Палочки на изготовку

      Если бы не Тигнари, понимающей всех и вся с первого слова, Аль-Хайтам убил бы впустую непростительно большое количество времени. Пуффендуец по-джентельменски и без лишних разглагольствований вызвался помочь и освободить друга от тяжкой ноши. Валентинки от поклонниц необходимо было куда-то убрать, чтобы не быть поруганным кухонными эльфами и профессорами, прежде чем сорваться по делам, но их оказалось слишком много, чтобы поспевать за ушедшим Кавехом и распихать все это несметное богатство по узким карманам.       ― Иди, я занесу их тебе позже, ― пообещал Тигнари, легонько махнув рукой, подгоняя скрыться с глаз. ― Верну все без исключения, обещаю не потерять. Можешь даже пересчитать потом.       Хайтам неуверенно замер, занеся полную картонок руку к уже забитому под завязку карману. Пуффендуец кивнул сам себе, словно читая мысли и давая на них свои щедрые ответы.       ― Спасибо, ― отвесив короткий полупоклон, Хайтам все-таки ухитрился утрамбовать открытки так, чтобы они не выпадали с каждым шагом, оставляя за собой следы в виде ровных симметричных сердец, как земной посланник Купидона. ― Тогда я пойду.       ― Да, давай. Догони его, пока не ушел слишком далеко.       Тигнари проводил удаляющийся силуэт глазами и не отрывался до тех пор, пока не почувствовал, что Сайно смотрит на него в упор. Пока они обсуждали девичьи признания, слизеринец не обронил ни слова, смиренно наблюдая за развернувшейся перед его носом занимательной сценой.       Когда следить стало не за кем, Тигнари сцепил пальцы в замочек на столе, обращая все свое внимание на собеседника.       Поняв, что Сайно не собирался начинать разговор, Тигнари пришлось сделать это самостоятельно, склонив голову на бок пока волосы не коснулись края капюшона мантии.       ― Что?       ― Это я хотел спросить, ― короткая усмешка украсила лицо слизеринца. ― Кавех же отказался брать нас с собой.       Сайно придвинулся ближе к столу, копируя чужое положение рук, будто сейчас состоялись какие-то важные взрослые разговоры, сродни тем, что обсуждают в директорском кабинете.       ― Почему Хайтаму можно, а нам нет?       Тигнари в полной мере осознавал, что это немного странно и вопрос резонный, но не знал, как точнее выразить свою позицию. Он просто почувствовал необходимость вмешаться в это прямо сейчас.       Чужая растерянность при взгляде на недопоцелуй с бумажным заклятием не дал ни единого шанса сидеть сложа руки. Кавех для Хайтама что-то значит, и Тигнари немного жаль, что не заметил раньше, тогда бы не стал пускать нелепые шуточки про церквушки и возлюбленных на пару с Сайно.       Вытолкнув воздух с тяжелым вздохом, Тигнари пожал плечами и объяснился так, как есть:       ― Потому что мне кажется, что так будет правильно. Сам видел, он так спешил, будто это вопрос жизни и смерти.       Почему-то ему показалось, что собеседник не согласиться с этой мыслью или придумает бредовую теорию заговора, но вместо этого слизеринец лишь неловко поджал губы и умолк.       ― Ну, в любом случае, надеюсь, они разберутся там сами, а пока… ― прокашлявшись в кулак, Тигнари опустил руку куда-то под стол, вызывая мгновенный интерес. ― Как насчет того, чтобы съесть вот это?       Когда рука нащупала тщательно припрятанную коробку конфет и опустила ее на стол с глухим стуком, брови Сайно чуть вздернулись в приятном удивлении. На лицевой стороне было написано его собственное имя крупными буквами, и даже глядя на них вверх тормашками нельзя было прочесть неверно. Казалось, он не рассчитывал получить ничего, кроме пары тройки приятный слов из чернил на бумаге, но Тигнари как всегда спасал каждый день одним своим присутствием.       ― Это от тебя?!       ― Да, ― пуффендуец гордо кивнул и мягко улыбнулся. ― Тебе так нравится сладкое, что я просто не мог не принести их сегодня. Их здесь штук тридцать. Впечатляет, не правда ли?       ― Ты слишком хорошо меня знаешь! ― воскликнул Сайно в шуточном обвинении, нетерпеливо поворачивая коробку к себе, чтобы развязать шёлковую ленту и взглянуть на свое собственное имя так, чтобы его можно было прочесть. ― Обожаю тебя…       Последнее было сказано так, словно он говорил о погоде, обсуждал свои вкусовые предпочтения или вовсе посвящал эти слова кондитерскому шедевру. Звучало так легко и свободно, как-то, о чем принято говорить с завидным постоянством. Тигнари оставалось лишь улыбнуться и подпереть ладонями покрасневшие щеки, успешно прикрытые шелком черно-зеленых волос.       «Я тебя тоже».       Аль-Хайтам пересекал коридоры широкими шагами, то и дело озираясь по сторонам, в попытке ухватиться за силуэт в цветах Гриффиндора. Кавех точно не мог уйти далеко, потому что покинул место встречи совсем недавно, но в школе так много коридоров, лестниц и укромных закутков, что он мог находиться буквально где угодно.       Каким-то чудесным образом Хайтаму удалось выбрать правильное направление и уже через несколько поворотов, глаза зацепились за знакомый затылок, который ни с кем не спутаешь из-за небольшого количества красных невидимок. Кавех воровато забился в угол между большими колоннами, подпирающими потолки у каменной стены, и занимался чем-то, что вынудило его прятаться от любопытных посторонних.       Подойдя немного ближе, Аль-Хайтам увидел, что гриффиндорец опять распечатал конверт и эта проклятая почта маячила перед красивым сосредоточенным лицом с плотно сжатыми губами, по которым парень нервно похлопывал подушечкой указательного пальца.       Само собой, с первого раза и в моменте глубокого потрясения Кавех едва ли смог запомнить звучание чужого голоса, распознать особенности тона, пауз, глубину и хрипоту, небольшое коверканье шипящих букв и иные мелкие детали, помогающие собрать воедино примерный портрет тайного поклонника.       Кавех слушал с предельным вниманием, но иногда поглядывал в стороны, чтобы никто не подслушал этот откровенный монолог снова, как это произошло в переполненной столовой только что. Это сообщение было для него и из чистой благодарности кому бы то ни было за его чувства, хотелось уберечь послание от широкой огласки, насколько это будет возможно на данном этапе.       Письмо подходило к концу и Аль-Хайтам, продвигаясь к парню беззвучной поступью, смог услышать завершающие уже знакомые откровенные строки:       ― …С днем Святого Валентина, надеюсь, что скоро смогу гордо назвать тебя своим парнем!       Конверт умолк, но это длилось не долго, потому что заклинание, вложенное в него, все еще диктовало определенный алгоритм действий, которому нужно следовать.       Любовное послание готовилось оставить на мягких розовых губах свой уже второй шершавый бумажный поцелуй, но произойти этому было не суждено, потому что Хайтам успел настичь их раньше, чем это случилось снова. Его рука внезапно показалась из-за плеча Кавеха, хватая конверт за самый край, чтобы тут же отдернуть его в сторону с таким резким движением, будто сорвал с зажившей раны старый пластырь.       Конверт с характерным звуком чмокнул воздух, а после обратился в нормальное послание прямо в руке Хайтама, чуть сжимающего его за смятый краешек.       Кавех удивился, когда кто-то убрал от него конверт так внезапно, но удивление быстро сменилось на осознание, когда взгляд упал на руки знакомой формы учеников Дурмстранга.       ― Хайтам, что ты тут делаешь? Я же сказал, что мне нужно разобраться с этим самому!       Хотя Кавех и пытался звучать как профессор, ругающий нерадивого ученика, выходило у него неважно. Пока он старался придать себе немного напускной строгости, глаза внимательно следили за тем, как дурмстранец совсем не ласково затолкал письмо в карман, из которого тут же посыпались красные сердечки, испытывающие явный недостаток свободного пространства.       