговора, смотрел на пробковый поплавок, размышлял. - Если лес пойти валить в Литве, то заработать можно неплохо. Не то что здесь, на камнях сидеть. Но до Вольного столько ноги ломать! - Пошёл бы в войско, - предложила Доннар. - Дунь, я хоть и дурак, но не настолько же! Меня отсюда только вербовщик снять может, да сам барин. - Ну так сбеги! Земля ваша велика и обильна, найдётся тебе местечко!       Я вздохнул. - Дуня, было бы это так просто, не осталось бы в мире крепостных. - Алёша-а! - прибежала Милка. - Алёша, беда! Немцы пришли, ограду ломают!       Я удивился. - Так прокляла бы их, и всего делов. Немцы же, суеверные! - А ты опять с Дунькой своей разговариваешь? - Милка всплеснула руками. - Дело серьёзное! К нам Каталина прибежала, едва во двор заползла. Её плетьми гонят, а ведь она баба свободная! Нам так двор так сожгут. - Это нехорошо, - согласился я и поднялся. - Пошли.       По тому, что Милочка принесла мой кнут, с железной заклёпкой от волка, я понял, что дело не просто серьёзное, а ужасное. - Бежим, Алёша! - Бежим-бежим, - спрятал я свою снасть под корнями дерева, поторопился за ней.

***

      Драка началась сразу, без любезностей. Немцы были на неплохих лошадках и с дубьём и даже рогатиной на лесного зверя, и хорошо, что без пушек. Так я не был убит рассерженными бюргерами сразу, а смог потрепыхаться. Они хотели меня запленить, захватить и заставить мамку ворота отворить, но я-то тоже не пальцем деланный. Распустив кнут, как вдарил одного в грудь - так тот с коня сам свалился, хорошо, что шею не свернул.       Оставшихся двоих пришлось покрутить, что называется. Благо конячки в снежок чуть не по брюхо зарывались, и захлестнуть ещё одного за руку было нетрудно. Тут только на копьё не попасться!       Последний остановился и давай орать. - Думпкоф! Отдай нам Каталину, Алёша, мы её повесим! Тебе ничего не будет! - Какую Каталину?! - заорал я. - Вы чё мой дом труба шатай?! Тьфу! Пшёл вон отсюда, поганый, пока всех тут не похоронил! - Убийца она! - воскликнул немец. - Убийца! Убила Иоганна!       Я вздохнул. За укрывательство много что полагалось. Однако и чинить самосуд никто не имел права. Каталина - немка, французка или откуда-то оттуда, из Бургундии корнями. Она - свободная, пусть и разорившаяся. Вдова прусского офицера.       А надо мной, пока барин по шее не дал, никто и не властен толком, можно попробовать отбрехаться. - Алёша, она в доме лежит, едва живая. Сейчас она ничего не скажет! - шепнула мне Милка. - Слышь, ведьма, рот там свой закрой! - закричал немец.       Он Альберт или Альбрехт, что-то такое. Шапочно мы с ним были знакомы.       Так он же немецкий жид должен быть! Или врут? Вроде жиды всё больше в городах живут, вроде как не самостоятельные.       Встряхнулся. - Ещё раз мою сестру ведьмой назовёшь - шкуру спущу, тварь! - рыкнул я. - А ну, живо говори, что натворили и что скрыть пытаетесь! Я всё барину передам, всех заложу.       Немец скривился.

***

      Разбирательство не было долгим. В компании этих трёх я съездил в Магдебург - соседнее небольшое село, его раз двадцать за двадцать лет жгли вместе с монастырём - узнать, что же произошло на месте. Уже и солнце поднялось, и можно было чётко рассмотреть все следы.       Зевак собралось много, даже какой-то заезжий вельможа в колпаке был, смотрел на всё с холодным прищуром и приглаживал русую бородку. Но мне многого не потребовалось. - Следы видишь, Альберт? - спросил я, указав на лужу и две борозды от ног, со стрелами пяток. - Следы борьбы. Иоганн твой в дверь не проходит, потому и горбатый был! Как с ним могла хрупкая Каталина справиться? Вон, крови следы. Вон платок...       Я подошёл к сену и указал на опорное бревно. - А вот топор. Дальше тебе ясно, или объяснить надо?       Альбрехт скривился, а вот вельможа поинтересовался. - И к чему ведёт твоё следствие, юноша? - Горбатый Иоганн на внешность был поган. Не далась бы ему Каталина, она же благор-родная! Даже за деньги. Он её тут подкараулил, схватил и потащил насильничать, рассудив, что она никому ничего не скажет. Потому как и вовсе её голова женить на Иоганне мог, вдова же! - объяснил я. - А Каталина в топор вцепилась и врезала ему. Он выбежал, дверь сломав, вон, видно, баба за ним не погналась, не добила. Знать, не хотела она его убивать.       Я посмотрел на Альбрехта. - Насильник твой родственник. Я пойду! - отмахнулся я. - А не дойду, значит, Альбрехт меня со злобы убил!       Но сколько я ни уходил, пробыв пару дней настороже, убедился - не стал за мной гоняться немец. А Каталину пока у нас поселили.       А куда ей теперь деваться?       Мать, конечно, было недовольна. Я поёжился, когда барин приехал, но оказалось, что бить не будут.       Тот самый вельможа забирал меня на службу.