Кёнигсберг

***

      Урд начала обретать цвет и как бы молодеть у нас на глазах, а вот Лаврентий - наоборот, выцветал, терял блеск глаз. Оказалось, они у него голубые. А вот у женщины его мистической чёрные с жёлтой каймой. - Сколько мне осталось? - выдохнул Лаврентий. - Часов сорок, - ответила Урд. Она подхватила часики у вельможи из кармана, открыла. - Если быть точной, то сорок четыре часа, дорогой Генрих. Долго же шла наша небезынтересная партия, неправда ли?       Женщина вручила часики мне. - Вот, держи, дорогой. Как тебя зовут? - прищурилась дама. - А-а стоит ли говорить? - сглотнул я. - Пока ты со мной не играешь, умница, да и не ты меня призывал, - ничего не пояснила Урд. - Как твоего мальчика зовут?       Урд, обрушив водопад чёрных волос под красным платком, заглянула мне за спину. - Алёша, - охнула испуганная Милка. - Любишь Алёшу?       Милка согласно угукнула. - Смотри, солнышко, влюбишься сильно в него - в осла его обратишь. Нет, не со зла. Но появится у него другое солнышко... И тебя будет не остановить. - Что с часами? - поинтересовался я по делу. - Поскольку я привязана к этому предмету, то вызвать меня через них можно безо всякого колдовства, - улыбнулась Урд, выходя из дома. - Приключения твои интересно посмотреть будет. Только не выкидывай и не закапывай, обижусь!       Исчезла сразу у входа, просто испарилась, а парок изо рта развеял ледяной ветер.

***

      Колдун-король Генрих умер на руках у барина. Только и успели, что часок поговорить. Барин был так бледен, что казалось, сейчас сечь начнёт в ярости всех, кто попадётся под руку. Но не стал. Вместо этого меня собрал и снарядил с сумкой Генриха идти сперва в Кёнигсберг, к местному - с большой буквы - Артисту, руководителю городского сыска Альберту Вышегородову. По происхождению голландец, он обожал Петербург и Кёнигсберг, Ригу, Севастополь, другие морские города-порты.       И я собрался и пошёл. Прямо как был - таков был наказ. Тащить все нечистые напасти к тому, кто хоть что-то в них понимает.       Ну, и я поторапливался. Шёл, впрочем, не один, с Доннар, разговаривающей со мной моими губами, было интересно. Шёл даже ночью, пока позволяли силы, на лыжах скользил к большому коронному городу напрямик. Лес и болото - наплевать, я поторапливался. - Дуня-а, - позвал я. - Она говорила, что Милка в осла обратить может... - Она порой мышкой по дому бегала, - заметила Доннар. - И кошкой часто, чтобы ничего не делать. Полёвок наловит, наестся, и лежит себе смотрит, как ты в огороде копаешься с матерью, да на поле работаешь.       Я вздохнул. - Круто. Зараза маленькая, - прошептал угрюмо. - Так это что получается, и вправду она ведьма? - И правда, - усмехнулась Доннар.       Затем зарычала. - Не зови меня на таком морозе! Холодно же невыносимо!       Замученный дорогой, я выбился из сил. Повезло, что метели не было - но неподалёку были волки, и пошевеливаться приходилось изо всех сил. Обычно зверьё от человека бежит, сторонится, но во-первых, местные были уж слишком большие, во-вторых, зима - и от голода ты сам на кого хочешь бросишься.       Но силы уже заканчивались, когда я набрёл на сторожку лесника. Егерь жил здесь один, и странно, что не было при доме этого лесного хозяйства никакой скотины. Я только обратил на это внимание, а сам уже стучал по двери кулаком в варежке. - Открой, живые! Открой, заблудился я!       Хрустнув ледяной коркой, открылась дверь, с лампой и с ружьём вышел старик. - Что за нечисть? - выдохнул он с неприятным акцентом. - Ты кто таков? - Не видишь, что ли? Заблудился я. Ты русский-то понимаешь? - спросил я.       Айнис - так звали старика - поняв суть дела, впустил меня к себе. Поставив лампу на стол, мужик отряхнул меня веником и снял тулуп, бросив его на печь. - Будь как дома, путник... - Айнис! - удивился я. - А где псы-то у тебя? - Зачем псы? - удивился он, налаживая котелок с какими-то травами. - Кипяток пей, холод и ног вытяни... - Как зачем? - не понял я. - Да у тебя волки трёхаршинные по лесу скачут, кони, а не волки! Не боишься, нет? - Я врагов в лес не иметь, рус, - сказал Айнис. - Я даже кормить зверь пора. Зерно птиц кидать, птицу ловить. Чуток волк кормить - а волк ко мне не ходить. Друзья мы, сказать. - А-а... А хозяин леса-то не ругает? - Хозяин? Лукаш енто? - спросил Айнис.       Я не понял, поэтому пожал плечами и проговорил. - Какой Лукаш - не знаю, я про того, кому лес принадлежит? - Энто с арбалетом ходит, весь мхом поросший! - объяснил старый. - Я ему молока дам - отвяжется.       Что-то знакомое почудилось мне в этом разговоре, особенно про лук, и я насторожился. На отвар подул, а пить на всякий случай не стал, на рукав из кружки налил только. - Пей, пей, рус. - Да пью я. У тебя тут ни капкана, ни чего...       Я тряхнул головой и потянулся.

***

      Посидев чуть, старик вышел за дровами. Я же осмотрелся хорошенько и просто на всякий случай заложил стащил нож, вложил его в валенок. Успел вовремя - тут и Айнис вернулся, едва я обратно на лавку уселся. - Огонь делаю, рус. - Лады, дедуль.       Волки завыли совсем рядом. Я подошёл к окошку и попытался выглянуть в щёлочку. - Догнали меня, животные.       И вздрогнул. В спину упёрлась труба берданки. - Идём, рус. Друзья кушать хотят. - Дед, ты рёхнулся? - спросил я, дрогнув голосом. - Идить я сказал!       Я зажмурился. - Л-ладно, - облизнулся, - пошли.       Едва шагнул, попытался обернуться - дед выстрелил. Боли не почувствовал, только слабость и страх накатили. Упал, вцепился в ногу и повалил деда на пол. Додумался захватить нож из валенка и им деда ударить.       Но тот подставил ружьё. В борьбе и рычании клинок коснулся горла. Сквозь порез выбралась чёрная кровь. Дед рванулся, выбираясь из западни, а мне хватило сил сунуть ему железом под бок.       Отобрав ружьё, я отполз в сторону. Пуля прошла сквозь бок, и вроде ничё важного не задела. - Ихи-хи-хи-хи! - захихикала Доннар. - Он если бы и в голову попал, то ничего важно бы не задел. А вот выпил бы отвар из сонной травы, так и больно не было бы. - Щас, - скривился я.       Дед в ужасе пополз от меня, когда я поднялся.       На злобе вышвырнул его на околицу, и заперся. Вскоре дед начал кричать что-то на своём волкам.       Но это было бесполезно. Вой, визг и хрипы показались мне, шипящему от боли, мающемуся, настоящей музыкой для ушей.