На упавшие на напольную плитку валентинки Аль-Хайтам даже не взглянул, предпочитая посвятить всего себя юноше, смотрящему на него своими растерянными огромными глазами.       ― Я помогу тебе.       Кавех шумно задышал, старательно пряча взгляд в пол. Он ведь именно поэтому и сбежал быстрее, чем успел придумать, как поступить, потому что не хотел ввязывать в это друзей, а Аль-Хайтама особенно. Как-то не очень хотелось искать тайного воздыхателя, когда рядом находится человек, к которому сам испытываешь неоднозначные чувства и еще не до конца разобрался, что с ними делать, чтобы ничего не испоганить по собственной глупости.       Опустившись на корточки, Кавех подобрал сердечки из картона и сложил их друг на друга, пытаясь соединить в одно потолще. Закончив с этим, он протянул валентинки Хайтаму, приговаривая:       ― Спасибо, но не стоит, на это уйдет целый день, и ты не успеешь толком подготовиться к праздничному ужину.       Такой ответ собеседник не оценил и поспешил возразить, не обращая никакого внимания на дружелюбно поданные маленькие знаки внимания:       ― Ничего, мне не к чему готовиться, у меня все есть, а переодевания не займут много времени. Я могу помочь тебе с поисками этого… человека из письма.       Непоколебимый голос вводил в заблуждение, но вместе с тем было очень приятно, что Хайтам поставил его на первое место, исключая любые аргументы в пользу нормального отдыха.       Щеки окрасил едва заметный румянец и Кавех поторопился спрятать его, опустив голову так, что челка перекрыла обзор на половину лица.       Видя перед собой только пол и их ботинки, гриффиндорец наощупь нашел чужое запястье и потянул на себя, чтобы вложить в послушно раскрытую ладонь подобранные только что валентинки. Недолго думая, он самостоятельно загнул один палец за другим, пока красный картон не был полностью спрятан в большом кулаке.       Аль-Хайтам не сопротивлялся и, кажется, не подавал признаков жизни, позволяя вертеть собой, как вздумается. Если Кавеху внезапно придет в голову выгнуть его указательный в обратную сторону, то он даже возражать не посмеет, лишь бы это теплое прикосновение никуда не пропало.       Кавех о чем-то ненадолго задумался, легонько сжимая юношеский кулак обеими руками, а после тихо спросил:       ― Это… ты не считаешь, что это странно?       Хайтаму пришлось изощряться, чтобы не сглотнуть слишком громко и при этом убрать внезапно образовавшийся зажим в горле, прежде чем бросить уточняющее:       ― Что именно?       ― Ну… Это такое неожиданное открытие, и я правда не знаю, кто бы это мог быть. В таком случае можно сделать вывод, что лично мы не знакомы, а это значит, что у этого человека достаточно поверхностные знания обо мне. Он точно влюблен меня? Стоило ли этого того, чтобы говорить мне или это не серьезно?       Кавех выглядел крайне рассеяно и очень задумчиво, продолжая удерживать чужой кулак между своими теплыми ладошками, бестолково постукивая по нему большими пальцами, когда не знал, куда еще девать руки, чтобы расслабиться.       Аль-Хайтам чувствовал, что картон впился в его кожу и точно оставил пару заметных красных отпечатков, но он точно не собирается разжимать руку и говорить о своем дискомфорте. Это последнее, что приносило ему неудобство в эту минуту, ведь фигурирующий в их разговоре призрачный парень основательно занимал все мысли Кавеха, а это было не очень приятно.       ― Позволь спросить кое-что личное, Кавех.       ― Хорошо, ― блондин поднял взгляд из-под челки, встречаясь с глазами напротив. ― Спрашивай.       ― Что ты будешь делать, когда найдешь того, кого ищешь?       ― Оу… ну, на самом деле я еще не придумал, что сказать ему по поводу всего этого, ― Кавех неоднозначно повел плечом и глянул в направлении чужого кармана, внезапно вспомнив, что Аль-Хайтам зачем-то засунул туда конверт и наверняка сильно помял его. Впрочем, дело поправимое, благо волшебная палочка дарует возможность вправлять даже сломанный нос, что уж тут говорить о заломах на бумаге.       Немного отвлеченная мысль о магии помогла прийти в чувство и осознать нелепость собственных жестов все то время, как они разговаривают. Быстро опустив руки по швам, Кавех старался всунуть обе руки в карманы на мантии, смутно ощущая кожей остаточное тепло юноши, чью руку он сжимал, как загипнотизированная бестолочь.       Отведенный взгляд в глубины полупустого коридора не дал шанса заметить неописуемую досаду на дне зеленых глаз, быстро сменяющуюся напускным безразличием.       Наблюдая за перемещением школьников в пространстве, Кавех продолжил свой ответ, дополняя его большими подробностями:       ― Я просто хотел убедиться, что это все не обман моего воображения, а этот парень хорошо подумал, прежде чем слать мне такое. Когда тебя кто-то любит ― это здорово. Хотя я все еще немного в шоке, но я благодарен, что могу кому-то понравиться.       Хайтам слепо засунул валентинки обратно к общей куче, доставая при этом чужое послание, стараясь как можно бережнее с ним обращаться. По-прежнему смотреть на него с удовольствием не выходило, и как бы сильно не хотелось порвать это признание, он не посмеет так поступить с чужим имуществом. Этот конверт не принадлежит ему, и не Хайтаму им распоряжаться.       Приведя почту в божеский вид, дурмстранец задал еще один вопрос, более конкретный и намного более волнующий, чем любые другие:       ― Ты собираешься дать ему шанс?       Хайтам был готов к увиливанию или долгому обдумыванию, но вместо этого Кавех непринужденно качнул головой в отрицательном жесте, словно не было иного ответа.       ― Я так не думаю.       ― Почему?       ― Ну потому что… Почему ты вообще задаешь такие вопросы?! У нас что викторина?       ― Я просто пытаюсь понять, почему ты так категорично настроен, вы ведь даже не познакомились.       Аль-Хайтам чувствовал, что собственными словами роет себе могилу, но без подобной мишуры не получится притвориться, что он относится к этому почти наплевательски или как друг, которому просто интересно, что в голове у гриффиндорца происходит в очередной день недели.       Он не должен подначивать его узнать друг друга получше, но уже слишком поздно. Тем не менее, Кавех в этом не заметил ничего заманчивого и продолжал отмахиваться.       ― Ты, конечно, прав, но я не думаю, что у нас что-то получилось бы, даже если дать себе время…       Кавех уверен, что не в состоянии полюбить таинственного незнакомца по щелчку пальцев, все-таки для осознания своих чувств ему требуется намного больше времени, а он им не располагал. Когда ты в выпускном классе, уже бессмысленно пытаться начинать что-то с самого начала, ведь это не продлится долго. Когда и надо было начинать, так это в начале учебного года, сейчас же это было бы простой тратой времени для обоих и не нужные никому нервы на этой почве. Ложные надежды никогда не будут обнадеживающими.       Так думал Кавех, но Аль-Хайтам понял этот ответ совершенно неожиданным образом, поднимая между ними вопрос, который никогда не был озвучен даже в компании Тигнари и Сайно:       ― У вас бы с ним ничего не получилось, потому что… ты не способен влюбиться в парня?       Кавеху потребовалось несколько долгих секунд, чтобы в полной мере осознать вложенный в эти слова смысл.       Единственная причина, почему Хайтам разрешил себе дерзнуть спросить такое в открытую, заключалась в том, что в любой другой ситуации это было бы неуместно. Было бы очень подозрительно задаваться подобным, когда вы просто проводите вместе время и не обсуждаете свои вкусы и предпочтения в людях.       Они не говорили об этом раньше, но Аль-Хайтам хочет надеться, что Кавех не просто так рисовал в своей тетради двух танцующих парней, что в этом была не только художественная идея или элементарная скука, что это что-то значило на самом деле. Чтобы зря не накручивать и не заниматься самообманом, лучше выяснить все так, как есть.       ― Я… ― Кавех трудом разомкнул губы, пытаясь совладать со своим участившимся пульсом, по ощущениям бьющимся где-то в самой глотке. Этот стук глушил его собственный голос, пока по спине холодок подбирался к затылку, заставляя все туловище покрываться мелкими мурашками.       Кавеху не должно быть стыдно перед кем бы то ни было, но прежде чем ответить, он все-таки не удержался и осмотрелся по сторонам. Убедившись, что рядом никто не проходил, он позволил себе немного успокоиться и признаться как можно более безразлично и самоуверенно, игнорируя то, как все внутренности сжало в тиски.       ― Нет, на самом деле мне… могут нравиться парни, еще как.       Понимая, что последние два слова звучали, как полный перебор и идиотизм, он кое-как уговорил себя не хлопнуть по лицу со всей силы от стыда за собственный рот.       Запустив пальцы в длинную челку, Кавех нервно оттянул ее, стараясь вправить себе мозги таким способом. Боль отрезвляла и помогала собрать себя в кучу. Остудив свой пыл, он продолжил:       ― Дело, правда, не в этом. Я хорошо отношусь к людям, которые любят друг друга, в не зависимости кто есть кто, и мне самому тоже не особо важно, кого я люблю. Человек мне либо очень сильно нравится, либо нет, других вариантов не существует. Конечно, у меня есть любимые типажи, и все такое, но в целом это не так уж и важно.       Смотреть на Хайтама было тяжело, но если он молчит, то по-другому не поймешь, как он относится к полученной информации.       Гриффиндорец неуверенно поднял взгляд из-под ресниц и заглянул в бесстрастное лицо, не показывающее никакого омерзения или несогласия. На секунду почудилось, словно напряженные ранее плечи немного расслабились, а замершее вдруг дыхание пришло в норму.       Аль-Хайтам слегка кивнул каким-то своим мыслям и неожиданно вручил любовное письмо, которое все это время держал в руке.       ― Хорошо, я понял.       Кавех принял конверт, глядя попеременно то на парня, то на белый прямоугольник.       Аль-Хайтам, казалось, выяснил все, что хотел и больше не собирался торчать в этом богом забытом закутке, напоминая и себе, и Кавеху основную причину, что же они оба здесь все-таки делали и для чего это было необходимо.       ― Пойдем, нужно найти этого человека, пока не начало смеркаться и коридоры не переполнились.       Кавех неуверенно переминался с ноги на ногу, комкая только что разглаженный магией конверт, потому что не мог избавиться от навязчивой идеи, спросить о том же самом для собственного спокойствия.       Собрав воедино все свое мужество, он окликнул Хайтама, который за это время уже отошел на пару метров вперед.       ― А ты?       ― Я?       ― Ну, то есть… тебе девушки нравятся, да?       Хотя, если бы нравились, тогда бы он не разбрасывался чужим повышенным вниманием так, будто оно и гроша ломанного не стоило, верно?       Аль-Хайтам, стоящий посреди полупустого коридора вполоборота, внезапно полностью обернулся к нему и ответил с предельной твердостью:       ― Нет.       Сам того не замечая, Кавех облегченно вздохнул, оставляя порядком измученную бумагу в покое. На лицо так и просилась счастливая улыбка, которую никак не получалось подавить должным образом. Его радость была чересчур очевидной.       ― Так… значит парни?       К его удивлению, ответ нисколько не изменился.       ― Нет.       Кавех невольно задумался. Значило ли это, что холодный юноша вообще не был способен на любовь и полностью оправдывал то, каким он выглядит со стороны? Может быть, разбудить его сердце под силу было лишь любовным зельям.       Увидев, каким сложным стало выражение лица Кавеха, он решил для себя, что тоже признается предельно честно и искренне. Ему тоже все равно на пол понравившегося человека, на самом-то деле, и об этом стоило сказать:       ― Я люблю того, кого я люблю. Только его и никого кроме.